***
Микаса, чувствуя, как тело начинает пробирать холодок, вышла из оцепенения, успев разозлиться. Мысль о том, какой он старый извращенец, змеёй скользнула в голове, выползая откуда-то из подсознания, напоминая о былых деньках, когда девушка ещё могла позволить себе такие высказывания в его сторону. Никакой он не извращенец. И уж тем более не старый. Микаса улыбнулась сама себе, чувствуя странное ностальгическое тепло внутри. Сколько они вместе повидали, сколько прошли, и несмотря на все сложности и препирания, остались вместе. И прямо как и раньше, Леви продолжает относиться к ней с трепетом, защищая и оберегая, пускай и щупая рамки дозволенного. Хотя, после того, что он сделал с ней на столе — срывание полотенца казалось всего лишь мелкой шалостью, небольшой местью за то, что вытворила она сама. Усмехнувшись про себя, Микаса забежала в ванную, чувствуя, как холод начинает пробирать до костей, и, закутавшись в сырое полотенце, которое она утащила у мужчины, быстро выскочила из комнаты, спеша в тёплую постель, которую Леви, должно быть, уже нагрел своим телом. Мужчина, зная, что какое-то время Микаса будет приходить в себя, неспешно оделся в свой домашний костюм, намереваясь спать именно в нём, ведь камин не спешил нагревать дом, а за печкой идти в ещё более холодную часть дома ему уже не хотелось. Леви корил себя за то, что в порыве страсти не додумался разжечь огонь не только в его Микасе, но и на поленьях, и теперь приходилось расплачиваться за ошибки покрасневшим от холода носом. Полотенце он сложил на окне. Всё равно придётся выстирать завтра. Забравшись под тёплое пуховое одеяло, он включил настольную лампу, всё ещё ценя то, что не нужно наливать керосин, разжигать спички и заниматься всей этой неприятной ерундой, когда можно всего лишь нажать на кнопку. Взяв с собой в постель недочитанную книгу, он удобно устроился, медленно погружаясь в чтение. Всё равно девушке нужно будет одеться, у него ещё было время на пару страниц. Микаса же, заметив, что свет в комнате зажёгся, быстро придумала, чтобы такое сотворить, чтобы краснела не только она. Сырое полотенце сильно холодило разгорячённую душем кожу, и хотелось поскорее от него избавиться, но расхаживать голышом по дому ей казалось чем-то совсем странным, выходящим из ряда вон, и она терпела эту мокрую ткань те несколько секунд, которые потребовались ей, чтобы добраться до спальни. Их с Леви спальни, как бы странно это для неё не звучало. Аккерман лишь бросил короткий взгляд на вошедшую девушку, такой, который всегда нет-нет да вырывается всякий раз, когда что-то появляется в твоём поле зрения. Но даже за это мгновение он смог выцепить невероятно короткое полотенце, едва прикрывающее непредназначенные для посторонних глаз участки тела. Всё-таки, полотенце было его, а слишком широкое ему было ни к чему. Дабы не смущать Микасу снова, Леви упёрся взглядом в книгу, поворачиваясь к девушке спиной, но печатные слова никак не желали складываться в предложения, строки плыли, и чем сильнее он старался сконцентрироваться на тексте, тем больше хотелось просто захлопнуть не желающий сотрудничать кусок бумаги, и занять свой взгляд более приятными вещами. Но для капитана было достаточно уже того, что он сделал. Ни к чему было слишком сильно выказывать своё желание, он ещё успеет насмотреться на девушку. Микаса переступила с ноги на ногу в сомнении, но решение было принято, и лёгким движением руки она скинула с себя полотенце, пулей влетая под тёплое одеяло. Она тут же запустила ледяные руки под его рубашку, приподнимая её, и прижалась грудью к его тёплой спине. Брови Аккермана медленно поползли вверх. Глаза расширились, пульс участился от ощущения прикосновений её застывших от холода сосков на его спине. А Микаса, как ни в чём не бывало, продолжала обнимать его, носом утыкаясь в его шею. — Ты такой тёплый, — прошептала она, крепче прижимаясь к его спине. Стало и впрямь гораздо теплее. Пуховое одеяло и близость капитана согревали её, заставляя кровь снова хлынуть к коже. Она почти физически чувствовала, как розовеют её щёки с каждой секундой, проведённой в тепле. Леви рвано вздохнул через нос, захлопывая бесполезную книгу, откладывая её в сторону. Всё же, пускай захватывающий, но сильно проигрывающий ощущению юного тела на своей коже, сюжет, занимал его гораздо меньше, чем девушка. На мокрое полотенце, наверняка валяющееся где-то возле кровати, внезапно и неожиданно даже для самого капитана стало наплевать. — Погреть тебя? — спросил Леви, искренне желая получить что-то большее, нежели простое «да», но понимающий, что с Микасы на сегодня хватит заигрываний. — Погрей, — зевнула девушка, чувствуя, что вот-вот провалится в сон. Нагота не сильно волновала её, ведь в капитане она была уверена. По крайней мере, совсем нагло рассматривать её обнажённое тело он не будет. Но Микасе так хотелось стать ближе, хоть таким странным образом. Конечно, мужчина всё ещё мог разозлиться на брошенное на пол мокрое полотенце, но казалось, что сегодня он был в достаточно хорошем расположении духа. Да и доверившись однажды, легко довериться и теперь. Микасе хотелось немножко пощекотать ему нервы, зная, как он отреагирует на её оголённую грудь, но и для неё самой это было не так просто. Пускай она была готова на многое на кухне, но далеко не на всё. И Микаса была благодарна капитану за то, что тот не давил на неё, постепенно погружая в этот удивительно-чувственный мир. Леви выключил лампу, протянув к выключателю руку, и привстал, заставляя Микасу отпустить его, чем вызвал недовольный стон. Девушка уже пригрелась, и опускать руки совсем не хотелось. Быстро стянув с себя рубашку и брюки, он вернулся под тёплое одеяло, в темноте нащупывая плечи девушки. Он тут же притянул её к себе, крепко обнимая. Тепло его согретого тела тут же мурашками прокатилось по коже сонной Микасы. Девушка просунула руку вперёд, между предплечьем мужчины и его телом, касаясь спины, другую прижала к себе, ближе двигаясь к капитану, носом утыкаясь куда-то в область груди. Свернувшись калачиком в его руках, она казалась такой маленькой, словно и не было той разницы в росте. Девушка тихо посапывала, опаляя его кожу теплым дыханием. Свободной рукой Леви провёл по её спине, пальцами ощущая плавные изгибы и бархатистость кожи, минуя талию, скользя по округлым бёдрам. Подушечками пальцев капитан чувствовал, как покрывается мурашками её тело, и, оставив руку где-то на бедре Микасы, носом уткнулся в шелковистые волосы, вдыхая приятный травяной аромат. Аккерман пахла так же, как и он. Пахла им. Осознание приятной волной прокатилось в голове, тёплым клубочком оседая глубоко в груди. Девушка всецело доверяла ему. Даже теперь он чувствовал, что она уже совсем не та скованная девочка, какой появилась в его жизни. Они постепенно сближались, перенимали привычки друг друга, и, несмотря на то, что этот приятный аромат её волос — всего лишь запах мыла, но это запах его любимого мыла, а теперь и аромат любимой девушки. Впервые в жизни он подумал о том, что так, должно быть, пахнет дом. Эта мысль будоражила его сознание, дёргая за тонкие ниточки души, о которых он и не подозревал. Дом. Как сладко звучало это слово. С тех пор, как умерла его мать, ни одно место он не смел называть именно так. Всё было таким шатким и изменчивым, в каждую секунду могло произойти что-то, что снова выбьет землю из-под ног и унесёт его в пучину страданий. Кенни исчез так же неожиданно, как и появился. Фарлан и Изабель погибли страшной смертью, ровно как и Эрвин. Ни с кем из них он не стал так близок, как с ней — Микасой. Лишь теперь он по-настоящему чувствовал себя на своём месте. Теперь Леви понимал, что куда бы не занесла их судьба, пока они вместе, всё будет хорошо, ведь они есть друг у друга. Не в услужении, не как объект преклонения — как партнёры, как поддержка и опора друг для друга. С приятными мечтами о будущем, Леви медленно прикрыл глаза. Мысли путались, тепло женского тела расслабляло, и мужчина вскоре провалился в сон.***
Лучи холодного зимнего солнца проникали сквозь тюль, туманным светом заливая комнату. Раннее декабрьское утро яркими всполохами напоминало о скором начале дня, щекоткой света бередя сонные глаза мужчины. Леви зажмурился, пытаясь сохранить остатки сна, но яркий луч бил прямо в лицо, заставляя проснуться. Красная сетка капилляров, отображающаяся теперь, чётко давала понять, что кожа век слишком тонкая, для того чтобы поддерживать достаточную для сна темноту. Зевнув и потянувшись свободной рукой, мужчина открыл глаза, окончательно просыпаясь. На часах девять утра. Долго же он спал. Леви уже привык к тому, что в отсутствие стрессов сон наладился, но его всё ещё удивляло то, насколько много времени он мог провести в постели. Если раньше три часа в кресле, напоминающие простое пережидание ночи с закрытыми глазами, казались непозволительным временем отдыха, то теперь Аккерман спокойно мог проспать всю ночь, ощущая рядом с собой тепло тела своей некогда взбалмошной и с строптивой подчинённой. Девушка мирно посапывала рядом, зарываясь носом в одеяло, и Леви осторожно вытащил из-под неё свою затёкшую руку. Удивительно, как беспробудно он спал, видимо, даже не ворочался. Аккерман уже и забыл о том, как крепко он может спать после хорошей разрядки. Хотелось поваляться ещё немного, но мужчина ещё планировал заняться делами, и проводить день впустую, отлёживая бока, было для него не самой лучшей идеей. Микаса вставать явно не собиралась. На лице ни намёка на пробуждение, а солнечные лучи, казалось, совсем не беспокоили её. Под одеялом было неожиданно жарко. Обычно Леви нехотя стаскивал с себя добротное пуховое покрывало, выбираясь в ледяное пространство остывшего за ночь дома, но по какой-то совершенно неизвестной ему причине, было довольно тепло. Камин. Одно единственное слово, проскочившее в сознании, заставило мужчину быстро вскочить с постели, окончательно избавляясь от остатков сна. Как он мог забыть потушить камин? Судя по тому, что они оба не задохнулись от дыма и не сгорели, ничего страшного не случилось, но мужчина спешно натянул бельё, торопясь вниз, чтобы проверить состояние несчастной гостиной. Но единственным побочным эффектом его внезапной забывчивости, к счастью, оказался лишь хорошо прогретый дом. В камине лежали уже побелевшие остатки брёвен с чёрными прожилками, едва-едва потрескивающих в свечении слабого красноватого огонька. Леви подкинул внутрь парочку свежих полений, тут же задымившихся. Хорошо просохли рядом с не унимавшимся всю ночь огнём. Успокоившись, и пообещав себе, что больше не будет так увлекаться женским телом, Леви, расслабленно потянулся ещё раз, прежде чем вернуться в комнату. Одевшись в домашние брюки и рубашку, аккуратно сложенные у подоконника вчерашним вечером, он подхватил грязное полотенце, которое он так же оставил вчера, и поднял с пола ещё и брошенное девушкой, успев подумать, как же она всё-таки неряшливая порой. Но винить за это он её не мог. Алкоголь в крови, ощущения после первой близости и желание быть рядом — явно пересиливали в ней тягу к чистоте. Закинув в корзину грязное бельё, уже готовый приступить к стирке Леви услышал, как Микаса зашевелилась в комнате. Девушка сладко потянулась, струной вытягиваясь в постели. Солнечный день радостно встречал её бледноватым утренним небом, было тепло и уютно. Вылезать из-под одеяла совершенно не хотелось, но она уже знала, что вне зависимости от её желания Леви заставит её одеться и начать новый день. — Доброе утро, — промурлыкала она, завидев мужчину, опирающегося о косяк двери. Леви ничего не ответил, лишь улыбнулся, подмечая, как мило она выглядит — с заспанным взглядом и растрёпанными волосами. Они всегда стояли у неё торчком после пробуждения, в прочем, как и у него. — Поднимайся, тебе ещё предстоит уборка на кухне, после того, что ты там устроила, — беззлобно произнёс мужчина, проходя в комнату и усаживаясь на кровать. — Я устроила? — усмехнулась девушка. Эта фраза очень позабавила её, ведь это Леви открыл для неё такой совершенно новый и интересный мир ощущений. Она ни за то в жизни не додумалась бы вытворять такое со своим телом. — Ты, — односложно заметил он, падая на подушку рядом с такой расслабленной и спокойной Микасой. Её настроение с лёгкостью передавалось ему, и утро, проведённое в постели, уже не казалось такой ужасной идеей. Мужчина вместе с коконом из одеяла притянул разгорячённую ото сна девушку к себе, касаясь кончика её носа своим. Она выглядела так мило и невинно, и ему почти непреодолимо захотелось её поцеловать. Даже несмотря на утреннее дыхание и то, что она ещё не была в душе. Удивительно, как он был готов поступиться своей чистоплотностью. Но Микаса лишь провела рукой по его тёмным совсем недавно остриженным волосам, задумчиво разглядывая их, и приподнялась на локтях, высвобождаясь из объятий. — Выйди, пожалуйста, мне надо одеться, — произнесла она, и в голосе скользнул какой-то надлом. Микаса прижимала к себе одеяло, не позволяя ткани соскользнуть и открыть её обнажённое тело, но вдруг стало как-то некомфортно, странно. Ужасно захотелось закутаться в свой домашний костюм. И чем она только думала, ложась в постель совершенно обнаженной? А если бы одеяло за ночь сползло? Щёки девушки снова занялись румянцем. Воспоминания о выпитом вине и происходящем вчера снова ударили в голову. Несмотря на то, что ей и вправду было хорошо, внезапно стало как-то стыдно. И лежащий рядом мужчина только больше смущал её. — Я чем-то обидел тебя? — тут же поднялся за ней Леви, обеспокоенно разглядывая её помрачневшее в миг лицо. — Нет, — односложно ответила она, выше подтягивая одеяло. Аккерман ещё немного полежал рядом, пытаясь по её лицу прочесть, что же случилось, но в очередной раз провалился. Микаса прекрасно умела скрывать свои эмоции, если ей это было нужно. Вот и сейчас, всё, что он видел — слегка порозовевшие щёки. Было ли ей просто жарко из-за тепла дома, или же она снова надумала себе что-то, догадаться было сложно, и Леви, в очередной раз недовольный её молчанием и своей неспособностью понять, поднялся с постели, выполняя просьбу девушки. Как только капитан вышел, Микаса тут же скинула с себя одеяло, спеша одеться. Без домашнего костюма было совсем дискомфортно, и почувствовав на себе тёплую ткань брюк и свитера, Микаса немного успокоилась. И почему только она снова ведёт себя так странно? Девушка не могла ответить на этот вопрос даже себе. По какой-то совершенно неизвестной ей причине мысли роились в голове, угнетая, портя настроение и уничтожая то приятное и тёплое чувство, с которым она проснулась всего пару минут назад. Приведя себя в порядок, на полу ванной замечая ворох грязной одежды, подготовленной к стирке, девушка выдохнула. Уборка не занимала главного места в её системе ценностей, и лишь чтобы не раздражать Леви, она старалась быть более аккуратной. Получалось не всегда, но она хотя бы пыталась. Думая, что явно взбесила его вчера, кидая на пол сырое полотенце, девушка со вздохом закинула вещи в ванную, заливая их водой. Так уж и быть, постирает сама. Микаса взглянула на своё отражение в зеркале. Волосы отросли уже ниже плеч. Девушка тяжело вздохнула, проводя рукой по длинной пряди. Непривычно длинной. Она уже и не могла вспомнить, когда в последний раз видела их такими отросшими. Наверное, ещё в детстве. Перед тем как Эрен сказал ей отрезать их во время тренировок в кадетском корпусе. Будучи маленькой, она любила свои длинные волосы, ей нравилось, как мама расчёсывала их, нравилось, когда она делала ей причёски и заплетала косички, но спустя всё это время, спустя столько пережитых бед и горестей, заново учиться таким ерундовым вещам просто не хотелось. Да и к своим коротким волосам Микаса очень привыкла. Видеть себя в зеркало теперь — было странно, необычно, и это отражение ей не нравилось. И она очень хотела бы просто обрезать их и не думать об этом больше, но никак не могла решиться. Ещё тогда, когда Леви попросил её помочь со стрижкой, Микаса думала о том, чтобы заодно подрезать и свои волосы, но не смогла. Аккерман сказал — делай как тебе нравится, и Микаса оставила длину. Но не потому что она ей правда нравилась. Это стало для неё небольшим вызовом. Себе. И Эрену. И теперь, разглядывая себя в зеркало, от злости и бессилия сжимая и разжимая кулаки, она чувствовала раздражение. Даже в таком простом деле Микаса не могла сама принять решение. Отрезать волосы означало снова сделать так, как приказал ей брат. Но видеть себя с этими длинными огрызками девушка больше не хотела. Ровно остриженные концы волос капитана только напоминали ей о её собственной безвольности и несамостоятельности, и Микаса не могла перестать злиться на себя. И почему она не могла просто избавиться от них? Откуда-то снизу донёсся едва различимый аромат хлеба, вырывая Микасу из цепких лап самокопаний. Запах щекотал обоняние, заставляя девушку ощутить то, насколько она проголодалась, несмотря на вчерашний плотный ужин. Оставив вещи замачиваться, Микаса спешно отправилась вниз. На столе уже дымились тосты и поджаристые полоски бекона. Две чашки с чаем, испускающие клубы ароматного пара, радостно поблёскивали светлыми фарфоровыми боками. Леви стоял у плиты со сковородкой в руках. Что-то весело шкварчало на разгорячённом чугуне. Мужчина активно размешивал это желтоватое «что-то», и Микаса догадалась, что он жарит омлет. Приятный аромат будоражил обоняние, заставляя девушку сглотнуть выступающую слюну. Завтрак выглядел так аппетитно, что Микаса не могла дождаться, когда капитан сядет рядом, и она, наконец, сможет попробовать всё это великолепие. Хлеб и яйца были вполне привычной частью рациона солдата, но даже такие простые продукты Леви превращал в произведение искусства. Готовка явно нравилась ему, и он с удовольствием придумывал, как сделать привычные блюда более сытными и вкусными. К тому же, на их столе с завидной частотой появлялись мясо и рыба, и представить такую роскошь всего пару лет назад было просто невозможно. Капитан выложил обжаренные клубочки яиц на две светлые тарелки, ставя их на стол, усаживаясь напротив девушки. Настороженно поглядывая на неё, он положил в тарелки по паре полосок бекона и поджаренного хлеба. — Хочешь, добавлю тебе молока в чай? — поинтересовался Леви как бы между делом, но было заметно, как он осторожно прощупывал почву её настроения. Не был ли он слишком настойчив вчера? Может быть, мужчина поторопился со своими действиями, заставляя Микасу чувствовать себя использованной? Может, она даже к этому была совсем не готова, но из-за количества выпитого вина не отдавала себе отчёта в том, что делает? Беспокойные мысли кружились в голове. Последнее, чего ему хотелось — это доставить ей ещё больше страданий в её и без того сложной и безрадостной в прошлом жизни. — Нет, не нужно, — ответила Микаса, изучая его в ответ. От Леви было сложно скрыть резкую перемену в её настроении, и она чувствовала, как осторожно он пытается достучаться до неё, узнать ответ на заданный всего пару минут назад вопрос. Но что могла сказать Микаса? Нет, дело совсем не в нём. Её мысли ушли в совершенно другом направлении, но после произошедшего вчера, Микса просто не хотела портить впечатление о том вечере ни ему, ни себе. Но кажется, получалось не очень. — Всё в порядке, честно, — улыбнулась девушка, через стол потянувшись ладонью к нему, едва касаясь пальцев мужчины. Это лёгкое, почти невесомое прикосновение заставило его прикрыть глаза. Почувствовав её пальцы на своей коже, Леви вытащил свою руку из-под её, но только чтобы тут же накрыть, крепко сжимая. — Просто поверю и буду надеяться, что не найду тебя в слезах где-то в ванной через пару часов, — строго произнёс мужчина и, отпустив её руку, откинулся на стуле с чашкой чая, закидывая ногу на ногу, лодыжкой упираясь чуть выше колена. Микаса в ответ лишь кивнула, пообещав заодно и себе, что этого не произойдёт. Отправляя кусочек омлета в рот, девушка широко раскрыла глаза. Блюдо было таким нежным, что словно таяло во рту, и его вкус тут же приподнял ей настроение. — Как вкусно! — с восторгом проговорила она, поедая воздушный омлет, всем своим видом показывая, что не хочет возвращаться к прошлой теме. Девушка похвалила его еду, быстро сминая остатки с тарелки, не слишком думая о том, чтобы завтракать аккуратно. Довольно много времени прошло с тех пор, когда они начали жить вместе, но Микаса всё никак не могла привыкнуть к тому, насколько хорошо Леви умел готовить. Учился ли он тому, или же у него был природный талант к пониманию того, что нужно сделать, чтобы блюдо получилось изумительным на вкус, девушка не могла предположить. Но этот вопрос не сильно волновал Микасу. Главным было то, что кормил он её так, словно она была какой-то очень важной особой, а не простым рядовым солдатом. Её реакция заставила Леви улыбнуться. Возможно, её настроение действительно было не таким уж и плохим. Девушка с удовольствием, явно отражающимся на её лице, доела свой завтрак, по примеру капитана откидываясь на стуле, неспешно отпивая свой уже не такой горячий чай. — Наелась? — Угу, — промычала довольная Аккерман, прикрывая глаза от приятного чувства сытости в желудке. Как всё-таки приятно было не просто набить живот из соображения «не умереть на предстоящей вылазке от усталости», а неспешно позавтракать чем-то вкусным в приятной компании. Хотя ещё пару лет назад Микаса ни за что в жизни не назвала бы Леви приятной компанией. Но всё хорошее когда-то кончается, и услышав его следующую реплику, Микаса тяжело вздохнула, поднимаясь из-за стола. — Тогда пришло время убрать вчерашний беспорядок.***
Ведро с водой и пахучим чистящим средством уже стояло на кухонном полу, когда Микаса вернулась из ванной комнаты с тряпками, перчатками и шваброй. Натягивая на себя плотную защитную ткань, совсем не похожую ни на что на острове, девушка принялась мочить тряпку, выжимать её и оборачивать вокруг перекладины на швабре. — Ой, ну нет, так не пойдёт, — произнёс Леви, рьяно натирающий до блеска ножи и вилки, прежде чем приступить к мытью тарелок. — Не халтурь и мой руками! Аккерман строго смотрел на неё, и Микасе ничего не оставалось, кроме как размотать тряпку, отставить швабру в угол, и присесть на корточки. — Зачем ты её тогда вообще купил, — недовольно пробурчала Микаса, которой это натирание полов осточертело ещё в разведке. — Чтобы ты спросила, — усмехнулся Леви, снова включая воду, чтобы вымыть оставшуюся посуду. — Пыль с пола можно и так протереть, — возразила она, не желая ползать на коленках ради такой ерундовой работы. Она уже предчувствовала красную, саднящую кожу, и эти ощущения даже в воспоминаниях были неприятными. Да и благодаря тому, что мужчина убирал за собой каждый раз после готовки, пол на кухне всегда был близок к состоянию идеальной чистоты. Она ещё поняла бы, если где-то пятно, или следы, но… — Пыль, может быть, и можно, но мало ли что осталось там после вчерашнего. Я помыл только стол, — добавил Аккерман, в ту же секунду вгоняя девушку в краску. В это самое «мало ли что» она сама успешно вляпалась вчера, и мысль о том, что оно могло попасть на пол заставила поморщиться даже Микасу. Удивительно, что Леви согласился позавтракать здесь. Делать было нечего, и девушка, как следует выжав тряпку, встала на колени, натирая половицу за половицей. Аккерман с удовольствием изредка поглядывал на неё. Даже домашняя одежда не могла скрыть изящности её тела — хрупкие, на первый взгляд, плечи, красивый изгиб спины, округлые бёдра, вид на который открывался ему, пока девушка ползала на коленях, тщательно протирая пол сантиметр за сантиметром. Закончив с посудой, высушив её полотенцем и расставив по полкам, Леви уже собрался выходить из кухни, но проходя мимо Микасы не удержался и сочно шлёпнул её по ягодицам. — Ах ты ж… — возмущённо начала девушка, быстро соображая, как отомстить за нарушение личного пространства. Леви же только расхохотался, поспешно выходя из кухни. Этот хохот очень удивил Микасу. Кажется, она вообще никогда не слышала, чтобы он смеялся в голос. И то, что её возмущение показалось ему забавным, очень разозлило девушку. — Старый извращенец! — всё же выкрикнула она, вдогонку швыряя в него сырую половую тряпку, попадая аккурат промеж лопаток. Грязная вода тут же растеклась тёмным пятном по светлой домашней рубашке. Аккерман тут же остановился, каменной статуей замирая на месте. Микаса слишком хорошо знала эту его привычку. Он застыл. Это означало только одно — Леви зол до чёртиков, и сейчас выскажет своё мнение о том, что он думает о ней, об этой тряпке, и обо всём, что только под руку попадётся. И приятным оно точно не будет. — Ой, я застираю! — тут же затараторила Микаса, подскакивая с колен, представляя что Леви с ней сделает за такую оплошность. Чистота его вещей всегда была безупречной, он тщательно следил за этим, и она просто не подумала как следует, кидаясь в него половыми тряпками. Но Леви лишь усмехнулся, швыряя тряпку обратно на кухню. Микаса замерла, не ожидая такой необычной реакции. Даже прожив вместе столько времени, она не была готова к тому, что он не разозлится на неё за порчу одежды. — Я ещё вчера сказал, что если тебе так хочется увидеть меня без одежды, то достаточно попросить. Не нужно пачкать для этого вещи, — произнёс Аккерман, поворачиваясь к девушке лицом, пуговица за пуговицей расстёгивая рубашку, снимая её с себя. Микаса снова покраснела, переключая своё внимание с его сильного торса на гораздо менее интересный пол. Но последний хотя бы не смущал её своим полуобнажённым видом. — Стирать сама будешь, — ожидаемо сказал Леви, уже поднимаясь наверх.***
Микаса довольно скоро покончила с уборкой и стиркой. Всё время из её головы не выходила эта дурацкая дилемма со стрижкой. Отрезать волосы — означало снова плясать под дудку сводного брата, от влияния и любви к которому она так тщательно и болезненно избавлялась. Но отращивать их означало идти наперекор себе. И для чего? Чтобы доказать уже мёртвому человеку, что у него больше нет над ней такой власти? Это было откровенно глупо, Микаса прекрасно понимала это, но ничего не могла с собой поделать. Сначала девушка хотела даже посоветоваться с Леви, но быстро поняла, что это было плохой идеей. Во-первых, он уже сказал, что она может поступать со своими волосами, как сама считает нужным, и во-вторых, это решение для Микасы было слишком важным. Путь к осознанию себя как отдельного человека, оторванного от заботы и опеки Эрена, был тернистым и невероятно трудным. Она болезненно переживала каждое напоминание о нём, и если бы не Леви, давно бы уже слетела с катушек. Короткие волосы лишь станут постоянным напоминанием о тех временах. Но нужно было двигаться дальше. Как она собирается жить в этом мире, если даже стрижка волос даётся ей с большим трудом? Наверняка появятся гораздо более сложные задачи, где думать так много будет просто нельзя. Куда же девалась вся та решительность, присущая ей все эти годы? Микаса, не жалея себя, летела в огонь битвы, защищая родных и друзей, а теперь превратилась в какую-то домашнюю размазню, смущённую видом обнажённого капитанского торса, будто бы никогда не видела полуобнажённого мужчины. Нет. Нужно было возвращать себе былую уверенность. Развесив выстиранную одежду на сушилке, Микаса отправилась в путешествие по комнатам дома, в поисках Аккермана. Мужчина оказался в гостиной. Он почитывал книгу, сидя на диване, слушая мерный треск поленьев в камине и, казалось, был полностью погружён в сюжет. Он даже не сразу заметил приближения девушки. — Закончила уже? — спросил он, двигаясь ближе к подлокотнику мебели, освобождая место для Микасы. Девушка лишь кивнула, забираясь на диван, прислоняясь к мужчине. Леви обхватил её рукой за плечи, прижимая к себе, оставляя лёгкий поцелуй на лбу. Но вскоре вернулся к чтению. Микаса заметила, как он прищуривается, стараясь разобрать мелкий текст, и снова осознала, насколько ранения портят ему жизнь. Шрам во всё лицо, повреждённое зрение: было больно даже смотреть на то, как её сильный капитан страдает от таких неудобств и как несправедлив этот мир. Получи бы он силу титана, всё зажили бы в мгновение ока, и ему не пришлось бы мучаться от боли. Но заговорить об этом с ним Микаса не решалась. Она прекрасно понимала, насколько болезненной могла быть эта тема, и решила оставить её до лучших времён. — Леви, — тихо позвала она. — М-м-м?.. — Постриги меня. Микаса почувствовала почти физическое облегчение, сказав это вслух. Решение далось тяжело, но теперь, когда она уже попросила, взять слова обратно будет немного сложнее, хоть в этом и нет ничего страшного. — Ты ведь хотела отрастить волосы? — спросил мужчина в ответ, но дожидаться объяснений не стал видя, как в одно мгновение девушка стушевалась и будто бы сдалась. Что бы не крутилось в её голове, но эта стрижка, казалось, была чем-то большим, чем простое обрезание волос. — В прочем, неважно. Я всё равно не смогу тебе помочь. Леви помахал перед её лицом рукой с оставшимися тремя пальцами. Ножницы в такой руке держать было крайне неудобно. Он ведь именно по этой же причине попросил её помочь с его стрижкой. Не могла же она просто забыть? — У тебя даже левой получится аккуратнее, чем если я попытаюсь постричься сама. Микаса внимательно вглядывалась в его лицо, желая получить нужный ей ответ, но его всё не было. Девушке хотелось избавиться от этой копны здесь и сейчас, чтобы перестать, наконец, корить себя за безвольность и глупые привязанности. — Так давай в парикмахерскую сходим, я не хочу портить то, как ты выглядишь, своими жалкими попытками справиться с ножницами. Микаса удивлённо посмотрела на него. В парикмахерскую? Она уже и думать забыла о том, что такие места существуют. Девчонки из гарнизона порой говорили, что волосы им стригут там. Им-то было совсем не так трудно достать деньги и отправиться за новой причёской. Совсем не то, что им в замке, отрезанным от общества, изгоям даже среди солдат, сумасшедшим, с радостью бегущим в титановую пасть. Многие стригли волосы сами. Главное, чтобы не мешали. На красоту никто не обращал внимания. Да и какая разница, как выглядит твоя прическа, если вылазка уже завтра, и шанс запутаться волосами в тросе не прельщал никого. По крайней мере, именно из этих соображений Микаса беспощадно резала прядь за прядью, не обращая внимания на то, что получалось довольно криво. Её всегда удивляло, что Саша и Хистория не стриглись. Это даже пугало её, ведь доля секунды на то, чтобы убрать налипшие на лицо волосы — и вылазка могла стать последней. Однако Саша пережила многих. Хоть и её жизнь трагически оборвалась. А вот Хистории относительно повезло — пускай ей пришлось взять на себя ответственность за всю Эльдию, но она выжила. И восстанавливает их государство. И даже помогает им. Конечно, Микаса и теперь могла остричь волосы сама. Но аккуратность стала более важна. Она жила мирной жизнью, ходила на рынок, встречала почтальона, прогуливалась по городу — не хотелось выглядеть, как последняя оборванка. К тому же, многие узнавали её, и ходить с огрызками, вместо аккуратной причёски, очень не хотелось. И теперь она, наконец, могла попасть в это таинственное место — парикмахерскую. Даже в детстве ей не приходилось бывать там, мама лишь изредка подравнивала её волосы. Добираться до города было не так уж и просто. — Я и забыла, что есть такое место, ни разу не была! — хлопая глазами, ответила Микаса, тут же подскакивая с дивана, но сразу стушевалась. Не слишком ли она обрадовалась? Всё же, Аккерман только что признал свою беспомощность в таком вопросе. Но видя, что мужчина совершенно не обеспокоен этим, успокоилась и сама. Леви же лениво отложил книгу, поглядывая на часы. Стрелка медленно приближалась к часу. — Можно даже сегодня. Пойдём? — Пойдём! — радостно согласилась девушка, кивая, и едва сдержала себя, чтобы не побежать наверх переодеваться. Хотелось как можно скорее избавить себя от мук выбора, и уж в парикмахерской нечего будет отговаривать себя. Это скорее станет поводом для нового хорошего воспоминания, и она с радостью примет его, взамен прошлого, болезненного и бередящего душу.***
Небольшой каменный домик, отделанный желтоватой штукатуркой ярко выделялся на фоне снежного покрывала улицы. Белые хлопья неспешно падали, тихо кружась в воздухе, подхватываемые едва заметным ветром. Пара вошла в здание, и открывающаяся дверь задела колокольчик, приветливо ознаменовывающий появление гостей. — День добрый, чем могу быть полезен? Приятный мужчина со странными усами, закрученными к кончикам, тепло улыбнулся, здороваясь с пришедшими. В помещении было довольно оживлённо — у больших зеркал стояла пара кресел, в которых сидели приличного вида дамы, а над ними кружили парни и девушки, создавая из волос аккуратные стрижки и причёски. Металлический звук ножниц напоминал Микасе звук клинка, вынимаемого из картриджей, но девушка тут же выкинула это воспоминание из головы, не желая в такой момент думать о былых тяжёлых днях. — Я хотела бы постричь волосы, — так же приветливо ответила Микаса, проходя вглубь комнаты. — Это вы по адресу, — шутя добавил мужчина, жестом провожая девушку к креслу. Она присела, и на грудь тут же опустилась лёгкая и скользкая ткань, огибая шею. — А вы, господин, можете подождать вон на том диване, — он указал рукой на мебель, чуть поодаль от зала с парикмахерами, и Леви направился туда. Сначала ему не слишком-то и хотелось сидеть в пыльном помещении, с летящими во все стороны волосами совершенно чужих людей, но в последний момент он решил взять с собой книгу и перетерпеть. Оставлять Микасу одну не хотелось. Не то, чтобы она не могла самостоятельно посидеть в кресле, пока над ней колдует парикмахер, но всё же поход сюда был для неё явно волнительным занятием. Леви и сам ни разу не был на стрижке. Слишком уж это дорогое удовольствие для какого-то там капитана из разведки. Да и доверить себя странному человеку с ножницами он не мог. Проще было быстро подровнять причёску самому. За столько лет он научился это делать ловко и аккуратно. Было даже жаль, что теперь ему придётся учиться этому заново. И мужчина был рад тому, что рядом с ним есть девушка, которой он готов доверить такое важное и интимное для него дело, пока он сам не найдёт в себе силы попытаться снова. Да и сделала она это отлично. Ровный срез и выбритый затылок, насколько можно было судить по ощущениям руки, проводящей по нему, радовали своей аккуратностью. — И так, чего бы вам хотелось, мисс? — услужливо поинтересовался парикмахер, разглядывая в зеркало волосы девушки. — Просто отстригите их по ровной линии, выше плеч, — тут же ответила Микаса, не давая себе и шанса погрузиться в сомнения. — Прошу прощения, вы уверены, что хотите такую короткую причёску? — удивлённо переспросил мужчина. Микаса мельком оглядела зал. У всех женщин волосы были довольно длинными. Такими, что её, отросшие чуть ниже ключиц, казались совсем короткими. Девушка в который раз убедилась в том, что это совсем непривычный ей мир, в котором женщины могли себе позволить ходить в парикмахерские и отращивать длинные волосы. — Да, можно даже короче. Главное, аккуратно, — она улыбнулась глядящему на неё отражению парикмахера в зеркале и была готова к стрижке. — Простите, может, у вас есть фотокарточка? Мне, видите ли, не приходилось так коротко стричь дам, — как бы извиняясь, произнёс мужчина. Странный, неизвестный мир, в котором даже её привычная прическа казалась жителям чем-то удивительным и необычным. — Фотокарточка… — повторила Микаса, словно пробуя это слово на вкус. Странно-знакомое, но всё ещё непонятное, оно витало где-то в сознании, ни за что не цепляясь. И лишь через мгновение она вспомнила — это же как та картинка отца Эрена! — Простите, нет, — девушка покачала головой. В их краях даже не знали о существовании фотографий всего каких-то пару лет назад, и технологию на остров так и не завезли. Сейчас она не была уверена в том, что на острове всё ещё нет фотографий, ведь вестей оттуда не было, но Микаса знала, что для солдат это всё равно слишком дорогое удовольствие. Только вот теперь солдатом она уже не была, и получить такое воспоминание — реалистичную картинку себя после войны, очень захотелось. Парикмахер понимающе кивнул. — Хорошо, что-нибудь придумаю. Мужчина быстро расчесал её и без того гладкие и прямые волосы, отмечая их интересную текстуру, и смочил их, разделяя на ровные части, начиная работать ножницами. Длинные пряди падали на пол парикмахерской, и неожиданно для себя Микаса почувствовала облегчение. Впервые она постриглась, потому что так захотелось ей. Не из-за соображений безопасности, не потому что так ей сказал Эрен, а просто потому что ей нравилось видеть себя с короткими волосами, нравилось ощущать эту лёгкость на голове, не слишком много думать о расчёсывании и не мучаться с запутанными концами. Девушка улыбалась своему отражению в зеркале, пока другие посетительницы с интересом разглядывали юную леди, решившуюся так коротко обрезать свои волосы. Через какое-то время, парикмахер закончил работу, и, подравнивая на высушенной причёске выбившиеся ворсинки, стряхнул с неё остатки остриженных волос и снял накидку. — Вот и всё, готово! — произнёс он, руками указывая на зеркало. Микаса была очень довольна результатом — короткие пряди, едва прикрывающие уши, ровно обрамляли её лицо. На плечах чувствовалась лёгкость, ничто не щекотало и не кололо кожу шеи, и из зеркала на неё смотрела Микаса, к которой она так привыкла. Пускай эта причёска и была для неё пережитком военного времени, но расстаться с ней было тяжело. Да и так ли это плохо, помнить о том, что когда-то она каждый день рисковала своей жизнью ради спасения родных людей? Девушка встала с кресла, поблагодарив парикмахера, расплатилась за стрижку и вернулась к Леви, который явно увлёкся чтением и даже не заметил, как она к нему подошла. — Я всё, — окликнула его Микаса и мужчина поднял на неё глаза. Такой он видел её каждый день на протяжении многих лет. Он так привык к этой её причёске, что невольно на какой-то миг погрузился в воспоминания. Почти чувствуя тугие ремни, натирающие кожу и плащ, едва ли защищающий от ветра. — И всё-таки тебе идут короткие волосы, — произнёс он, поднимаясь с дивана. Девушка лишь улыбнулась ему в ответ. Пара поблагодарила парикмахера за работу, выходя из здания на морозный воздух. Микаса почувствовала себя освобождённой. Она всё лучше ощущала, как спадает с неё влияние Эрена, как она, наконец, начинает жить своей жизнью, почти не оглядываясь ни на кого вокруг. Несмотря на то, что Леви всегда был рядом, он позволял ей заниматься своими делами, не трогая её, когда ей этого не хотелось, и поддерживая когда чувствовал, что она в этом нуждается. Такие отношения были непривычными, но Микасе нравилось жить в комфорте, чувствовать безопасность и понимание, не быть вынужденной каждую секунду думать о том, что снова сделала что-то не так, из-за чего на неё опять накричали. С Леви было так мирно и спокойно, что жизнь начинала играть новыми красками, хоть и с примесью уже привычной боли. Снег похрустывал под подошвами зимних сапог. День был в самом разгаре, но на улице почти никого не было. Зимой всегда так происходило, люди предпочитали оставаться в тепле дома, занимаясь делами, не показываясь на морозе. Но Микаса и Леви привыкли к любой погоде. Пускай холод кусал их, как любых других людей, но свежий воздух, прогулка, ощущение свободы — были для них почти такой же необходимостью, как кислород для дыхания. Неспешный шаг навевал воспоминания о выходных днях — о единственном времени, когда можно было попытаться расслабиться, перевести дух перед вылазкой или началом новых, усиленных и жёстких тренировок. — Давай сделаем фотографию? Микаса повернулась на спокойно шагающего мужчину, погружённого в свои мысли. — Зачем? — спросил Леви. Фотография была для него такой же удивительной вещью, как и для Микасы. Его поражала точность, с которой картинка отображала людей на них. Когда он впервые увидел её в подвале Йегеров, сперва не поверил в то, что это не искусный маленький портрет. Ему казалось удивительным то, что люди делали снимки семьи. Где-то на задворках сознания он понимал, что это чувство ему не совсем доступно. Его семья, если их так можно было назвать, была давно мертва, и изображения только бередили бы душу. Девушка сжала его ладонь в перчатке, заставляя обратить на себя внимание. Он будто бы не понимал, что это фото могло для неё значить. — Не насмотрелась ещё на себя? — с усмешкой спросил мужчина. Зачем ей сдалась эта фотография, было совершенно непонятно. Леви никогда не наблюдал за Микасой какого-то нездорового любования собой, а эта картинка совершенно бесполезным образом останется болтаться где-то в ящиках стола. Он не мог придумать ей совершенно никакого применения. — Да не в этом же дело! — поспешила добавить Микаса. Перед её глазами всё ещё стояла та фотография семьи Гриши Йегера. Девушка не очень хорошо представляла, как делают снимки, но знала, что это довольно сложный и недешёвый процесс. И это означало только то, что люди фотографировались с теми, кто был им действительно дорог, сохраняя память о них на долгие годы. Так, чтобы даже будущие поколения могли знать в лицо своих родных, запечатлённых в моменты здоровья и молодости. Микасе не просто хотелось получить картинку себя. Ей хотелось иметь подтверждение тому, что всё это — не бред её больного сознания, что она и впрямь живёт теперь с Леви, что она нужна ему так же сильно, как и он ей, но объяснить это словами оказалось невероятно трудно, и девушка потупилась, пытаясь сообразить, как рассказать капитану о том, что она чувствует, почему это так важно для неё. — Я хочу, чтобы у нас была фотография, где мы вместе, — всё же сказала Микаса, решившись твёрдо стоять на своём. Она всего лишь хотела, чтобы у неё было воспоминание, которое невозможно стереть. Воспоминание о тех днях, когда было хорошо и спокойно. Образы её родителей сильно поистерлись со временем, и каждое новое воспоминание отдавалось болью о том, что когда-то она и вовсе забудет, как они на самом деле выглядели. Рядом с ней больше нет ни Гриши, ни Карлы, и постепенно, забываться начинали и они. Микаса понимала, что пройдёт время, и образ Эрена так же сотрётся туманом воспоминаний. Нет, она никогда не забудет его лица, его взгляда, слов и прикосновений, но насколько правдивыми они будут через год, десять, двадцать? — Пускай мы сейчас живём мирно, без титанов и опасностей, но если вдруг что-то случится, я не хочу потерять в воспоминаниях ещё и твоё лицо, — она остановилась, вынимая свою руку из его, начиная крутить кисти, будто разминая их от холода, перебирая пальцами. Волнение и страх неотвратимого накатили на неё. И сколько на самом деле у них есть времени? Раньше она почти не задумывалась о будущем, считая, что есть единственно возможный вариант — истребление титанов и спокойная, мирная жизнь с Эреном. Дальше она даже не пыталась заглянуть, и не видела других возможностей. И теперь, когда эта мечта разбилась о грубую реальность, она больше ни в чём не могла быть уверена. Сегодняшнее счастье легко могло превратиться в новый болезненный виток её жизни, где судьба снова покажет, что в этом мире нет места для неё. И хотя бы маленькое воспоминание о том, что когда-то она и впрямь была счастлива, такое, которое можно будет ощутить руками, к которому можно прикоснуться, то, которое можно разглядеть и убедиться, что это всё не было сном, могло бы удержать её от окончательного провала в бездну и отчаянье, даря надежду на то, что и у неё есть шанс на счастливую жизнь. Леви притормозил вместе с ней. Он удивлённо разглядывал явно взволнованную девушку, готовую вот-вот заплакать. Её странное объяснение тронуло его. Он и подумать не мог, что какая-то фотография может иметь для неё настолько важное значение. И её слова… То, что она не хотела его потерять, хоть и косвенно, хоть и в воспоминаниях, грело его душу. Порой, он забывал о том, что может быть слишком чёрств в общении с другими людьми, да и с самой Микасой он бывал груб. Просто забывал о том, что армейские дни прошли, и по привычке продолжал вести себя, как раньше. Только вот с ней нужно было обращаться аккуратнее. Он постоянно напоминал себе о том, что на её глазах, её же руками свершилось нечто ужасное, чего он сам невероятно боялся и пережил, и что любая мелочь могла повлечь за собой ту болезненную волну воспоминаний, от которой бросало в дрожь. — Я тоже не хочу забывать тебя, — произнёс Леви, отступая на шаг назад, ближе подходя к поникшей девушке. Он снова взял её за руку, словно извиняясь за холодность. Не всегда получалось ставить себя на её место, но капитан старался изо всех сил. Его самого расстраивало то, что он никак не мог найти с ней общий язык, никак не мог правильно выражать свои мысли, так, чтобы они не расстраивали её, чтобы она ничего не додумывала. Этого было сложно добиться. Микаса остро реагировала на многие его фразы, и ведь он даже не пытался специально её задеть. Смерть Эрена сильно ударила по ней. В армии Леви мог измываться над ней, сколько было угодно его душе, но теперь в девушке словно что-то перещёлкнуло, заставляя её принимать все его слова близко к сердцу. — Ой, ты чего это удумала? — обеспокоенно произнёс мужчина, быстро снимая с себя перчатки, тёплыми руками смахивая слезинки, предательски покатившиеся по её красным от мороза щекам. — Извини, ты уже, наверное думаешь, что я самая плаксивая девушка в мире, — тут же поспешила ответить Микаса, уже гораздо спокойнее убирая его ладони от лица. Ей было откровенно стыдно снова расплакаться из-за какой-то ерунды на улице. Она, та самая машина для убийств, лишённая любых эмоций, по крайней мере, способная держать их в узде, когда это необходимо, теперь только и делала, что лила слёзы и создавала проблемы себе и Леви. — Нет, я так совсем не думаю, — возразил мужчина, держа её ладони в своих. — Ты так много вытерпела, имеешь полное право на слёзы. — Просто… — Микаса на секунду замялась, думая, стоит ли так прямо рассказывать о том, что у неё на душе, но их отношения с каждым днём становились ближе, и оставалось всё меньше вещей, о которых было трудно говорить. — Ты так мило это сказал, я не сдержалась. Леви тут же выдохнул, отпуская одну из её рук. — Глупое отродье, — тихо сказал он, быстро отворачиваясь, чтобы она не успела заметить выступившего румянца на его щеках и, не разжимая пальцев, пошёл вперёд, утягивая девушку за собой. Микаса лишь шмыгнула носом, шагая за мужчиной. Аккерман уже успел напридумывать всевозможных ужасов, проступающих в её сознании, а оказалось, что всё было в разы проще. И тем не менее, его сердце таяло от того, что ей хотелось его помнить и даже больше — оказаться с ним на одной фотографии, чтобы хранить память об этих днях, несмотря на всё то горе, которое они оба испытывали. — Сделаем мы тебе фотокарточку, — сдался капитан, бурча себе под нос что-то про собственную мнительность и привычку думать сильно наперёд.***
Пара решила немного прогуляться по городу и выяснить, где здесь можно было воспользоваться услугами фотографа. Ни Леви, ни Микаса не представляли достаточно хорошо, что конкретно им нужно было искать, но пара вопросов прохожим помогли разобраться. Узнав, что в городе есть даже несколько фотоателье, пара выбрала то, которое по описанию подходило им лучше всего. Следующим утром, закутавшись в тёплые пальто и шарфы, оба вышли на морозную улицу. Микаса улыбалась до ушей и всем своим видом показывала, как её радует этот небольшой поход. — Если будешь продолжать так светиться, дома лампы можно будет не включать, — съязвил Леви, едва поспевая за почти прыгающей от радости Микасы. Щёки покрывались румянцем, покусываемые холодом. Леви держал счастливую девушку за руку, ощущая, что и сам заряжается её хорошим настроением. Микаса была так рада осуществить эту маленькую мечту, что всю дорогу витала в облаках, почти совсем не разговаривая и не обращая внимания на происходящее вокруг. Если бы Леви, крепко сжимающий её руку в своей, не одёрнул её пару раз, то она снесла бы собой пару прохожих, а почти у самого ателье чуть не попала под автомобиль. — Ты будешь не так красиво смотреться на фотографии с переломанными ногами и окровавленным лицом. Смотри по сторонам, — заметил Леви, крепче сжимая ладонь девушки. Сейчас её радостное волнение казалось чем-то удивительно-новым. Он не мог припомнить такого момента, чтобы что-то так сильно радовало Микасу, и это не могло не нравиться ему. Видеть на её лице улыбку было гораздо приятнее, и понимание того, почему ей так нужна эта бумажка с их лицами, грело его душу. В ателье их встретил фотограф, провожая в отдельную комнату и помощник, снявший с них верхнюю одежду и убравший её в шкаф. Микаса быстро переоделась за ширмой, пока Леви отряхивал со своего добротного чёрного костюма несуществующие ворсинки и пылинки. Мастер завёл их в небольшое помещение, усаживая разодетую в её чудесное шёлковое платье Микасу, ставя Леви немного сбоку. Фотограф затем поспешно встал за аппарат, накидывая на себя тёмную ткань, настраивая что-то в громадном приборе на четырёх ножках, с вытянутым, словно лисий нос объективом. — Пожалуйста, примите удобную позу и не двигайтесь несколько минут. Микаса с волнением посмотрела на Леви, упрямо глядящего на странного металлического зверя впереди себя. Его рука упиралась в подлокотник шикарного кресла, сжимая его так, что ткань покрылась волнами складок. Аккерман даже успела подумать, что капитан и сам испытывает какое-то волнение перед новым для него занятием и это показалось девушке таким милым, что стало сложно сдерживать улыбку. Но она не хотела портить фотографии, поэтому лишь положила свою ладонь на его, легко касаясь, чувствуя, как расслабляются его пальцы, отпуская ткань кресла. — Мы готовы, — произнёс Аккерман, вставая по струнке. Микаса напряглась, вспоминая свои способности и тоже замерла, контролируя каждую мышцу тела. Было нетрудно удержать ровное сидячее положение в течение нескольких минут и, после того как им позволили двигаться, девушка даже не почувствовала привычного от долгих статичных тренировок тянущего ощущения в мышцах. Фотографию они получили уже на следующий день. Картинка на плотном картоне с адресом ателье и информацией о фотографе была торжественно вручена паре в красивой рамке. И, как только они оказались дома, радуясь, словно ребёнок, Микаса принялась искать для неё самое подходящее место. Ставить в комнате, в которой девушка жила не так давно, было бессмысленно. Кроме как вышиванием, Микаса там ничем не занималась, а ей хотелось гораздо чаще видеть эту дорогую вещицу. По той же причине девушка не решилась повесить фотографию в их с Леви спальне. На кухне её можно было легко заляпать всем, чем угодно, и в конечном счёте она оказалась над камином. Там, где они с капитаном проводили вечера за чашечкой чая, книгами или простыми разговорами. С чёткой картинки на неё смотрели чёрно-белые, но всё такие же пронзительные глаза, красоту которых не испортил даже шрам на лице. Его строгий вид и серьёзность были тем, что порой привлекали её в нём, и Микаса была рада тому, что на фотографии получилось запечатлеть его именно таким. Ей нравилось видеть его в гражданской одежде, в модном чёрном костюме, словно он никогда и не был военным. И собой она была довольна — на снимке Микаса не выглядела такой измученной жизнью. Хоть им и не позволили улыбнуться, но глаза девушки излучали радость. То, как статно и важно она выглядела на фотографии — льстило ей, несмотря на то, что она почти никогда не обращала внимание на свой внешний вид. Теперь Микаса уже сидела на диване с чашкой горячего чая с молоком в руках, не в силах перестать рассматривать фотографию в мельчайших деталях. Леви сидел рядом, дочитывая всё ту же книгу. В последнее время он часто что-то читал, говоря, что, уйдя в отставку, сможет с чистой совестью погрузиться в литературу, не коря себя за то, что занимается этим вместо отчётов, тренировок или других, необходимых для хорошей подготовки солдата, дел. — Мы выглядим почти как семья, — вдруг сказала Микаса, замечая, что на снимке она всё ещё держала его за руку — забыла убрать. Леви поднял на неё свой, казавшийся девушке некогда тяжёлым и холодным, взгляд. Он с минуту рассматривал её, внезапно стушевавшуюся и растерянную. Аккерман так упорно изучал её, иногда поглядывая на фотографию, что девушка уже убедила себя в том, что сказала какую-то чушь. Правда, что за бред она произнесла? Они лишь живут вместе под одной крышей, помогают друг другу обрести покой. И даже если между ними зародилось тёплое чувство, это совсем не значило, что теперь… — Мы и есть семья, — ответил мужчина, отставляя чашку с любимым янтарным напитком в сторону. Лицо Микасы просияло в ту же секунду. Поставив и свою чашку на стол, девушка придвинулась к капитану, утыкаясь лицом в его домашнюю рубашку, вдыхая уже такой привычный травянистый аромат. Семья. Это слово звучало как что-то невероятно тёплое и далёкое. То, что отобрали у неё невероятно давно. Это было то слово, которым она пыталась выражать свою больную любовь, извращая само понятие семьи и чувств, которые она на самом деле испытывала. Но когда Микаса услышала его из уст Леви, оно внезапно приобрело совершенно другой смысл. Тот, о котором она уже так давно позабыла. Тот, который напоминал о заботе, близости и безопасности, наполняющий тем сладким чувством комфорта, которое она испытывала дома рядом с мамой, обучающей её вышивке, или с отцом, приносившем вести из города или дичь с охоты. Семья. Теперь она и вправду почувствовала себя дома.