Таинственный лес

Дневник с глухим стуком ударился об пол, почему-то напомнив ей хруст костей из недавнего кошмара, такого реального и вместе с тем фантастического. Мила вздрогнула, сама толком не понимая, почему. Мелькнувшая где-то на задворках сознания мысль, словно бы указала на реальность увиденного во сне, что заставило внутренности похолодеть. Сердце забилось больно и быстро. Погода за окном показалась темной и страшной. Пространство искривилось. Мила чувствовала себя Алисой, попавшей в волшебный и жестокий мир по ту строну зеркала. Но вот наваждение спало, и головокружение прекратилось так же резко, как и началось. Окружающие вещи вернулись к истинным размерам. Она глубоко вздохнула, и в сей миг яркая вспышка озарила внутренний взор. Она увидела чьи-то золотые глаза, такие же как у нее в истинном обличии. Это дневник на нее так действует? Неужели воспоминания из детства бабушки задели и ее глубинную память? Мила представила маленькую девочку с изрезанными руками и ногами, рыдающую посреди равнодушной глухой степи, и сердце с новой силой сдавило тоской. Каково ей было в чужом доме среди вроде бы близких, но посторонних людей? Раньше Мила никогда не задумывалась о судьбе бабушки, а та не заговаривала о прошлом и даже как будто не хотела этого. Обычно старики с охотой вспоминали то трудное время и в подробностях его описывали, но не ее бабушка. Она будто не впечатлялась подвигами, иногда казалось, что сердце этой женщины выковано из железа. Сейчас Мила понимала, эта показная циничность произрастала из какой-то большой трагедии, большой боли, но будучи маленькой девочкой, она не могла осознать истины. В жизни бабушки случилось что-то страшное, помимо смерти матери и раннего сиротства, что-то, о чем она не хотела вспоминать и предпочитала не рассказывать даже Марке, которую из всех домашних считала самой близкой себе. Но что? Ведь даже дневнику она не сразу решилась доверить воспоминания ушедшего детства и молодости. Мила вдруг крепко задумалась: а знал ли кто из них бабушку на самом деле? Она рассказывала о детстве сухо и немногословно, мол, вот родилась в 1913 году, а потом росла себе, росла. И больше ни слова нельзя было вытянуть из упрямой старухи. Мила размышляла: родилась до революции, детство и юность пришлись на гражданскую войну и становление новой страны, а молодость на Великую отечественную... Аслан с Катей все время жаловались на своих стариков, говоря, что те с ума их сведут историями из военного детства, но ее бабушка, прожившая такую долгую, трудную жизнь отчего-то всегда молчала. Мила закрыла глаза, и скупая горькая слеза скатилась по щеке. Она вспоминала все те бесчисленные обиды, недомолвки, тайную зависть и злобу и чувствовала вину. Вместе с ней в груди росло и ширилось какое-то особенное чувство. Вспышка. Перед мысленным взором снова предстала девочка, но теперь черненькая, худая, угловатая. Она узнала себя. Яркое сильное воспоминание пронзило мозг. Вот красивый светловолосый мальчик, один глаз которого темный, а другой почему-то зеленый; на правильно очерченных, полных губах презрительная усмешка, так похожая на ту, что адресовал ей Ноэ при последней встрече. Ноэ, о боже, Мила глубоко и прерывисто вздохнула, это же ее Ноэ, только гораздо-гораздо младше! Он стоял посредине просторной, богато украшенной залы, и нехорошо улыбался кому-то закрытому от ее взора черной пеленой. Рядом сновали темные фигуры, похожие на хрестоматийных бесов из энциклопедий по истории древнерусского ада, за спинами которых торчали уродливые крылья. Они быстро передвигались, поэтому перед взором то и дело мелькали их вздыбленные пламенеющие макушки. — Вон, — едва слышно сказал некто. Ватагу перепуганных чертенят не обманул его спокойный тон, и в мгновение ока они оказались за дверью, тяжелой и массивной. Такую не откроешь в раз. После их ухода в зале застыла звенящая тишина. — Ты будешь вести себя хорошо, мальчик. Иначе я заставлю тебя пожалеть, — он немного помолчал, — Сейчас к нам явится Судья. Не вздумай показывать свой характер. Ноэ хотел возмутиться, но в этот миг дверь отворила миниатюрная, красивая, по меркам темного мира, девушка-демоница. Она почтительно поклонилась и сообщила о приходе кого-то важного. Маленький Ноэ поджал губы, а тот другой попросил проводить гостя, который прибыл через некоторое время. В залу вошел мужчина: черные вьющиеся волосы, красиво обрамляли его лицо, на котором пламенеющими углями горели проницательные глаза. Весь вид его говорил о величии и наводил на душу какой-то почти потусторонний ужас, особенно отягощало впечатление то, как он ступал... Он был хром. Мила подметила, как неуместно гость смотрелся в этой, несомненно благородной для темных, обстановке. Она еще раз оглядела его всего и со страхом и благоговением узнала своего отца, того самого, которого представляла, пока бабушка рассказывала им с Маркой переделанные сказки. Это Царь Яма. Только девочка, которой она когда-то была сейчас дрожала не от радости узнавания. Мила чувствовала, как позабытая ее часть, отчаянно пытается унять сердцебиение и обуздать животный ужас. Как холодный пот катится градом по спине, как дыхание срывается на всхлип, как она думает и мысли ей кажутся громче, чем голоса беседующих. Только бы ее не заметили, только бы прошли мимо. Но вот опасная тень шагнула к укрытию, Мила едва слышно вскрикнула, и чьи-то сильные руки вытащили ее как котенка. Она будто со стороны услышала собственный крик и отчаянно забилась, пытаясь вырваться из крепкой хватки. Кто-то со смехом поставил ее на пол, она потеряла равновесие, упала: — Эта служанка, — сказал демон поспешно, однако без страха в голосе, — Хотел приставить к мальчишке, но она дикая совсем, думаю отправить обратно к низшему отребью. Много хлопот. Теперь Мила видела говорившего. Это был просто старик в странной, но такой привычной для всех темных одежде, а в руках он держал медальон, ее медальон. — Не похожа она на низших, выглядит симпатичнее моих слуг, — заметил Ямараджа, игнорируя подозрительные слова, и властно приподнял маленький подбородок, всматриваясь в её лицо. Девочка замерла. Собеседник напрягся, и это не укрылось от глаз подземного судьи, чье дело выводить на свет чужие пороки. Он, не меняя положения, прожег взглядом демона в стороне. Ноэ топтался на месте, жадно следя за происходящим. Вероятно, внутренне потешался над незавидным положением своего обидчика. Возможно, Ямараджа в сей миг собирался поддеть пойманного с поличным острым словом, возможно, хотел изобличить лжеца, но не стал. Пусть с этими живыми разбирается его младший брат. — Я не буду спрашивать, как в твоей обители оказалась дэви, — холодно отчеканил он, — Это не моя работа. Но за свое невмешательство кое-что хочу взамен, и это не просьба, хранитель. Демон сквозь зубы проговорил: — Ты верно заметил, царь справедливости, это не твоя работа, — тон его звучал надменно и вызывающе, но гневливый Ямараджа только рассмеялся, чем несказанно удивил стоящего неподалеку Ноэ. Взгляд царя справедливости в этот миг напоминал о всех неисчислимых адах и мучениях и словно говорил: «Ты один из четырех хранителей и живешь сравнительно дольше, чем несчастные существа из срединного мира, где над всем властвует время, а значит и смерть, однако и ты, могущественный демон, не может до конца постичь мою дхарму. Этот мир и это тело подобны тюремному заключению, и ты ограничен невежеством и надменен, подобно лягушке, не ведающей о существовании океана…» — Не притворяйся, будто понимаешь что-то, — сказал Ямараджа, когда закончил смеяться, и в словах его ясно чувствовалось истинное отношение к собеседнику. Отношение дэва к простому ракшасу. — Отдай ее мне, — коротко приказал он следом, и некто вынужден был подчиниться. На этом воспоминание оборвалось, но Мила попыталась ухватиться за его призрак. Она села в позу лотоса, глубоко вдохнула, успокаивая ум и чувства, готовая вот-вот вернуться, но ничего не выходило. Что-то мешало. Она в бешенстве, так свойственном импульсивному подростку, бросила бабушкин дневник обратно на кровать, к остальным книгам. Единственная мысль, бьющаяся в ее больном мозгу, не давала покоя. Значит, она неродная дочь и попала в семью случайно. Уже за ней последовали и другие. Зачем отцу посещать какого-то демона? Мила припомнила Ноэ и его слова. Не похоже, чтобы они договаривались о свадьбе, но Ноэ говорил, что видел Милу лишь раз. Может, солгал? Зачем же приходил ее отец? Медальон в руках у того ракшаса! Возможно, Ямараджа приходил за ним? Ей все казалось, что какая-то важная деталь ускользает. Разумеется, она видела только отрывок воспоминания... Как она оказалась в этой комнате и для чего? О чем говорили Ноэ и тот другой демон? Почему Ноэ старался ему досадить? Все эти вопросы отдавали в виски болезненной пульсацией. Медитация не помогала. Воистину наш ум подобен бешеной обезьяне, не знающей покоя. Чтобы хоть немного угомонить себя, Мила снова открыла бабушкин дневник и начала читать. Ясно было, что их судьбы как-то связаны, и у нее появился шанс выяснить как именно.

***

Лето закончилось в начале августа. Ему на смену пришла студеная осень. В середине сентября собрали последний урожай, который в этом году удался, а в октябре на опустевших пастбищах мелькали цветным пятном редкие коровы, они бродили в поисках пищи и с видимым неудовольствием жевали скудную жухлую траву. Мир окончательно потерял краски, и без того скучная степь заставляла тосковать по короткому лету. Вечерами на одиноком, обглоданном дереве, белеющем в ветреных сумерках, чернела ворона. Изредка она громко и пронзительно кричала, наводя на окрестности еще большую тоску. Агния досадливо хмурилась. Ветер трепал выбившиеся из платка короткие завитки, неприятно обдавал холодом оголенную шею. Мама умерла в середине лета, вспомнилось ей. К глазам подступили горькие слезы, она утерла их под равнодушным взглядом чистых ледяных звезд, бесчисленных миров, чей свет быть может давно померк. Они не помогут вернуть потерю, они также глухи к людским страданиям, как и эта степь. Взрослые говорят, что нет ни бога, ни ангелов, ни чертей, ни духов. Они лишены иллюзий и полностью сознают свое одиночество. Но как же это страшно жить в таком неприкаянном мире, где каждый думает только о собственном благополучии и где отдельный человек со своим горем никому не нужен, где все друг другу чужие? Ее обуяла тоска. Мама умерла в середине лета, и никто не заметил. Жизнь продолжалась и текла так, словно и не существовало никогда такой женщины. Шло время, день за днем, лето сменилось осенью... Мама умерла, а все было как прежде и люди жили, как прежде. Только Агния не могла, и это злило ее. Сумерки сгущались. Она начинала всерьез тревожиться. Апрелька, ее любимая корова, не пришла с пастбища. Еще засветло, когда солнце только задевало краешком горизонт, Агния отправилась на поиски. Давно погасли последние краски заката, близилась ночь, но вокруг царила тишина и пустота. Внутренне девочка радовалась возможности побыть наедине с мыслями, подумать и помечтать, побыть в мире фантазий. Ей все мерещилось, что где-то там, за далеким горизонтом, есть другой лучший мир, где живут какие-то особенные добрые люди и где она будет дома. Вот сейчас Агния вернется к раздраженному брату, который будет не в восторге от вестей, рассердится на нее. Надо же, умелица, упустила целую корову! Но что она сделает, как найдет, когда та, словно сквозь землю провалилась? Увел кто себе или попала под случайную пулю зачастивших в их места иностранцев, а может и своих, белых, которых, однако, никто своими не считал. Агния пусть и смутно, но знала о текущем положении дел в стране, а еще знала, что белые враги и их нужно уничтожить, они мешают зажить счастливой жизнью. И если соседская ребятня воспринимала лозунги новой власти с неистовством молодой горячей крови, то Агнии было скорее все равно. Ее пугала эта война. Если бы кто-то смог проникнуть в мысли десятилетней девочки, то, вероятно, подивился бы мудрости и проницательности, какая дается не каждому, а если и дается, то через испытания и точно не в десять лет. Как Агния и думала, дома брат недовольно поджал губы, но смолчал, а затем каким-то бесцветным голосом глухо пробормотал: - Утром пойдешь. Агния сочувственно оглядывала его посеревшее лицо. В последнее время брат стал каким-то дерганным, всё ждал кого-то и боялся. Сидел над кучей странных непонятных бумаг и беспрерывно думал о чем-то. Настя характером оказалась тверже и неизвестную напасть переживала без внешних последствий, но и под ее глазами залегли тени. Девочка задумчиво повела бровями. Потонув в своей печали, она мало внимания обращала на мир вокруг и зря. Какое-то нехорошее предчувствие заставило ее насторожиться. Что происходит? Не поверит Агния, что они так из-за смерти матери убиваются. Не те мы люди из слезливых книжек, думала про себя она, чтобы так открыто показывать скорбь. Да и неприлично это! Узнает кто - засмеет ведь. Так и проживешь свой век нытиком и плаксой. С этими мыслями она и отправилась в постель, где в сновидениях ей снова являлся красивый мужчина и внимательно и даже как-то печально глядел на нее. Проснулась Агния от какого-то неприятного предчувствия, которое зародившись накануне прочно обосновалось в ее груди. Такое уже было с ней единожды, в день, когда она узнала, что нет больше мамы. В будущем, наученная горьким опытом, она не смела игнорировать это чувство. За окном шел противный осенний дождь. Солнце тусклым пятном застыло на сером небосводе. Агния протерла длинными рукавами сонные опухшие глаза, встала, приготовила семье завтрак. Сама выпила молоко, поела хлеба, оделась потеплее и отправилась на поиски. Про себя отметила, что день был под стать настроению - мерзкий. К полудню из-за плотных облаков показалось солнце, которое слабо освятило половину степи болезненно-желтым светом. Агния шла долго и находилась уже довольно далеко от деревни, в километрах семи-восьми, когда ее внимание привлек звук движущегося поезда, какой-то неясно тревожный и пугающий. Она почему-то застыла, не в силах сдвинуться с места. Что-то внутри, какое-то почти звериное чутье, настойчиво кричало «беги», но девочка продолжала стоять, ноги словно приросли к земле, а паника нарастала. Меж тем шум поезда усиливался, а вместе с ним и необъяснимый страх. Агния осела, напряженно размышляя, где можно спрятаться. Повсюду только голая степь, где каждый виден, как на ладони. Железная дорога располагалась на возвышенности, и она надеялась, что, прильнув к основанию останется незамеченной. Поезд проедет, а она уйдет домой. Пропади пропадом все! Ясно ведь как день, что нет здесь ее блудной Апрельки. Шум поезда становился громче, четко и ясно отбивая знакомый ритм. Ту-ту, ту-ту-ту, ту-ту... В какой-то момент она, холодея, осознала, что поезд замедляет ход. Зачем ему останавливаться здесь прямо посреди пустыря, станция ведь дальше? Пусть грозные духи и божества этого места защитят ее! Она наспех прочитала какую-то длинную молитву на незнакомом языке, которой ее обучала мать и вспомнила устрашающие лики божеств из сокровенной книги. Постепенно дыхание выровнялось. Это немного привело ее в чувства, помогло взять под контроль собственный страх, но тело все равно не слушалось хозяйку. Поезд остановился. Послышались голоса, разговоры, громкий издевательский смех, грубые окрики. Агния вжалась в землю, стараясь слиться с пейзажем. Стоны, плач и грохот заставили ее встрепенуться. Ведут людей. Но куда? Неужели это японцы? Или белые? Эх, а ведь брат говорил что-то о них, но ее всегда выпроваживали, считали маленькой, и она толком не знала, чем они так страшны, кроме того, что вредят родине. Теперь это незнание могло стоить жизни. Говорили на русском. Значит, не японцы, как-то совсем отстраненно подумала она. Следом послышались глухие удары и надрывные крики, которые заставляли кровь холодеть, чей-то непрекращающийся плач и стон сдавливал горло. Видимо, людей насильно выводили из поезда, стремясь сломить сопротивление на корню. Кто там? Мужчины, женщины, дети? Все разом? Что они сделали? Наконец она увидела нескольких мужчин и одного мальчишку, опьяненные ложной свободой, они побежали вперед, надеясь скрыться от неминуемой гибели. Вслед с жутким непривычным свистом полетели пули. Агния замерла, перестала чувствовать тело. Страшный грохот, который разорвал воздух, она почему-то услышала не сразу. Как в немой киноленте перед ее взором падали люди, словно подкошенные, они оседали на землю неестественно изогнутые и оставались в положениях причудливых, какими их нашла смерть. Девочка зажала рот, пытаясь подавить вопль, но не смогла издать ни звука. Ясно одно, бежать нельзя. Это поняли и другие. Всхлипы, мольбы, проклятья – все это вновь и вновь тонуло в оглушающем равнодушии раскинувшейся широко степи, видящей подобное не в первый раз. В какой момент ее схватили, Агния не помнила. Никто не стал разбираться, чья она, решив, что девчонка одна из тех, кто был в вагоне. Разве помнили они на лицо всех, кого собирались убить? Ее бросили в толпу несчастных, и она вторично задохнулась от ужаса, не зная, как объяснить, что это ошибка. Подсознательно, Агния еще ждала помощи, какого-то чуда, но холодный разум взрослой не по годам девочки, прекрасно понимал, никто не придет. Люди рядом с ней шли бледные, обессиленные. Она до бесконечности всматривалась в их серые лица, среди которых замечала много детей ее возраста. Двигались в полнейшей тишине, а может ей это только казалось. В руках несли лопаты. Неужели и могилы себе рыть сами будут? Агния косилась по сторонам: у одного из солдат увидела какой-то огромный, неизвестно для чего предназначенный аппарат. Она никогда не видела такого оружия. Известно, для чего, поправила себя тут же, нас ведут убивать, нужны и приспособления для этого. Как она попала сюда? Черт дернул ее идти! И куда пропала Апрелька? Хоть бы ушла в другую сторону, а вдруг и ее уже застрелили проклятые белые! Ни животных, ни людей – никого им не жалко! Понапрасну только кровь чужую льют. Идти заставляли быстро. Хотели скорее разделаться, да отправиться обратно, домой. Верно, с горьким укором подумала Агния, что горстка людей, когда впереди ждут дела поважнее, а то еще думай, куда этих пристроить, легче избавиться. Не зря говорят, нет человека – нет проблемы. Мысли, преследовавшие Агнию, звучали так по-взрослому, что удивляли ее и позже в гораздо сознательном возрасте. Многие шли, как овцы на заклание, не понимая и даже боясь понять, куда их действительно ведут. И Агния даже тогда не осуждала их. Осуждать - дело легкое, особенно если у тебя есть выбор. Но если ты идешь в толпе обреченных на смерть и исход предрешен то, все, что ты можешь – держать себя в руках, а для этого неважно какой будет избран путь. О чем думал каждый из них, она не знала. Может, считали шаги и вздохи и успокоительно повторяли себе самим, ну вот еще один шаг прожит, а там еще бог даст десять шагов проживем. Может, вспоминали родных, радовались, что удалось спрятать ребенка или жену, а самим теперь и нестрашно отправляться в мир иной. Может, просто горевали о своей несбывшейся жизни. Может, может... Остановились. Агния подняла глаза. Местность перестала быть равнинной. Они оказались в кольце низких сопок и маленьких густых лесочков. Впереди маячил темный хвойный лес. Он находился от них в километрах двух. Кто-то снова решил попытать счастья, побежал. Снова выстрелы, грубые окрики, смех: - Хорошо бежит, - гаркнул один из белых, весело хохоча, когда последний беглец упал на землю. Весельчака оборвали свои же. - Различай, где, что, дурак! Чай, не водку пьешь, да с бабами милуешься! - он недовольно сплюнул. - Кончайте их быстрее! Начали копать. Лопаты с резким хрустом вонзались в землю, едва тронутую первым морозцем. Их снова торопили. Глухие удары и крики сотрясали воздух, значит, опять кого-то били. Агния обернулась, и ее тоже ударили прикладом, тонкой струйкой по виску потекла кровь, глаза наполнились слезами. Какой же гад! Как больно! На миг все чувства как будто вернулись, и Агния почти упала. Услышала чей-то истошный вскрик, в стороне женщину, полуголую, в разорванной одежде, несколько мужчин бросили на землю. Агния не понимала, что они делали, но знала, что что-то ужасное. И чувства, грозившие затопить ее, пропали. Бедняжка истошно кричала и просила о помощи, но кто здесь мог ответить на ее призыв? Кто мог помочь? Происходящее - ад, если только существует ад, то он такой. Их выстроили. Ладони вспотели на холодном ветру, и все тело покрылось испариной, странное оцепенение и онемение овладело всем ее существом. Мысли исчезли. Она хотела взглянуть на остальных. Тогда Агния считала себя попавшейся случайно, по глупости. Сходила, называется, за коровой. Но позднее осознала, что таковыми являлись все ее товарищи по несчастью. Их как содействующих новой власти собрали в два десятка вагонов, всего числом в человек четыреста, разделили на два захода. Расстрелять приказали оттого, что не знали, куда девать. В острогах на всех места не хватало, вот и решили избавиться. Будучи маленьким и глупым, легко видеть врага в ком-то определенном, но с возрастом человек понимает, как зависит от обстоятельств и как слаба его воля. Что мешало их убийцам воспротивиться приказу? Казалось бы, ничего. Они, при всех своих зверствах, были обычными людьми. И это знание пугало больше всего. Неужели каждый человек способен на такое? А как же все эти прекрасные лозунги о силе духа? Как же истории о божественном происхождении? Человека ведь нельзя победить, даже убив, но отчего тогда, в тот страшный миг, кто-то был хищником, а кто-то добычей? Почему в лицах палачей невозможно было рассмотреть ни толики человечности? Они походили на тех жестоких слуг царя справедливости, которые подстерегают душу грешника, являются ему в минуту перехода, забрасывают в тело гарпуны и тащат несчастного в один из неисчислимых адов бесконечной преисподней. Какая-то женщина захлебнулась воплем: — Вам отольется наша кровь, отольется! Будьте вы прокляты, будьте прокляты! Ее слова эхом отдавались в голове. Начался обстрел. Люди падали, подкошенные пулями. От ужаса заложило уши, и Агния тоже упала. Острая боль пронзила бедро, а только ли бедро? Больше не видя происходящего, она только шептала молитвы, уже не надеясь на спасение. Чье-то тело свалилось сверху, кровь потекла в приоткрытый рот, Агния не понимала чья, ее или этого незнакомца, да и есть ли разница? Если бы она могла видеть себя со стороны, то ужаснулась бы еще больше. Недвижимая, словно мертвая, с замершим неподвижным взглядом, она лежала среди трупов и под одним из них. Это ей только казалось, что губы ее шевелятся, на самом деле и они онемели. Кровь была везде: ею пропиталась одежда, волосы, кожа, она черной коркой застыла на лице. Сердце, еще мгновения назад бешено бьющееся, словно остановилось. Все закончилось быстро. Белые чуть присыпали их тела землей, контрольными выстрелами проверяя живых. Спасибо тому, кто накрыл Агнию собой. Спасибо ему за подаренную жизнь. До нее доносились глухие голоса, кажется, собирались уезжать, а позже привезти сюда еще группу и сделать с ними то же. Сколько Агния пролежала в объятиях мертвых, она не знала. Девочка так и не смогла отмереть, пока на землю рядом не приземлилась обычная черная ворона и как-то проницательно, почти по-человечески, взглянула в глаза. Агния пошевелилась, она все еще была оглушена. Но сейчас собиралась выжить, а потому ее воля отодвинула страшные переживания на потом, и они снова осели камнем в детском сердце. Она взглянула на ворону и поразилась ее размеру, может, это и не ворона вовсе, а ворон? Птица внимательно продолжала глядеть в пустые, неподвижные глаза девочки и той, наконец, удалось сдвинуться. Выбраться из-под трупов оказалось делом нелегким. Снизу тянуло холодом сырой земли, и тело коченело. Сверху мешал дышать еще теплый мертвец. Пальцы то и дело соскальзывали, испачканные в липкой крови, но Агния отчаянно цеплялась за чью-то остывающую кожу. После долгих, почти бесплодных попыток, ей удалось вытащить туловище, но ноги все еще были накрыты телом мертвеца. Ворон не улетал, продолжая с интересом наблюдать за потугами маленькой девочки. Агния перевела дух. Злобно зыркнула в его сторону. Птица равнодушно наклонила голову. Про себя девочка подумала, повезло, на нее свалился только один. Хорошо, что никто не заметил, что она жива. Хорошо, что пуля не прошла сквозь тело ее спасителя. Но как это случилось? Неужели гневные божества ответили на молитву? Наконец с большим трудом ей удалось высвободиться. Измученная и раненая, она огляделась. Вот они. Десятки тел. Лежат. Сваленные в одну яму, которую и могилой-то назвать нельзя. Агния еще раз отметила, как ей повезло, когда рассмотрела картину. Если бы не стойкий аромат крови и неестественные застывшие фигуры, можно было решить, что они спят. Но они не спали, повторила она себе. Их изуродованные тела говорили об этом яснее ясного. Ее внимание привлекло какое-то движение сбоку. Агния вскрикнула, обернулась и увидела Его. Там, где еще недавно неподвижно сидел ворон, теперь был мужчина и выглядел совсем как человек: оливковая кожа, темные, почти черные глаза, длинные чуть вьющиеся волосы, уложенные в аккуратную прическу. Агния подивилась его странной одежде и внешности. — Меня зовут Равана, — улыбнулся он и встал. Агния дернулась, отступила назад. Это не белый, но кто знает, друг ли он? Равана аккуратно взял ее за руку и удержал. — Не бойся меня. Ты звала, и я пришел.