Леви вернулся в свою комнату, понимая, насколько по-дурацки он себя только что повёл. Самого ведь непреодолимо тянуло к Микасе, но стоило ему добраться до неё, тут же пришлось оттолкнуть. Леви не понимал, что на него нашло, почему он, наплевав на все проблемы своей теперь уже соседки, поцеловал её.
Наверняка он испугал её своим напором. И это дурацкое «можно?» эхом раздавалось в голове. Казалось, что он спрашивал разрешения у самого себя, и ответ ему не нравился. Приближаться к Микасе ему было попросту нельзя. Ощущение неправильности собственных поступков угнетало, и Леви устало опустился на кровать, усердно пытаясь успокоить внезапно забившееся сердце. Оказывается, так приятно чувствовать себя живым.
Теснота в брюках начинала спадать, и Леви надеялся, что Микаса ничего не успела заметить.
Было глупо вот так убегать от неё, словно подросток, который не умеет держать свои чувства в узде, но ему не хотелось ничего объяснять, показывать свои слабости. Ему точно не нравилось то, что именно Микаса стала его слабым местом, той, что всколыхнула внутри давно похороненные чувства.
Ему было сильно за тридцать, в его жизни были разные женщины, но он держал чувства глубоко внутри, ни к кому не привязываясь, никого не привязывая к себе. Думал, что когда-нибудь титаны доберутся до него, и что все его привязанности обернутся для кого-то болью. И вот, титанов больше нет, а Микаса, такая сломленная, нуждающаяся в помощи и поддержке — есть. И Леви нагло этим воспользовался. Микаса тянулась к нему, и он не знал, имеет ли право отвечать ей взаимностью. Правда ли она что-то чувствовала, или же просто благодарно бросилась на шею первому, кто помог?
Леви тряхнул головой. Все эти мысли, воспоминания о прошлых мелких интрижках сводили его с ума. Он вспоминал Петру, которая была по уши в него влюблена. Это было настолько очевидно, что, когда она в один миг попыталась его поцеловать, он совсем не удивился, легко оттолкнул её. Леви её уважал и ценил. Возможно, что и любил. Теперь уже всё равно. Она стала лишь небольшим отголоском воспоминаний из прошлого. Зато Леви отлично понял, что игнорировал её чувства до последнего, до самой её смерти. Он знал, что стоит ему только поманить, Петра тут же станет его. Но не мог. Она была предана ему, и Леви не стал бы пользоваться её любовью. Помнил, как думал, что всё кончится, и вот тогда, если Петра к нему не остынет, тогда можно будет ответить на её чувства. Напряжение же он сбрасывал с теми, кто искал лишь быстрого удовольствия, никаких обязательств и чувств ему не было нужно. Жаль, что Петра исчезла из его жизни так рано. Может сейчас он и не мучил бы Микасу своими дурацкими чувствами.
Леви теперь прекрасно понимал, что тогда чувствовала Петра, когда человек, который нравится тебе, всё время находится рядом, а ты не в праве касаться его.
Откуда в нём взялись эти чувства? Ещё несколько месяцев назад они с Микасой были не более чем товарищами по службе. Трудно было представить между ними даже простую беседу. Они ни разу не переговаривались, кроме как по делу. Но чем больше Леви думал о прошлом, тем больше подмечал за собой мелочей, которые тогда он просто не был готов разглядеть. Он всегда относился к Микасе не так, как к другим. Не понимал, почему прикрывал её, утешал и успокаивал. Тогда говорил себе — больше просто некому. Никто не понимает, что она не всесильна. Теперь же было очевидно, что Микаса ему просто нравилась. И внезапно нахлынувшие чувства наконец нашли выход.
Микаса и раньше казалась ему красивой. Видел, что не он один замечает это, и не придавал особого значения. Привлекательная внешность ведь не единственное, за что можно проникнуться человеком, верно? Но то, что его раздражало, как вёл себя Эрен, то, что его задевала жертвенность Микасы и попытки вытащить его из любого дерьма — всё указывало на одно. Леви мог сколько угодно говорить себе, что это связано лишь с тем, что он не хочет потерять сильного солдата из-за глупостей, но той же Петре он давал полную свободу действовать, как ей вздумается. Даже несмотря на то, что она и сама была сильной и сообразительной. Долгая симпатия к Микасе казалась всё более очевидной. Как мог он столько времени игнорировать это?
Леви заставил себя перестать думать о прошлом. Ещё тогда он решил, что ему не нужны никакие чувства, что плевать он хотел на любовь. Всё то, что причиняло ему боль — оставалось за пределами сознания. Пускал через себя Леви только реальность, стараясь ни о чём не жалеть.
Он снова и снова ступал на скользкую дорожку привязанности, всё равно не мог никого не любить. Ханджи, Эрвин — они все были ему дороги, и терять их было невероятно тяжело. Может быть именно поэтому он не допускал даже единственной мысли о том, что Микаса ему симпатична. Просто не хотел пускать в своё сердце нового человека, который умрёт и принесёт лишь больше боли.
Но они выжили. Остались вдвоём. Смерть больше не плетётся за ними по пятам, а Микаса открывает глаза, изучает свой новый мир без Эрена.
Леви чувствовал себя полным идиотом. Он и Микаса могли бы стать отличными друзьями, а он испортил их отношения, влезая со своими дурацкими поцелуями.
Он рухнул на кровать, прикрывая лицо рукой. Полная темнота. Даже тусклый вечерний свет не тревожил больше глаза. Его отношения с Микасой стали до абсурда непонятными, а он шагал всё глубже в пучину собственной слабости. Леви всегда считал себя рассудительным и аккуратным человеком. Чёрта с два он был таким сейчас, когда позволил себе коснуться той, что доверилась ему.
Было бы неплохо отмотать время назад и вообще не позволять Микасе помогать. Перевязки — это ужасно глупая уловка. Он справился бы со всем сам. И Микаса наверняка понимала это после того, как помогла ему в первый раз. Не было ничего такого, с чем Леви не смог бы справиться. Но он поддался, и вот к чему это привело.
В голове проскочила мысль о том, что у него, вероятно, просто слишком долго не было женщины. Стоило всего лишь встретиться с кем-нибудь, выпустить пар. Но теперь эта дорога была закрыта. Леви не знал, что случится, если после поцелуя Микаса узнает о его похождениях. Не сломает ли её это окончательно?
Леви перевернулся на бок. С чего это вообще его должно волновать? Они не пара и ей не были. Никто не давал никому никаких обещаний. Он и сам ничего не обещал. Разве что быть рядом. И именно это стало его глупой ошибкой.
Было невозможно игнорировать тягу к Микасе, она была нежной и красивой, и выход был лишь один — завтра он извинится и запихнёт подальше свои глупые чувства. Следовало попытаться построить нормальные, дружеские отношения. Такие, какие и должны быть у бывшего капитана и его разведчицы. Только бы Микаса захотела говорить с ним после всего. Терять то доверие, что выстраивалось между ними, совсем не хотелось.
Леви ещё долго вертелся в кровати, мучаясь собственными мыслями. Короткий, беспокойный сон не дал ему того приятного ощущения отдыха, которое постепенно начинало пропитывать утро. Его раздражало то, что такая мелочь смогла выбить его из колеи. Отряды, не вернувшиеся домой, огромные, страшные пасти титанов не шли ни в какое сравнение с тем, что он чувствовал сейчас, и всё же после вылазок он мог спать, как убитый, а теперь едва ли заставил себя сомкнуть глаза.
Он решил, что больше не будет касаться Микасы. Убеждал себя в этом. Был уверен, что ей не понравилось то, как он притянул её к себе. И всё же Леви чувствовал, что сам себе врёт. Ему хотелось гораздо большего, и мысли заводили его гораздо дальше, чем он мог себе позволить.
Сон не принёс никакого отдыха, и после пары часов неприятной дремоты, он проснулся в потной рубахе, взмокший от спёртого воздуха комнаты, чувствуя себя ещё более разбитым, чем вечером накануне. Леви поднялся с кровати и открыл окно, пуская в комнату прохладный утренний воздух.
Противоречивые мысли разрывали сознание. Позволив ветру обдать его холодом, Леви захлопнул деревянные створки. Нужно было спуститься и приготовить завтрак.
Остатки молока пришлись кстати. Нелюбимая овсяная каша, которая сопровождала почти каждое армейское утро, стала вдруг гораздо привлекательнее, когда Леви смог позволить себе молоко и ягоды. Да и молоко уже собиралось скисать — для омлета точно не пойдёт, а для каши самое то. Ягоды кончились ещё вчера, и Леви не был на рынке. Зато мог позволить себе добавить в кашу немного мёда. Не для себя — для Микасы. Заметил, что ей всё больше нравятся сладости.
Леви тут же остановил себя на этой мысли. Ему не стоило запоминать, что ей нравится, если он хотел держать Микасу на дистанции. Но в качестве жеста примирения, мёд в каше мог и сгодиться.
Скоро ароматная дымящаяся от жара каша стояла на столе. На часах что-то около семи, но в доме тишина. Микаса не производила впечатление сони, да и на завтраках в армии появлялась чуть ли не раньше всех, обычно в сопровождении прожорливой Браус. Однако за столом её не было видно. Леви был уверен, что она уже проснулась. Всего однажды она встала позже него, да и в тот день он ушёл в город довольно рано. Может, тогда она поднялась прямо вслед за ним. Но теперь же Микаса выходила к завтраку, как и всегда рано. Её отсутствие взволновало. Всё ли с ней в порядке?
Леви старался подавить в себе эти мысли. Что станется с ней, когда она живёт в тёплом сухом доме? Не стоило и думать об этом. Но, как на зло, думалось. Может быть, Микаса давно проснулась, но вчерашнее так сильно поразило её, что она просто не смогла заставить себя показать перед Леви нос?
Любопытство брало своё. Хотелось прояснить отношения между ними здесь и сейчас. Ни её, ни себя не стоило мучить. Целая ночь прошла в неприятных размышлениях, и провести ещё одну точно такую же Леви не хотел. Встал из-за стола, поднялся по лестнице, останавливаясь у двери Микасы, уже собираясь постучать. В комнате что-то зашумело. Точно проснулась.
Леви замер перед дверью. Надо же. Ему, капитану, человеку с военной выдержкой было неловко постучать в дверь. Вдруг почувствовал себя каким-то извращенцем, что караулит девушку у дверей собственной комнаты. А она ещё и вынуждена жить с ним под одной крышей. Рука сама направилась к деревяшкам, постукивая по ней костяшками, прежде чем Леви мысленно приказал себе не делать этого. Стоило просто уйти и дождаться, пока Микаса сама соберётся выйти, но не успел. Отвлёкся на мгновение на заметные при утреннем свете разводы, которые Микаса оставила после себя вчера.
«Надо бы снова перемыть полы», — недовольно подумал Леви, вскидывая голову на приоткрывшуюся дверь.
Микаса выскользнула из комнаты, встретившись с Леви хмурым взглядом. Она ничего не сказала, лишь шмыгнула мимо как-то дёргано, и прошагала вниз. Звук её шагов добрался до мыслей, и Леви спустился следом. Что ж, было видно,
насколько Микаса на самом деле недовольна.
Микаса не могла сомкнуть глаз всю эту чёртову ночь, и чувствовала себя так словно по ней проскакал табун лошадей. Тело не слушалось, словно деревянное, свинцовая голова требовала вернуться в постель, но настойчивый стук в дверь был тем, что разозлило её больше всего. Что теперь Леви было от неё нужно? Микасу злило, что она дала так просто воспользоваться собой, и что после этого её снова оттолкнули, как ненужную вещь, как куклу, которую можно забыть на полке, если дети больше не хотят с ней играть. Она же не живая, ей не будет больно, не будет одиноко. Правда? Но Микаса не была куклой. И её до чёртиков достало то, что все думают о ней, как о солдате, как о машине для убийств. Микаса же сильная, она правится со всем. Только вот никто не думал о том, что внутри этой идеальной машины бьётся совершенно обычное девичье сердце, которое точно так же как и любое другое чувствует боль.
Как мог капитан после того, что сделал вечером, вот так просто приходить к её комнате? Микаса обессиленно злилась. Понимала, что в своём доме он может сделать всё, что ему заблагорассудится. Это Микаса была гостем. Она приняла его правила, ещё когда согласилась жить с капитаном.
Может Леви просто окончательно надоело жить, и он пытался накалить её до такого предела, что она просто придушит его собственными руками? Довольно изощрённый способ убить себя. Микаса могла бы отдать ему должное, если бы это не касалось её собственных чувств.
Слишком долго с ней играли, она больше не хотела позволять мужчинам жонглировать её чувствами, как шариками в шапито.
Микаса не понимала, что случилось. Капитан ухаживал за ней, помогал, дарил внимание, и ей начинало это нравится. Она была готова стать его другом, тянулась к нему в ответ, а капитан совершенно внезапно поцеловал её. Хотя кого Микаса пыталась обмануть? Себя-то уж точно обманывать было бесполезно. Она прекрасно чувствовала, к чему всё шло, предпочитая списывать прикосновения Леви на обычную дружбу. Хотя капитан никогда не позволял себе таких вольностей с ней.
Внутри кипела буря. Ей хотелось кричать от переполняющих чувств. Обида, непонимание — всё смешалось. И кроме того, Микасе понравилось чувствовать на себе его тонкие губы. Сердце бешено стучало, мелким пульсом отдавая в виски, когда она приблизилась к столу и села. Казалось, что из лёгких выбили весь воздух, и Микаса вдохнула через рот, чтобы проверить, правда ли она всё ещё умеет дышать.
Микаса знала, что устраивать сцену бессмысленно. Да и она уже давно выросла из этого. Знала, что никакие уловки не заставят Леви объясниться, если он не захочет сам. А он молчал. Тихо скрёб ложкой по тарелке, запуская тёплую кашу в рот, и даже не смотрел на Микасу. Он игнорировал её теперь? Когда сам же поцеловал?
Она разозлилась ещё сильнее. За кого он принимал её? Опека и забота были приятны поначалу, но что ей делать с этим всем теперь? Она и сама могла приготовить кашу на завтрак, или что ещё такое же простенькое. Ей уже не нравилось, как сильно Леви привязывает её к себе. И этот поцелуй означал её окончательное поражение. Леви оттолкнул её, а не наоборот. Она же доверчиво ждала его тёплых рук, нежных слов, и всей той романтики, о которой болтали девушки в армии и за её пределами. Больше такой ошибки Микаса не повторит. Захотелось на мгновение почувствовать себя женщиной, нужной, беспомощной и мягкой, как жизнь тут же напомнила ей, кем она была на самом деле, и что никому не нужна её нежность с кучей проблем и горя впридачу.
Леви то и дело поглядывал на Микасу, которая даже не притронулась к уже остывающей каше. Надо было что-то сказать, но он как всегда молчал. Эрвин бы нашёл подходящие слова, но Леви никогда не умел говорить всё то, что на уме. Скорее сделал бы только хуже. Микаса выглядела сильно разозлённой. Наверняка из-за поцелуя. Леви почувствовал, как кольнуло что-то в груди. Не думал, что такая реакция может выбить его из колеи.
Микаса зачерпнула немного каши. Попробовала. Вкусная. Сладкая, но не приторная. Самое то на завтрак. Было приятно, что Леви так позаботился о ней, но сквозь призму прошлого вечера, не хотелось даже благодарить. И всё же воспитание и субординация взяли своё. «Спасибо» едва повисло в воздухе, скомканное, неоформленное и тихое. Есть не хотелось.
— Пожалуйста, — ответил Леви, стараясь смягчить голос насколько возможно. Микаса холодно глянула на него, словно намекая на то, что Леви лучше бы помолчать. Ему всегда нравилась в ней эта черта. Она не боялась его, не пресмыкалась, как другие. Он чувствовал — эта девушка заметит его ошибки и не испугается сказать ему о них в лицо. Даже лучше — она получит удовольствие от того, что ткнёт его носом в огрехи. Мало кто позволял себе такое, и при том Микаса всегда была абсолютно вежливой. К её словам невозможно было подкопаться, и это выводило из себя сильнее оскорблений. Но Леви никогда не срывался. Принимал к сведению её едкие замечания, и отчасти был благодарен за смелость. Только теперь эта резкость удручала. Он не хотел портить отношения с той, с кем делил дом.
Микаса шумно отодвинула стул, взяла тарелку с недоеденной кашей. Ложка со звоном царапнула край, и задребезжала, брошенная в раковину. Микаса остервенело натирала тарелку под шумным потоком воды. Даже и не замечала, что ведёт себя сильно громче, чем обычно. Погрязла в собственных раздумьях.
— В чём дело? — послышалось из-за спины, и Микаса на секунду остановилась. Он ещё посмел спросить? По тону Леви словно не понимал, что её разозлило.
Леви надеялся, что мягкий голос поможет немного её разговорить, и Микаса гораздо спокойнее примет его извинения, но кажется, этими совами он посадил себя на пороховую бочку. И ими же поджёг фитиль.
— Ни в чём, — буркнула она, едва сдерживая себя, чтобы не крикнуть или не расплакаться прямо здесь. Последнее было бы гораздо более унизительным. Только не сейчас, хотя ком уже подступал к горлу.
— Я обидел тебя?
Микаса встрепенулась. Он ещё спрашивал?
Резко развернулась, размахивая руками и тем, что оказалось в них — тарелкой из-под каши, кругом разбрасывая брызги.
— Неужели нужно спрашивать о таких глупостях, конечно…
Микаса не успела договорить. Тарелка выскользнула из рук и звонко разбилась на полу.
— Вот чёрт! — воскликнула Микаса, и, уже забыв про Леви и его дурацкие вопросы, кинулась собирать крупные осколки. Руки тряслись, влажные кусочки тарелки выскальзывали из пальцев. За разбитую тарелку стало стыдно. Микаса не заметила, как полоснула себя по пальцу. Из саднящей подушечки тут же хлынула кровь. Негромкий вскрик — и Микаса продолжила собирать осколки, закидывая остатки в мусор.
Леви тут же оказался рядом. Микаса была так поглощена собой, что не сразу заметила его.
— Дай посмотрю, — мягкий голос звучал так спокойно и тихо, что она невольно протянула руку, словно по приказу.
— Ничего страшного, просто порезалась, — тут же добавила Микаса, вспоминая, что вообще-то ещё злится, давая понять, что протянутая рука ничего не значит. Ранка была совсем маленькой, незначительной. В пылу битвы она даже не заметила бы такой царапины. Проклятая тарелка заставила чувствовать неприятный жар от пореза, на пол медленно капали мелкие капли крови, смешавшись с водой. Как досадно.
Леви аккуратно взял её руку в свою, осматривая. Порез был глубокий, но ничего страшного. Просто неудачно взялась за осколок. Руку он отпустил, потянувшись в шкаф за аптечкой. Обработать всё равно стоило.
Он капнул на порез немного спирта, и Микаса шикнула. Не важно, каким сильным ты был, сколько боли терпел — жгучий спирт на порезах у всех вызывал одну и ту же реакцию. Леви хорошо это знал, и прекрасно помнил это ощущение, будто бы с раны заново сдирают кожу. Он снова взял ладонь Микасы и осторожно подул на ранку.
Микаса вздрогнула. От холодка стало чуть легче, но мурашки по коже пошли явно не от этого. Леви обмотал палец бинтом, но её руку так и не выпустил.
Микаса почувствовала себя затравленным животным, неспособным вырваться из собачьей западни. В упор взглянула на Леви, но не смогла сказать грубость, что и сама бы справилась. Его глаза всё следили за её, и Леви заговорил:
— Прости, за вчера. Я не должен был…
Чего он был не должен, Микаса не дала договорить, вырвала руку из его, гордо встречая недовольный взгляд капитана.
— Да, не должен был! — Микаса отошла, упёршись руками в кухонный ящик, не зная, куда себя деть от обиды и чувства, что с ней всего лишь позабавились, что всё перевёрнутое в ней можно расставить по местам простым «извини». — Зачем играть с моими чувствами, как я должна тебя понимать?
Леви, слушая её, всё больше убеждался в том, что Микаса разозлилась из-за этого проклятого поцелуя. Нужно же было ему распустить руки, когда не стоило. Держался столько лет и вдруг дал слабину, обидев Микасу. Он коротко усмехнулся. Ведь главное — спросил разрешения, а ответа не дождался.
— Мне стоило подождать, пока ты откажешь. Не знаю, почему не сдержался.
Леви чувствовал себя по-настоящему глупо. Вина внезапно нахлынула, хотя он делал много тех вещей, которых стоило стыдиться. Гораздо более страшных. Но вот как складывалась его жизнь — он не испытывал чувства вины за многие проступки, а за невинный поцелуй от чего-то было стыдно. Может, потому что он получил его нечестным путём? Хотя каким ещё мог быть путь бывшего убийцы, вора и капитана разведки? Никто не воспитывал его в лучших традициях вежливости, и вот во что это вылилось. Рядом с Микасой в этот злополучный вечер его мозг просто выключился, чего не случалось с ним почти никогда. Леви всегда думал — потом делал, но что-то, чёрт возьми, снова шло не так.
Микаса стояла, раскрыв рот, то ли от возмущения, то ли от удивления. Леви никак не мог понять, и просто стоял рядом, ожидая какого-то продолжения. По сценарию в его голове, Микаса должна была назвать его как-то совсем нелицеприятно, а потом закрыться в комнате. Может, через время они помирятся, но пока стоило оставить её в покое. Леви уже пообещал себе, что больше ни за что не дотронется до Микасы, если в этом не будет необходимости. От греха подальше.
— Какой же ты дурак, — вдруг сказала она, подтверждая догадки. Но что-то не складывалось. Её тон вдруг потеплел, голос стал тише. По старой привычке хотелось отругать за пренебрежение к начальству, но Леви молчал. Всё же больше не её капитан. И слова такие полностью заслужил.
— Я не из-за… — Микаса явно старалась выговорить слово и понизила голос ещё тише. — Не из-за поцелуя разозлилась.
Она недовольно взглянула на озадаченного Леви.
— С чего ты вообще взял, что смог бы сделать это против моей воли?
Леви внезапно согласился с её словами о том, что он полный дурак. Они думали о совершенно разных вещах.
И правда. То, что неприятный мужчина смог бы подобраться к Микасе Аккерман — звучало как искусная выдумка газетчиков. Вспомнить даже незадачливого Дон Жуана их корпуса — Жана, который и так, и сяк, всеми возможными способами пытался обратить на себя внимание, но у него ничего не выходило. Микаса будто бы не замечала никаких его ухаживаний, хотя остальные прекрасно видели, что он из кожи вон лезет, чтобы ей понравиться. Как Леви мог так наивно предположить, что он мог каким-либо способом заработать поцелуй Микасы, если она не хотела этого? Она сломала бы ему нос прежде, чем он успел бы приблизиться к её лицу.
— Ты просто ушёл. А я не знаю, что и думать… — шепнула Микаса, обхватывая себя руками, словно ей вдруг стало холодно.
У Леви будто открылись глаза. Микаса не злилась на поцелуй. Она злилась на пренебрежение к ней. И даже имела на это полное право. Леви быстро прокрутил этот момент в голове вспоминая, что тогда думал о том, что делает глупость и совершенно не думал о том, что чувствовала Микаса. Конечно она злилась, и конечно успела надумать себе много из того, что не соответствовало действительности.
— В любом случае, не понимаю, что на меня нашло.
Леви чувствовал, что этого поцелуя просто не должно было быть. Он плохо представлял, что творилось в душе Микасы. Может, она всё ещё не была готова даже подумать о том, чтобы завести отношения, полюбить кого-то, а он не сдержал свой порыв.
— Не хочу отнимать у тебя возможность выбирать, как вести себя рядом со мной, и не хочу, чтобы этот… случай, как-то повлиял на то, что ты думаешь обо мне. Мы всё ещё товарищи с поля боя. Было нечестно пользоваться твоим положением. Тебе наверняка всё ещё нелегко принять всё, что произошло.
Леви и сам удивлялся тому, как складно получалось говорить. Он не привык извиняться, и уж тем более объяснять свои поступки, но понимал — если хочет продолжать жить рядом с Микасой, нужно объясниться.
Микаса молча обдумывала его слова. Этот «случай», как выразился капитан, нельзя было просто забыть. Ей не хотелось снова отдаляться, становиться просто товарищами. Но в одном Леви был прав — ей тяжело. Ей очень тяжело приходить в себя после смерти Эрена, и ей просто необходим капитан. Он поможет не потонуть в собственном горе, как помогал всё это время, и Микаса до сих пор в это верила.
— Не надо думать за меня, — сказала она, разглядывая голубые радужки капитанских глаз. — Я не понимаю, как вести себя рядом с тобой теперь, но точно могу разбить лицо тому, кто лезет с непрошеными поцелуями.
Леви прекрасно понял намёк. Лезть к ней снова он точно не будет. Тень сомнений скользнула в мыслях — она ведь не была против. Но Микаса продолжала, и Леви снова чувствовал себя не в своей тарелке. Микаса давно уже не была той заносчивой мрачной девчонкой, которая огрызалась и спорила с ним по всяким незначительным мелочам. Она больше не была занозой в заднице на заданиях. Её не нужно было больше направлять, она сама неплохо справлялась до последнего времени. Смерть Эрена сильно подкосила её, но этот спор ясно показал, что Микаса уже приходит в себя, и, если бы почувствовала, что помощь Леви ей больше не нужна — уже исчезла бы. В первые дни она хваталась за него, как за спасительную соломинку, будто пытаясь выбраться из болота. Теперь же она возвращала себе самостоятельность и ту самую гордость, которую Леви ненавидел и уважал.
— Пожалуйста, — она шепнула, заставив Леви прислушиваться к её вдруг ставшим глухим голосу. — Не надо играть с моими чувствами. Если ты хочешь, чтобы я забыла о том, что случилось вчера, так и скажи. Я не смогу жить в бесконечном ожидании чего-то… снова.
Микаса едва смогла заставить себя сказать всё то, что скопилось на душе. Она не смела признаться напрямую, что капитан привлекал её, но надеялась, что он и так всё поймёт. Он же взрослый мужчина, и всегда был более сознательным, чем она. Микасе очень хотелось, чтобы его голова сейчас работала так же хорошо, как и на вылазках. Сама ведь до последнего игнорировала нарастающее между ними напряжение. Если бы только не этот поцелуй.
Микаса прижала порезанную руку к себе, резко отвернувшись. Ком в горле резко поднялся вверх, и горячие слёзы потекли по щекам. Сдерживаться больше уже не получалось. Она достаточно промучилась со своей нераздельной любовью. Переживать такое снова было сродни пытке. Микаса давно поняла, что не стоило ждать от Эрена ответных чувств, но надеялась до самого конца. Не могла поверить, что самый дорогой человек просто предал её, растоптал все чувства, что она так бережно несла сквозь годы. Эрен никогда не разрывал связь окончательно. У Микасы всегда оставалась надежда. И Микаса свято верила. Словно послушная собачонка раз за разом надевала поводок из чувств, и слепо следовала за тем, кого обожала.
Какой же дурой она была. И как же больно было вспоминать всё это. Но чувства никуда не ушли. Она всё так же тосковала по Эрену, и не хотела, чтобы всё повторилось снова. Больше не могла надеяться. Ложные надежды, обещания — всё это приносит только боль. И если Леви просто заигрался в доброго капитана, что готов вытащить девушку из беды, то пускай просто признается сейчас. Честно скажет, что он чувствует, и они продолжат жить вместе, как хорошие друзья. Без лишних забот и романтической чепухи. Микаса может забыть о поцелуе, если Леви попросит. Иначе она просто сойдёт с ума.
Микаса почувствовала, что Леви шагнул к ней ближе. Встал совсем рядом и накрыл своей ладонью её — ту, которой Микаса всё ещё опиралась на ящик позади.
— Не хочу, чтобы ты забыла.
Леви сжал её. Последнее, чего ему хотелось, это причинить Микасе ещё больше боли. Она и так натерпелась за свою недолгую жизнь такого, что не пожелаешь даже врагу. Если Леви мог помочь ей начать новую жизнь, прожить спокойно и тихо — он поможет, как и обещал. Он не мог бросить её тогда, на поле последней битвы. Кто знал, во что это выльется.
Понимать друг друга было сложно. Микаса больше не была его подчинённой, и он не мог заставить её говорить. Сам же не мог отвыкнуть от звания капитана. Кто теперь осудит его за слова, кроме него самого? Нужно было учиться разговаривать друг с другом, и лучше на равных, чтобы больше не попадать в такие глупые истории. Микаса нравилась ему, и, казалось, он тоже нравился ей. Так к чему недомолвки?
Микаса обернулась на него. Залитое слезами лицо блеснуло в утреннем свете. Её взгляд казался каким-то туманным и потерянным. Леви уже хотел было сказать что-то успокаивающее, погладить по щеке, прижаться ближе, но Микаса вдруг рухнула, не удержавшись на ногах.
Леви едва успел подхватить её, чтобы она не ударилась головой о стол. Только теперь, держа Микасу на руках, Леви понял, какой она была горячей. Коснулся подушечками пальцев влажного лба — у неё точно был жар. Теперь понятно, почему она опиралась о кухонный шкаф. Ей просто было тяжело стоять, и эмоции здесь уже совсем ни при чём.
Колено тут же отозвалось острой болью, стоило Леви приподнять Микасу на руках. Тяжёлая. До кровати он её точно не донесёт. Если бы не чёртово колено… Леви донёс Микасу до дивана в гостиной. Она болталась на руках, как тряпичная кукла, даже просто удерживать её было непростой задачей. Он осторожно опустил её, ещё раз коснувшись лба. Тяжело вздохнул, распрямился, и достал на кухне кусочек ваты. Смочил в уксусе. Вернулся в гостиную.
От резкого запаха Микаса раскрыла глаза. Помутневший, ослабший взгляд совсем ненадолго задержался на его лице, Микаса зажмурилась, словно яркий свет причинял ей боль.
— Тебе нужно лечь в кровать. Я не смогу тебя донести, подняться сможешь?
Микаса слабо кивнула, свешивая ноги с дивана. Виски пронзило болью, и она зажмурилась снова.
Леви обхватил её, поднявшуюся, за талию, готовый в случае чего подхватить. Сильно же её подкосил последний год. Леви вдруг гораздо отчётливее увидел, как она похудела, что ослабела и до сих пор не пришла в себя. Раньше потерять сознание её мог заставить разве что очень сильный удар. На его памяти это случалось всего раз, и то, узнал он об этом из отчёта после битвы в Тросте.
Вместе они поднялись наверх. Леви небрежно расстелил постель, и Микаса легла, продолжая хмуриться.
Комната казалась невыносимо яркой. Свет бил по глазам, болью отдаваясь в висках. Перед глазами всё вертелось. От леденящего холода тело трясло, а голова горела, словно Микасу окунули в чан с кипятком. Кости ломило. Ещё утром она чувствовала себя нормально. Усталость и незначительную головную боль было легко списать на бессонную ночь, но теперь она поняла — заболела. Ослабевший организм не справился с прогулкой под ледяным дождём.
Микаса заметила, что Леви выходил, только когда он уже вернулся в комнату. Он положил ей на лоб прохладное полотенце. Прикосновение заставило её вздрогнуть, но тут же стало немножко легче. Она закуталась в одеяло, чувствуя, что вся дрожит. В комнате вдруг стало темно, и Микаса смогла открыть глаза. Леви закрыл шторы.
Матрас рядом с ней прогнулся. Леви сел, разглядывая её. Его взгляд выражал что-то близкое к беспокойству, и Микаса удивилась. Непривычно было видеть его таким. На вылазках Леви всегда был примером хладнокровия. Ни один мускул не дёргался на его лице, что бы ни случилось. Может, он просто больше не считал нужным что-то доказывать? Микаса вдруг почувствовала досаду. Ну как могла она, Микаса Аккерман, сильнейшая, свалиться из-за какого-то дождя? Может быть Леви не боялся показать слабину рядом с ней, только потому что Микаса уж точно поймёт?
Даже думать становилось больно. Она хотела было привстать, сама не зная зачем, но почувствовала мягкое прикосновение на плече.
— Не вставай.
Леви протянул ей стакан с водой. Когда успел принести? Микаса благодарно кивнула, быстро опустошая стакан. Стало немного легче. Она опустилась на кровать, подтягивая одеяло к носу.
— И лучше не кутайся. Только температура выше поднимется.
Сил на возражения совсем не было, и Микаса уже не слушала. Ей было холодно, и она не собиралась дрожать. Она слышала, как Леви говорил что-то про врача, но голова тяжелела, и Микаса быстро провалилась в сон.
***
Леви спустился в гостиную. Вот и пришло время самостоятельно воспользоваться этой штуковиной. Телефон Леви видел далеко не в первый раз, и поговорить уже успел, но сам ещё ни разу не оставался с аппаратом один на один. Найти номер врача в телефонной книге оказалось нетрудно. Быстро обрисовав картину, Леви услышал, что врач приедет сам, и, получив несколько рекомендаций, положил трубку.
Пока Микаса спит — можно заняться делами по дому. Уже потом он сделает ей чай с лимоном. Леви тяжело вздохнул. Нажил же проблему себе на голову. Возиться с Микасой было просто странно. Она всегда была одной из самых крепких. Леви не мог вспомнить, чтобы у неё хоть раз была настолько сильная простуда. И всё же симпатия не позволила ему просто закрыть глаза на её болезнь. Придётся повозиться. Леви не мог просто бросить Микасу, после того, что сказал.
Первым делом он избавился от противных разводов с песком на полу, затем подобрал осколки. Уборка помогала отвлечься от всех неприятностей, и Леви не заметил, как прошёл целый час. Он вскипятил воду, достал чёрный чай с полки, ошпарил листочки кипятком, и дав чаю настояться, налил его в кружку, добавив лимон и пару ложек мёда для сладости.
По лестнице подниматься было всё так же неприятно, но с каждым днём боль в колене отступала. Однако сейчас колено стреляло — видимо, не выдержало дополнительной нагрузки в виде Микасы на руках, и идти приходилось осторожнее, чтобы не заляпать вымытый пол липким чаем и не пролить на себя кипяток.
Микаса до сих пор спала, свернувшись калачиком, и подрагивала во сне. Одеяло лежало рядом, видимо, ворочалась и скинула. Простыни смяты, на лбу поблескивает пот. Леви, хоть и знал, что не стоит заворачиваться, что это только заставит температуру подняться, всё же накинул одеяло на Микасу. Слишком жалко она выглядела. Чай поставил на тумбочку. Стоило ли её разбудить?
Во сне она казалась совсем маленькой и беззащитной. Со стороны совсем не выглядела, как одна из сильнейших, кто не раз спасал людей от неминуемой гибели и бесстрашно сражался ради их защиты. Сейчас Микаса была обычной девушкой с простудой. Тревожить её не хотелось, и Леви уже собирался выходить из комнаты, но услышал, как Микаса зашевелилась сзади. Леви обернулся. Она окинула взглядом комнату. Волосы кое-где налипли на лицо, и она слегка потёрла глаза, заодно собирая непослушные пряди. Предвосхищая вопросы, Леви вернулся, подавая ей с тумбочки ещё достаточно тёплый чай.
— Спасибо, — хрипло ответила Микаса, отпивая глоток. Голос явно простуженный. Она попыталась прочистить горло, но это ей не помогло.
Тёплый чай приятно прошёлся по саднящему горлу. Теперь Микаса по-настоящему ощутила, как сильно простыла. И как могла она не обращать на это внимание всё утро? Микаса не могла припомнить, когда вообще болела в последний раз. В армии будто бы не было на это времени. Обычная простуда никого от тренировок не освобождала, да и Микаса не чувствовала необходимости валяться в кровати, пока остальные работают. Сейчас же голова была готова вот-вот расколоться на части, а лёгкие болели и ощущались тяжёлыми при каждом вдохе — словно внутрь налили воды. Хотелось упасть лицом в подушки и больше не подниматься до тех пор, пока проклятый молоточек в голове не перестанет стучать, но капитан сидел рядом, и было стыдно показывать свою слабость. Микаса не хотела ударить в грязь лицом, и терпеливо пила тёплый, сладковатый чай.
Её потуги прервал звонок в дверь. Микаса поставила чашку на тумбочку и благодарно откинулась назад.
— Это доктор, — сказал Леви, уже выходя из комнаты.
***
Невысокий мужчина средних лет с чемоданчиком в руках прошёл в дом, вытирая обувь о коврик. Леви уже понял, что он собирается прошагать прямо в туфлях, но смолчал.
Леви постучал в дверь Микасы, просто чтобы предупредить о том, что они собираются войти, и открыл её.
Врач кивнул, слегка поклонившись, представился, и попросил у Микасы разрешения себя осмотреть. Микаса озадачено взглянула на врача и на капитана, словно ища поддержки, и Леви кивнул. Микаса последовала его примеру, и врач подошёл ближе, поставив чемоданчик рядом с кроватью. Для них обоих всё это было странно. В разведке никто не задавал таких глупых вопросов. Если кому-то нужна была помощь врача, он просто приходил и оказывал помощь. Всё в Марлии кричало о том, что Леви и Микаса здесь чужие, что пройдёт ещё немало времени, прежде чем они освоятся.
Леви, убедившись, что Микаса в надёжных руках, и что здесь ему больше делать нечего, сказал:
— Я буду внизу, позовите, если что-то понадобится.
Но огромные глаза врача и его жест рукой, просящий остановиться, заставил Леви притормозить.
— Что вы, я не могу осмотреть вашу… жену без вашего присутствия, — сказал доктор, спотыкаясь на словах, видимо боясь как-то не так назвать свою пациентку.
Леви стало не по себе. Были ли марлийцы слишком странными, или же не различать пол стало привычкой? Для солдата было всё равно, что у тебя в штанах, главное, чтобы ты не обделался перед рожей титана. Но в Марлии, видимо, было далеко не всё равно.
Пришлось остаться. Смотреть на полуголую Микасу, которая уже покраснела то ли от осознания предстоящей экзекуции, то ли от высокой температуры, было выше его сил. Она же с мольбой взглянула на него в ответ. Но что Леви мог сделать? Вдруг стало ясно, что этому врачу не стоит знать, что Микаса для него всего лишь бывшая подчинённая. Чем это обернётся для них, было ясно. Станут изгоями общества, заклеймят Микасу какими-то гадкими выражениями. Хода в общество им не будет. И если Леви на это было глубоко плевать, то о репутации Микасы стоило позаботиться. Она слишком молода, чтобы превратиться в отброса из-за того, что не замужем. Хорошо, что у них одинаковые фамилии, и что ложь может быть вполне убедительной. Микаса, конечно, могла бы взбрыкнуть, но Леви надеялся на то, что и она прекрасно понимает, в каком положении оказалась.
— Не подумал об этом, приступайте, — сказал капитан. Вряд ли вид Микасы без рубашки мог как-то его задеть, да и Микаса, наверняка, привыкла к мужским взглядам, но было в этом что-то неуловимо неправильное.
— Ничего страшного, сейчас мы осмотрим вашу супругу и выпишем лечение.
От слова «супруга» стало не по себе, но пришлось подыграть. Доктор кивнул, поворачиваясь к Микасе, и кроме пациентки его уже ничего не волновало. Леви повернул голову вбок, разглядывая шторы на окнах. Не обязательно же смотреть?
Леви слышал, как доктор просит снять верх, как шуршит одежда, как просит сделать вдох и выдох, и Леви держал себя в руках, только чтобы не бросить на Микасу взгляд. Не думал, что это будет трудно. Привык к тому, что женщины его не интересуют. Но эта конкретная женщина заставляла думать о себе чуть больше. И чем чаще Леви оказывался рядом, тем скорее она проникала в мысли.
Доктор закончил довольно быстро. Микаса уже сидела в одежде, когда Леви всё же повернул голову назад.
— Похоже, что вы просто сильно простыли, госпожа Аккерман. Ничего серьёзного, но необходимо соблюдать постельный режим и следить за температурой. Я напишу все рекомендации, — сказал врач, поспешно собирая инструменты в чемодан. По Микасе было видно, что она едва соображает, и Леви проследовал за доктором вниз.
Получив листок с лекарствами, Леви засобирался вместе с доктором. Нужно было купить всё необходимое.
На улице веяло холодом. В очередной раз Леви подумал, что рад жить в городе, а не в лесной глуши, где можно было просто купить нужные лекарства, а не седлать лошадь, чтобы искать аптекаря в другом городе.
Спустя полчаса Леви уже возвращался со свертком необходимых лекарств. Заодно и аптечку пополнит. Путь проходил мимо небольшого рынка, на который Леви не обращал особого внимания. Но небольшая лавка с цветам заставила его притормозить. Интересно, дарил ли кто-нибудь Микасе цветы? Обрадуется ли она, если он принесёт ей маленький букет?
Леви шагнул к рынку. Всегда можно сказать, что он решил украсить дом. Небольшой букет совершенно ничего не значит.
Цветов было на удивление много. В Элдии всё давно бы пожухло. Его внимание привлекли небольшие букеты с цветами, напоминающими пушистые, голубоватые васильки. Долго думать Леви не стал, взял первый приглянувшийся букет, расплатился и поспешил домой.
***
Микаса лежала в постели, когда внизу щёлкнул замок. Леви вернулся. Она ждала, когда он появится у неё в комнате, и очень скоро капитан пришёл. Микаса всё это время не могла заставить себя подняться, даже чтобы выпить воды. Невероятная слабость нахлынула на неё. Она чувствовала себя разбитой, беспомощной и бесполезной. Как же не вовремя. Микаса пролежала в больнице, только и делая, что скорбя о своих утратах, о потраченной впустую жизни. Плакала, и надеялась, что умрёт. В общем, была абсолютно бесполезной. Теперь же она снова стала обузой для капитана. Ещё пару дней не сможет ему ничем помогать, а ему снова придётся ухаживать за ней.
В подтверждение её слов, Леви поставил на тумбочку свёрток с лекарствами.
И всё же, видеть Леви рядом было по-странному приятно. Она всё чаще ловила себя на мысли, что рядом с ним ей просто спокойнее. Может, оттого, что у неё больше никого нет, а может быть симпатия и вправду становилась крепче.
В разведке не было времени о ком-то заботиться. Микаса привыкла, что она сама по себе, теперь же ей помогал сам капитан. В армии это могло сойти за большую честь, и Микаса слабо улыбнулась своим мыслям, тут же списывая всё на температурный бред.
Леви присел на край постели, выуживая из-за спины букет. Микаса потупилась с мгновение, когда Леви протянул его ей.
— Что это?
— Мне казалось, что зрение при температуре не падает, — усмехнулся Леви. — Но я, так и быть, подскажу. Это цветы.
Микаса улыбнулась шире, взяла мягкий букет в руки. Попыталась уловить аромат, но нос совсем ничего не чувствовал. Это было уже не важно. Капитан Леви Аккерман принёс для неё цветы. Никто не дарил ей цветов. Да и вряд ли кто-то в армии вообще таким занимался. Цветы можно было и на похороны получить. Если, конечно, твоё тело привозили внутрь стен. Но этот маленький подарок имел для Микасы большое значение.
— Чтобы ваза не пустовала, — добавил Леви, чтобы хоть немного сузить широту улыбки Микасы. Не думал, что эта мелочь ей и впрямь понравится.
— Ладно, тебе нужно лекарства выпить, давай сюда.
Микаса послушно отдала цветы, и Леви взял вазу, собираясь налить в неё воды. Вернулся быстро, поставил вазу на комод. Смотрелись они и впрямь красиво. Голубоватый цвет разбавлял белизну комнаты, и Леви слегка улыбнулся. Не зря купил.
— Красивый цвет. Напоминает твои глаза, — сказала Микаса своим сиплым голосом, и он не повернулся. Лишь хмыкнул на её заявление, улыбаясь чуть сильнее.
— Пей уже свои лекарства и поспи ещё. Обед я сюда принесу. Не хватало тебе ещё своими соплями весь дом уделать.
Словно в подтверждение его слов, Микаса чихнула, и Леви повернулся на резкий звук. Микаса уже вытирала нос платком и тянулась за лекарствами.
— Как скажешь, — быстро кивнула, и Леви спокойно вышел из комнаты.
***
Остаток дня проходил довольно скучно. Обычно у Леви не было столько свободного времени. Постоянно появлялись какие-то дела. То отчёт нужно заполнить, то солдаты что-то натворят, то не тренировался долго, и приходило время подкачать мышцы. Только вот ничего из этого у Леви теперь не было. И необходимости в тренировках тоже. Какой смысл держать себя в форме, если бороться больше не с кем? Но Леви лукавил. Как только колено перестанет подводить — он тут же вернётся к тренировкам, иначе подохнет от скуки. Спорт стал его частью, и Леви не был готов отказываться от этого, даже если смысла в тренировках больше не было. Может быть, и Микаса присоединится к нему. Он-то помнил, как она проводила на корте всё свободное время, даже в выходные дни.
Леви приготовил обед, почитал одну из книг, купленных в один из первых дней самостоятельной жизни, поужинал остатками обеда и иногда носил Микасе сладкий чай с лимоном. Точно приятнее, чем горькие микстуры. Надеялся только на то, что сам не подхватит никакую заразу, и не сляжет вместе с Микасой. Належался уже в больнице, больше не хотелось.
У Микасы же было достаточно времени, чтобы снова начать разъедать себя неприятными мыслями. Проводить в кровати всё это время было не стольо скучно, сколько по-настоящему губительно. Она не могла и минуты продержаться без того, чтобы почувствовать себя во всём виноватой. Она не заметила, что Эрен изменился, не смогла достучаться до него, не смогла защитить. Теперь ещё и крепко повисла на шее капитана, когда он мог начать жить своей жизнью. Взрослому мужчине, уставшему от жизни, такому, как капитан, не стоило мешать. А она прицепилась к нему, как пиявка, и из-за жалости Леви, отодрать её становилось всё сложнее.
Когда Леви принёс ей очередную чашку с чаем, не выдержала.
— Мне не стоило соглашаться, — сказала она, чувствуя, что снова расплачется, если скажет хоть слово. Собственное бессилие съедало её, разрушая остатки самообладания.
— На что? — спросил Леви, оставляя кружку на стол.
Микаса обняла себя руками, подтягивая колени к лицу, зарываясь носом во влажную от пота ткань брюк. Сейчас она чувствовала себя донельзя противной и бесполезной.
— Я взрослый человек, и должна была начать свою жизнь, а вместо этого я порчу её тебе.
Леви казалось, что Микасу отпустило. Он видел, что поначалу ей было неловко принимать от него помощь, но Леви думал, что она уже достаточно обжилась, чтобы не думать о таких глупостях. Оказалось, это было не так. Леви услышал, как она шмыгнула носом. То ли от насморка, то ли от слёз.
— Жар тебе мозги перегрел? — спросил Леви, подсаживаясь ближе, касаясь мозолистой рукой её гладких, нагретых жаром волос. Микаса становилась для него чем-то более близким, чем простой подчинённой с такой же фамилией, и ему хотелось донести это до неё.
— Я серьёзно. Только и делаю, что плачу и создаю проблемы, прости, — её сиплый голос звучал так жалобно, что Леви не удержался. Сердце щемило, когда он видел, как тяжело ей приходится. Леви потерял всё, когда ему было примерно столько же лет, и рядом не оказалось никого, кто мог бы понять, кто мог бы утешить. Но у Микасы был он. И оставить её в одиночестве со своими мыслями Леви не мог. Обвил её руками, заставляя выскользнуть из своего кокона, прижал к себе крепко-крепко, чувствуя, какое горячее у неё тело. Его нисколько не стесняли слёзы. Он лишь хотел бы стереть их с её лица.
Микаса вжалась в него, пальцами комкая рубашку на груди. Ей было по-настоящему тяжело, и уже в который раз она испытывала чувство безграничной благодарности за то, что Леви ещё возится с ней.
— Глупая. Выкинь эту ерунду из головы. Когда-нибудь я сошёл бы с ума от одиночества.
Слова больше не шли. Он не знал, как выразить те чувства, что накопились внутри. Леви не считал её бесполезной. Он привык видеть Микасу готовой ко всему, но прекрасно понимал,
что так поломало её. Ей приходилось мириться с тяжёлой утратой, и он был готов дать ей время, чтобы прийти в себя. Сколько потребуется, хоть всю жизнь.
Микаса быстро успокоилась и уже не плакала. В его руках стало легче. Она чувствовала, что Леви не лжёт, он защитит, сдержит слово, точно так же, как держал всё это время. Он уберегал её от неё самой, и Микаса была готова просидеть так целую вечность, лишь бы только не оставаться одной. Но стыд брал своё. Нужно было собирать себя заново, по кусочкам, снова делать вид, что всё в порядке, даже если внутри бушует буря. Она отстранилась, смахивая с щеки слезинку.
— Я не знаю, как отблагодарить тебя за то, что ты возишься со мной как с ребёнком.
— Можешь перестать болеть из-за того, что на улице пошёл дождь.
