Таинственный лес

С мыслями о том, что ей непременно нужно вызвать к себе Ноэ, Мила заснула теперь уже по-настоящему. Выходной закончился. Утром ей снова нужно быть на рабочем месте и вести прежнюю жизнь, о которой она, казалось, сумела позабыть за короткий промежуток времени. Ее деятельность заключалась в преподавании, нехитрое занятие для того, кто желает покоя. И до сего времени Мила была всем довольна. Ей достались лекции по литературе второй половины ХХ века, и она читала их с каким-то садистским упоением, при этом всегда памятуя о бабушке и ее тайной истории. Десять лет назад она потеряла медальон, но дневник остался при ней, хотя читать его Мила больше не решалась. Свойственное ее натуре любопытство не позволяло избавиться от вещицы, а Марка исчезновения не заметила, и тайны, доверенные бумаге, кочевали с места на место, неузнанными, запретными. Мила крепко спала и не слышала шагов, не слышала шорохов, не слышала шепота. Ей снился кошмар, похожий на те, что не тревожили ее уже десять лет. Она видела дом, долину с маленькой речушкой, разделяющей местность на две части, низкие сопки и леса, расстилавшиеся на десятки километров вперед. Вот она бежит по широкой проселочной дороге. В груди бешено бьется сердце. За ней гонятся две черные собаки. Как обыкновенно бывает во сне, что-то вязкое не дает бежать быстро, и преследователи живо нагоняют ее. В момент, когда злобная пасть с острыми клыками тянется к своей жертве, Мила просыпается. Она с трудом разлепила, словно смолой склеенные веки, и села, отчаянно пытаясь побороть дрему, а потому не сразу поняла, что находится дома не одна. Каким-то шестым чувством ощутила чужое присутствие: — Ноэ, — позвала она, тяжело ступая, отчаянно пытаясь проснуться, — Ноэ? В комнату лился желтый неуютный свет уличного фонаря, шторы оказались открытыми настежь, Мила подозрительно вгляделась в темноту. Никого. Что за чертовщина? Если это Ноэ, то Мила его убьет просто за то, что смеет ее пугать. Она глубоко вздохнула, посчитала до десяти, и вместо страха в душе поднялась неконтролируемая ярость. Мила покинула спальню, прошла в рабочий кабинет, там среди привычной обстановки невозмутимый и спокойный для того, кто пробрался в чужой дом, сидел мужчина. И это был не Ноэ. Мила щелкнула выключателем, комната озарилась теплым желтым светом, она еще раз внимательно оглядела ночного гостя. Перед ней сидел красивый молодой мужчина, его черные волосы вьющимися локонами падали на грудь и плечи, одежда, диковинная даже для смелого модника из современного мира, поражала, а глаза, темные и холодные, смотрели пристально, не мигая, впечатление усиливали губы, сжатые в тонкую жесткую полоску, и нос, по-птичьи длинный и острый. Странное чувство поселилось в сердце у Милы, с незнакомцем она ощутила какое-то родство, поняла, что должна выразить почтение, но не знала как. Она невольно отметила, как мужчина похож на нее. Он встал. — Медальон у тебя, — задумчиво протянул он, а затем добавил, словно невзначай, — всегда возвращается к хозяину… Фраза осталась незавершенной, потому что он внимательно оглядывал Милу, но она, взволнованная его словами, не могла успокоить дыхание и заставить себя мыслить ясно. — Я называю себя в этом мире Раваной, — опередил он ее мысли, — возможно, тебе известно, кто я из дневников Агнии. Мила опешила, всмотрелась в его проницательные темные глаза, в которых плескалось то ли ледяное равнодушие, то ли древняя боль, заморозившая сердце. Равана все еще казался ей смутно знакомым, но не так, как это было с Ямараджем, здесь действовала другая сила, и название ей дать оказалось нелегко. Она подошла ближе и произнесла прежде, чем осознала: — Брат… Он коротко кивнул, взяв ее ладонь. — Младший, один из многих. Наш отец, конечно, не Ямараджа. Тот не оставил бы на произвол судьбы ни одного своего ребенка. Мы же с тобой дети ветра, выброшенные и никому не нужные. Моя мать из народа Коа, там живу и я. Твоя, по всей видимости, была дэви, но есть ли тебе до этого дело? — Нет, — ответила Мила, впервые ясно осознавая, что след ее матери практически невозможно отыскать, потому как та давно погибла, а нити кармы неизвестны никому. Они замолчали на некоторое время, пока Равана тонким пальцем не поддел медальон на шее Милы, и она вспомнила его незавершенную фразу. — Ты сказал, что медальон всегда возвращается к хозяйке? Что ты имел ввиду? — Медальон непрост и обладает собственной волей, — начал он, а затем резко спросил, тряхнув волосами, — Ты открывала его когда-нибудь? Мила отрицательно помотала головой. — Никогда, — хрипло уточнила она, — бабушка Агния запретила, а я не желаю власти над временем, потому все это время была послушна ее воле. — Открой теперь, — приказал Равана, повелительным жестом подкрепляя разумность своих слов. Вконец сбитая с толку, Мила дрожащими пальцами, под бдительным строгим взглядом, вскрыла нехитрый замок, и округлые половинки украшения с легким серебряным звоном разошлись в стороны, являя взору нечто черного цвета. Мила вопросительно взглянула на собеседника. — Это миниатюрная копия обсидианового зеркала, — произнес Равана, но его слова оказались для Милы эльфийской грамотой. Она ожидала увидеть нечто иное, а не простое зеркало, которое так обожали товарищи, желающие связаться с потусторонним… Она отчаянно пыталась связать камень и время, мозг отказывался искать подсказки. — Агния ошибочно связала медальон с управлением временем, но эта вещица показывает истину и со временем связана лишь косвенно. Не каждому своему бастарду наш отец, покровитель всех колдунов, может подарить такое. — Сомнительно, что отец подарил его именно мне, — вслух размышляла Мила, — скорее моей матери, которую, судя по всему, любил. Верно я думаю, брат? — Вероятно, это был непросто дар, — продолжил он, — с помощью этого зеркала твоя мать могла говорить с нашим отцом. Мила глубоко вздохнула: — Когда мама умирала, то передала подарок мне, а я каким-то образом оказалась в мире демонов, обычных ракшасов, там-то меня и поймали… — Ты не помнишь прошлого? — Можно сказать и так. Послушай, я помню, как этот медальон какой-то ракшас передавал Ямараджу, видимо, решил, что это осколок зеркала истины, — осенило ее. — Хм, — протянул Равана, крепко задумавшись, — зеркала и вправду похожи. Думаю, тот ракшас отнял его у тебя, возможно, даже испугался. Такие вещи полезны только как дар, в противном случае их сила действует против носителя. Оба с тоской взглянули на занимающийся рассвет. — Мне пора, — прошептал Равана торопливо и, обернувшись черным вороном, вылетел в окно. Мила долго следила за движениями его сильных крыльев, на которых холодной синевой блестело солнце. Она думала, и мысли ее были неспокойны. Окончательно вывело ее из потока размышлений чье-то прикосновение, и тут уж, Мила готова была клясться головой, что знала, чье именно: — Ноэ? — Нашла родственничков? – насмешливо осведомился он, обжигая шею горячим дыханием. Мила вздрогнула. Обернулась. Губы, изогнутые в кривой, чуть насмешливой улыбке, разные глаза, смотрящие с прежней теплотой. Закрыла глаза. Ее снова окутал этот аромат. Сделала шаг навстречу, прижалась щекой к щеке. Его руки медленно обвили тонкий стан. Ноэ поднял ее, чтобы было удобнее целовать, Мила обхватила его ногами и прильнула ближе. Словно по волшебству они оказались в ее спальне, он неловко плюхнулся на постель, усадив на себя возлюбленную. — Я, конечно, понимаю, что для такого как ты десять лет – шутка, но нельзя ли было меньше дуться? — она произнесла это тягучим томным голосом, устраиваясь поудобнее на его горячих бедрах, чувствуя обнаженной кожей силу его желания, — ты сам не единожды заявлял, как я переменчива и непостоянна, неужели не привык к перепадам моего настроения? — Твой отец жутко разозлился на меня, — голос и тон Ноэ были серьезны, Мила привычно представила разъяренного Ямараджа, недоуменно взглянула на любовника: — Ямараджу заняться нечем? — Мила, медальон принадлежит не Ямараджу, - объяснил Ноэ, будто неразумному младенцу, - мой дед перепутал… — Я поняла, — с видимым неудовольствием бросила она, отмахиваясь от объяснений, — Он решил, что это частичка зеркала истины… — Да, — протянул Ноэ, обескураженный ее равнодушием к этой теме. Он невольно припомнил девушку, которой она была десять лет назад и не обрадовался переменам, — но, как ты, видимо, уже знаешь это точная копия другого зеркала, хозяин которого ненавидит, когда кто-то действует против его воли. Твой отец взбесился, выговорил мне, что я никудышный муж, и забрал медальон, а без него ты невидима для потустороннего мира, а значит и для меня. Тогда я понял, насколько глупо выглядят наши с тобой размолвки со стороны. Мила хотела возразить, но Ноэ уронил ее на себя и поцеловал, под его натиском она сдалась, позволяя широким ладоням касаться бедер и груди, сминать и шлепать нежную плоть. Она бессильно целовала его, зарывшись пальцами в светлые пряди, и не могла больше ничего: ни говорить, ни двигаться, ни думать. Во всем теле чувствовалась странная незнакомая слабость, Мила только и делала, что легонько постанывала от захвативших ее ощущений. Ноэ провел кончиками пальцев по внутренней стороне бедра, мягко коснулся нежных складок, его пальцы необыкновенно легко заскользили по влажной плоти. Мила дернулась, выгнулась, отрывисто выдыхая тяжелый сдавленный стон в его приоткрытые губы. Ноэ усмехнулся. Секунда. И она оказалась под ним. Сквозь прикрытые веки наблюдала за тем, как опасно он нависает над ней, каким жгучим огнем горят его колдовские глаза, и чувствовала, как плавится ее обнаженная кожа под этим взглядом. Наконец, когда их губы слились в нежном невесомом поцелуе, а руки Ноэ грубо исследовали ее тело, она невольно широко развела бедра, словно приглашая его. Следом коротко вскрикнула от резкой боли, пронзившей тело и приятной тяжести самого Ноэ. Его рука скользнула к шее, пальцы надавили на белую кожу, оставляя едва заметные следы. Мила широко распахнула глаза, вспоминая ночные грезы, в которых он брал ее так, как ему заблагорассудится, заставляя принимать развратные, неудобные позы, ласкающие его взор. Сейчас происходило нечто подобное. Он установил зрительный контакт, видимо, созерцание ее в подобном положении, смена эмоций от стыда до наслаждения этим самым стыдом, доставляли ему особенное удовольствие. Ноэ отстранился, впрочем, не отнимая руки, с глухим хлюпающим звуком покинул покорное тело и тут же резко и грубо вошел в податливую плоть, ощутимо надавливая на горло любовнице, с каким-то извращенным упоением наблюдая, как на ее щеках расцветает краска смущения, а глаза закатываются от сладостных ощущений. Ноэ повторял движения бедрами медленно и тягуче, упиваясь тем, как Мила реагирует на его действия. Он запрещал ей закрывать глаза, требовательно хватая за длинные волосы и сжимая их в своих пальцах, буквально заставляя смотреть. Горячие лучи утреннего солнца освещали его смуглую кожу, и Мила сходила с ума от этого зрелища. Она рассыпалась на части с каждым грубым толчком. В какой-то момент ощущения обострились настолько, что она, умоляюще глядя в безжалостные глаза прошептала: — Пожалуйста, остановись, ох, я больше не, не могу, прошу… Ноэ замедлился, а затем и вовсе остановился, перевернул безвольное тело на живот, ставя возлюбленную в неудобную позу. Снова она испытывала те же чувства, что преследовали во сне. Он схватил ее за волосы и потянул, Мила прогнулась, позволяя ему, теперь уже наяву, рассматривать ее таким образом. Все внутри нее пульсировало от неконтролируемого желания, она не понимала, что с ней происходит и просто позволяла искушенному в любовных играх демону вести ее. Он медленно провел ладонью по ее подрагивающей спине, коснулся округлых ягодиц костяшками пальцев, а затем, словно не желая больше терять время, притянул дрожащую девушку ближе к себе, крепко взяв за бедра. Снова она чувствовала, как горячая плоть заполняет ее собой, медленно растягивая изнутри. Ощущения накрывали с головой, Мила терялась в них, голова бессильно упала на подушку, которая скрывала ее хриплые рваные стоны. Сейчас она не открывала глаза, позволяя Ноэ делать с собой все, что тому вздумается. И он делал, беспрепятственно вбиваясь в мягкое, податливое тело, так покорно принимающее его. Вдруг Мила мелко задрожала, стоны ее стали протяжнее и глуше, а длинные пальцы с силой сжали многострадальные простыни. Ноэ это зрелище довело до пика, и он, прерывисто вздохнув, перевернул ее на спину, пачкая семенем округлые бедра. Новая вспышка воспоминаний подстерегла Милу именно в этот момент. Она увидела знакомый сад, в котором когда-то занималась любовью с Ноэ впервые, и его самого. Он казался теперь подростком, а не мальчиком. Длинные волосы были собраны в хвост, одежда по-прежнему напоминала балахон, и сочетание черного и белого цветов оказалось неизменным. Он с каким-то лихорадочным блеском смотрел на девушку, в которой Мила узнала себя. Она была разгневана, порывалась уйти, но сильные руки юноши крепко держали ее. И снова у этого воспоминания не наблюдалось ни начала, ни конца, а потому, вырванное из контекста, оно могло трактоваться, как угодно. Еще мгновение и видение рассеялось. Рядом лежал вполне реальный Ноэ и подозрительно косился на нее. Мила поджала губы: — Я бы хотела знать все, — произнесла она и рассказала о том, что известно ей самой, но в ответ услышала, как и прежде оглушающую тишину. Ноэ о чем-то размышлял и посвящать в свои мысли любопытную дэви в его планы не входило. — Лучше тебе заговорить… — предупреждающе начала она, но его эти угрозы не проняли. Демон насмешливо взглянул в ее сторону, проводя сухой ладонью по обнаженному бедру, словно намекая на недавние события. Мила зарделась. Гнева в ее глазах прибавилось. Да он издевается! Она не сомневалась, что он скрывает от нее события прошлого по какой-то дурацкой причине. Звук будильника остудил ее ярость. Через два часа ей на работу. — У меня есть обыкновенные человеческие дела, — заметила она, выключая будильник, — я поехала работать, а ты отдыхай. — Обязательно воспользуюсь твоим божественным советом, — отозвался Ноэ, укутываясь в одеяло, Милу это позабавило. Вид возлюбленного такого по-человечески домашнего и родного заставил рассмеяться. Сборы не заняли бы много времени, если бы не мытье волос. Провозившись с прической добрых полчаса, она наконец вздохнула с облегчением. Густые локоны свободным водопадом ниспадали на плечи и грудь и вились, вились, подобные горным ручейкам. Макияж Мила любила больше всего, потому что с острыми стрелками и крашенными ресницами была похожа на древнюю царицу. Покинув ванную, она прошла в кабинет, не сразу обратив внимание на странные звуки, доносящиеся из кухни. Уложила в сумку лекции и пару учебников по истории литературы второй половины XX века, не понимая зачем вообще притащила их домой. Только после того, как чувствительного носа коснулся запах съестного, Мила насторожилась. — Ты что готовишь? — потрясенная, она лицезрела Ноэ в фартуке, внутренне жалея, что тот не натянул его на голое тело. — А что? Думала, мне такое не под силу? — он сверкнул зубами. Ее вдруг снова кольнуло какое-то воспоминание, будто подобное уже случалось и в другой реальности он готовил для нее еду, ибо и демоны с богами нуждаются в пище, а она смеялась. Счастливое дежавю укрыло блаженством. Мила всякий раз удивлялась способности своего разума абстрагироваться от вопросов, когда жизнь приходила в норму. В который раз за сегодня она уже наплевала на свое прошлое, не желая ни помнить, ни знать его? Вот что бывает с душой без стержня. — Сладкие блинчики, Ноэ? — уплетая очередную порцию, произнесла она. — С ума сойти… Скажи уже честно, где ты их стащил. Теперь смеялся он. Мила украдкой взглянула на часы и нахмурилась, надо выходить. Ноэ мог бы переместить в мгновение ока, но такие фокусы не придутся по вкусу окружающим, а их покой необходимо оберегать, как бы не хотелось обратного. Демоны и боги в этом мире только гости. Мила сняла домашнее платье, оставшись обнаженной под пристальным взглядом демона, уже абсолютно не стесняясь. Строгий костюм смотрелся на ней органично. — Ты удивительно вписываешься в эту действительность, — заметил он, и в голосе его прозвучали странные нотки. Мила не придала им значения сознательно. Ее ждали равнодушные человеческие детеныши, у которых на носу маячил экзамен. Уже сидя в трамвае, она услышала чей-то звонок и с огромным удивлением осознала, что звонит Марка. Сама. Ее счастливый голос по ту сторону огорошил окончательно. — Я выхожу замуж, — сказала она после короткого приветствия, — за Влада… Говорила так, словно для Милы это должно было стать невесть какой новостью. Влад намекал на свадьбу в редких переписках, а в последний раз и вовсе сообщил о событии в общем чате. Аслан тогда засыпал друга глупыми шуточками, Катя не отставала. То, что сестре казалось неожиданностью, готовилось давно, и потому сейчас Мила ответила радостно, но сдержанно. Для нее это значило одно. Придется вернуться домой. Все, словно намекает ей, что история, приключившаяся с ней столетия назад, должна быть разгадана. Но что, если она сама этого не хочет? Ей нужен покой. Как показало время, она может жить в одиночестве, без возлюбленного, без друзей и поддержки, да даже на обломке скалы, обдуваемой всеми ветрами, Мила смогла бы жить. Праздное любопытство никогда не доводило ее до добра, но что остается, если прошлое не отпускает? Только расставить все по местам, встретиться со своими страхами лицом к лицу. Ее настоящий отец, бог с мутным и загадочным прошлым, связал себя узами любви с неизвестной богиней. Подарил возлюбленной медальон, копию того зеркала, что сияло в его черной, как ночь груди и, по всей видимости, заменяло сердце. Родилась дочь. Что случилось потом не знает никто. Может, ему надоела жена и ребенок, и он бросил их, как бросал все надоевшие вещи? Может… Известно, что Мила осталась одна и попала в нижний мир демонов. Там ее встретил бдительный родственник Ноэ, который и перепутал зеркала, ведь они так похожи, оба показывают истину. Ямараджа забрал девочку себе и воспитывал, как свою дочь. Чего еще ожидать от того, кто некогда прочувствовал боль брошенного ребенка? Здесь нить повествования неизменно дробилась и рвалась. Как развивались дальнейшие события? Как она, в конце концов, влюбилась? Мила знала, что встречалась с Ноэ тайно, чувствовала это своим сердцем. Приемный отец не знал, но знал настоящий. Дальше вопросы посыпались, как из рога изобилия, и девушка предприняла тщетную попытку очистить разум от этого мусора. Ответов-то все равно не было, а реальность постоянно щелкала по носу даже за слабые потуги выяснить хоть что-то. Мысли сменялись быстро, и она не успевала поймать их направление. Ее ждало путешествие. Радоваться или огорчаться этому казалось бессмысленным. Необходимо взять с собой дневник и медальон, что сейчас обжигал ее кожу под строгой блузой. Подумать только, усмехнулась Мила, переходя с одного на другое, бабушка крутила роман с ее братом. Может, потому и держала внучку на расстоянии. Вряд ли она не заметила поразительного «фамильного» сходства. Размышления сами собой привели ее к Ноэ, перед глазами Милы вновь и вновь проносились сцены их утреннего воссоединения. Щеки предательски заалели. В аудитории было шумно. Мила провела лекцию, то и дело извиняясь, чтобы сбросить очередной звонок от Марки. Чего той понадобилось? Сообщила же уже обо всем! На перемене она перезвонила. В голосе сестры слышалось волнение, больше похожее на испуг: — Мила, пожалуйста, приезжай быстрее. С Мани случилась беда. Я не справлюсь одна…