Сон в весеннюю ночь или Исправленному верить

Вечером Антон, закончив дела, заглянул в кабинет своего начальника. Тот стоял у окна уже в своей привычной позе, заложив руки за спину. На скрип двери обернулся и кивнул: - Входите, Антон Андреич. У меня дело к вам, - с этими словами Штольман уселся за стол. Коробейников расположился напротив. - Вот вы недовольны сегодня были, что я рекрутировал в наши ряды Ульяшина. - Да я, Яков Платоныч… не то чтобы не доволен, - смешался Антон. – Просто дел у нас совсем не много. Ульяшин, конечно, толковый малый, только заскучает он тут. А скучающих у нас полно. Я уж стараюсь их занимать чем угодно, лишь бы не сидели сиднем. - И это правильно. - Штольман помолчал, потом, откашлявшись в кулак, начал. - Я не рассказывал вам всего, Антон Андреич. Присматривался. Всё же я долго отсутствовал. Да и решал, во что нужно вас посвящать, а чем и обременять не стоит. Ведь меньше знаешь, крепче спишь. Вы верно угадали: я прибыл сюда не просто так. То, что я вам сейчас скажу, является государственной тайной. Цель моя - особо важное задание по поимке государственного преступника, который, по вполне определенным данным, скрывается здесь, в Затонске. В этом важном и опасном деле помощь таких сыщиков, как вы, как Ульяшин, будет мне просто необходима. Мне нужны люди - доверенные, свои, на кого я смогу опереться в трудный момент. И даже если... если что-то случится, чтобы вы смогли завершить начатое. - То есть... Если случится - что?! Хотите сказать... Но я... смогу ли? - В этом у меня нет ни малейших сомнений. Ежели вам верно поставить задачу, то вы добиваетесь отличных успехов. Обратился я к вам за помощью не от нечего делать. - Штольман чуть сгорбился. - К сожалению, за время моего ...отсутствия я растерял всех своих помощников: агентов, филёров, что работали на меня. Иных уж нет, а те далече, как говорится. Оттого и надежды мои на вас. Но если вы не готовы или не доверяете... - Да как вы можете, Яков Платонович, - вскинулся Коробейников. - Я с вами! - Что же, тогда послужим, - кивнул Штольман. - Если есть вопросы, задавайте сразу. После не будет возможности. И еще: придется подписать некоторые бумаги: дело очень серьезное. Коробейников смотрел на него прямо и открыто, прежние досада, раздражение, подозрительность исчезли бесследно, стёрлись из его глаз. Светилось в них одно лишь горячее желание быть полезным своему учителю и нынешнему начальнику. После того, как все дела были закончены, решили отправиться в ресторацию. Хозяин, господин Голубцов, едва ли не светился от удовольствия: сам новый полицмейстер соизволит трапезничать именно у него. А не у этого выскочки французишки Орилье, что открыл своё заведение в Затонске перед рождеством, да ещё и на соседней улице. С моментом открытия угадал, лягушатник чёртов: многие жители города отправились в праздники именно к нему, выручки в те дни Голубцов не досчитался изрядно. Но постепенно дела выправились. И нынче, извольте видеть: вновь лучшие люди города отдают предпочтение именно его ресторации. Он лично встретил дорогих гостей у двери, проводил к лучшему столику. Шикнул на самых проворных официантов, чтобы обслужили по высшему разряду. С полицией и так-то надо иметь хорошие отношения, не говоря уж об их новом начальстве. В качестве презента на закуску саморучно подал маленьких раков, затейливо выложенных кругом по большой тарелке. Добыл их с великим трудом. Не сезон теперь для раков. Но ежели у Орилье подают каких-то розовых мелких рачков, чем же его заведение хуже?! После с поклоном удалился, оставив гостей, несомненно, ведущих какой-то важный разговор, в приватном уединении. Штольман же в этот момент вполголоса сообщал Коробейникову, что сия мелочь именуется скорее креветками, но никак не раками. Антон разлил водку из запотевшего графинчика по рюмкам и предложил: - Если позволите, Яков Платоныч, я хотел бы сказать несколько слов. - Что же. Прошу, - кивнул Штольман. Тот коротко глянул на собеседника, потом помолчал и начал: - Какому-то невероятному кульбиту судьбы мы обязаны тем, что вновь видим здесь вас, Яков Платонович. И как бы то ни было, должен признать, я… я рад, что вы вернулись. Работать с вами мне когда-то было в удовольствие. Вы столь многому меня научили, ежели не всему, что я умею и знаю. Надеюсь, и теперь мы вместе послужим, как я тогда выражался? – закону и общественному благоденствию. Штольман, слушавший его с серьезным выражением лица, вдруг улыбнулся, светло и обезоруживающе: - А я, помнится, ответил вам: безоблачного счастья я вам не обещаю. Они чокнулись и опрокинули по первой. После Штольман заметил: – Так ведь и нынче не обещаю. - Ничего, Яков Платоныч, сдюжим. После он хотел что-то сказать, но тут же сбился и, сделав таинственное лицо, вполголоса заметил: - Доктор Милц. Яков Платонович проследил за его взглядом и тут же поднялся, воскликнув: - Александр Францевич, извольте к нам! Доктор Милц, - а это именно он стоял на входе в обеденную залу, - прищурился, потом лицо его озарилось радостью, и он с несвойственной ему живостью пошел к ним, протягивая на ходу руку в приветственном жесте: - ЯкПлатоныч, Антон Андреич, господа, как же я вам рад. Вот совершенно не собирался сюда, но ноги вдруг сами понесли. - Прошу, присаживайтесь, - предложил Штольман. Доктор окинул стол взглядом и улыбнулся: - Что же, с удовольствием присоединюсь. Прямо, как в старые добрые времена, - и он уселся на предупредительно выдвинутый официантом стул. - Значит, за встречу, а? - подмигнул своим друзьям и повернулся к официанту, застывшему в услужливом полупоклоне. – Любезный! Принеси-ка мне, голубчик, консоме с пирожками для начала, а после стерлядку разварную. Официант поклонился ещё ниже и спросил: - Из напитков чего изволите? Милц развел руками: - Водочки, конечно. Ступай, голубчик. Коробейников вновь разлил водку по рюмкам. Доктор поднял свою и от души сказал: - Яков Платоныч, позвольте же выразить свою радость от вашего возвращения в наш городок. Пью ваше здоровье. Расправляясь с раками, доктор спросил: - А позвольте поинтересоваться: какие планы у вас? - Планы у меня самые простые, Александр Францевич: служить государю и отечеству. - Ну, в этом я нисколько и не сомневался. Вопрос мой скорее касался вашей частной жизни. Я не спрашиваю, надолго ли вы к нам нынче? Понимаю, вы человек подневольный. Но нет ли у вас намерения, к примеру, осесть здесь? У нас, конечно, не столицы, но... - То, что подневольный, это вы верно заметили, - кивнул Штольман, отрезая кусок истекающего соком ростбифа. - Но остепениться собираюсь. Коробейников в этот момент грохнул ножом об тарелку. Оба собеседника глянули на него, он извинился, а Яков Платонович, сделав еле заметную паузу, отложил нож с вилкой на край тарелки и продолжил: - Я пока не имел чести узнать о том мнение семейства Мироновых, но вам скажу: буду счастлив предложить руку и сердце Анне Викторовне. Думаю, ни для кого в этом городе, не говоря уже о вас, не являются секретом мои чувства к ...этой замечательной девушке. Так что вот, господа. Ежели получу согласие, то вы узнаете об этом первыми. - То есть вы настроены решительно? - глянул на Штольмана поверх пенсне Милц. - Именно так. Антон Андреич вновь наполнил рюмки - в душе его боролись самые противоречивые чувства. И, похоже, Яков Платонович совершенно ясно это видел, оттого и смотрел сейчас на него пристально, изучающе, но прямо и открыто. Переборов себя, Коробейников поднял свою рюмку: - Что же, господа. Conubia sunt fatalia (браки предопределены судьбой). Сие в полной мере можно отнести к вашим благородным намерениям, Яков Платонович. Как ваш коллега, как ваш..., смею надеяться, друг, я желаю вам всяческого благополучия в семейной жизни. И, надеюсь, Анна Викторовна будет счастлива. И... вы тоже, - в конце тоста голос его сорвался. Он, чокнувшись, глотнул обжигающую жидкость, поперхнулся и закашлялся - на глазах даже слезы выступили. Штольман пригубил водку и воткнул вилку в кружок соленого огурца. Доктор опустошил свою рюмку, крякнул и закусил пирожком.

***

- Аннушка, ты не рано ли на службу собралась? – озабоченно спросила за завтраком Мария Тимофеевна, наливая в чашку с кофе молока из крохотного молочника. - В самом деле, дорогая, - озабоченно нахмурился Виктор Иванович. – Не остаться ли тебе сегодня дома ещё на денёк? Ты, по-моему, бледна. - Дорогие мои родители, я чувствую себя замечательно! – заверила их Анна. - А бледность… Она легко пропадёт, как только я прогуляюсь быстрым шагом до больницы. Как врач, я могу вас в этом заверить со всею определенностью. И вообще! – она иронически подняла брови. – Такая мертвенная белизна - вполне модный цвет лица в европейском высшем свете, да и в наших столицах. Некоторые дамы даже делают себе кровопускание, чтобы получить так называемую «интересную бледность». Посему прошу: оставьте беспокойство, я выгляжу даже слишком румяной. Ну, в сравнении с этими, хм-м... модницами, конечно. Мария Тимофеевна пристально глянула на мужа и изобразила некое движение бровями. Тот чуть нахмурился. Потом со вздохом начал: - Анна, я не спрашивал тебя... Не поведаешь нам, что рассказывает Яков Платоныч? В каких краях пропадал столько лет? - За границей был, - пожала плечами Анна, отпив кофе из изящной чашечки с голубыми разводами. – Говорил, что по поручению, эм-м, министерства иностранных дел, кажется. Я плохо в этом разбираюсь. Думаю, вы сможете всё в точности у него расспросить, когда он нанесет вам визит. Родители замерли: Виктор Иванович – не донеся до рта свернутый в трубочку блин, Мария Тимофеевна - с чашкой в руке. Анна отметила, какое впечатление произвели на близких её, в сущности, простые слова, весело улыбнулась и отодвинула тарелку: - Папа, не делайте, пожалуйста, такие глаза. Я ничего особенного не имела в виду. Просто, по моему мнению, Яков Платонович вас непременно навестит для возобновления знакомства. – Её слова, похоже, ничего не исправили: немая сцена продолжалась. Анна отложила салфетку. – Так, мои дорогие: мне, пожалуй, пора! Хорошего вам дня. С этими словами она вышла из столовой, и через короткое время хлопнула входная дверь. - Виктор, а это она сейчас о чем?... - Похоже, о том, о чем мы оба думаем. - Он что же, напрямую сделал ей предложение? - Не думаю. Штольман знает порядок. Мог спросить, конечно, не будет ли она против его обращения к нам. Но чтобы без сватовства… - Ты что же, ответишь ему согласием? - У нас есть выбор, Маша? Ты же видишь: она ведь всё еще влюблена в него. В последние дни просто летает, как на крыльях. Весела, счастлива. Ничего не кончилось, не миновало за эти годы. А счастье дочери для меня - наиважнейшая вещь. - Что же, Виктор… Еще два дня назад я была против их союза. И я говорила с Анной об этом. Мне даже показалось, что она задумалась над моими словами. – Мария Тимофеевна нервно сжала салфетку. – Возможно, это и не такая плохая партия… Должность у него хорошая. Сам, кажется, тоже любит её. Да нет, точно – любит. Я зашла вчера в малую гостиную, где Анна его чаем угощала. Так он на неё смотрел весьма… красноречиво. - Любит, это совершенно точно, согласен с тобой. - Конечно, Клюев был бы предпочтительней, на мой взгляд. Штольман уж больно непредсказуем… - А Клюев предсказуем? Мы его знаем без году неделя! Приезжий. Откуда явился, где жил, как. По мне, Штольмана мы хоть знаем намного дольше. Ничем за те годы, что он служил здесь, себя не запятнал. Только снискал уважение горожан. А сколько раз нашу Аннушку выручал из передряг. Да и нет у нас иного выхода..., - эти слова он проговорил себе под нос, потом выпрямился и заявил. - Так что, Маша, имей в виду: я буду не против. А ты… - Я?... А, я… Ну, а что - я? Я, пожалуй, отправлюсь к модистке. Пора заняться Аннушкиным гардеробом. А то у неё платья какие-то всё мрачные. Для сестры милосердия вполне хорошо, но не для девушки на выданье. – Она отложила салфетку и поднялась, задумчиво поправив прическу. - Да, да, это сейчас очень важно. Жаль Красную горку пропустили. Ну, значит, осенью сыграем свадьбу. - Ох, и быстра ты, Маша! – со вздохом отставил чашку Виктор Иванович. - Ладно, занимайся, дорогая, я у себя. Дело Аристархова не терпит отлагательств.