Сон в весеннюю ночь или Исправленному верить

Анна упросила доктора Милца позволить Ивану остаться подле Насти: уж слишком тот был раздавлен всем произошедшим. Сперва он собирался бежать разыскивать мать, но Анна справедливо заметила, что полиция уже занимается розысками. И если случилось несчастье (словечко «если» Анна умышленно употребила, не в силах лишать Глебова крошечной надежды, что всё обойдётся), если в самом деле его матери больше нет, ему нужно быть рядом с женой, поддержать её. Да и для него будет лучше думать о жене и о будущем малыше, а не погружаться в депрессию. А первая ночь с горем наедине может стать страшным испытанием. Уж это она знала по себе. Иван согласился остаться, даже был этим обрадован. Сестра милосердия помогла ему устроиться у постели Насти, которая, к счастью, не проснулась от этой возни: сон для неё сейчас был наилучшим лекарством. Оставив Ивана в больнице Анна, наконец, уже поздним вечером вышла из дверей. День нынче выдался таким сумбурным и богатым на переживания, что она чувствовала себя невероятно уставшей. Мелькнула мысль доехать до полицейского участка и узнать, что там с расследованием, нашли ли тело Антонины, но сил на это уже не оставалось. Пожалуй, вся эта история может подождать и до утра. А Якову она только мешать будет. Мысли вернулись к нему: что за человек! Лишь замаячило расследование, всё: загорелся азартом, позабыл о голоде и усталости. Да и о ней… ну, не то что позабыл, но немного отодвинул в сторону, на потом. Она вздохнула: такой вот он, её сыщик. Когда-то она ему сказала: я понимаю, что ваша служба для вас самое главное в жизни. И я счастлива тем, что вы хотя бы это со мной делите. Ничего не изменилось за эти годы. Ну… почти. Недалеко от ворот маячила одинокая коляска. Анна кивнула санитару, который проводил её до коляски и попросила извозчика отвезти её на Царицынскую. Тот воровато глянул на неё из-под надвинутого картуза, молча кивнул и, подождав, пока она усядется, чмокнул своей лошадёнке. Та чуть всхрапнула, взбодрилась и тронулась вдоль улицы. Анна прикрыла глаза и, прислонясь головой к стенке повозки, задремала. Она бежала по неприметной тропинке вдоль деревьев. Солнце пробивалось сквозь листву, и тропинка была вся в кружевах солнечных бликов. Кругом стояла необычная тишина: ни пения птиц, ни шорохов упавших шишек, ни шуршания насекомых – ничего. Но лес не пугал её. Она прекрасно знала, куда она бежит, и спешила, и торопилась, боясь не успеть. Меж деревьями мелькнул просвет, и она вырвалась на залитую солнцем небольшую полянку. Здесь было пусто, и Анна в растерянности замерла: неужели опоздала. Краем глаза она заметила какое-то движение слева и резко развернулась в ту сторону. Он подходил к ней, облаченный в белую рубашку с распахнутым воротником без привычного сюртука, без галстука, такой красивый, такой родной. Она вновь, как и всегда, позабыла, как дышать, и лишь смотрела в его светлые глаза, которые лучились мягким блеском. Сердце колотилось так, что она не могла стоять на месте и тоже бросилась к нему навстречу, а он успел подхватить её в объятия и осторожно опустил на невесть откуда здесь взявшийся большой пушистый плед. Она уютно устроилась у него на коленях, а он перебирал её волосы, которые беспорядочным облаком лежали вокруг её головы. Она улыбнулась, вспомнив, что волосы ее всегда так на него действовали: он спешил не целовать её, а первым делом извлечь все шпильки, чтобы кудри её по плечам рассыпались. И тут же погрузить в них пальцы, играть кудряшками, перебирать их. Так забавно было видеть, каким размягченным становится в этот момент её, обычно застёгнутый на все пуговицы, сыщик. Но стоило выбиться из прически своевольному локону, и он никогда не мог удержаться, чтобы не поправить его, легко касаясь, и даже пальцы подрагивали, она это прекрасно видела. Он перевел взгляд на её губы и, немедля став серьезным, потянулся к ним с поцелуем. Она не собиралась противиться ему, притянув к себе его голову, зарываясь пальцами в кудряшки на затылке и погружаясь в восхитительную негу и блаженство. В это мгновение в лесу послышался резкий звук, словно ударили со всего размаху в пустое металлическое ведро. Анна резко села, в испуге озираясь. Штольман вскочил на ноги, помог подняться ей и загородил её от того места в чаще леса, откуда послышался звук. Она прижалась к нему, вцепившись в его плечи. Но вокруг стояла невероятная тишина. Ни звука более не доносилось из глубины леса, который выглядел сейчас таким зловещим и опасным. Напрягшиеся плечи Якова расслабились, но вдруг за их спинами послышался голос: «Тебе не удастся на этот раз. Она моя. Настало время реванша». Она откуда-то знала этот голос, но вот откуда… Они оба резко обернулись, но полянка позади них была совершенно пуста. Внезапно мир вокруг потемнел, лес зашумел сурово и тревожно. Анна перевела взгляд на своего возлюбленного и вскрикнула от неожиданности. Штольман исчез. Вместо него перед ней стоял человек в маске, полностью закрывающей его лицо. Он протянул ей руку, она отшатнулась. Но незнакомец шагнул к ней и, обняв за талию, крутанул в танцевальном па, потом склонился к её уху и зловещим шепотом проговорил: «Забудь о нём. Отныне и навсегда!» Резко вздрогнув, она пробудилась. Коляска стояла на месте, никуда не двигаясь, кОзлы были пусты. Анна потерла лоб дрожащими пальцами, приходя в себя, потом выглянула наружу и замерла: из темноты противоположного угла коляски послышался тот самый голос, что она слышала вот только что во сне: - Не тревожьтесь, Анна Викторовна. Со мной вам не о чем тревожиться. - Вы… Это же вы были тогда в лесу! - озаренная догадкой, выпалила Анна. – Но… Что вам от меня нужно? – дрогнувшим голосом спросила она. - Вы меня еще узнаете. Теперь не время. – Невидимый собеседник помолчал, потом вновь заговорил с повелительными нотками. – Оставьте дело Глебовых. - Нет, - воскликнула Анна. – Нет, нет! Ни за что! - Оставьте, - раздельно произнес голос. – Это не ваша игра. Это только наше дело: моё и Штольмана! - Что? - голос Анны завибрировал от едва сдерживаемого бешенства. – Да вы… Да как вы… Не смейте ему угрожать! Оставьте его в покое! - Я оставлю его тогда, когда мы закончим игру. А вам советую не лезть в мужской поединок. Или вы хотите, чтобы я вновь применил гипноз? – в голосе собеседника послышалась насмешка. - Зачем вы это делаете? – с безнадежностью пробормотала Анна. – Зачем вы запретили мне быть со Штольманом? - Всё просто, Анна Викторовна, - безмятежно усмехнулся голос. – Вы – приз. Вы достанетесь победителю, и это будет не Штольман. Не в этот раз! В груди неожиданно опять поднялась злость на этого проклятого сумасшедшего вершителя судеб: - Да что вы о себе возомнили! Кто вы такой?! Голос рассмеялся странным каркающим смехом: - Вы побуждаете меня сказать словами поэта: Я – только часть великой силы, которая всегда желая зла, одно добро произвела. (Гёте "Фауст" в переводе Э.Губера 1838 г.) - Не слишком ли самонадеянно? - У нас будет ещё время для высокомудрых бесед. Теперь же… Кажется, слишком поздно. И я, с вашего позволения откланяюсь. И помните, о чем я попросил вас. Пока попросил, - голос вновь упал до зловещего шепота. - Но где я? Куда вы меня завезли? Послышался смех, потом всё стихло. Анна посидела немного, потом протянула руку, но пальцы ощутили лишь пустоту. Она выскользнула из коляски и огляделась. Справа в темноте белела ограда кладбища. Она подобрала юбки и, осторожно нащупывая ногой ровную дорогу, побрела к этой знакомой стене. Предстояло пройти вдоль ограды и отыскать калитку, через которую ей было до дома рукой подать. Постепенно глаза привыкли к темноте, и Анна уже быстрее пошла по дорожке, вьющейся между могилами и памятниками. «Проклятый сумасшедший! - говорила она про себя. – Надо же – приз! Ну, уж нет! Меня тебе просто так не заполучить. А Штольмана я тебе не отдам, можешь и не мечтать». Она быстро шагала по тропинке, строя в голове всевозможные самые невероятные планы, как избавиться от этого негодяя, который смеет диктовать, как ей жить, что делать, который вторгся в её только начавшую налаживаться жизнь, когда единственный любимый человек, наконец-то, рядом, когда она только начинает жить, когда любовь её расцвела, когда будущее обещает быть …не скучным, как минимум. И ей сейчас просто так, без борьбы отдать свою жизнь, свою судьбу, предать Штольмана? Она резко остановилась. Ей вдруг припомнились слова: «Победителем будет не Штольман. Не в этот раз». Что же получается? Яков и этот человек знакомы? Встречались? Но ничто не позволяло предположить, что Яков знает этого человека. За этими размышлениями она не заметила, как дошла до выхода с кладбища. Сквозь густые деревья светились окна их особняка. Анна облегченно выдохнула и устремилась к крыльцу. Но чем ближе она подходила, тем сильнее её охватывала тревога. Особняк сиял окнами, в которых мелькали люди, у крыльца стояли коляска Мироновых и полицейский экипаж. На крыльце топтались трое полицейских в шинелях, о чем-то переговариваясь. Анна почти побежала к дому. При виде неё один из городовых – Ульяшин с облегчением взмахнул руками: - Анна Викторовна! Слава богу! - Да что случилось, Сергей Федорович? – тревожно взглядывала она на лица окруживших её полицейских. – Что-то с Яковом Платонычем? - Обыскались вас! Все тут с ума сходят от вашей пропажи. Матушка ваша особенно, - понизив голос до шепота, поведал ей Ульяшин. – Так что бегите скорее в дом. Ждут вас там… Ой ждут! Как бы не… Она, не дослушав Ульяшина, рванулась к дверям и влетела на середину прихожей, которая полна была людей в этот поздний час.