Определенность

Берт сжимал в руке собственные документы об окончании школы и рекомендацию от имени ректора и тренера для Ларвуда и не чувствовал ничего. Стены родного дома давили, казались чужими и холодными, а запах отсыревшего постельного белья вызывал лишь тошноту. Радости от того, что заветная мечта наконец сбылась, не было, как не было и желания в принципе вставать со слишком маленькой для него койки. К черту. Все должно было быть не так. После отборочных он только и успевал, что скакать от преподавателя к преподавателю, сдавать оставшиеся зачеты и собирать бумажки для Ларвуда. И по ночам отчаянно сжимать в руках подушку, стараясь не думать о том, что это конец. Больше никаких дуэлей по ночам. Никаких ссор из ничего. Никак взглядов исподтишка на общих тренировках. Никаких рыжих локонов, растянутых уродливых свитеров и запаха меда и цветов. Никакой Элис. После вручения аттестата он сразу же сбежал домой, решив не оставаться на бал в честь выпускников. Родной дом встретил новым замком в двери, запахом пыли и тишиной. От этого стало еще более тошно, и Берт тогда вынес дверь огненным залпом, потому что лучше уж так, чем оставаться ночевать на улице. И вот утро. Все тот же запах пыли и сырости, все та же тишина и все тот же озлобленный на весь мир он сам. В конце концов Берт все-таки заставил себя подняться. Поставил греться чайник, снял рубашку, в которую ректор чуть ли не силой впихнул его перед награждением, смял ее комом и бросил куда-то на пол. Вот и взрослая жизнь. Чайник очень скоро закипел, издав душераздирающий хрип, и Берт поспешил налить себе кофе. Лучше не стало. В животе было пусто, как и в мыслях. Внезапный стук в дверь заставил вздрогнуть. Кофе ожег пальцы, и Берт глухо чертыхнулся, когда горячие капли коснулись обнаженной кожи живота. Ярость забурлила в венах. Поэтому дверь Берт распахнул почти с озлоблением, намереваясь сорвать свое недовольство на первом попавшемся человеке. И застыл. — Привет. Вот так просто. Привет. Херов привет. Будто не стоит на его пороге с этими своими раздражающими рыжими волосами и… Черт возьми, если для того, чтобы увидеть Элис в платье, стоило всего лишь перетерпеть пару откровенно дерьмовых дней и обжечься горячим кофе, то… Вдох встал поперек горла. — Привет, — он все-таки сумел выдавить это из себя, отлично. — Тебя не было на балу, — озвучила Элис. Берт вновь окинул ее взглядом. Черное платье, не сильно праздничное, но безумно сексуальное, сидело на Элис как влитое. Возможно, теперь перед сном у него будут мысли не о тренировках… А еще на губах ее, все еще искусанных, потрескавшихся, виднелись остатки помады. — А ты, видимо, была, — пробормотал Берт. Взгляд вновь невольно скользнул по ее телу, по оголенным плечам и шее. — Была, — Элис кивнула, неловко переступив с ноги на ногу. — Думала, найду тебя там. Берт тут же посмотрел ей прямо в глаза. Она искала его. — Я уехал сразу после награждения, — выдавил из себя Берт. Элис кивнула. — Рос мне сказал, да. Он вновь уставился на нее. Волосы Элис были убраны в высокую прическу, теперь уже порядком растрепанную, с выпавшими прядями, разлохматившимися у затылка, но все еще очаровательную. Берт чувствовал себя неуютно и тесно в собственном теле. Что бы Элис сделала, рискни он коснуться ее волос? Пальцы его дернулись от фантомного ощущения мягкости этих растрепанных прядей, что касались шеи, и Берт тут же поспешил одернуть себя. — Так какими судьбами? — спросил он, ощущая нервное биение сердца в собственной груди. Элис замялась. Склонив голову набок, она взглянула через плечо на едва сквозивший над горизонтом рассвет и пожала плечами. Зажмурилась. Выдавила из себя какую-то странную, почти болезненную улыбку. И взгляд от нее отвести было почти невозможно. — Знаешь, — выдохнула Элис, поднимая на него потерянный, усталый взгляд. — Я думала, мы еще успеем поговорить… Обо всем. Но потом узнала, что тебя и в школе-то больше нет, и мыслей в голове как не бывало. Теперь я уже и не знаю, зачем я здесь. Берт фыркнул. Вновь окинул ее цепким взглядом, сжал челюсти покрепче и прижался лбом к дверному проему. О чем она хотела поговорить в таком виде? О чем-то, что так легко забыть и выкинуть из головы? Трусиха. Берт едва сумел сдержать рвущийся наружу смешок. И, потянув дверь на себя, распахнул ее еще шире. Поежился от скользнувшей по телу прохлады и сказал: — Будет лучше, если ты все-таки войдешь. Взгляд Элис наполнился удивлением. Нерешительно ступив на порог, она забавно вскинула брови, будто еще один шаг навстречу ему обещал ей мучительную смерть, и с тихим вздохом вошла в дом. Берт тут же поспешил закрыть за ней дверь, прижавшись к деревянной поверхности спиной и уставившись на Элис с бешено колотящимся в груди сердцем. Она правда пришла к нему. Сама. Вошла в его дом. — Кофе? — хрипло пробормотал Берт и кивнул на собственную чашку, что ныне остывала на столе. — Только что… — Нет, спасибо, — тут же отозвалась Элис, оборачиваясь на его голос с выражением лица, по которому едва ли удавалось прочесть то, что творилось в ее душе. Берт, видя, как она закусывает губу и теребит ткань платья, ощущал себя почти удовлетворенным, потому что сам едва не кричал от ужаса. Знать, что и Элис волнуется не меньше его, было до одури приятно. Однако нужные слова, которые, совершенно очевидно, вот-вот должны были сорваться с уст хоть кого-нибудь из них, никак не приходили в голову, и то единственное, на что их хватало — лишь молчаливое созерцание друг друга — заставляло чувствовать себя еще более неловко. Берт попытался было что-то сказать, но в тот же миг умолк, стоило только взгляду вновь коснуться шеи Элис, вдоль которой вились растрепанные пряди волос. И от этой тяжелой, давящей тишины становилось еще более странно. Он видел, Элис тоже пару раз пыталась сказать что-то, но каждый раз одергивала себя. Так повторилось несколько раз, прежде чем в полной тишине она не произнесла: — Я думала, крылья на обеих руках. Берт замер, непонимающе вскинул бровь, а потом, к собственному стыду, покраснел. В голове густилось топкое марево сна, а сердце от неожиданной встречи билось так сильно, заглушая все мысли, что он совершенно забыл о скинутой на пол рубашке. Кожа покрылась мурашками, и все слова вмиг забылись. Глаза Элис были устремлены на его руку, туда, где рисунок вороного крыла был наиболее различим, и этот ее пристальный, почти завораживающий взгляд заставлял чувствовать себя беззащитным. А потом она взглянула чуть левее, скользнула взором по груди, животу, проследила линию косых мышц и затаила дыхание. Заморгала часто-часто, покусывая губу с остатками помады, смущенно отвернулась и совершенно свела его этим с ума. Берт дрожал, забывая о вдохах и выдохах, глядел на нее неотрывно, почти жадно и думал о том, что все это — она в его доме, ее взгляды, его бешеный пульс — все это было предопределено заранее. Что бы они не делали, рано или поздно они оказались бы здесь, друг напротив друга, смущенные и в кои-то веки не знающие, что сказать. Берт сделал шаг вперед, и это движение ему далось с невероятным трудом — будто весь он пророс в пол, в самую землю, а потом резко оборвал цепкие корни, вырываясь на свободу. Воздух, обжигая, наполнил лёгкие, и вот Берт, горящий изнутри и снаружи, взволнованный, вымотанный непонятными чувствами, оказался перед Элис. Глаза ее влажно блеснули, встречаясь с его взглядом, и то, как дыхание рвано соскользнуло с ее губ, вынудило Берта подавиться своим. — Зачем ты здесь? — спросил он почти с мольбой. — Зачем? — Я не знаю, — шепнула Элис. Вновь огладила взором его шею, которой касались темные перья татуировки, плечо и грудь. Вздохнула, окатывая его продрогшее тело жарким, влажным воздухом, и сказала: — Хотела увидеть тебя. Берт кивнул. Так, будто ее слова имели хоть какой-то смысл. Не доверяя собственному телу, вскинул руку, подрагивающую, жаждущую, и коснулся той самой пряди, что не давала ему покоя. Волосы Элис, медные в утреннем полумраке, растрепанные и пахнущие сладковатыми духами, были мягкими, и Берт не мог отказать себе в удовольствии сжать эту мучившую его прядку в ладони, скользнуть по ней пальцами и осторожно заправить за ухо. Кожа под кончиками пальцев покрылась мурашками, и, словно околдованный, он, не отрываясь, следил за тем, как собственная рука, смуглая в сравнении с ее тонкой, будто прозрачной кожей, скользит по шее, обводя рисунок голубоватых вен, по ключицам и впадинке между ними. Будто и не он вовсе. Берт тяжело сглотнул. Это было сущим безумием. Рука неспешно огладила обнаженное плечо и скользнула вдоль шеи. Пальцы нежно впились в пряди на затылке. — Берт, — невесомо выдохнула Элис, и — наверное, он уже начал сходить с ума — подалась вперед. Дрогнула всем телом, раскрывая губы, и, совершенно опьяненная, откинула голову назад, позволяя пальцам зарыться в волосы еще больше. Безумие. Сущее безумие. Он не мог дышать, не мог думать, но все его тело, каждый нерв, заточенный в нем, вдруг ожил, словно озаренный жидким пламенем. И Элис — ее одурманенный взгляд, подрагивающие от рваного дыхания губы, кожа, усеянная мурашками, и волосы, сжатые его рукой, — Элис сводила его с ума. Берт склонился к ее лицу, вдыхая запах духов и кожи. Уткнулся лбом в ее лоб, прикрывая глаза и подавляя рвущийся наружу стон. Осознание того, что она не отталкивает, что она подается навстречу и дышит так же сбито и взволнованно, как и он, опьяняло. Собственная рука скользнула вниз, к ее руке, безвольно висящей вдоль тела, осторожно огладила тонкие девичьи пальцы, обхватила запястья и с мягкой настойчивостью подняла вверх, укладывая на плечо, увитое темным рисунком. Дыхание Элис вновь сорвалось. Она недоверчиво уставилась на свою руку, лежащую поверх его плеча, подрагивая всем телом, провела ею чуть выше, касаясь напряженной шеи, и кончиками пальцев обвела узорчатые перья, вызывая в нем почти неконтролируемое желание стиснуть в объятиях так сильно, чтобы она стала частью его самого, и окаменеть, застыть навсегда. — Я боюсь, — сорвалось с губ Элис тихо, почти неслышно. Берт, прикрыв глаза, нежно скользнул кончиком носа по ее. Взглянул из-под полузакрытых век и усмехнулся. — Кого? — спросил так же тихо. — Себя. Он понимал. Понимал это как никто другой, потому что все его тело дрожало от желания, от нежности, от осознания того, что все эти чувства были в нем и прежде, и только сейчас, словно сорвавшийся с цепи, он позволил их себе. Кожа горела, полыхала невидимым огнем, и лишь в тех местах, где ее пальцы касались его, этот огонь утихал, позволяя дышать полной грудью. — Я тоже, — признался Берт, склоняясь еще ниже. Губы его скользнули по ее прикрытым векам, по виску, по всклокоченным волосам… А после притянул к себе так сильно, что затрещали собственные кости. Элис сдавленно выдохнула. Так близко друг к другу они не были даже во время тренировок, когда в азарте боя сплетались в единое целое, теперь их тела соприкасались так тесно, что были слышны запертые внутри сердца, и это опьяняло. Рука Элис дрогнула, и короткие ногти скользнули по перьям вдоль спины, оставляя розоватые полосы. Жаркое дыхание обожгло ключицы Берта, и с губ его сорвался тихий стон, прозвучавший слишком неожиданно для обоих. Элис вздрогнула, обхватывая его плечи еще сильнее, скользнула губами по хрупкой косточке, сея влажные следы. — Это безумие, — прошептала она, утыкаясь лбом в мужское плечо. Берт кивнул. Еле слышно рассмеялся, слишком одурманенный, чтобы сказать хоть что-нибудь. И его смеху вторила сама Элис. — Я хочу поцеловать тебя, — эти слова дались ему тяжело, но сорвались с губ легким выдохом. Берт закрыл глаза. Это было слишком желанно. И болезненно невероятно. Элис молчала, продолжая жечь его шею жаром своего дыхания. И еще никогда в своей жизни он не боялся отпустить ее так сильно, как в этот момент. — Зачем? — голос Элис звучал приглушенно. Пальцы ее продолжали рисовать узоры на его обнаженной спине. Берт фыркнул, жмурясь от ослепляющих эмоций. — Глупый вопрос, — ответил почти насмешливо. И она отстранилась. Горло Берта сжало от боли. Он отвернулся, не решаясь взглянуть ей в глаза и увидеть в них отрицание. — Берт, — ладони Элис скользнули по его шее, обхватывая скулы, и заставили повернуться, встретиться с ее взглядом. — Зачем тебе это? Он вздохнул, начиная дрожать всем телом, всей своей душой. — Что «зачем»? — надломленно и уязвимо. — Зачем я хочу поцеловать тебя? Для этого нужны причины? Элис улыбнулась, снисходительно и нежно. — Я бы хотела услышать, Берт, — большими пальцами она огладила его щеки, и он почти задохнулся собственными чувствами, ластясь к ее рукам, как кот. — Мы только и делали, что спорили, выясняя, кто лучше, дрались и осыпали друг друга колкостями. Берт закатил глаза. — Мы сидели у кроватей друг друга в лазарете, делили вместе еду, тренировались и сражались с поехавшим магом. Глаза Элис вспыхнули удивлением, и по губам ее скользнула робкая улыбка. — И ты, — добавил Берт. — Ты в моем доме. Все и так ясно. — Да, — кивнула Элис, вставая на носочки. — Все ясно. И губы ее, подрагивающие, несмелые, почти невесомо коснулись его губ. Берт зажмурился, не веря собственным ощущениям. Руки, изломанные дрожью, зарылись в волосы Элис, притягивая еще ближе. Еще глубже. Он еле слышно застонал, когда она втянула его нижнюю губу, опаляя жаром и влажностью, скользнула по ней языком и нежно прикусила. Берту казалось, что он задыхается, хотя, кажется, именно так все и было. Ему было почти больно. Тела столкнулись, смешалось дыхание. Берт углубил поцелуй, скользнул языком по губам, раскрывая их, ласково сдавил нижнюю губу, провел по кромке зубов и едва не всхлипнул, когда Элис впилась в его грудь своими пальцами. Это было изнурительно. И прекрасно. Словно исполнение давнего, тщательно скрываемого ото всех желания. Рука Берта вцепилась в талию Элис, изучая тугие мышцы, напрягающиеся под жадными прикосновениями, прижал ее еще ближе, вынуждая удариться грудью о его грудь, так, что кожа едва не брызнула искрами. Сжал в кулаке ткань платья, слыша, как в голове проносится бешеный рев мыслей, чувств и воспоминаний. Ее сбитые волосы во время тренировок, мягкая грудь, упирающаяся в его спину во время захвата, и собственное тело, предательски обмякающее под таким напором. Тепло, вставшее поперек груди, когда в лазарете рядом со своей койкой он увидел ее, спящую, расслабленную, такую незнакомо знакомую. Злость, опалившая разум, при взгляде на кровного наставника Элис, пытавшегося предъявить на нее свои права. Ее улыбка в ответ на шутку, случайно сорвавшуюся с губ. Слишком много. Слишком много чувств для врагов. Берт судорожно сглотнул, и поцелуй его скользнул вдоль девичьих скул к шее, оставляя влажные следы. Так близко. Зубы обхватили нежную кожу на ключицах, чуть ниже, у самого ворота платья, почти запретно. Разорвать этот поцелуй было почти больно. Берт тяжело задышал, пока взгляд его жадно глотал вид припухших губ Элис, ее блестящих глаз, румяных щек и растрепанных больше прежнего волос. Горячая, живая, реальная. Не как во снах. На самом деле. — Это не сон, — неверяще выдохнул Берт. — Не сон. Элис кивнула, и взгляд ее был таким же жаждущим, как у него. Не сон. Она сдавленно хохотнула, обхватывая собственные щеки руками, а потом рассмеялась в голос, щуря глаза от какой-то безумной радости, и Берт не мог не ответить на это улыбкой. — Кто бы мог подумать, — выдохнула она сквозь смех, сверкая глазами. — Ты и я… Берт смутился, отступая на шаг. Руки тянулись к Элис, но он не мог позволить себе вновь потерять разум. Они нуждались в разговоре. Пальцы несдержанно коснулись выбившейся прядки, заправляя ее за ухо, и улыбка, которой отозвалась Элис на это прикосновение, почти сразила его. — Будешь кофе? — спросил Берт, кивая на уже остывший чайник. — Буду, — ответила Элис, краснея от смущения и оправляя сбитое на талии платье. — Буду.