Сон в весеннюю ночь или Исправленному верить

В управлении как-то совсем не было времени, чтобы обсудить вчерашнее. Пока допросили ученика ювелира, пока выслушали доклады городовых, что опрашивали всех жителей в округе, время перевалило к трём пополудни. Антон занимался следственными действиями, а в голове, где-то на самом краешке, всё держал эту ночную историю. Штольман тоже поглядывал на него, видно было: не терпелось обсудить всё странное и неожиданное, чему свидетелями они стали нынешней ночью. Но вот в разгар докладов от городовых в дверь следственной части, где они и заседали, сунулся Ульяшин с видом загадочным и таинственным, посигналил глазами Якову Платоновичу от дверей. Тот, будто этого и ждал, поднялся живо и ушел к себе с Сергеем Федоровичем секретничать. Поскольку Ульяшин убийством ювелира не занимался, Антон сделал логичный вывод, что гоняет тот с утра пораньше именно по поручению Якова Платоновича, связанному с госпожой Нежинской. Немного досадно было: как же так, он ведь впрямую в это дело влез, столько всего обнаружил, а Яков Платонович опять его несколько оттеснил. Но тут же одернул себя: не было времени про то дело поговорить. Сейчас Ульяшин всё доложит, чего он там нарыл, Штольман уже и посвятит его, Антона, в полную картину. Только выпроводил городовых, как к нему - лёгок на помине – заглянул Яков Платонович и пригласил к себе. - Значит так, Антон Андреевич, - Штольман уселся за стол и сцепил руки в замок. – Касаемо вчерашней истории. После вашего ухода я отдежурил там почти всю ночь: никаких движений в особняке Клюева не было. Утром дал поручение Ульяшину съездить к Андрею Петровичу, получить ответы на самые разные вопросы: выяснить фамилию доктора, осмотреться как бы невзначай, негласно выспросить, нет ли кого посторонних в доме. Ульяшин прихватил урядника Рябко и отправился туда. Господин Клюев их долго не принимал, на то и расчет был. Поговорил Сергей Федорович с прислугой, не слишком свой интерес обнаруживая, не гостит ли кто у хозяина. Выяснил, что, с их слов, никого посторонних в доме нет. Рябко в свою очередь побродил по первому этажу, но никаких запертых дверей не нашел. Единственное, что насторожило моих полицейских, - поднял палец Штольман, - в последние пару недель их хозяин стал больше есть. Так и сказала кухарка с гордостью: мол, в меланхолии были раньше барин, едва притрагивались к еде, а в последнее время что ни сготовит, за троих едят. - Так это ведь явно указывает на наличие посторонних в доме, которых никто не видел! - оживился Коробейников, потом нахмурился. - А что с доктором столичным? Не узнали фамилию? - С доктором всё странно, - задумчиво протянул Штольман. – Счетов от него Клюев не нашел, сказал, что, возможно, просто не захватил их сюда. Может быть, лежат в бумагах в квартире в Санкт-Петербурге. Обещал послать туда телеграмму тамошнему управляющему, чтобы тот посмотрел да выяснил имя этого таинственного доктора. Он поднялся и прошелся по кабинету, потирая руки, что выдавало крайнюю степень сосредоточенности. - Теперь что касается вашей находки. Я со всей определенностью могу заявить, что признал эту вещицу. И принадлежит она, как бы вам это ни показалось странным…, - он остановился перед Коробейниковым, - Нине Аркадьевне Нежинской. Да, я помню, что сказал вам, будто она скончалась в тюрьме. Но, - развел он руками, - как теперь выясняется, я был введен в заблуждение. И надо понять, кем и, главное, с какой целью. - Мне это не кажется странным, Яков Платонович, – заметил Коробейников и со всей серьезностью продолжал. – Буквально сегодня я вспомнил наше давнее дело с инженером Буссе. Тогда во время обыска я обнаружил на полу в номере господина инженера… - …мундштук Нежинской, - быстро подхватил Штольман. – Значит, вы тоже поняли, кто была та персона, что проникла в дом Клюева. Отлично, Антон Андреевич. - Более того, я также вспомнил, как была убита горничная. - Ей свернули шею, - кивнул тот. – Мы с вами мыслим в одном направлении. Следовательно, если спроецировать то давнее дело на дело Синявского, то… - … то они идентичны. Только там хотели, как мне помнится, украсть портфель, сперва неудачно, правда. Здесь же злоумышленникам всё удалось: деньги и ценности оказались похищены. Значит, напрашивается следующий вывод: вторая персона вполне может оказаться тем самым французом, что был тогда с Ниной Аркадьевной, - Жаном Лассалем. Но может ли такое быть? Столько лет прошло… И ведь тогда он был замешан в шпионской истории, а нынче что же, банальное ограбление? - Полагаю, грабит господин Лассаль в собственных интересах, - бросил в ответ Штольман, - как когда-то своего покровителя князя Разумовского. Но явление госпожи Нежинской наводит на мысли о более серьёзной цели их приезда сюда. - Он в задумчивости потер подбородок. - Полагаю, Нежинской удалось выйти из тюрьмы, притворившись умершей. Как мне сообщили, она повесилась в камере. Отличить мертвую от живой не составляет труда, если только прозекторам не было приказано закрыть глаза на то, что труп несколько… эмм, энергичнее своих соседей в морге. Значит, вышла Нина на свободу, чтобы вновь сыграть для кого-то определенную роль. Теперь надо понять, какую. - Может, она приехала ради вас? – спросил Коробейников и осёкся. – Извините. Просто это первое, что приходит на ум. - А мне приходит на ум совсем иное…, - качнул головой Штольман. И Коробейников кивнул: - Анна Викторовна. Думаете, стоит ей всё рассказать? - Её вовлекать я вам запрещаю! - резко оборвал тот и с досадой поморщился. – Простите, Антон Андреевич. Мало спал нынче, вот, срываюсь. Я ей сам расскажу, как придет время. Вы же её знаете, - на этих словах глаза его просветлели, на губах мелькнуло некое подобие улыбки. Коробейников кивнул в ответ: - Совершенно с вами согласен. Анна Викторовна немедленно ввяжется в расследование и уж тогда удержать её от опасности будет крайне сложно. Кроме того, - он подавил вздох сожаления. – Досталось ей в эти последние недели, что и говорить. - Очень хорошо, что мы с вами понимаем друг друга, - Штольман с чувством протянул руку и пожал протянутую ответно Коробейниковым. – Приезд Нины Аркадьевны, по моему мнению, связан с миссией... так сказать, чистильщиков. Цель, о которой я расскажу позже, плюс документы, оставшиеся от старого шпионского дела, связанные с разработками того англичанина - Брауна. И как итог: фигуры должны быть снесены с доски, а на все события тех лет и последних месяцев наложить печать молчания. Теперь о той самой цели, что я упомянул. В общем, вот что я надумал, пока стоял там, в дозоре. Он занял свое место за столом и вытащил из сейфа папку, но не спешил раскрывать её. Вместо этого пристально вгляделся прямо в глаза собеседнику. - Прежде чем я расскажу о своих умопостроениях, должен вас предупредить вот о чем, - начал Штольман, после чуть помедлил и выговорил со всей возможной серьёзностью. – Вы, Антон Андреевич, должны отдать себе отчет, что, продолжив заниматься этим делом, можете заплатить слишком высокую цену. При самом неблагоприятном исходе ценой вашего решения может стать свобода, или даже …жизнь. Та информация, что я вам сейчас открою, касается весьма высокопоставленных персон. Немало тех, кто едва коснувшись таких сфер, просто исчезали, как мотыльки в огне. Я не могу допустить, чтобы вы вслепую занимались дальше делом Крутина. Вы мне дороги, как друг, а я... На последних словах голос Якова Платоновича предательски хрипнул. Он дернул головой, словно бы ему жал воротничок, и тут же принял суровый вид, пытаясь, видимо, скрыть так некстати прорвавшиеся наружу чувства. Плохо у вас это выходит, Яков Платонович, как никак, с сыщиком разговариваете, который стольких персон допрашивал, что научился читать в человеческих натурах. - Яков Платонович, - пристально глядя на него, отвечал Коробейников, - ваши предупреждения ни к чему. Вы что же, совсем меня не узнали за всё это время? Я ведь следователь, вы сами меня когда-то обучили всему, что я знаю и умею. Я способен наблюдать и делать выводы. И мне отлично видно, что вы сам не свой последнее время. Вы ведь тоже… рискуете жизнью. И уж если у нас такой разговор откровенный пошел, то и с …Анной Викторовной не вышло тогда, ну со сватовством? Скулы Штольмана заледенели, он неопределенно пожал плечами. - Поэтому давайте не будем терять времени даром. Так понимаю, его совсем не остается? Штольман, продолжая пристально глядеть на Антона Андреевича, произнес: - Одно могу вам обещать: я со своей стороны буду защищать вас и Ульяшина до последней возможности. - Как пытались сделать это тогда, четыре года назад, когда бежали из-под стражи? - заметил Коробейников. - Тоже ведь защитить меня пытались. Вам тогда это удалось. За Увакова не скажу, но Трегубов, во всяком случае, поверил. - Верно, - кивнул Штольман. При воспоминании о том давнем случае черты лица его смягчились. Он откашлялся и продолжил. - Как я и говорил ранее, в моих заметках и докладах наверх о вас не упоминается, имена зашифрованы, про ваше участие никто не знает. После решительно придвинул к себе папку и достал из неё лист с начертанными на нем фамилиями, соединенными меж собой стрелками. - Ну что же, в таком случае к делу. На умозаключения меня натолкнуло появление новых персон: Нежинской и Лассаля. Я, наконец, понял, где мне искать след Крутина, будем так называть этого человека, поскольку я, честно говоря, не знаю, каково его имя теперь. Смотрите, - он взял со стола нож для разрезания бумаг и, действуя им как указкой, стал водить по листу. - Некая персона вхожа во дворец, приближена настолько, насколько может быть приближен кто-то очень близкий к царской фамилии, допустим, некий родственник. По словам Анны Викторовны, этот самый Крутин мечтает отомстить именно мне. Значит, где-то я перешел ему дорожку. Что мог сделать этому человеку полицейский, как думаете? - Расследовать некое дело и зайти дальше положенного. - Верно. Теперь цепочка рассуждений протянулась в прошлое, на пять лет тому назад. Меня удалили из Петербурга в ссылку. И не та злосчастная дуэль с князем была тому виной, как я теперь понимаю. Именно то моё последнее расследование, о котором под воздействием скандала с дуэлью все как-то начисто забыли. Я и сам вначале не увязал все эти события, но теперь же они укладываются во вполне стройную схему. А кое-кто понял всё ещё тогда. Именно ему я обязан тем, что отправился не на каторгу, а всего лишь был понижен в чине и переведен в небольшой уездный город. Именно он поспособствовал тому, чтобы я уехал не куда-нибудь ещё, а именно в Затонск, где затевалось страшное с изобретением Брауна. Именно он, спустя пару месяцев после моего переезда сюда, прислал мне депешу с просьбой послужить отечеству в провинции, куда меня забросила судьба. У этой судьбы есть имя: Владимир Николаевич Варфоломеев. Коробейников кивнул, и Штольман продолжал, хмурясь всё больше: - Так вот, тогда я расследовал одно дело, касавшееся некоего преступления во дворце. Были похищены драгоценные камни из оклада домашней иконы одной из великих княжон. Расследование зашло в тупик: никто не решался впрямую обвинить членов царской семьи. Я служил тогда по ведомству Ивана Дмитриевича Путилина. Кроме того, как чиновник по особым поручениям, исполнял приказы службы охраны, коей руководил господин Варфоломеев. Знакомство наше с ним завязалось при нескольких раскрытых делах конфиденциального характера, о которых я умолчу. Не о них сейчас речь. - Штольман прищурился, вспоминая. - Полковник обратился через Путилина с просьбой привлечь меня к расследованию пропажи драгоценностей. Вцепился я в это дело со всем азартом удачливого сыщика. Довольно быстро собрал сведения, подключив свои связи, агентов, филёров, и в скором времени определил круг подозреваемых, не взирая на лица. История складывалась довольно неприглядная. Один из, ...так назовём, членов царской фамилии явно попадал в поле зрения, слишком многое указывало на него. Естественно, его допрашивали сами домашние. Только он вины своей категорически не признавал, даже на Библии поклялся, что непричастен к похищению, но готов взять вину своего адъютанта, который и был задержан при попытке продать эти драгоценности. Полковник, выслушав тогда мой доклад, долго молчал, после спросил, понимаю ли я всю ответственность и последствия, что повлекут за собой такие подозрения? Тогда я выложил ещё один аргумент: по моим сведениям деньги, вырученные за эти камни, должны были пойти на содержание тогдашней дамы сердца подозреваемого, некоей певицы, впрочем, об этом потом. В общем, всё сходилось, и Варфоломеев нехотя согласился с моими доводами. Только мне было строжайше запрещено упоминать об этом деле, где бы то ни было, иначе за мою жизнь он не дал бы и ломаного гроша. Штольман замолчал, отвернувшись к окну. И молчал довольно долго, по-видимому, вновь переживая ту несправедливость. Коробейников поёрзал на стуле и осторожно вернул начальника в настоящее время. - Что же сталось с этим, ...подозреваемым, после? - У меня есть лишь отрывочные сведения, которые я собрал при расследовании. Этот молодой человек в шестнадцатилетнем возрасте перенес менингит - воспаление мозговых оболочек. Видимо, тогда и получил необратимые последствия в головном мозге. В эту версию укладываются и некоторые факты, как, к примеру, вспышки гнева и сопровождающая их жестокость. Этому человеку нравилось мучить людей. Чем дальше, тем изощреннее. Об этом мне тоже докладывали мои агенты. Случавшиеся преступления просто не находили огласки, заметались под ковер, никогда не выходили за стены дворца. Здесь же нашла коса на камень. Молодой человек стал препятствием перед притязаниями на титул сына той самой - одной из великих княжон, у которой и были похищены камни. Также любые упоминания об этом господине совершенно исчезли из публичности. Он был передан под опеку …одного именитого психиатра, престиж которого взлетел изрядно, хотя огласки никакой не было, но вы же понимаете слухи, слухи… - И он что же, винит вас в своих несчастьях? - Ну, не себя же? – криво усмехнулся Штольман. – Во всяком случае, ни одно из расследованных мною дел в Петербурге не задевало интересы столь обширного круга сильных мира сего. Потом возник князь Разумовский, который внезапно проявил интерес к тогдашней моей… пассии. - Нежинской, - кивнул Антон. - Была некрасивая сцена. Публичная, грязная. Нина потом клялась, что не могла отвергнуть притязания высокопоставленной особы. Но… изменить уже нельзя было ничего. Состоялась дуэль, я, естественно, не мог выстрелить в князя, иначе каторги было бы не избежать. Стрелял в воздух. Разумовский же с удовольствием влепил мне пулю в плечо. Благо, в левое. Потом вы знаете: мой переезд сюда. Вот, Антон Андреевич, я рассказал вам всё. Сможете найти изъян в этой версии? - То есть вы думаете, что этот человек... он вам мстит? Я правильно понял? - Во всяком случае, я виновен, пусть и косвенно, в его отлучении от двора, а также в утрате всяческих надежд на трон. Я много думал о возможных моих противниках. Этот... он самый вероятный. За прошедшие годы его болезнь, скорее всего, развилась, обостренный ум соорудил замысел, в котором и я, и моя любимая женщина - мы оба должны погибнуть, но не сразу. Он пока играет, как и сказал тогда Анне Викторовне во время их беседы, если помните, однажды вечером. Также имею основания полагать, что за время так скажем медицинского наблюдения у него проявились и развились не без помощи доктора, конечно, весьма сильные гипнотические способности. Он помолчал, потом с усилием заметил: - Вот вы сказали о несостоявшемся моем сватовстве... Дело в том, что этот человек ...подверг Анну гипнозу, каким-то образом запретив ей выходить замуж. Не спрашивайте, как, - махнул он рукой. - Но она, когда я просил её руки, отказала мне да ещё и чувств лишилась. Коробейников ошарашенно слушал Штольмана, машинально потянулся пригладить усы и отдернул руку. Тот же продолжал: - Теперь ещё о фактах, косвенно подтверждающих такую версию: певица и доктор. Вы понимаете? - Певица - это Габриэла Мирани, - кое-как проговорил Коробейников, - а доктор - тот самый, - которого никак не может вспомнить наш господин Клюев? - Всё верно, Антон Андреевич, - кивнул Яков Платонович. – И еще одно. Он поднялся и прошел к окну, заложив руки за спину: - По всему я должен поставить в известность полковника о своих выводах. Уверен, он и так знает обо всем, только меня предупредить не спешит, в прошлый раз сообщив данные лишь о заговоре при дворе. Вывод напрашивается сам собой. Столкновение моё с Крутиным неизбежно. Из схватки живым выйдет только один. Если это буду я… Он осёкся, потом повернулся к Коробейникову: лицо его выглядело словно бы высеченным из гранита: - Убийство члена царской фамилии, пусть даже в опале, лишенного высочайшей милости, будет стоить мне жизни. Никто не оставит такого человека в живых. Пусть даже он и выполнял приказ. Те же, кто отдал такой приказ, первыми будут стремиться к удалению такой фигуры с шахматной доски. Коробейников поднялся на ноги и застыл, ошеломленный этими словами. Лицо Штольмана исказила гримаса, очень отдаленно напоминавшая усмешку: - Вот, Антон Андреевич, таков весь расклад. Возможно, лучшим исходом было бы мне никогда не выходить из тюрьмы. Но теперь уж ничего не поделаешь. Я вынужден буду пойти до конца. А теперь и вы со мной. Не жалеете? - Вот что я скажу вам, Яков Платонович, - голос Коробейникова чуть дрогнул, но постепенно окреп и возвысился. - «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих». Вы и Анна Викторовна – самые близкие мне люди на этом свете. Я рад, что смогу быть вам полезен в этой схватке. Мы - справимся.