Определенность

Кожу покалывало после перемещения через портал, но Берт почти не обращал на это внимания. Все его внутренности налились тяжестью, и каждый шаг давался тяжело, в то время как сердце норовило вырваться из груди и, обгоняя все и вся, оказаться дома. Он так скучал. Черт возьми, он с ума сходил. Мысли казались невесомыми, путались, сталкивались, роясь как шумные пчелы, и среди всей этой суматохи в голове незыблемым комом пылало имя Элис. Элис. Элис. Элис. Он так давно ее не видел. Это было почти физически больно. Руки дрожали, пока он вставлял в замочную скважину ключ и проворачивал его, пытаясь не выломать дверь напрочь. Скорее бы. Скрип петель, яркое сияние светильника, ударившее в глаза, и… И самое настоящее безумие. Закрывая ногой дверь за своей спиной, Берт кинулся к Элис, замершей посреди коридора, и ощущение ее теплых рук, обвивших его шею, было чистым удовольствием. Шквал поцелуев обрушился на него, заставляя забыть обо всем. Элис сдавленно всхлипнула, обхватывая его торс ногами и зарываясь пальцами в волосы, потерлась щекой о его щеку и тихо засмеялась. Берт не мог прекратить целовать ее, трогать, вдыхать. Он не видел ее всего четыре дня. Четыре дня, за которые едва не обезумел. — Люблю, — выдохнул в рыжие волосы, рассыпавшиеся по плечам Элис. — Бесишь меня. Она продолжала смеяться, перемежая радостный хохот со сдавленными стонами, пока он расчерчивал ее кожу жадными поцелуями и сжимал, сжимал, сжимал… — Я скучала, — сказала и тут же застонала громче, когда Берт подкинул ее на руках повыше и втиснул в стену с еще большей силой. Поцелуи прекратились. Он втиснулся в нее так сильно, как только мог, не вредя, уткнулся носом в шею и застыл, мечтая остаться там навсегда. Слабо угукнул в ответ на слова и задышал тяжело, размеренно, пытаясь напитаться аромат кожи Элис и поселившимся внутри спокойствием. Он тоже скучал. Так сильно, как не мог даже ожидать от себя. Он думал об Элис на лекциях в Ларвуде, на спаррингах, когда чужая магия полыхала вокруг ревущим столбом пламени и норовила выжечь саму душу. Он думал о ней, укладываясь спать в одиночестве и накрывая стол на одного. Думал о ней, когда в стенах Ларвуда видел Габриэля Флетчера с этими раздражающими рыжими волосами, заставляющими вспомнить о том, что Элис не появится внезапно из-за угла и не выведет его из себя колкой шуткой. Он так скучал. С понедельника по пятницу он чувствовал себя изнеможенным и несчастным и искренне ненавидел весь мир. И радовали в эти дни его лишь письма Элис, короткие, но честные и теплые. От них всегда пахло ее духами. Однажды в конверте он даже нашел ее волос и смотрел на него минут пятнадцать с щемящей душу тоской и нежностью — правда, потом ему было почти что стыдно за эту слабость. Конверт остался лежать в его прикроватной тумбочке, и с горящими щеками Берт постоянно вспоминал о том, что в порыве сентиментальности так и не сумел выбросить волос и спрятал его обратно. Иногда ему казалось, что вся его жизнь проходит в ожидании выходных. Каждое утро пятницы было благословением. Он почти ни на кого не огрызался, пытался вслушиваться в лекции и одержал победу во всех спаррингах. Все внутри горело. Каждый вечер пятницы Элис приезжала к нему. К ним. В их квартиру, которую Берт снимал на собственную стипендию и старые накопления. На выходных учеников школы по желанию отпускали домой. И Элис приезжала к нему. Такая теплая, родная, раздражающая. О том, чтобы она поскорее закончила эту чертову школу, Берт мечтал так же сильно, как и о становлении уважаемым боевым магом. Его бесила сама мысль о том, что даже чертов ректор Рос видел Элис чаще, чем он. А теперь он не мог надышаться ею. На два с половиной дня она была только его. И ее улыбки были только его. И эти растрепанные волосы. И обветренные губы. И глупые шутки. И ее голос. Берт рвано выдохнул, поднимая на Элис измученный, счастливый взгляд, и спросил: — Кофе? Элис лукаво улыбнулась и подалась вперед, скользя губами по его шее. — У меня другие планы.