Таинственный лес

Лето обещало быть холодным. Ночью температура опустилась до пятнадцати градусов по цельсию, утром стало еще свежее. Небо, затянутое тяжелыми свинцовыми тучами, легкая изморось, характерная скорее для осени, заставляли Агнию кутаться в тонкую шаль. Поезд, на котором она приехала, давно скрылся за мрачным горизонтом, и теперь вокруг располагалась только голая бесприютная степь. Незадачливая путешественница с опаской поглядывала на непостоянные небеса, считала минуты, чтобы скрасить томительное ожидание. Вдали послышался легкий перезвон колокольчиков и надменное лошадиное ржание, Агния заинтересованно уставилась в туманную пустоту. Приближалась простая деревянная повозка, тянул ее красивый вороной конь, непослушный и взбалмошный. Какой-то старик, недовольно отплевываясь, то и дело ворчал на свою скотинку. Но вот они подъехали, и Агния смогла внимательно осмотреть потемневшую от времени повозку, статного коня и старичка, не менее внимательно глядевшего на нее. Он коротко мотнул седой головой, прикидывая что-то, не отводя подслеповатых глазок. Конь его в это время громко фыркал и негодовал, норовя припустить. Очевидно, стоять на месте было задачей трудновыполнимой. — Чья ты, внучка? — спросил он по-русски, однако с явным акцентом, слова выходили непривычно протяжно и удивительно гармонировали с окружающей тишиной. — Огнева, — коротко ответила она, — Жду брата, Сергея. Старик удовлетворенно хмыкнул: — Агнешка, значит, ты. С утра поломалась их машина, починять все не могут. Меня за тобой, значит, отправили. Ишь, как небо почернело. Садись быстрее. Агния спорить не стала. За время, проведенное в одном положении, она окончательно промерзла. Молча уложила в повозку свои вещи и села рядом с дедушкой. Они двинулись в обратную сторону. — У Сергея у одного машина на всю нашу деревню, а больше ни у кого нетути, только кони, — он любовно оглядел своего вороного, — Он мне и говорит, поезжай, значит, глянь, ждет ли Агнешка… Старик говорил и дальше, она слушала его и напряженно думала о чем-то. Кругом, от края горизонта, тянулась все та же безрадостная степь. Стоял июнь, самое начало лета, зелень была свежа и молода, но даже в это время ей недоставало красок. Однообразный пейзаж быстро наскучил. Заснуть не получалось, повозка тряслась и подпрыгивала на ухабах. Где-то вдали прогремело. Агния настороженно вгляделась в черные небеса. — Не боись, — прокряхтел старик, — Сухой гром, хоть бы каплю дождя послал бог, неделю уж кружит, моросит, а толку… Соседей вон поливает, а мы, грешники, значит, — закончил он неопределенно. Яркая вспышка рассекла небо надвое, следом за ней по степи разнесся чудовищный грохот, заставив замереть от ужаса. Конь нервничал и брыкался, старик уговаривал животинку, но и сам, казалось, был напуган. — Далеко ли до села? — спросила Агния, еще раз оглядев сердитые небеса. ― Километра четыре, — отозвался дедушка, — Авось пронесет. Ну и попали мы с тобой! В степи, в грозу! Агния ехала к брату на летние каникулы. Он позвал ее еще в январе, когда мать их тяжело заболела, отец полностью занялся ее лечением и о дочери некому стало заботиться. Девочке было десять, в заботе о себе она не видела необходимости. Взрослая уже. И хотя самый расцвет юности был еще впереди, уже сейчас в девочке виделась будущая красавица: рыжие вьющиеся волосы обрамляли круглое лицо, усыпанное веснушками, зеленые глаза смотрели на мир с едва заметным лукавством. Хрестоматийная ведьма из древних сказок. Наконец они стали подъезжать к деревне, показались нарядные домики; огороды с обширными картофельными полями и грядами моркови, свёклы, лука; тенистые сады, сбрасывающие последний цвет весны. Неподалеку на пастбищах лениво щипало траву стадо чьих-то коз; блеяли, сбившись в кучу, отары овец; кое-где гуляли одинокие коровы-индивидуалистки. При въезде залаяли злобные псы, чувствуя присутствие кого-то чужого, Агния пугливо озиралась по сторонам, боясь, что какая-нибудь зубастая пасть заденет ее. С любопытством вглядывалась в новое лицо местная ребятня, босоногие мальчишки и девчонки с красноватой, выжженной солнцем кожей. Они заливисто смеялись друг над другом и носились по широкой пыльной улице, привлекая внимание незнакомки. — Спасибо, дедушка, — в стороне послышался голос брата, показался и он сам, рыжий, веснушчатый мужчина лет тридцати, статный и высокий. — Агнешка, здравствуй! — его неумелое искреннее приветствие вызвало улыбку. Она легко спрыгнула с повозки. — Здравствуй, братец. Он еще раз поблагодарил дедушку, подал ему какой-то сверток, а затем провел Агнию в маленький опрятный дворик. Повсюду росли и благоухали цветы, высаженные в мае заботливой женской рукой. По двору деловито вышагивали рябые курочки, где-то в загонах недовольно мычали телята, выражая искреннее коровье недоумение, отчего их разлучили с мамой. В какой-то степени Агния это недоумение разделяла. Из дома вышла жена Сергея – Настя, строгая, сухая женщина, некрасивая и нескладная. Черты лица ее загорелого, потемневшего от работы и бог знает какого горя казались резкими, выделялись во всем облике только глаза – глубокие и неестественно синие. Она несла в руках тяжелый чан, и от усилия вены на ее руках вздулись. Агния поздоровалась и хотела помочь, но брат жестом остановил ее. — Пусть сама. Она хозяйка. А ты гостья, к тому же хилая, уронишь, сама разобьешься. Агния поджала губы, стараясь сдержать рвущееся наружу возмущение. Ей было не шесть, а десять, она немного понимает эту жизнь: полгода назад ее мать заболела и скорее всего уже не оправится, отец делает вид, что заботится о ней, а на деле уже нашел новую жену. Нужна ли кому Агния на всем белом свете? Станет перечить брату, он выгонит, и куда она пойдет? Что будет делать? Нет, нужно пока молчать, да смотреть, узнать нужно, где и что можно сказать. В доме пахло парным молоком и квашенной капустой. На столе невестка разложила свежеиспеченный хлеб, поставила стакан молока. Брат указал на широкую скамью, сам сел напротив, стали ждать Настю. Та пришла, принесла из погреба мед и варенье из яблок. — Ешь, — коротко приказала она сухим голосом, хмуро взглянула на мужа и прошла по крутым ступеням наверх. Брат поднялся следом, шел грузно наступая на пол, громко топал и говорил что-то жене, та отвечала шепотом, но чуткий, почти звериный слух Агнии уловил: — Надолго она к нам? Куда мы ее денем, как лето кончится? Агнию неприятно поразили эти вопросы, заданные прежним суховатым тоном, она вспомнила письмо брата, его слова и приглашение. Зачем звали, если она здесь не к месту? Порыв уйти был столь силен, что она едва усидела, ежесекундно напоминая себе, что идти некуда. Где-то далеко больная мать, дни которой на этом свете сочтены, равнодушный отец, заинтересованный только в собственном благополучии. У нее есть только брат и, чтобы выжить в этом холодном бесприютном мире нужно научиться терпеть. — У нас останется, Настюша. Она сестра моя, бедняк я что ль какой, чтобы на произвол судьбы свою кровь оставить? — брат говорил мягко, но в тоне слышалось, что вопрос этот для него решенный, — Мать помрет скоро, а отцу и дела нет. Что ему дочь, если ему и сын никогда нужен не был? Осенью мы ее учиться отправим, а пока нам помогать будет понемногу. Агния внутренне возрадовалась его словам и одновременно опечалилась. Не надумала значит себе, мамы и впрямь скоро не станет. Что-то тяжелое опустилось на сердце и как будто мешало сделать вдох. Послышались шаги, Агния встрепенулась, заставила себя выпить молоко, которое не любила и съесть пару кусочков хлеба с медом. Вернулся брат, застав ее в самый разгар трапезы, улыбнулся одними глазами и произнес: — Агнешка, жить наверху будешь, рядом с библиотекой. Мамка говорила, что ты читать больно любишь. Вот тебе и уголок личный. Агния улыбнулась, резво вскочила, чтобы убрать посуду, но больше, чтобы отвернуться и не показать блестевших слез в уголках глаз. Ей не хотелось слышать ничьих увещеваний, а на полноценную поддержку рассчитывать было нечего. Она и так получила достаточно. Увидит кто, что ревет – засмеет ведь. Теперь нужно научиться быть полезной этому дому, не дать судьбе так просто выкинуть ее на обочину жизни. Здесь и началась ее нелегкая долгая жизнь, растянувшаяся на восемьдесят с лишком лет. Каждое утро она вставала до рассвета, готовила завтрак, кормила мелкую и крупную живность, выпроваживала некоторых на пастбище, затем принималась за обед, который наступал рано, убирала дом. Вечером возвращала гуляющих с пастбища домой, поливала огород теплой, нагревшейся за день водой. Список ее работы не был велик для обычной деревенской девчонки, но Агния росла в городе, и потому первое время даже самое простое дело давалось с трудом. Нежные руки быстро покрылись мозолями. Солнце обожгло белую кожу и превратило Агнию в смуглянку. По вечерам, когда обычные дневные дела подходили к концу, она уходила в библиотеку, которая оказалась обширной для того времени. Брат говорил, что достались эти книги-пылесборники от какого-то богатого купца. Как звали того купца, откуда он и почему оставил такую роскошь, никто не ведал. Агния проводила там все свое свободное время. Среди мрачных пыльных фолиантов она забывала о своем горе, к тому же в звенящей тишине можно было плакать и не бояться, что кто-то услышит, а еще можно было читать, убегать в выдуманный счастливый мир букв, где все страдания принадлежали кому-то другому, но не ей. В один из таких вечеров Агния наткнулась на полку с необыкновенными историями, дошедшими до нас из самой древности. Ей всё казалось странным, как люди, жившие тогда ничем, в сущности, кроме одежды, не отличаются от нас. Среди множества историй нашлась и особенная, написанная на непонятном странном языке. Девочка подолгу гипнотизировала твердую обложку с таинственными узорами на неведомом наречии. На страницах ее помимо сплошного, без пробелов, текста ютились картинки: страшные зубастые черти с красными высунутыми языками и ожерельями из человеческих голов. Агнию одновременно и пугали, и манили эти изображения. Она, словно завороженная, перелистывала пожелтевшие от времени страницы, а когда шла спать, то ей снились полчища чертенят и красивый черноволосый мужчина с кожей подобной утреннему небу. Шли дни, и Агния стала привыкать к ранним подъемам, к трудной работе, появились у нее и первые друзья, и брат обещал осенью отправить в школу вместе с другими детьми. От мамы не приходило вестей. Словом, если исключить последнее, то поводов для радости оказывалось предостаточно, пока в одно ненастное утро брату не принесли письмо. Агния возвращалась домой, по обыкновению оставив коров и коз щипать травку, по дороге нарвала полевых ромашек, представляя, как поставит их в кувшин и будет есть, вдыхая горький цветочный аромат. Дома ее встретила Настя, глядевшая с необыкновенной заботой. Агнии показалось это странным, какое-то недоброе чувство вмиг охватило девочку. Она наполнила кувшин водой под пристальным взглядом невестки. — Трудная судьба тебя ждет, да не трудней, чем у остальных. Меня шести лет в чужую семью отдали, так и выросла, забывши себя и родство свое. Человек яко трава, Агнешка. Лучше ему же, ежели яко трава, - прибавила она задумчиво и печально, - Деревья насмерть в бурю стоят, вон ветер их и ломает, а травушка гнется под его порывами. После бури она цела и остается. Умей приноровиться ко всякой судьбе, Агнешка. Агния замерла и слушала тихую, наполненную какой-то нездешней горечью, речь. Каким постылым ей в те минуты казался дом брата, а запах сорванных ромашек заставлял сердце сжиматься в дурном предчувствии. Вошел брат, строгий и смурной, похожий на наступивший день. Глянул на сестру, притаившуюся за кухонным столом, на жену, смолкнувшую в ожидании, помолчал. — Семеныч вчера еще привез батькино письмо, - начал он с какой-то болезненной досадой, - Да куды ему, некогда было передавать, когда он в усмерть упился. Сегодня только опомнился, - вздохнул как-то непривычно тяжело. - Я один поеду прощаться, — казалось, после этих слов в маленьком сердце что-то надломилось. Никто ей прямо не сказал, что матери больше нет. Никто не стал жалеть. Брат говорил о похоронах сухо, как и о всяком своем деле, но как-то странно держал голову, точно пьяный. Агния не посмела при нем плакать. Сидела и смотрела в одну точку, напрягши тоненькие пальчики, и постепенно слезы застыли, да так и остались где-то внутри, превратились в камень. К обеду ей все же удалось улизнуть из дома. Настя не стала бы удерживать, даже если бы и заметила, а брат собирался в дорогу и не обращал внимания на ребенка. Она долго бежала по широкой бескрайней степи, пока не выдохлась. Попыталась остановиться, да неудачно, споткнулась и повалилась на острые камни, порезала коленки и локти и, наконец, в голос заревела. Ревела до хрипа, кто помимо равнодушных коров, овец и коз мог слышать её? Только такая же безразличная ко всему степь. Рядом присела черная ворона, внимательно поглядела на девочку, следом из-за серых туч выглянуло солнце, какое-то одинокое и холодное. Подул ветер, по-осеннему пронизывающий, от которого Агния поежилась. Теперь, когда слезы кончились, надо было идти на реку смывать кровь, но девочка продолжала неподвижно сидеть, глядя на далекий, уходящий вникуда горизонт. Может быть, ее мама где-то там? Хорошо, если там. — Надо быть как трава, — прошептала она, вспоминая слова Насти, затем встала и заковыляла назад к деревне, оставалось еще много работы, едва ли она успеет к вечеру, если останется здесь.