Таинственный лес

Тот день остался в памяти навсегда, как доказательство, что горе и радость шагают сквозь жизни рука об руку, что там, где человека подстерегает великая печаль, порой его ждет и великая радость. Равана, виновник и причина ее долголетия, в тот миг смотрелся чужеродно среди мертвых, жестоко обезображенных тел. Он и без того выглядел причудливо, был так вызывающе не похож на местных, что застань они его тут, приняли бы за злого духа. Только он не был духом и не был злым. Мягкая улыбка украшала его лицо, не выпачканное в крови, и оттого казавшееся умиротворенным. Агния невольно засмотрелась, но быстро опомнилась. Опасность не миновала! Потом, все потом! Она бросила полный надежды взгляд на окружающий пейзаж, острым взором подмечая темнеющий впереди лес. — Нам надо б-б-бежать, б-б-белые скоро вернутся. П-пожалуйста, быстрее, — пока она шла, обреченная на смерть, чувствовала её неизбежность, огонь в груди почти угас, но сейчас, когда подобно сказочному волшебному помощнику, перед ней явился этот молодой… человек, пламя вспыхнуло с новой силой. — Идем же, Равана, идем! — Нам не надо бежать, — ответил он спокойно, и легкое недоумение отразилось на его красивом лице, казалось, он не понимал, к чему вся эта суета и спешка, — Я перенесу нас. Настал черед Агнии удивляться. Что значит перенесет? Как это? Она невольно представила, как он, обернувшись птицей, понесёт её на своём крыле, и ахнула. Слишком мал этот ворон для взрослой девки! Она со скепсисом, так свойственном закаленной душе, обвела взглядом своего спасителя. — Ты много суетишься, девочка. Держись за меня и не бойся запятнать одежду, — уголки его губ снова тронула ласковая полуулыбка, а в голосе появилась едва уловимая нежность, — Прошу тебя, не бойся. — Надо быстрее! — воскликнула Агния в нетерпении, охваченная паникой. — Могут вернуться же с минуты на минуту! Вы разве не видели, что они сделали? Они же почти убили меня... Равана мягко коснулся ее локтя, притянул к себе и обнял. Тоже ей, утешитель! Агния решительно собиралась вывернуться, но не успела даже возмущенно запищать, потому что в этот момент они переместились, и это получилось совсем не так, как представлялось. Исчезли в одном месте, появились в другом, надо же, какой колдун ей попался. Ей бы испугаться, да только после всего свершившегося, мистика не самая жуткая штука. И все-таки для разума маленькой человеческой девочки событий и впечатлений оказалось слишком много. Она потеряла сознание, а когда очнулась, обнаружила себя лежащей посреди темного мрачного леса на коленях у нового знакомого. Рядом слышалось журчание быстрого ручья, Агния прерывисто вздохнула, хотела подняться, но ‪‪‪‪‪‪‪‪‪‪ прикосновение к горячему лбу остановило ее порыв. Она завороженно глядела на изящные аккуратные пальцы ворона, и ей отчего-то становилось неловко. Она опустила взор на свои и тяжело вздохнула. — Не бойся, — сказал он ей снова, по-своему истолковав ее вздох, — Здесь тебя не найдут. Равана нежно провел пальцем по щеке, и от этого простого жеста глаза наполнились слезами, Агния в голос заревела, утыкаясь в ладонь невольного свидетеля ее слабости. Он молчал и не отнимал руки. Только печально смотрел на девочку, немигающими, по-вороньи темными глазами, давая возможность освободиться от болезненных впечатлений. Он часто бывал в мире людей и знал: они умирают постоянно. Жестокость здесь дело повсеместное. Привыкнуть к ней легко. Он не знал только, как утешить и усмирить чужую боль, а потому только и мог, что жалостливо смотреть и успокоительно водить ладонью по волосам, примешивая к этим простым движениям чуть-чуть волшебства. — Кто вы? — спросила она, когда слезы иссякли, гневно взглянула на него снизу вверх злыми зелеными глазами. Внутри и его обуял гнев, каким он привык разбрасываться направо и налево у себя дома. Как она смеет так дерзко на него смотреть? — Нравилось наблюдать, как я барахтаюсь под трупами? Почему вы сразу не помогли мне? Нам всем? Какой-то беспричинный огонь жег ее внутренности. Объяснить ему или самой себе эти слова, Агния оказалась не в состоянии. — Разве я должен был? — спросил он на удивление холодно, и от лика его тоже повеяло прохладой. Агния смутилась, стушевалась, опустила взор. Он не человек, подумала она с запоздалым раскаянием и пониманием. Ему безразличны людские горести, и он не может спешить на помощь к каждому. Она не смеет выказывать неуважение или неблагодарность. Агния неловко выбралась из объятий Раваны, села напротив, виновато глядя на него из-под опущенных ресниц. Ей не нравилось ощущать недовольство нового знакомого, но более ей не нравилось собственное поведение. Подумать только, она смеет спрашивать с кого-то, словно какая-то королевна! Ей спасли жизнь, а она еще недовольна! Нет, не выжить ей в этом мире и не занять достойное место, покуда не уймется этот огонь в сердце! — Извините… Моему поведению нет оправдания. Вы спасли меня, и я буду благодарной. Он благосклонно кивнул и произнес: — Я из народа Коа. Его слова Агнии ничего не объяснили, и Равана понял это, но подробнее рассказывать не хотел. Зачем человеческому ребенку знать? Ее жизнь коротка и тяжела, ей нельзя тратить драгоценное время на ненужные знания. — Ты должно быть не знаешь, но твой мир не единственный во вселенной. Существуют и другие. — Я догадалась, что вы не человек, — задумчиво протянула она, глядя на него с любопытством и благоговением, — Простите мне мое высокомерие. Я бы не хотела, чтобы вы думали обо мне плохо. — Мне понятен твой гнев, девочка… — Равана хотел успокоить ее, убедить, что не требует от ребенка вечной службы, преданности. — Меня зовут Агния, — перебила его она и тут же закрыла ладонями рот. Хитрый взгляд, которым он одарил ее, заставил задрожать от бессилия. Ну почему она не может держать рот на замке? — Я… не умею себя вести… Послышался смех, удивительно нежный и мягкий для того, кто в истинном обличии имеет тело ворона. — Я давно наблюдаю за тобой и знаю твое имя, — произнес он так спокойно, словно и не смеялся, — Ты всегда так печальна, одинока. Мне хотелось поговорить, хотелось узнать, отчего ты всегда так задумчива. И сегодня, услышав твою молитву, я пришел. Ты просила помощи, и я помог. Разве я сделал что-то не то? Агния негодовала, смотрите-ка, он еще не понимает! Снова в ее голове возникли картины сегодняшнего дня, но проникнуть глубже не удавалось, словно мешал какой-то заслон. Она рассердилась сильнее, хотела ударить своего спасителя, но в последний миг одернула себя, ужаснувшись. Да что же это? Как она может? Почему так злится? Равана поджал губы, верно истолковав ее порыв. — Я злюсь на вас, — она встала в отчаянии заломила руки, он тоже встал, — Вы мне помогли, но почему я… — она осеклась, только сейчас осознав, что простреленное бедро не болит, а сама она избавлена от крови и ран. — Равана… Агния бросилась к нему в объятия, тоненькими ручками обхватила его и прижалась. Он застыл. Как могла она только быть такой невнимательной? Как могла не заметить? Ей казалось, что он просто смотрел на ее мучения, и только, увидев, как она сильна, решил помочь. Страх, преследующий ее с младенчества, оставшейся на всю жизнь – оказаться слабой, недостойной, заставлял кровь закипать. Через секунду Равана мягко отстранил девочку. — Можно спросить? — с надеждой в голосе пролепетала она, Равана кивнул. — Сколько вам лет? Вы выглядите молодо… И откуда вы знаете наш язык? — По человеческим меркам мне шестнадцать. Я знаю много человеческих языков… — А мне десять, — выпалила Агния, заливаясь краской, — но я знаю только два языка… Она вздохнула, а потом удивленно повела бровью: — А почему мне не холодно? — Ты задаешь вопросы невпопад, маленькая Агни, — мягко, но наставительно произнес он, поправляя волосы, которые растрепал осенний ветер, но ответа так и не дал. Лес по-прежнему хранил тишину, а память – то, что произошло. Только почему ей больше не больно и не страшно? Она вопросительно взглянула на нового знакомого. — Я взял на себя смелость приглушить твои воспоминания, — ответил он. — Хочешь я сотру тебе память совсем? Могу дать мантру, которая избавит тебя от воспоминаний? Что ты хочешь? — Того, что вы уже сделали достаточно. Мне кажется, я не должна забывать… Равана как-то по-особенному печально посмотрел на нее. Агния решилась задать еще один вопрос: — А все-таки почему вы пришли и помогли мне? Он хмыкнул, как-то совсем по-мальчишески взъерошил волосы: — Я… тоже одинок. Иногда я блуждаю по вашему миру, смотрю на людей. Здесь, как и везде, никто никому не родной. Во всех мирах одно и то же. Они помолчали. Ручей умиротворенно журчал. Еще не скованный морозом, он пел какую-то древнюю песню, и в сердце рождалась надежда, какая бывает только в пору суровых холодов при воспоминании о прелестях весны. — У меня умерла мама, — зачем-то поделилась Агния, — Она болела. Так мне сказали. Я давно-давно не видела ее, а потом пришел дядя и принес телеграмму. Так я и узнала. И теперь я всегда буду жить у брата… Девочка говорила долго и много, а ворон слушал. Он был на удивление заботлив и предупредителен для птицы. С людьми она не испытывала таких чувств. — Скажите, — произнесла Агния с какой-то особенной интонацией, заглядывая в его глаза, — я ведь не умерла? Вы ведь настоящий? Вы не исчезнете? — Я настоящий, — ответил он не сразу, — И ты настоящая. И жива, сейчас жива. Если хочешь, мы можем быть друзьями. Агния счастливо засмеялась, не заметив, как жуткие воспоминания не просто отступают, а покрываются дымкой, рассеиваются. Она снова обняла ворона, взяла его за руку и тут же отпрянула, зарделась. Перед ней сидел юноша, молодой и красивый, в таких влюблялись ее глупые чумазые соседки, да и она сама не отставала, чего тут скрывать. — В первый же теплый день весны приходи на окраину Змеиной пади к одинокому дереву. Оттуда я перенесу нас.

***

Мила отложила дневник. Нет, он ее совершенно не успокоил, напротив – еще больше взбудоражил. Что же это получается: тот незнакомец, о котором с придыханием говорила бабушка, вовсе не Ямараджа? Как же тогда медальон попал к бабушке? Она напряженно размышляла. В какой-то момент мир померк, а мозг пронзила не первая за этот час вспышка, только теперь болезненная и оглушающая. Ей перестало хватать дыхания, она ощущала себя летящей вниз, в какую-то бездну, отчаянно цеплялась за воздух, но остановить это нереалистичное падение не могла. Она снова оказалась где-то в подземном мире, и она снова пряталась, только в этот раз долго отсиживаться в укрытии не пришлось. Ее бесцеремонно схватили за волосы и подняли над полом, а следом бросили обратно. Она приземлилась с каким-то отвратительным хрустом, ощутив во рту привкус железа. Боль пришла не сразу. Она медленно, но неумолимо возвращалась в тело. Кто-то снова поднял ее, что-то прокричал в самые уши, но слов разобрать не удалось. Мила завизжала, забилась в истерике. Она ничего не видела и уж тем более не понимала, кроме того, что животный ужас забрался под самую корку сознания и оттуда повелевал ей, не чувствующей ничего, помимо боли и страха. Удар. Еще удар. Она чувствовала, как горячо и влажно ее голове, и, как выброшенная на сушу рыба, хватала ртом затхлый воздух подземелья, в котором затаился стойкий аромат мертвечины. Речи о сохранении достоинства в эти минуты уже не шло. Самым важным казалось вернуться в реальность, пока она еще помнила, откуда пришла. Мила тяжело сглотнула, слюна походила на прогорклое масло, к горлу то и дело подкатывала тошнота. Попыталась открыть глаза, но повсюду была только непроглядная тьма, похожая на живое мыслящее существо. Кто-то тащил ее в неизвестном направлении, и в таком положении она могла только слушать, как тишина поглощает чьи-то тяжелые шаги и дыхание. Вырываться бесполезно. Девочка, которой она когда-то была, потеряла сознание. Боже, неужели ее кошмары действительно воспоминания и сейчас она окунется в них с головой? Она с новой силой ощутила ледяные прикосновения страха. Началась истерика, да только тело не подчинялось ей. Мила оказалась заперта в самой себе, как в клетке. Она закричала, но губы не издали не единого звука и даже не дрогнули. «Отпусти! Отпусти! Отпусти!» Все без толку! Никто не слышит ее. Мозг снова пронзила болезненная вспышка, но на этот раз Миле удалось обуздать себя и заставить хотя бы затаиться. Она начала читать молитву. Когда страх одолевает, нужно освободить дорогу гневу, он всегда сильнее и действеннее. Злость притупила панику, помогла выровнять дыхание и начать подъем вверх, к ее нынешнему телу. Чтобы заставить себя поверить в иллюзорность ее положения наверняка нужны счастливые воспоминания, и Мила вспомнила маленького Ноэ, его таинственного собеседника и отца, назвавшего ее дэви... Недостающая деталь, ускользающая от ее разума раз за разом, встала на место. Она богиня. Абсолютно никудышная, конечно, но это другая история. Ей по силам вернуться обратно! Она открыла глаза, оглядела себя, попыталась усмехнуться, но сумела только всхлипнуть, дрожащими пальцами схватила дневник и спрятала его под грудой иных книг. Нет уж! Знать она не желает, кто и куда ее вел в этом кошмаре! Все вопросы, терзавшие ее еще так недавно, исчезли. Медальон нагрелся под одеждой, и цепкие тонкие пальчики нетерпеливо сдернули его и отправили к злополучному дневнику. Ничего не замечая вокруг, Мила, как заведенная кружила по комнате и не могла найти покоя. Ей не нужны никакие ответы. Не нужен Ноэ. Пусть катится со своей любовью и своим прощением, куда хочет. Она всенепременно уедет отсюда и забудет обо всем. Вот бы ей ту мантру, которую предлагал Равана бабушке. В эту секунду она вспомнила реакцию последней. Та не пожелала легкого пути. Горечь и стыд захлестнули Милу, но намерений не изменили, а даже укрепили. Пусть она слабая, пусть она недостойная, ей это все равно. Надо же богиня, такого позора, вероятно, не ведал еще ни один из ее рода. В тот же день медальон таинственным образом пропал. Мила с холодным сердцем смотрела, как мать снова ворчит из-за исчезнувших в никуда щепок ее любимой осины. Кто-то приходил, пронеслось в голове, и она совершенно не желала знать, кто. Летом Мила уехала и попыталась забыть о случившемся на десять долгих лет, но прошлое не оставляет человека, если тот не учел ошибок и не исправил их, поэтому медальон снова появился в ее жизни, как напоминание. И сейчас либо она встретиться с собственными страхами лицом к лицу, либо они окончательно завладеют ей.