Fools

      Чимин не может перестать думать о том, что они натворили и насколько горько на языке от осознания размеров ошибки, пока рассматривает сменяющиеся одну за другой картинки, вообще не понимая (даже не пытаясь) ни суть сюжета, ни… что теперь делать? Голую спину до глубокой ночи холодит стена, а загоревшееся чуть ранее сердце — очередная порция молчания свернувшегося у ног Чона; и именно в тот момент парню кажется, что это и есть та самая критическая точка. Всё именно хуже некуда.       Засыпают они в разных комнатах, каждый в своей кровати, и Пак не знает, ворочается ли Чонгук так же долго, пытаясь справиться с противным гудением роя мыслей, или ему плевать, но, скорее всего, проблем со сном этой ночью у того не наблюдается, потому что когда утром танцор привычно заглядывает в чужую комнату — там уже пусто и даже кровать заправлена. Тем самым одеялом с пятном от спермы. Чонгук будто знал, что хён заглянет. Знал и специально собирался сделать ещё больнее вот этим красноречивым напоминанием.       Последний кастинг уже провален, Чонгук сбежал с самого утра непонятно куда, а под конец дня его ждёт очередная адская смена в баре, и всё это… Боже, когда это закончится? Хватит уже чёрных полос, у Чимина они с самого завершения учёбы никак не заканчиваются. Может, пора бы сжалиться над обычным парнем из Пусана и сменить гнев на милость хоть ненадолго? Хотя бы в одном аспекте жизни, блять. Пак Чимин нуждается в положительных переменах больше, чем каждый его знакомый, и да, он знает, что никто не пытается упрятать его за решётку за то, чего он и в помине не совершал, безопасности или здоровью ничего не грозит, у него есть работа, крыша над головой, и лучший друг живёт через стенку, но повседневность с каждым прожитым часом всё невыносимей. Хорошие перемены всё равно нужны, даже если кто-то назовёт каждую из проблем надуманной, а его — раздувающим из мухи слона эгоистом. Он иногда готов принять это звание. Редко, но всё же.       К тому времени, когда Чимин выползает на работу, Чонгук домой всё ещё не возвращается. Куда бы он не пошёл, это наверняка к лучшему, хватит уже сидеть в четырёх стенах и насиловать себя «Формой Голоса». Пускай это аниме и крутое, и именно Чимин был тем, кто, захлёбываясь от восторга, заставил друга сесть и посмотреть его, некоторые события там явно не то, что поможет справиться с вдруг перевернувшейся с ног на голову жизнью. Вряд ли Чонгук так запойно пересматривает его снова и снова только для того, чтобы уловить то позитивное, что там есть, он с куда большим упоением всматривается в начальные сцены, а не финальные, но Чимин старается не придавать значения своему глупому и как всегда гипертрофированному волнению и подобным мыслям.       Всё же не выдерживая до конца смены, Пак спрашивает, куда друг отправился, пишет сразу несколько сообщений со своими стандартными вопросами: поел ли тот, хорошо ли себя чувствует, и в конце, надеясь не показаться странным после всего, добавляет: не хочет ли он поужинать ночью с хёном. Отвечает Чонгук, к удивлению быстро, и только на последнее, что, мол, да, с удовольствием, они ведь так давно не устраивали ночных набегов на холодильник. Ощущение машины времени снова возвращается, потому что ему будто старый Чонгук смс строчит. Сколько бы он себя не одёргивал не делить время на «до» и «после», никак не получается, и из-за вчерашнего таких переломных моментов у Пака появилось два. Он настолько накрутил себя, что уже успел представить, как всё рухнет теперь вместе с фундаментом, сотрётся к чертям. Ему что, показалось? На самом деле Чонгук не потух после их вчерашнего секса? Каким бы не был ответ для Чимина, он всё равно останется ударом под дых, потому что в первом случае, если для Гука это действительно было ошибкой и тем, о чём он пожалел сразу же, то радости от такого не испытает ни один адекватный человек, а если отнёсся к этому, как к обыденности… На последнее обижаться не стоит, Чон не посвящён во всю правду о «я тебя люблю», так что… Да нихрена это не нормально и уж точно не обыденно! Это должно оставить свой след не только на Паке, но, видимо, младший вообще не придаёт особого значения тому, что теперь Чимин знает, каков его член на вкус, он ведёт себя как мудила по отношению к хёну этим своим поведением «ничего не случилось», ещё и в кои-то веки отвечая действительно с энтузиазмом.       От удивления из-за Гуковых слов Чимин пялится на телефон добрую минуту, ожидая ещё каких-то сообщений, чего-то вроде «повёлся, дурак-хён», но ничего подобного не приходит. Чонгук действительно согласился. Это хороший знак, но загруженного не самыми радужными мыслями Чимина всё равно такая резкая перемена пугает. Может, Чонгук собирается сказать, что друзьями они быть больше не могут и просто старается не заставлять волноваться раньше времени? Если сегодня он решит закончить всё происходящее между ними дерьмо, Чимин вряд ли удивится, но это совершенно не значит, что он не начнёт задыхаться как выброшенная на берег рыба в момент, когда это произойдёт.       Он ожидает подвоха, когда, еле волоча ноги, тащится домой, но как только входная дверь за ним закрывается и он видит, что у раковины действительно стоит Чонгук, а после оборачивается на звук, накрывая крышкой кипящую кастрюлю, умирать от усталости больше не хочется. Это тот особенный вид адреналина, от которого волосы на макушке принимают стойку «смирно», а внутри неприятно щекочет плохое предчувствие. В этот раз не хочется спрашивать о «возвращении» или о чём-то подобном, Пак, по правде, вообще говорить отчего-то боится, но Гук заводит разговор первым. Рассказывает, что у них в меню сегодня самое домашнее из всех домашних кимчи чиге и корндоги, купленные совершенно импульсивно. Никакого пива, никакого соджу не наблюдается ни на заставленном столе, ни на столешнице с работающей рисоваркой.       Всё хорошо?       Спросить старший как всегда не решается, страх чуть притупляется, потому что… он ужасен. Чонгук всего лишь поесть приготовил, а в нём снова загорается целая тонна любви, усиливаясь, пока они почти как раньше едят прямо из кастрюли, закусывая идеально острое рагу то корндогом, то свежим рисом, не пытаясь разбавить звуки ужина разговорами. Кажется, Чимин снова придумал то, чего не будет, Чонгук не собирается объявлять про переезд и показушно удалять его номер из списка контактов, он действительно хотел просто спокойно, без лишней и так горячо любимой кое-кем драмы поесть.       Не придаёт значения тому, что Пак до вчерашнего дня звал мечтой? Плевать, они в другой раз дойдут до этого уже после взаимных признаний, а сейчас просто… перешагнут. Если Чимин себя в этом не убедит, ему будет больно, а он даже слов подобрать не сможет для того, чтобы описать, насколько один человек может заебаться чувствовать подобное. Это была пробная версия. Да, именно так. Чонгук понемногу, шаг за шагом, наконец помогает вытягивать себя из помойной ямы, в которой провёл уже немало, и сейчас следует думать лишь о том, насколько это радует. В остальное время их поздний ужин наверняка сопровождался бы ещё смешками и историями о прошедшем дне, но в эту ночь подобного не происходит. Чонгук всё ещё не улыбается, не пытается пошутить про привычку друга очень глупыми способами сбрасывать вес время от времени, но всё равно неровно дышать к ночным обжираловкам, говорит лишь о том, что корндоги удалось урвать последние, он хотел купить маколи, но передумал в последний момент, решая сегодня обойтись без алкоголя, и о том… что в конце недели уезжает. Причём последнее бросает так невозмутимо, будто в этом нет совершенно ничего необычного. Он ведь каждый день подаёт документы на срочную визу и бронирует билеты, чего тут странного? Последние два месяца дальше их района не высовывался, а теперь такие заявления.       Чимин оставляет ложку на столе.       — Куда ты собрался?       Отложить приборы приходится и Чонгуку, потому что на лице хёна и намёка на веселье не мелькает, от этого держать себя в руках становится ещё труднее. Им надо поговорить много о чём, хотя бы обо всём произошедшем вчера, но начинает парень именно с того, что на повестке дня — его новой идеи фикс, лишённой даже самого мизерного хорошего умысла.       Чонгук собирается поступить ужасно с собой и с Чимином. Но по-другому, увы, не получится, а вчера он решил, что бояться и оттягивать больше нет смысла, это именно то, что ему нужно. У Чона вообще нет больше никакого смысла, пропал куда-то и, видимо, уже не вернётся.       — Я хочу увидеть пустыню.       Кажется, Чимин перестаёт моргать. Нет, его не шокирует эта новость, Чонгук давно рассказывает не только лучшему другу, а и многим другим знакомым, что его, выросшего у моря, давно манит другое — песчаное, он хочет ощутить, как захватывает дух от жёлтых, не совсем привычных для корейцев гор, и уже не раз заявлял, что осуществит эту мечту; обязательно возьмёт с собой хёна, потому что камера Чонгука старшего обожает, а ему нужна его главная модель, ведь не один же песок ему фотографировать.       Чимин же подобным никогда не бредил, он вообще не сразу бы ответил на вопрос о том, что для него является мечтой, потому что такой же яркой картинки, как у друга в голове, увы, не имеется, но ему хотелось рвануть с Чонгуком хоть куда-то. Только вдвоём. Они даже планировали поездку в Китай после окончания Гуком университета, но, к пребольшому сожалению, работа и желание порадовать мать оказались слишком весомыми причинами не рыпаться, а сейчас Гук даже не в Китай намылился, расстояние между ними будет побольше, чем всего один час разницы в часовых поясах.       Столько лет, проведённых плечом к плечу, столько трудностей прожито рука об руку, и вот теперь они здесь, никаких предложений «поехали в Африку, Чимин», ни даже намека на то, что ему не помешала бы компания… Чонгук хочет поехать один. В его мечте Паку места больше не находится, и это дробит рёбра. Кажется, они выросли, младший успел избавиться от привычки всегда тащить с собой лучшего друга куда бы не направился, а Чимин всё ещё… нуждается в этом парне так сильно. В том Чонгуке, что не казался болезненным и каким-то полудохлым, при этом не чувствуя симптомов ни одной привычной для них болезни.       Он кивает, Чонгук снова затыкается, всеми силами игнорируя воцарившееся напряжение и то, насколько приунывшим вдруг выглядит старший.       Они не могут поехать вместе. Даже если в глубине души Чонгуку этого хочется, Чимину с ним нельзя.       — Поможешь собрать мне чемодан?       На этот вопрос Чимин заставляет себя легко улыбнуться и негромким «конечно» тут же соглашается. Разве он может отказать Чон Чонгуку?       — Как я могу не помочь? Ты без меня наберёшь еды вместо предметов первой необходимости.       Чонгук хмыкает и, о боги, улыбается. Он не кривит губы в наигранном жесте, а искреннее и так же красиво, как тысячи раз до этого, улыбается! Из-за Чимина! Плевать на всё произошедшее вчера, плевать на пустыню и то, что Пак почувствовал себя больше не таким нужным, если из-за него его любимый мальчишка снова расцветает в улыбке, то секретная миссия, данная ему при рождении на этой планете, продолжается. Может, «Эмили в Париже» — это был знак? Или же сериал помог переосмыслить своё решение закрыться в квартире и в себе, дал возможность взглянуть на один из самых прекрасных городов мира, чтобы что-то внутри щёлкнуло, посылая импульс прямо в мозг с новой идеей? Смена обстановки чертовски помогает, Чонгуку стопроцентно нужно убраться подальше от своей комнаты, Сеула, и если того потребует уставшая от привычного окружения душа, то и от Чимина. Пусть самому Паку в жизни бы не пришло в голову отдохнуть от того, кого ты по-настоящему ценишь и кто каждый твой день наполняет хоть чем-то хорошим, если Чонгук нуждается в подобном, то пускай. Пак справится, он большой мальчик, это же не «давай больше никогда не видеться», в конце-то концов.       А потом, после того, как они обсуждают, есть ли у них дома место для сувениров, Чимин как маленький ребёнок заказывает иностранные сладости (побольше и послаще), шутливо запрещает возвращаться без хотя бы одной пачки самого лучшего кофе, когда придвигает кастрюлю с рагу себе под подбородок и вычищает всё до остатка, даже не подозревая, что умеет быть голодным, в то же время остро ощущая себя не на своём месте. О последнем Гук, кажется, даже не подозревает, он расплывается по столу, наблюдая за хёном, укладывается щекой на сложенные друг на друга ладони и вдруг практически неслышно шепчет:       — Я тебя люблю.       Ничего необычного, это ведь всё ещё они, но… У Чонгука глаза недвусмысленно блестят, они вчера переспали, а сегодня сердце весь день не на месте, так что это странно пугает.       — Ты чего? — оставив посуду, интересуется старший.       Чонгук лишь качает головой.       — Ничего, я просто… Я рад, что ты… пришёл в мою жизнь. Спасибо, что стал моим другом, хён.       Другом. Чимин другом не был никогда, он всегда был слишком влюблён, всего лишь играл роль того, кем Чонгук позволял ему быть. Но вместо этого старший просто проговаривает ответное признание. С неискренней улыбкой, конечно же, потому что это — его самое действенное оружие, самая лучшая маска.       И с упаковкой вещей Чимин действительно не шутил, его бестолковому другу как обычно не выжить без помощи, потому что спустя пару дней вместо нормального чемодана он вытаскивает тот, что чаще всего используют для ручной клади и — угадайте что? — упаковывает несколько пачек рамёна вместо аптечки, всего три футболки и две пары шорт. Чонгук конечно на неделю собрался, но климат там не такой же, как в Сеуле, ему придётся менять одежду дважды, а то и трижды в день, и не понятно ещё как там со стиралками (Пак едва не вопит, когда Чонгук отказывается брать с собой порошок в капсулах), жильём или вообще, блять, водой, не помешало бы взять что-то с длинными рукавами, потому что получить солнечный ожог — это так себе перспектива, но на каждое заявление парень лишь закатывает глаза и продолжает утверждать, что такого запаса ему вполне хватит. Ну, идиот ведь? Приходится самому впихнуть в маленькое пространство ещё две трикотажные кофты и пару самых тонких штанов, что только имеются в гардеробе Чона, а ещё таблетки против отравления, пластинку обезболивающих, какие-то остатки жаропонижающих и антисептик. Са-а-амое основное. Будь Чиминова воля, он бы всю их аптечку Чонгуку по карманам распихал. То немногое, что оказывается внутри, — это уже хоть что-то. Первое необходимое теперь при Чоне, хоть Чимин и считает, что этого катастрофически мало. Нельзя знать, что с тобой произойдёт не просто в другой стране, а на другом континенте, и всегда иметь при себе нечто такое, что сможет помочь не умереть — совсем не плохая идея. Но самое универсальное Гук всё равно с собой не возьмёт, потому что Чимин остаётся в Корее и наверняка тут будет понемногу умом трогаться, если Чонгук решит играть в молчанку и на расстоянии. Плевать, насколько сухими будут его сообщения, Пак остро нуждается в том, чтобы знать, насколько он далёк или близок от «всё в порядке».       По дороге в аэропорт Чонгук превращается в китайского болванчика и просто молча кивает на каждое наставление старшего, таки сумевшего убедить, что его сопровождение хотя бы до стойки регистрации просто необходимо; выслушивает длинную тираду о том, что к неизвестным ракушкам на пляже или растениям лезть не стоит и в случае чего немедленно обращаться за медицинской помощью, а потом звонить Чимину. Сразу. Искать интернет где угодно, хоть на дерево карабкаться со сломанной конечностью, но постоянно держать в курсе.       — Бедные твои будущие дети, — качает головой Чонгук, когда они входят в аэропорт.       С улыбкой. Из-за того, что младший снова начинает улыбаться, Чимин даже хочет забыть напрочь об остатках гордости и попросить «возьми меня с собой», но когда начинается регистрация на рейс, таких слов Чонгук всё ещё не слышит. И не услышит. Где-то Чимин читал, что при стрессе и вот таком полу-депрессивном состоянии помогает смена обстановки, и, возможно, Чонгук вычитал это тоже и пытается вернуться к жизни уже полностью или скорее окончательно, и, видимо, ему хочется побыть наедине с собой, без надоедливого хёна. Пак понимает. Он правда понимает. Некоторым людям действительно нужно уединение, вот только он все эти годы считал Чонгука тем, кто входит в другую категорию. В круг людей, что остро нуждаются в присутствии тех, кто покажет, как сильно человек может любить другого ни за что, просто так, кому нужны доказательства того, что, несмотря ни на какое дерьмо в жизни, всегда есть люди, которым ты важен и нужен, будь у тебя хоть плохое настроение, хоть миллион колючек в запасе.       Вряд ли они хоть раз в жизни обнимались (если не считать просмотра фильмов в одной кровати или сна прямо друг на друге) настолько же долго, как в тот момент, когда билет оказывается у Чона в руках, а крошечный чемодан уже следует в самолёт со всем остальным багажом. Это всего неделя. Чонгук на Чеджу после выпуска и то на дольше уезжал, но после последних двух месяцев мысль о том, что завтра Чимин проснётся, откроет дверь не в свою комнату и увидит только убранную постель, мягко сказать, не радует. И наблюдать подобное придётся все семь дней. Прямо сейчас младший стоит, так невыносимо привычно утыкаясь подбородком в изгиб шеи, но Чимин уже скучает. Его коробило что-то всю дорогу сюда, а теперь, когда начинается посадка, происходящее ещё сильнее не даёт покоя, потому что приходится отлипнуть от друга, зная, что домой они уже не вместе поедут.       — Напиши мне, как только приземлишься, — строго приказывает Чимин, и Чонгук почему-то сглатывает, но кивает.       Всматривается в лицо напротив, борясь с желанием прошептать «прости», потому что Чимин… Блять. Он собирается разбить сердце своему лучшему другу и эгоистично запомнить его вот такого, взволнованного из-за даже не своего полёта, небезразличного, единственного на целой грёбанной планете, кому на Чон Чонгука искренне не плевать. Хочется сделать хоть что-то в этот момент, так что Гук, не придумав ничего лучше, снимает с шеи свою старенькую, но от того не менее любимую камеру, и протягивает другу, пытаясь не выдать себя с потрохами.       — Вот, — Чимин непонимающе смотрит на технику, оказывающуюся в его руках, и вопросительно поднимает бровь. — Пусть она будет у тебя, — сглатывает, потому что врать, смотря в глаза, оказывается не так уж легко. — Пока я не приеду.       — Ты едешь в место, о котором жужжишь всё то время, что мы знакомы, и не собираешься сделать миллиард фото?       Отдать подобное Чимину — более, чем глупая идея. Он понятия не имеет, чем отличается эта модель от остальных, для него D3300 — просто непонятный набор цифр и букв, а «Nikon» он вообще всю жизнь произносит с неправильным ударением, и вручить свою малышку в руки этому маглу в мире фотосьемки крайне и крайне глупо, но Чонгук не собирается делать ни одного фото, он хочет… отдать одну из самых дорогих для него вещей такому же невероятно дорогому человеку, но, видимо, для этого придётся объясняться. Такой роскоши Чон не может себе позволить, так что приходится всего лишь кивнуть в ответ, молча принимая поражение.       — У тебя точно не все дома, — улыбается Пак и протягивает камеру обратно. — Я скорее всего в таком месте никогда не побываю, так что возьми и сделай такие фотки, чтобы я почувствовал себя там, рядом с тобой.       Они должны были поехать вместе. Это мечта Чонгука, тут не поспоришь, но он вписал в неё Чимина как только осмелился назвать этого парня лучшим другом, а теперь собирается поехать сам, в поездку, которую они обсуждали чаще, чем что-либо, и умолчать, что это не то, о чём он потом расскажет.       Чимин не услышит ни одной истории о приключениях младшего в пустыне. И Чонгук впервые с момента своего радикального решения готов заплакать, потому что… его друг — самый невероятный парень из всех только существующих. Вот только одного Пак Чимина больше недостаточно.       Прежде чем Чонгук снова решит настоять и протянет камеру ещё раз, Чимин опять крепко его обнимает, самому себе в панике заявляя, что всё, блять, хорошо, хватит уже придумывать всякую чертовщину. Им нужно побыть порознь, Чонгуку надо развеяться, и всё встанет на свои места. Так и будет, сердце, ради всего святого, успокойся.       — Я тебя люблю, — первым шепчет младший, стискивая в объятьях так, что Чимину приходится на носочки подняться и жалобно проскулить, пытаясь дать понять, что его сейчас раздавят.       Чонгук частенько не рассчитывает силы, когда он в хорошем настроении, его тело будто само никак поверить не может, что рукопожатие получается чаще всего слишком крепкое, а объятья — вот такими, заставляющие кости хрустеть. В некоторые моменты такая особенность младшего могла бы казаться неприятной, но не сейчас и не для Чимина. Он не чувствовал, как задыхается из-за слишком сильно сжатых рук своего любимого соседа невыносимо долго.       — И я тебя люблю.       Так сильно, что Чонгуку и не снилось.       Чимин стоит на месте до последнего, наблюдает, как младший проходит осмотр рюкзака и всего на нём, машет другу в последний раз и скрывается там, куда Пака уже не пускают.       Неделя. Чимину нужно продержаться какую-то несчастную неделю.       У Чонгука пересадка в Нью-Дели, и по глупости Пак был так занят идиотским чемоданом, таблетками и попытками таки всунуть дополнительную пару носков в рюкзак, что забыл спросить более важную вещь: сколько именно часов ему лететь и ехать. Но путь наверняка займёт приличное количество времени, так что можно пока вернуться домой и занять себя чем-то до работы, врубить альбом One Ok Rock и попытаться занять голову текстом песен, а не Чонгуком.       Чимин пишет первый вопрос о полёте по пути на работу, и для него совсем не странно, что ответа нет, перелеты и wi-fi в аэропортах или самолётах — штука непредсказуемая, следовательно нет ничего странного в том, что Чонгук не отвечает. Наверняка дорога его ждёт адски долгая и изматывающая, так что остаётся всего лишь пожелать ему удачи и попросить написать, как только увидит сообщение, возвращаясь к своим обязанностям.       Но ответа нет ни когда Чимин ложится спать в четыре утра, ни когда просыпается с ощущением полной разбитости где-то в полдень.

«У тебя всё ещё нет интернета?»

      Вопрос, конечно, получается самому себе, потому что ответных сообщений нет даже на все предыдущие, так что…       Какаоток в других странах может не работать? Ну… Чисто теоретически? Как всё, что связанно с Гуглом в Китае? О такой особенности самого популярного корейского мессенджера Чимин никогда не слышал, но для достоверности заходит ещё и в Инстаграм, без каких либо проблем находя диалог с младшим, и набирает почти слово в слово то же самое, что и в Какао. Сообщение по-прежнему не торопятся читать, когда точечка, говорящая про отправку, пропадает, и это, если честно, уже не смешно. Если Чонгук намеренно вытворяет такое, то Чимин обязательно не забудет дать под зад этому засранцу, когда тот выйдет из аэропорта к хёну, но ему ещё и буквенную атаку придётся пережить, если Чимин окажется прав. В последние месяцы он частенько не отвечал даже не одному Паку, а почти всем, кто осмеливался позвать его прогуляться за пределы собственного уединения, так что это вряд ли назовёшь странным явлением, но он, блять, в другую страну улетел. В такой ситуации игнорирование — далеко не прикольно и уж точно не весело. У Чонгука точно было место «А» у иллюминатора, а это значит, что если интернет у него таки есть и каждое смс он оставляет без ответного намеренно, то обязательно спалится, закинув фотку вида облаков, так что Чимин тыкает на иконку профиля и резко садится на кровати, потому что там пусто. Ни иллюминаторов, ни количества подписок или подписчиков, всего лишь имя пользователя, черно-белая фотография и всё.       Что за херня?       Не понимая, что это бесполезно, Чимин строчит ещё парочку сообщений в Какао, чувствуя, как ни с того ни с сего начинает колотиться сердце, открывает Фейсбук, Твиттер, да даже электронную почту, но Чонгука нет нигде. В Фейсбуке не находится такого пользователя даже по поиску, Твиттер при переходе на аккаунт младшего высвечивает его имя и ошибку при загрузке твиттов, а на мэйл ему просто не отвечают. Он вообще не помнит, когда в последний раз пользовался этим ящиком, но когда ваш друг будто по мановению волшебной палочки исчезает буквально отовсюду, в ход идёт каждый из вариантов. Только какой в них смысл, если Чонгука… нет? Чимину не отвечают нигде, ни одно приложение не оповещает о новом сообщении.       Уже совсем отчаиваясь, Пак набирает давно выученный наизусть номер, но на другом континенте вряд ли ловит нужная сеть, так что его даже несчастным гудком не обеспечивают.       Чонгук не может просто исчезнуть, так нельзя, так не бывает.       Чимин вскакивает с кровати, несясь в комнату младшего, надеясь, что там его ждёт хоть какой-то ответ, но всё такое же, как было вчера: аккуратное и пустое, чистое постельное бельё всё ещё без единой складочки, на стуле ничего не висит и даже стол не захламлен мусором и чёрт пойми чем, они вдвоём здесь убирались перед отлётом. На столе ноутбук, как всегда чашка с остатками кофе (потому что Чонгук не просто просил, он требовал, чтобы хён сварил ему кофе напоследок, уже сидя полностью готовым к выходу) и ни намека на записку или что-то подобное. Чего Чимин ожидал вообще? Слова «попался» на всю стену? Человека, который поздравит его и скажет, что его снимала скрытая камера? Ничего нет, ни одной сраной подсказки. Но так легко сдаваться Пак не намерен.       Как бы там ни было, люди не исчезают просто так, бесследно.       Он открывает лептоп, судорожно пытаясь вспомнить пароль, но, когда экран загорается, ничего вводить не нужно. Там ничего нет. Ни пароля, ни того миллиона ярлыков, что всегда были разбросаны по рабочему столу, ни истории браузеров. Заметки пусты, нет ни одного документа, но все фотографии Чимина по-прежнему находятся в отдельной папке, среди остальных Гуковых снимков.       Это какая-то чертовщина. Чонгук бы не удалил всю информацию с компьютера, он слишком этим всем дорожил.       Куда он уехал? Пак успел докопаться до каждой вещи в чемодане, но как полный идиот так и не спросил конечный пункт прибытия друга. Первый билет точно был до Индии, это Чимин своими глазами видел, они вместе искали на табло рейс, но куда он собрался дальше? Почему его, блять, нигде нет, и у кого Чимину просить помощи?! Кому Чонгук мог рассказать? Больше нет сраного Субина в их жизни, чета Чон тоже отпадает, в компьютере нет ни грамма полезной информации, они тут не в «Бумажные города» играют, но… последняя мысль всё же заставляет ещё раз оглядеться. Может, он что-то упустил? Может, в идиотской башке Чонгука всплыла идея устроить такого рода приключения своему лучшему другу и заставить того примерить на себя седину ещё до тридцати? В таком случае Чимин голыми руками прикончит шутника, как только найдёт. Чонгука не пинок ждёт, за своё участившееся от страха дыхание Чимин от этого придурка мокрого места не оставит, потому что с такими вещами не шутят.       Пытаясь держать себя в руках и не поддаваться панике, Чимин распахивает шкаф, он перероет всю квартиру, если того потребуется, но как только дверца открывается, сердце уже ухает в пятки, потому что там пусто. Нет ничего, полки не держат на себе вес всей Гуковой одежды, на вешалках не болтается множество рубашек, но Чонгук точно не брал это всё с собой. У него в чемодан бы влезла максимум ещё парочка футболок, но Чимин знает что даже этой парочки там нет. Он самолично застегнул молнию за два дня до вылета, и больше Чонгук к нему не притрагивался. Да и такой объём вещей! Куда всё, блять, исчезло?! И, самое главное, когда? Почему Пак… этого не заметил?       Где-то Чимин это уже видел. Не в аниме ли, которое он выучил наизусть за два месяца?       Зачем Исида продал все свои вещи?..       Господи, осознание бьёт настолько мощной волной, что это лишает всех возможностей на нормальное функционирование.       — Нет, нет, нет, это не правда, — не веря собственным глазам, бормочет Пак, всё никак не в силах оторваться от пустоты вечно забитого бардаком шкафа.       «Форма голоса» нужна была для этого? Последний «семейный ужин» и блядское рагу Чонгук приготовил для того, чтобы уйти с концами? Поэтому он… предлагал Чимину камеру в аэропорту? Маленький ублюдок, что ты наделал?!       Пак Чимин не презирает слабых, но сам привык считать себя достаточно сильным и стойким к стрессовым ситуациям, он тысячу раз шептал близким «поплачь, станет лучше» пока себе категорически запрещал даже думать о подобном, но в тот момент, когда в пустой квартире звенит оглушающая тишина и на него смотрит отдалённый намек на существования парня, в которого он влюблён, вся внутренняя сила уходит. Чимин понятия не имеет, что происходит, он не хочет верить в то, что подкидывает воспалённое воображение, но как, блять, тут думать о чём-то другом, если все факты налицо?       Пак Чимин паникует. Этот день наверняка стоит запомнить и обвести кружочком, потому что парень, всегда пытающийся всех и вся успокоить, начинает задыхаться просто потому, что он не может ничего сделать, не знает, что делать. Чонгук непонятно где, непонятно жив ли, непонятно… какого хрена он так поступил с лучшим другом.       Слёзы катятся из глаз в то время как ни звука издать не получается, а внутри расползается противная мысль о том, что его Чонгук сейчас, в эту самую секунду, уже возможно мёртв. Чимин не заподозрил неладное, не спас, не помог, и теперь он даже не узнает ничего. Всё, что ему остаётся, — это плакать от страха без возможности даже что-то кому-то рассказать или спросить, потому что… некому.       Боже, как успокоиться? Паника — это плохо. Рисовать в воображении картинки того, что сейчас может происходить с Чонгуком, — далеко не лучшая идея, ему нужно что-то сделать. Ради всего святого, хоть что-то!       Он может обратиться в полицию? Чтобы они нашли Чона по номеру, паспорту или чему угодно. В таких случаях нужно дожидаться трёх суток? Полиция может найти человека за пределами страны просто потому, что один парень вот-вот задохнётся из-за своих подозрений?       Не замечая ничего вокруг, Чимин пытается даже через пелену слёз и вдруг возникшего головокружения нашарить рукой свой телефон в кармане пижамных штанов и, не чувствуя даже пальцев, набрать 112. Он не знает, можно ли ему сделать заявление уже сейчас, достаточно ли это веская причина и не влезет ли он в какое-то дерьмо из-за этого, но… Боже, Чонгук, возможно, хочет умереть на другом конце мира, что ему ещё остаётся, скажите на милость?!       Нажимая на зеленую кнопку, Чимин прикладывает трубку к уху, заставляет себя снова подойти к ноуту и забить в поисковик имя Гукового профиля в Инстаграм, если полицейский задаст какие-то вопросы, и… В тот же момент, когда из динамика слышится стандартный ответ мужчины, поднявшего трубку, Нейвер находит пользователя, которого с телефона Чимина не существовало.       Вся информация, каждое фото.       У Пака, кажется, белый шум в голове начинается. Он только что чуть не чокнулся, а теперь вдруг… Это даже описать сложно. Тебе страшно настолько, что ты начинаешь рыдать, превращаясь в идиота, а потом всё вдруг заканчивается, как будто кто-то там, сверху, ответственный за человеческие эмоции, внезапно повернул рычаг.       У Чимина внутри пробки выбивает сразу после оглушающей дискотеки эмоций. Такое себе чувство, знаете ли.       — Вы меня слышите? — спрашивает полицейский. У Пака из-за такого могут быть проблемы, но он, не в силах выдавить из себя ни слова, кладёт трубку, переходя по ссылке на ноутбуке.       Слёзы ещё капают на колени, хоть Чимин сейчас и находится в странном вакууме, пока ему открывается сайт, а следом и страница Чонгука. Перед ним привычный профиль его лучшего друга. Всё на месте. Описание, цифры фолловеров, все фото и даже одно новое.       Блядский вид из иллюминатора.       Даже не в истории, а загруженный три часа назад пост о том, что сидеть рядом с тем, кто храпит, — это самый изощрённый метод убийства.       Чимин ещё раз открывает приложение с телефона, снова заходит на профиль Чонгука, но видит всё ту же картину: «фотографий пока нет», только аватарка и имя пользователя.       Кажется, Чон Чонгук решил не с жизнью покончить, а с Чимином. И это… Этого не может быть. Чонгук, который приклеивался к спине друга каждый раз, когда тот злой возвращался из бара и заставал младшего на кухне, сделал это? Пака пинком вышвырнул именно этот парень? Тот самый, что присылал Чимину селфи с дурацкими рожицами, если смена выдавалась особо напряженная; тот, что за последние два месяца вдруг превратился в разбитые отголоски человека?       Этого не может быть. Этого просто, блять, не может быть. Это же Чонгук. Как такое вообще возможно? В голове настолько не укладывается, что Чимин в первую очередь подумал о вещах, которые куда страшнее долбанной блокировки, но на деле…       Вся эта чушь не может происходить взаправду, ради всего святого разбудите его кто-то.       Пак, не чувствуя ничего, кроме пугающей пустоты, проверяет остальные соцсети, и история оказывается той же: пока Чимин не входит в свой аккаунт, Чонгука можно найти везде, кроме Твиттера, там профиль действительно удалён. Пака просто заблокировали. Везде. Что бы Чонгук не решил и со скольких новых акков старший бы не принялся сейчас строчить гневные сообщения, где гарантии, что с ними не поступят так же? Чонгук заблокирует каждый фейк, так что смысла в этом… мало.       Чимина выбросили из жизни, как надоевшую вещь. Что произошло? В чём он вдруг провинился? Он только что точно маленький ребёнок разрыдался из-за парня, который сбежал от него, прошептав напоследок очередное лживое «я тебя люблю». Вот это любовь? Делать такие вещи — проявление любви? Так люди поступают с теми, кто ставит их в приоритет? Тогда пошло нахрен это большое светлое чувство. Влюбляясь в кого-то или даже просто привязываясь, ты относишься к человеку куда более особенно, чем к любому другому, следовательно после вот таких «расставаний» не получится попрощаться как с не очень-то близкими по духу однокурсниками и с невозмутимостью двинуться дальше. Само осознание того, что от тебя отказались те, кем ты настолько дорожил, чьи действия на протяжении всех лет были гарантом взаимного доверия, бьёт хлёсткой пощёчиной, отрезвляя или, по крайней мере, пытаясь это сделать.       Чимин в Чонгука влюблён. Был и есть сейчас, тот не знает этого, но… дружба теперь тоже ничего не значит? Всё то, что делал Чонгук по отношению к Паку, все те ужасно значимые мелочи, обыденные и простые, скрытые от посторонних глаз, но заставляющие сердце стучать быстрее, они… Они ведь не были ложью, чем-то вынужденным. Чёрт, что за дерьмо происходит? Что вдруг случилось?! В этом мире существует столько видов любви, что наверняка всех с первого раза не перечислить, и дружеская ведь один из них. Это только Чимин так думает? Чонгук его мнение не разделяет?       Каждое новое «у меня есть парень, хён» довольно болезненно отзывалось внутри Чимина, но, кажется, он горячился, когда называл это разбитым сердцем. Это была просто обида, а сердце ему разбили только что, и тут ни при чём безответная любовь, потому что больнее всего от осознания, что Чонгуку, кажется… внезапно стало плевать на него даже как на друга.       Оказывается, друзья разбивать друг друга умеют не хуже, чем любовники или семья. Оказывается, Пак Чимин — полнейший идиот, и наивности в нём действительно немало, раз он настолько верил в святость каких-то чувств. Двадцать первый век на дворе, какие, к чёрту, чистые чувства, люди слишком жестоки для подобного, даже те, кого по собственной глупости ты называешь самым добрым и самым прелестным.       Стоило понять это раньше. Стоило… Боже, какие причины могли быть у Чонгука провернуть подобное? Сумасшествие какое-то. Как он… мог специально сделать настолько больно?       Ещё один профиль Чимин таки создаёт. И сообщений он отправляет не мало, совершенно не обращая внимания на то, что ошибок там больше, чем правильных слов, но во время набравшей обороты истерики писать внятно не так уж и просто, осудите его, короли грамотности. Это ещё сложнее, чем сдерживаться от матов и хотя бы осознавать, что вместо того, чтобы нормально выразить то, что взрывается внутри петардами, Чимин шлёт одно проклятье за другим, а потом, заблокировав телефон, утыкается лицом в подушку, ещё хранящую запах Гукового шампуня, и кричит что есть мочи. Смесь адская. Рваные всхлипы и крик невыносимой, до этого ещё не испытываемой боли. Ни одна травма так не ныла, как всё в груди от осознания того, что тебя вышвырнул самый нужный человек. Почему Чимин равнял людей по себе? Почему до сих пор вспоминает каждый Чонов поступок, никак не в силах сопоставить это с итогом, имеющимся в данный момент? Почему думал, что «как ты относишься к кому-то, так и он будет относиться к тебе» действительно работает, если мы имеем буквально миллионы случаев абьюзивных отношений и столько же песен о неразделенной любви? То, что Чимин никогда бы не учудил подобное, не бросил бы лучшего друга без объяснений и веских причин, ещё не значит, что так же сделают для него в ответ. Как там говорят? В отношениях всегда кто-то любит, а кто-то позволяет себя любить? Видимо парень, позволяющий Чимину чувствовать подобное, устал это делать. Единственный, кого Пак осмелился действительно полюбить помимо родителей, решил доказать, что это было зря.       Сколько Чимин плачет у Чонгука в кровати, он не знает, не следит за временем, уж простите; когда разум хотя бы немного проясняется и он проверяет телефон — глаза почему-то не цепляются за цифры на часах. Машинально смахнув экран блокировки, Чимин замечает только «прочитано» под своими сообщениями и то, что ответа нет. Палец как-то сам тыкает на чёрно-белую аватарку и на экране расцветает та же картина, что и с основного профиля: никаких фото, ни одной возможности каких-либо взаимодействий с пользователем. Чонгук заблокировал и этот акк.       Стоит ли тут ещё что-то говорить? Что-то додумывать… Это самое доходчивое «съебись», что когда-либо от Чона прилетало. Он правда решил всё закончить. Без весомых причин и каких-либо объяснений. Просто. Резко. Внезапно. Чимин точно послушается. Слишком уж убедительно его попросили.       Ни одной живой эмоции в нём не находится ни когда он собирается на работу, ни даже когда таскает ящики с привезённым товаром один, пока его менеджер с довольной рожей смотрит на это, прислонившись к стене. Его самодовольный оскал даже не злит. Чимин не чувствует ничего, вплоть до собственного тела. Поэтому, когда один из ящиков больно бьёт по коленке, он не реагирует. Ему не стоило идти на работу, с концентрацией настолько плохо, что приходится на калькуляторе от двух тысяч отнимать полторы; голова не варит, и он, вполне возможно, обсчитывает людей, не отдавая себе в этом отчёта. Для кого-то это может прозвучать как ложь, но Чимин и правда не слышит, когда его что-то спрашивают, не может сосредоточиться достаточно хотя бы для того, чтобы правильно прочитать название и составляющие коктейлей, хоть всё это он давным-давно выучил наизусть, и ему, поверьте, плевать с высокой колокольни в тот момент, когда на него впервые за всё время работы здесь жалуются посетители, а отчитать за такое неподобающее поведение приходит даже не мудила менеджер, а Госпожа О, владелица бара. Последнее, кстати, оказывается совсем не отрицательным фактором, потому что женщина хоть и ругает его, как мальчишку, практически через слово причитает «что с тобой случилось Чимин-ши», но всё же умудряется заметить, что что-то с парнем действительно не так, потому что стеклянный взгляд прямо в глаза и отсутствие привычной реакции на ошибки должны о чём-то говорить.       — Ты хорошо себя чувствуешь?       Хоть Чимин и кивает, сам себе он на этот вопрос ответить не может. Он себя… не чувствует. Ему не хорошо и не плохо. Никак. Ощущение действительно такое, будто он умер там, в Чонгуковой комнате, в тот же момент, когда поисковик нашёл того, к кому у Чимина больше доступа нет. Наверняка не стоило так остро реагировать и писать всё то дерьмо с нового аккаунта, а выдохнуть и нормально выяснить не только причину, а и что это за чертовщина, мать его, но страх снова сыграл с ним злую шутку, и теперь Чонгук наверняка даже пытаться читать не станет, сразу удалит всё. Не стоило в тот момент поддаваться эмоциям. Чимину и вовсе надо научиться перестать им поддаваться, потому что каждый такой момент слабости приводит к далеко не желательным последствиям.       За свой пустой взгляд и отсутствие хоть какого-то ответа Чимина награждают недоплачиваемым недельным отпуском, и тот, возможно, возразил бы, но не сейчас. В тот момент это кажется отличной идеей, потому что всё, что ему хочется, — это лечь и не подниматься ни ради работы, ни ради чего бы то ни было. Если честно, то его настолько раздавило, что он готов включить «Форму голоса», то, что так адски напоминает о Чонгуке. Парень ко всему ещё и так некстати вспоминает о «как будто ты понимаешь», решая, что теперь он действительно понимает. Даже больше, чем Чонгук вообще мог себе представить.       От Чонгука отказались родители, от Чимина — сам Чонгук. Та же история с разными персонажами. Это ведь… ужасно. Ты знаешь, насколько больно, когда самые близкие вот так превращают тебя в ничто, но делаешь то же самое с другими сам, не имея на это ни единой причины. Как так можно? Ты ведь знаешь, насколько жизнь становится чёрно-белой от подобных поступков, что заставляет делать больно людям, в той же мере, что делали тебе? И почему Чимин всегда считал по-другому? Без Чонгука всё странное, пресное и неожиданно бессмысленное. Чимин зря, очень зря зациклился на одном человеке, построил собственные планы на счастье только вокруг него одного, почему-то всю историю их знакомства даже не рассматривая вариант того, что Гук всё ещё обычный человек, у него свои мысли, своя воля, и уйти он может буквально в любой день. Люди ведь часто это делают. Ты сидишь и думаешь, что всё у вас отлично, а спустя неделю собираешь чемоданы, потому что тебя неожиданно попросили переехать. Такое бывает. Даже у Чимина с Чонгуком.       Если честно, то Пак настолько погряз в младшем, что самого себя от себя с Гуком уже отличить не может, эти две личности срослись, превратились в одно целое и перестали разделяться в тот же момент, когда Чимин решил, что будет вполне достаточно просто существовать, выбирая в качестве мечты человека. Он примерно миллиарду рыдающих на барной стойке посетителей рассказал, что так делать нельзя и подобное всегда плохо заканчивается, а сам в том же казане жарился, не собираясь замечать, как сильно его же советы ему самому пригодились бы.       Идиот. Чонгук ушёл, и что теперь? Пересматривать его аниме, надеясь, что спустя отведённую неделю он появится, назвав всё неудачной шуткой? Пытаться выяснить, почему это случилось, имея целый ноль подсказок?       Перед тем как включить на Чоновом же ноутбуке «Мистера Робота», а не в который раз проговорить наизусть каждую реплику героев, Чимин снова проверяет профиль друга не в приложении, а с браузера, но ничего нового там пока нет, так что можно спокойно… ничего не делать. Именно этим Пак собирается заниматься, и те два месяца, что Чонгук смахивал на вареный овощ, просто сосут по сравнению с неделей принятия полнейшего одиночества Чимина. Он не понимает, когда засыпает, не знает, когда встаёт, в какой момент садится телефон и ноутбук, он просто… лежит. Когда физические потребности заставляют его подняться, на улице светло, но который час понять нельзя, хотя кому вообще это нужно? Морщась от странно громкого звука смыва, Чимин возвращается на кровать, ставит телефон на зарядку и снова пялится на противоположную стену до тех пор, пока организм не решает вырубиться. И так по кругу. Нет ни «Формы голоса», ни соджу, только Чимин, тишина пустой квартиры и полное одиночество. Телефон включён, там даже беззвучный режим не стоит, но никто не собирается донимать его звонками, оповещения не приходят даже от оператора сотовой связи или онлайн-магазинов. Родители не напишут до тех пор, пока он сам не проявит инициативу, друзьями он как-то не горел желанием обзаводиться с тех пор, как в жизни появился Чонгук, а просто приятели перестали звать его выпить или зависнуть где-то примерно через полгода после окончания университета. До него никому нет дела. Он всегда выделял Чонгука, самому себе повторял, что один человек, который на него не наплюёт всё-таки существует, но где он? Спрятался в туалете? Уехал потусоваться с иностранцами на Итэвон? А может, решил, что никакой Пак Чимин рядом больше не нужен? Стоило исчезнуть всего одному человеку, чтобы Чимин понял — он абсолютно один. Ему дали неделю отдыха, потому что выглядел он неважно, и об этом знают наверняка большинство персонала, у них имеется его номер, но есть ли хоть одной живой душе до него дело? Вряд ли найдётся человек, который будет звонить в полицию, только потому что он сутки не отвечает. Нельзя ответить на несуществующий звонок. Нельзя винить всех вокруг в том, что ты сам решил никого не записывать в категорию «друзья» и не пускать к себе в сердце.       Кажется, он делал что-то не так. Кажется, он делал не так столько всего, что не понятно, как это разгребать и что теперь его ждёт.       Пак наивно предполагал, что единственным человеком, который достоин звания самого близкого, всегда был Чонгук, но когда на третий день пребывания в четырех стенах своей комнаты он проверяет Инстаграм младшего, находит там фотоподборку пустынных видов и всё ещё невозможность для одного Пак Чимина написать сообщение или поставить лайк. Вот тебе и близкий. Что Чонгук, что родители… Чимин подсознательно только таких людей любит? Тех, кто не удосуживается поинтересоваться о том, как он, пока им не написать самому?       Желудок, жалобно урча, требует хоть какой-то еды, ущемлённое сердце — малейших доказательств, что всё не так уж и плохо, но на самом деле Чимин не хочет ничего. Исчезли все желания до единого. Вполне возможно, это из-за одного-единственного человека, а может и потому, что нельзя жить ради кого-то, периодически забывая, что на первое место ставить надо себя, и разбираться, чего ты хочешь от жизни, рассмотреть вариант, не включающий ещё одной персоны рядом.       Чего Чимину хочется? Танцевать? Быть с Чонгуком? Его друг свалил, танцы после завершения учебы начали приносить больше проблем и боли, далёкой от физической, чем того удовольствия, что раньше, и в таком случае людям чаще всего советуют сменить профиль, заняться чем-то новым, совершенно отличающимся, но Чимин… не хочет? Ему ничего не интересно. Как ему менять профиль, если тело отторгает даже мысль подняться с кровати? Это открытие произошло вовсе не сейчас. Он ходит на работу, которую ненавидит, но не увольняется, потому что придётся искать новую, а он не хочет. Вот так глупо и просто. Где гарантии, что та новая обязательно будет лучше? Иногда хочется всё бросить и забыть о сфере обслуживания раз и навсегда, но… в какую сторону податься потом? В какой момент Чимину перестала быть интересной вся жизнь? Не танцы или бар, а именно жизнь. Он бегает на кастинги, потому что это было его планом ещё со школы, заработать себе имя, но отказов, к сожалению всех вокруг, случилось так много, что огонёк потух, желание практически растворилось в очередной тупой ошибке перед судьями, ненависти к себе стало слишком много. Настолько, что она заняла всё свободное место в теле. Чимин не рад, он не видит ничего прекрасного вокруг себя, ограничивая свою жизнь танцевальным классом, работой и Чонгуком. Одно звено из этой цепочки исчезло, и, по иронии, это было именно самое позитивное звено.       Пак Чимин сильный и стойкий, он поддержка для друзей, хороший сын, когда-то лучший ученик, теперь отличный работник, но ему всё это не сдалось. Он живёт на странном автопилоте, не знает, когда это началось, как всё исправить и, если честно, даже не хочет этого делать. Ему бы куда больше пришлось по душе просто взять и поставить жирную точку в этом дерьме, но он, увы, ни малейшего понятия не имеет, как это провернуть.       Человек может изменить жизнь просто по щелчку пальцев. Переехать, начать верить в Бога, в себя или в то, что всех в этом мире ждёт что-то большое и хорошее; можно ввести новые привычки, быть благодарным за еду на столе и за то, что ты, мать твою, вообще жив, со всеми конечностями, здоровым телом и без каких-либо изъянов. Ничего не стоит в совершенно обыденных вещах вдруг рассмотреть невиданную роскошь и радоваться этому, но Пак Чимин почему-то позволяет себе не чувствовать всех преимуществ своего существования, морить себя голодом всю неделю, держась только на уже лет сто валяющимся в холодильнике арахисе, кофе и первом сезоне сериала, только больше вгоняющего в то же состояние, от которого он пытался спасти Чонгука.       Младший не постит новых фотографий, Чимин только ради того, чтобы проверить его Инсту, заряжает телефон.       Что, в пустыне не так уж интересно? Нечего фотографировать?       Когда наступает пора высунуться из квартиры в бар, Чимину приходится сделать новую дырку на ремне ножом и заставить себя купить хотя бы кимпаб, потому что тело ощущается невесомым, а в таком состоянии он смену не переживёт, с ним такое не впервой, он помнит, что такое страх полететь на пол из-за нехватки сил.       С ним здороваются официанты и охранник как ни в чём не бывало, а может это зеркало с утра приврало, и Чимин совсем не выглядит как сбежавший из морга трупак, потому что никто его плохо закрашенные консилером круги под глазами не комментирует. А, возможно, он не пуп земли и у каждого в этом мире немало своих личных проблем, чтобы ещё и в чужие пытаться влезть. Никому ни до кого нет дела, и это тоже можно воспринимать как позитивный, так и негативный факт.       За всё время своего существования Пак в наркотиках не нуждался, он не интересовался ими ни разу и смысла в подобном дерьме даже малейшего не видел, но в ту ночь, когда он будто спустя целую вечность возвращается за барную стойку, почему-то в голове начинают всплывать вопросы: так ли себя чувствуют люди под кайфом. Умом парень понимает, что ему срочно нужно съесть что-то ещё и вообще начать питаться регулярно, но то, в каком вакууме он находится, пока машинально смешивает алкоголь и даже не утруждается улыбаться посетителям, уж очень ему нравится. Такая странная лёгкость, он точно в пушинку за эту неделю превратился.       Один из особо разговорчивых парней, причаливших у стойки, об отсутствии отточенной улыбки всё же спрашивает:       — Почему такой милашка грустит?       Из-за своего состояния Пак даже не сразу соображает, что обращаются к нему, потому что рядом с ним стоит Суён, и это её чаще всего заваливают флиртом или комплиментами. Подняв глаза, Чимин встречается взглядом с парнем, вертящим в длинных пальцах пустой шот, и хмурится.       — Это вы мне?       Говорить о чём угодно с людьми, решившими утопить трезвость в коктейлях или чистых напитках для Чимина совсем не в новинку. Это всем давно известный стереотип, киношное клише и тому подобное, но оно действительно правдивое. Барменам иногда приходится играть роль сосудов, способных вместить в себя весь человеческий негатив, это будто часть их профессии. Захмелевших людей частенько тянет разболтать о себе что-то эдакое, какой-то секрет или не дающий нормально спать страх, а парни из бара, не знающие порой даже твоего имени, вряд ли смогут использовать откровение как оружие, и это очень сильно подкупает. Чиминова способность всегда и для всех найти слова утешения помогала зарабатывать себе не только барменские очки, а ещё и быть тем, кого нахваливают перед сволочью-менеджером или владелицей. Пак это место, мягко сказать, недолюбливает, но отношение завсегдатаев приятно грело душу в особо плохие смены. Вот только это иллюзия. Они сами о нём ничего не знают, кроме имени, написанного на бейджике, никому из них в голову не пришло бы спросить, почему у него вдруг начала шелушиться всегда сияющая здоровьем кожа или когда он в последний раз стригся.       Никто никогда им не интересовался просто так, а тут… какой-то неизвестный парень. Раньше его тут не видно было.       Незнакомец, коротко хохотнув, переворачивает пустой стакан вверх дном, опирается подбородком на сцепленные в замок руки, наверняка собираясь продолжить разговор.       — Угу, — кивает посетитель. — Разве бармены не должны тут сиять улыбками?       Должны. Тут, или в другом месте, должны всегда, с любыми болячками, это негласное правило не только у артистов, и Чимин его исполнял, как хороший работник, но сейчас ему до лампочки на то, видны всем окружающим его зубы или нет. Мистер Любопытство пришёл не в ту смену, решил спросить Пак Чимина о пропавшем желании улыбаться совсем не вовремя, потому что мало того, что адекватных объяснений не найдётся, ещё послать хочется невыносимо, даже если нельзя.       Всем всегда было плевать, что вдруг изменилось? Теперь, когда хочется только покоя и обмотаться одеялом так, чтобы даже кислород проходил с трудом, кто-то вдруг решил спросить о долбанной улыбке?       — У меня в договоре такого пункта нет.       Суён рядом хихикает, воспринимая всё как шутку, потому что оппа ведь никогда никому не грубит, он наверняка просто не выспался сегодня и переходит на вот такого рода юмор; пытается смыться до того, как на неё обратят внимание, но оба парня всё равно поворачиваются к ней.       — Какие неприветливые здесь работники. Не боишься, что пожалуюсь за хамство?       Да ради бога. Хоть вмажь ему за это, Пак и не шелохнётся.       — Я вам не хамил, — спокойно отвечает Чимин. — И если хочется нажаловаться, то могу позвать менеджера.       Незнакомец хмыкает, поджимая губы так, будто обдумывает это заманчивое предложение, а потом прищуривается, всматриваясь в лицо работника.       — Не нравится здесь работать, да?       Чимину настолько плевать на всё вокруг, что он даже забывает: перед ним посетитель и ему за каждое слово действительно может неплохо прилететь, но он берёт и кивает. Вот так просто признаётся, что место тут хорошее только для тех, кто пришел оставить в кассе парочку тысяч вон, а все остальные не светятся восторгом от возможности называться частью персонала.       — Не нравится.       — Почему тогда не уволишься?       — Не хочу?       Это самое откровенное, что он говорил о своей работе здесь. Даже Чонгук не знает, что радости от каждой новой смены в Чимине чуть меньше нуля, и, видимо, он действительно уже совсем чокнулся, если болтает о таком с тем, кого видит впервые в жизни.       Парень, а лучше было бы сказать, мужчина (одет он довольно солидно, хоть и выглядит не старше самого Чимина) красивый и, если судить по часам на руке, довольно обеспеченный, так что какого чёрта он тут забыл и зачем пытается играть роль хорошего понимающего ангела — непонятно. Такие разве снисходят до обычных барменов и заводят разговор даже не о себе? Болтун выглядит как один из тех богатых деток, что могут купить не только бутылку самого дорогого алкоголя, но и весь бар, а такие, опираясь на те же клише, должны иметь характер последней мрази и уж точно не выпытывать, как какому-то Пак Чимину живётся.       — Чёрт, парень, кажется, у тебя проблемы.       Нет у него никаких проблем. У Чимина имеется работа, ему есть где жить, что поесть и даже неплохая сумма кое-каких сбережений; он достаточно неплох собой, не лишён ума и таланта, люди его любят, и вообще всё у него отлично, а своё нежелание переться в осточертевший бар можно и перебороть. Пак вообще всё может перебороть, понятно?       — Никаких проблем.       — Твой видок говорит о другом.       Это замечание Чимин решает не комментировать, один из официантов удачно отдаёт ему заказ с шестого столика, и незнакомца удаётся благополучно проигнорировать.       Но провернуть подобное, к пребольшому сожалению, не получается уже на следующий день.       Парень садится на тот же стул, с той же улыбкой и, кажется, с твёрдым намерением достать из полумёртвого Пака хотя бы раздражение, но даже несмотря на все колкие замечания, выходит у него так себе. У Чимина получается выдержать поток вопросов, и по сути, этот парень — единственный, с кем танцор перебрасывается большим количеством слов, чем с кем бы то ни было.       Его зовут Тэхён, и горе-бармен вообще-то не хотел владеть такой информацией, но благодаря болтливому языку посетителя он знает, что запасы джина у них уничтожает дизайнер, хотя тут интересней было бы узнать не профессию и предпочтения в алкоголе, а причину такого времяпрепровождения. Чимин своё имя тоже говорит, хоть оно и написано на бейджике, потому что когда Тэхён протягивает руку, приходится что-то бормотнуть, дабы действительно и уже окончательно не превращаться в хама.       Ким Тэхён становится постоянным гостем в баре и единственным человеком, который замечает сероватый цвет лица здешнего бармена, и даже не стесняется это прокомментировать.       — Косплеишь Эдварда Каллена? — со смешком спрашивает в один из вечеров дизайнер, потягивая уже даже не джин, а какой-то девчачий коктейль, что сварганила Суён, засунув в харрикейн немеренное количество зонтиков.       — Да.       Получается наотъебись, но он вообще-то и планирует произнести подобное именно с таким настроением. Не надо лезть к нему в душу, когда он настолько пытается от этого отгородиться. Ему странно холодно, со сном полная задница и аппетит решил наведаться к кому-то другому, но он не собирается об этом с кем-то разговаривать. Всё пройдёт, просто… спустя неделю Чонгук не вернулся и вряд ли вернётся, Чимин глотнул чуть больше боли, чем всегда, и, видимо, переварить подобный объём плохих новостей возможно только спустя какое-то время, и провести он отведенный срок хочет как всегда наедине с собой.       Почему Тэхён не появился в его жизни, когда всё было хорошо и болтать действительно хотелось? Это шутки судьбы? Посылать человека с настолько подвешенным языком именно в тот ужасный период, когда в Чимине что-то перегорело? Это просто жестоко.       У Чонгука всё ещё ни одной новой фотки, а у него по-прежнему ни одной веской причины для того, чтобы почувствовать хоть что-то, кроме пустоты.       — Хочешь поесть со мной после работы?       Чимин приподнимает бровь, отвлекаясь от разглядывания барных ложек и ножей.       Эм… Такой вопрос слышать уже доводилось, но все они прилетали от девушек, и есть они, к слову, никогда не ходили. Так что если сложить два и два…Ох, ебать, Тэхён что, всё это время в ухажёры набивался? Отлично. Значит, его осунувшееся лицо — приманка для геев?       — Во-первых, я гетеро, — прямо заявляет Чимин, чем вызывает удивлённый взгляд Суён, до этого заинтересовано проверяющей чеки.       — Я тебя не в мотель зову, — закатывает глаза парень, но без явной злости, а потом, решая подтвердить, что ответ его действительно не взбесил, со смешком добавляет. — Но да ладно, что во-вторых?       — Я заканчиваю в три.       — И?       Причина, которую Чимин собирается сказать, именно в этот момент для него полнейшая тупость.       — И я не собираюсь шататься по Сеулу ночью с непонятным парнем.       Тэхён смеётся так, будто Чимин только что рассказал ему самую свежую шутку из какого-то шоу по JBTC.       — Непонятный парень? Так меня ещё не называли.       Веселья Кима бармен не разделяет и мнение менять тоже не собирается, даже если ему на самом деле абсолютно плевать на то, что бы могло с ним случиться, согласись он пойти с этим чудаком непонятно куда. Парень в даже на вид дорогих рубашках обчистит его? У Чимина кроме мобильника и брать-то нечего. Пырнёт его ножом чисто ради развлечения? Ради бога, танцору уже чуть ли не месяц плевать, проснётся он завтра утром или нет. Стало после того, как он впервые провёл первое сентября без попыток удивить кое-кого подарком, а просидел как душевнобольной в полной тишине и одиночестве, рассматривая прохожих за окном. Что бы Чимином всю жизнь ни двигало — оно куда-то испарилось, оставляя один огромный вопросительный знак. Нельзя сказать, что дело только в Чонгуке, потому что до его появления Пак ведь как-то жил, что-то делал, к чему-то стремился, а теперь смысла нет даже в том, чтобы хотя бы попытаться наладить свои отношения с едой.       Всё привычное и не очень становится ненужным.       Это в какой-то мере выбешивает и заставляет чувствовать вину. У него ничего не случилось. Ни-че-го. Ну подумаешь, многолетняя дружба накрылась, но это же не глобальная катастрофа, от такого не впадают в апатию и не перестают по-человечески функционировать, но Чимину почему-то достаточно вот этих придуманных причин. Даже у Чонгука они были весомей.       Чимину самому теперь нужен тот он из прошлого, что заставлял Чона поесть и сделать хоть что-то, потому что сейчас совсем не помешал бы кто-то такой же, ведь самому себя пнуть не получается даже при большом желании.       Ежедневная рутина меняется. Вечно занятый чем-то Пак Чимин теперь просто кожаный мешок с костями. Он каждый раз идёт на работу просто по привычке, без особого желания болтает с одним-единственным посетителем, который, кажется, собирается получить именной стул в их баре, тащится домой, проверяет Инстаграм Чонгука и вырубается. Нет, в распорядке дня никто не забывает рассказать о приёмах пищи, потому что чувство голода пропадает вместе со всеми остальными и спустя время даже не собирается возвращаться, поэтому питается Чимин какой-то хренью на работе. На персонал что-то готовят, так что не подумайте, он не пытается заморить себя голодом до смерти, просто ему не хочется. Это нельзя объяснить, но ты вдруг… не голодный? Всё время не голодный. Даже большой творожный десерт с миндалём, на который Пак соблазнялся даже на диете, больше не вызывает того бешеного выделения слюны, что всегда, а когда ты не хочешь есть, ты вполне можешь о такой потребности забыть. Того, что перепадает раз в день в баре, вполне хватает для того, чтобы поддерживать жизненные функции, а в большем он не нуждается. И тут речь идёт не только о еде. Чимин поддерживает собственное состояние. Непонятно, зачем и почему, но… Автопилот включён, существование продолжается, но жизнью это уже язык не повернётся назвать. В студию он больше не ходит. Ему не хочется танцевать, нет сил смотреть на идеально исполненные связки, которые он в самый ответственный момент обязательно испоганит. Всегда ведь поганил, так что какой прок отрабатывать то, что и так не получится? Это бессмысленно и тупо.       Спустя две недели после того, как Чонгук загружает своё последнее фото, Чимин звонит родителям. Совсем не потому, что соскучился по своей натянутой улыбке или дежурному «у меня всё отлично», которому обязательно поверят. Мама с папой на Чеджу. Для курорта уже холодновато, но они наверняка найдут, чем заняться и в такой период. Почему они всегда верят? И почему от этой поганой маски пуленепробиваемого настолько тошно? Он сам этого хотел, парень годы положил на то, чтобы люди видели его именно таким, каким он хотел казаться. И вот что из этого получилось.       Чимин когда-то хотел жить так же. Он единственный ребёнок в семье и его любят, хоть и не совсем в той мере, что ему бы хотелось, но ещё родители спустя такой долгий период в браке по-прежнему ведут себя так, будто абсолютная взаимность существует, и даже заставляют всех вокруг верить, что вот такая сказочная любовь действительно бывает. Они везде и всегда вдвоём. С одной стороны, это круто и заставляет умиляться, но с другой… Пока они вдвоём, Чимин — один. Всю свою жизнь, с самого детства. Зачем они его родили? Для галочки? Детей заводят потому, что так надо, или потому, что хотят подарить ещё одному человеку свою любовь?       Всю свою жизнь Чимин предоставлен самому себе, и, пока существуют дети как Чонгук, те, кто живёт по правилам и без возможности заниматься тем, чем хочется, за такой подарок судьбы стоит быть благодарным, но Пак снова чувствует только вину, потому что ему такое удовольствия и радости не приносит, а это снова доказывает, какой он плохой. У него ведь есть всё, чтобы быть счастливым, а он в ледник превращается. Ужасное ощущение. Чувствовать себя плохо из-за того, что чувствуешь себя плохо в моменты, когда, как тебе кажется, не должен.       Чимин как идиот винит себя в том, что вполне нормально, потому что нельзя улучшать ментальное здоровье лишь мыслью, что если кому-то хуже, то тебе так себя чувствовать нельзя. От подобных убеждений ничего хорошего не жди. Он вполне может считать себя потеряшкой в этом огромном мире, даже если с виду всё хорошо и причин для стресса нет. Причина не всегда должна вдруг родиться, иногда обиды накапливаются, затапливая постепенно, и это совсем не то, что люди называют противным «с жиру бесится», потому что мы все разные, и кому-то плохо от того, что родителям нет до тебя дела, а кто-то воспримет подобное как сущий подарок.       Чимин же, если честно, даже не замечал, насколько они с папой и мамой далеки друг от друга. Родные незнакомцы. Почему эта мысль появляется только сейчас? Именно в тот момент, когда мама перебивает его попытку рассказать о том, что Чонгук уехал, до парня доходит: он никогда никому не пытался выговориться, потому что его с самого детства даже не пытались услышать. Никто не спрашивал, как прошёл день и не задирают ли его в школе, Чимин записался на танцы сам, не встречая никаких препятствий, родители отдали его в детстве на тхэквондо, не спрашивая его мнения, и слова не сказали, когда в седьмом классе мальчишка решил бросить. Не хочешь — не делай, всё просто и наверняка подобное не плохо как для детей, так для взрослых, но… Они ведь даже причины не спросили. А вдруг Чимина там обижали? Никто не удосужился поинтересоваться, и тогда это не казалось чем-то плохим, но сейчас мнение вдруг меняется. Чонгук был тем, кто первым его разговорил, кто позволил рассказать о себе, и Чимин тут же привязался так, что теперь лишь отдалённо напоминает живого человека.       Блять.       Всё его существование — какая-то сплошная задница.       Чимин копается в собственных воспоминаниях о школе, родителях, Чонгуке, университете, обо всём, что может дать подсказку, что в какой-то момент он действительно свернул не туда или шёл к вот такому состоянию всю свою жалкую жизнь. Большинство травм и «психологических болячек» идут из детства? Это он ещё в то время хватанул что-то такое, из-за чего теперь прозябает жизнь так, будто это черновик, и в любой момент всё можно переписать аккуратно, каллиграфическим почерком?       При подобном плохом настроении самокопания такого рода на пользу точно не идут, они лишь усугубляют всё происходящее. Чимин уже чуть охотней говорит с Тэхёном, пока сам едва понимает, о чём и почему этот парень о нём, кажется, заботится, начиная каждую встречу с такого обыденного на первый взгляд «как дела?». Люди часто спрашивают подобное, порой не слишком желая узнавать правду, но Ким Тэхён в их число не входит, он каждое Паково «хорошо» воспринимает с кислой миной и пытается вытянуть правду так, будто его миссия на планете — спасти Чимина от этой ужасной осени и всего уснувшего внутри. Но никто его о таком не просил. Танцор ушёл в себя, и ему там хорошо. Ему надо разобраться с тем, чего он столько лет не замечал.       Пока в голове даже спустя несколько дней рождается вопрос за вопросом, Чимин слишком отвлекается, не следит за подожженными «Чёрными жемчужинами» и слишком поздно замечает, что подносит ладонь слишком близко к огню. Он почему-то слышит сначала Тэхёново «осторожно!», а только потом чувствует боль от ожога у большого пальца и отдергивает руку.       — Оппа! — верещит Суён, привлекая внимание посетителей.       Именно боль становится первым, что Чимин чувствует спустя десяток дней полного отсутствия каких-либо признаков наличия в нём чего-то человеческого. Стоит ли говорить, что ему нравится? Он даже хочет вернуть руку поближе к коктейлям, но его напарница в ужасе хватает обожженную конечность и сама засовывает её в шейкер со льдом.       — Оппа, что с тобой происходит?       Чимин смотрит в широко открытые глаза и не находит, что ответить. Ничего? С ним ничего не происходит, всё так же, как всегда, за исключением того, что Чонгук не выкладывает ничего нового, и это немного пугает. Он злится за блокировку и за… всё, но этот парень не перестал быть для Чимина самым важным человеком, хоть теперь Пак и пытается понять, в какой момент решил, что самыми важными нужно считать других людей, а не себя, даже если Чон — кусок эгоистичного дерьма, который не думает о чувствах других совершенно. Чимин чуть потерян в мыслях сегодня, ничего такого.       На ладони вырастает неплохих размеров волдырь, несмотря на лёд и оперативную работу девушки, так что приходится позволить Суён позаботиться о немощном себе под пристальным наблюдением Тэхёна, любезно разрешить замотать себе руку бинтом, потому что пластырей в аптечке так некстати не находится, и пообещать не сдирать вздувшуюся кожу.       Повязка затрудняет привычную работу с напитками, но боль, сопровождающая каждое нажатие на волдырь, отрезвляет и приносит мазохистское наслаждение, даже если всё время сующий нос не в своё дело Тэхён говорит, что он полнейший придурок.       Они чем-то похожи. Оба пекутся о других так, будто сами могут почувствовать чужую боль, отличие лишь в том, что Чимин не переходит рамки с незнакомцами, а Ким ведёт себя так, будто они с первого класса вместе. Это странно. О людях так говорить нельзя, кому-то это может не понравится, но Чимин считает Тэхёна странным. Его открытость, бешенный интерес и ничем не завуалированную заботу. Этот парень плевать хотел на все «правильно» и «так вести себя нельзя», приходит сюда каждый вечер и, похоже, собирается превратить Пака в улыбающееся солнышко, не сдаваясь даже после того, как все его шутки остаются проигнорированными. Чем Чимин ему приглянулся? Он ведь мрачнее тучи с первого дня их знакомства, что Тэхёну от него нужно? Решает поиграть в спасителя? Двух таких идиотов этот бар не выдержит. Как бы там ни было и чем бы этот болтливый дизайнер ни руководствовался, Пак настолько привыкает к его разговорам, что даже не реагирует на звание придурка.       Но придурок тут совсем не Чимин, а их менеджер Ча Онджу, который, вырастая рядом с работниками, сначала спрашивает у бармена, что с рукой и, выслушав объяснения даже не его, а Суён, всё равно с противной улыбкой говорит Чимину, что нужно принести ящики с пивом со склада.       Волдырь — не причина для выходного, но, мать вашу, говорить про очередную «подработку» грузчиком с таким довольным лицом буквально спустя секунду после того, как тебе поведали о рабочей травме… Для него в ад уже заказан комфортабельный экспресс и, можете быть уверены, не один Чимин пожелает этому человеку удачной поездки в объятья самого дьявола.       Суён пытается вставить слово, говорит, что лучше пусть это сделают официанты, но менеджер даже закончить ей не позволяет.       Удивлён ли Чимин? Нисколько. Является ли Онджу главной причиной, почему он ненавидит это место? В точку.       — У него волдырь на ладони размером с твой мозг, — встревает Тэхён, и Чимин наконец обретает голос, удивлённо подняв брови, и пытается его заткнуть, но никакие вежливые просьбы не действуют на его новоявленного рыцаря. — Сам возьми и принеси.       Тэхён прав. Чимин каждой клеточкой тела с ним согласен, и он был бы рад, если бы это сраное пиво его менеджера-козла ещё и раздавило, как букашку, но так нельзя, Чимин — его подчинённый, и проблемы ещё и на работе ему не всрались ни сейчас, ни в любое другое время.       Онджу даже отвечать Киму не собирается, смотрит на Чимина с приподнятой бровью, выглядя ещё большим придурком, чем обычно. В этом мире просто существуют люди, любящие власть. Им нравится тыкать других в грязь начищенным ботинком, воображая себя королём мира, хоть это далеко не так. Подобное отребье нельзя потравить как тараканов, дихлофоса скорее всего не хватит, так что всё, что остаётся тем, кто не страдает манией величия, — это принимать подобное отношение или же уходить от таких персон куда подальше. Чимин научился сдерживать много эмоций, так что менеджера Ча он не посылает ко всем чертям каждый раз, когда происходит ситуация, напоминающая эту, но Тэхён видимо не из таких.       — Ты что, оглох? — у Кима прорезается довольно грубый, явно не сеульский акцент, и он поднимается с кресла. — Он тебе не грузчик.       В точку. Суён, пользуясь тем, что боссу её лицо не видно, улыбается их постоянному гостю, мысленно благодаря, что хоть один человек здесь осмелился опустить этого мудилу. Вот только Онджу — не тот, кого можно грубостями напугать. Для него клиент всегда прав, но ещё и всегда на ступень ниже, так что из-за слов Тэхёна ни один мускул на лице не шевелится, хоть мужчина и переводит своё внимание на встрявшего в разговор посетителя.       — Простите, но моё дело — давать поручения моим подчиненным, а вы…       — А я с большим удовольствием начищу тебе рожу.       Впервые за всё то время, что они знакомы, Чимину становится интересно, откуда Тэхён родом, потому что говорит он так, что в штаны наложить можно. Вот только угрожать менеджеру… тем более из-за бармена и поручений, которые он, по сути, вполне имеет право раздавать, — не лучшая идея. Если он таки исполнит угрозу, охрана просто выкинет его отсюда, и никто ничего не добьётся.       Вот только Ким Тэхён не собирается просто успокаиваться.       — Он бармен, так что останется за баром.       Онджу стискивает зубы и снова прищуривается; оглядывается по сторонам, дабы убедиться, что никакие лишние уши не услышат всё, что он собирается сказать, и, перестав быть профессионально дружелюбным, шипит Тэхёну:       — Ещё одно слово, малец, и ни тебя, ни твоего дружка в этом месте больше не увидят.       Между ними барная стойка, но Чимину на секунду кажется, что Тэхён вполне может перелезть и исполнить свои слова прямо сейчас. Их менеджеру давным-давно пора врезать, но… Ох, блять, Тэхён, Чимину сейчас не до драк и Ча Онджу, пытающегося показать, насколько он тут крутой.       — Прошу прощения, менеджер Ча, — то, сколько усилий приходится приложить для того, чтобы поклониться этому придурку, вряд ли можно описать существующими единицами измерения.       — Что ты, блять, делаешь? — Тэхён перегибается через барную стойку, дергая Пака за плечо. — Ещё в задницу поцелуй эту мразь.       — Простите, но если вы продолжите, мне придётся вызвать охрану.       Улыбка, расползшаяся по лицу Тэхёна в тот момент, когда он садится обратно, Чимина немного напрягает. Кто он такой? Куда его втянули? Он, по сути, об этом парне ни черта не знает, и что в тот момент у него на уме угадать трудно, но это явно нечто не очень хорошее.       — Вызывай, если у твоего говно-бара давно не было проблем. Имя Мин Юнги тебе о чём-то говорит?       Чимину не говорит ни о чём, но Онджу видимо такого человека знает, и это кто-то… крутой? Потому что улыбочка у менеджера всё же становится натянутей и с ответом он вдруг не торопится. Ох ебать, это что, какой-то мафиози? Тэхён к нему каким боком?       Бросая взгляд на Суён, Чимин видит практически зеркальное отражение собственного непонимания, а когда смотрит на уже довольного собой Кима, вдруг чувствует странный холодок на спине, особенно в тот момент, когда они встречаются глазами. О ком или о чём бы сейчас не шла речь, кажется, это что-то серьёзное и масштабное.       — Не понимаю, о чем вы говорите, — тон с самодовольного вдруг меняется, и Паку становится ещё более интересно, кто такой Мин Юнги и каким образом Тэхён связан с этим именем. — Но нам определенно не нужны конфликты, так что, Чимин…       — Увольняется, — заканчивает Ким.       Да ёб твою мать…       — Тэхён-оппа! — пытается встрять Суён, пока виновник всего происходящего наклоняет голову, закатывая при этом глаза, таким образом спрашивая «ты серьезно?».       — Если это то, чего он хочет, то ему нужно написать заявление и отработать две недели, пока…       — Он увольняется сейчас, а не через две недели.       — Менеджер Ча, — наконец подаёт голос Пак. — Простите его, я…       Но закончить ему не даёт его новый адвокат на полставки.       — Ноги его здесь больше не будет, пока персоналом руководит такой кусок дерьма.       — Прошу прощения, — из последних сил сдерживаясь, вежливо продолжает мужчина. — Но вы кто?       — Тот, кто умеет отличать придурков от нормальных людей.       Стоит ли говорить о том, что Чимин хочет плюнуть Тэхёну прямо в левый глаз, когда они посреди его смены оказываются на улице, Пак — без работы, а его новоиспеченный Робин Гуд-идиот — с запретом на вход в бар и разбитыми костяшками?       Отрабатывать две недели Чимину не нужно. Нужно искать работу. Пиздец какой-то.       — За какие грехи ты на меня свалился?       Тэхён что-то строчит в телефоне, игнорируя вопрос до тех пор, пока ему не приходит сообщение, которое заставляет улыбку снова появиться на лице.       — Я спас тебя вообще-то.       — Я остался без работы, а значит без денег.       Перевёрнутая улыбка на наигранно раздумывающем лице ни о какой серьёзности не говорит. Тэхён вообще осознаёт, что только что произошло?       — Могу дать в долг?       — Кто тебя, блять, просил встревать?       Хмурясь, Тэхён складывает руки на груди, но ойкает, когда содранная о скулу менеджера кожа на руке неприятно встречается с тканью, и даже при этом всём выглядит ни разу не меньшим засранцем, чем Ча Онджу.       — Тебе же не нравилась эта работа?       — Мне вообще ничего не нравится, и что теперь?       Нельзя обвинять другого человека в чём-то так, будто вы сами беспомощны. Чимин мог послать Кима куда подальше? Да легко! Но проблема в том, что его теперь уже бывший менеджер — не тот человек, и проклятый бар — не то место, из-за которого стоит падать на колени и умолять никого не слушать.       За своё место Пак, во-первых, не держался, а, во-вторых, ему в принципе сейчас на всё вокруг наплевать, и Онджу просто самое дерьмовое дерьмище для того, чтобы в который раз унижаться перед ним. Но теперь Чимину придётся искать работу. Не то чтобы он катастрофически расстроен тем фактом, что его выперли из заведения, которое уже в печёнках сидит, но там осталась Суён, сегодня ей посчастливилось отдуваться на смене в одиночку и, скорее всего, зашиваться без помощника девушке предстоит не только сегодня, а Паку, начиная с завтрашнего утра, придётся искать новое место. А он, мать твою, Тэхён, не хочет ничего искать. Для этого надо что-то делать, приложить какие-то усилия, а Чимин даже с кровати поднимается с трудом. Если можно было бы остаться вот так, свободным и безработным, он бы так и сделал, но увы, чтобы жить нужны деньги, а они с неба не упадут, сколько не визуализируй набитые купюрами мешки.       Почему, несмотря на все попытки избежать проблем, их становится только больше?       — Хочешь, я куплю тебе выпить в качестве извинений?       Это поможет найти новую работу? Может обеспечит банковским счётом с восьмизначной сумой? Или вернёт Чонгука? Или заставит сердце снова гонять по венам не только кровь, а ещё и чувствовать что-то хорошее?       — Кто ты, блять, такой? — устало выдыхает Пак, принимая свою судьбу. — И что за Мин Юнги?       Что-то в этом вопросе Ким слышит такого, что это заставляет его не просто улыбнуться, а коротко хохотнуть.       — Для этого определённо нужно выпить.       Инстинкт самосохранения, видимо, превращается в воспоминание, так же как должность бармена остаётся вместе с формой на бывшем рабочем месте, потому что Чимин не посылает Ким Тэхёна куда подальше, а садится с ним в подъехавшее такси и решает, что даже если к утру его тело окажется расчленённым в лесу, кому какая разница? Даже самому плевать на такую перспективу. Делайте с ним всё что хотите, Чимин может ещё и подпись поставить, где надо. И возможность становится ещё более реальной, когда вместо бара или клуба они приезжают к Тэхёну домой. Куда Чимин направился, не знает ни одна живая душа; парень, с которым он сначала заходит в лифт, а потом и в незнакомую квартиру, может оказаться маньяком, чокнутым психом или кем угодно, и никто даже не спохватится, если Паку действительно выпустят сегодня кишки наружу.       Вот этой жизни он должен радоваться? Возможности пропасть без вести, пока его никто не будет искать? Если Тэхён и правда серийный убийца, то Чимину и на это плевать. Ему абсолютно фиолетово, есть ли в Кимовом холодильнике останки предыдущих жертв и не прячут ли тут реальные скелеты в шкафу, пока ему проводят мини-экскурсию, и вытаскивают из кухонного шкафчика бутылку с иностранной этикеткой. Они усаживаются на полу у дивана. Вернее, так делает Тэхён, а Чимин просто повторяет его действия. В протянутом напитке кроме виски наверняка может быть ещё и какой-то наркотик или снотворное, или что там в фильмах подсыпают жертвам, но Пак даже ни разу не пытается себя остановить, когда делает большой глоток и тут же кашляет, потому что градус там наверняка бешеный. Горло горит вместе с лёгкими.       — Осторожней, господин бармен, — смеётся Тэхён. — Мы имеем дело с настоящим алкоголем.       — Пиздец какой-то.       — Да, он выдержанный.       — У тебя есть кола?       Тэхён недовольно цокает, поднимая свой стакан на уровень глаз.       — Ты собираешься виски за тысячу баксов разбавить колой?       Да пусть оно хоть миллион стоит, лишь бы глотку так не жгло.       Чимин не любитель виски, он больше фанат соджу, и было бы неплохо, если бы сейчас у них в стаканах плескалось именно оно, но Ким Тэхён, видимо, какой-то мажор, раз приглашает малознакомых парней домой и наливает что-то с таким ценником.       — Дизайнеры неплохо зарабатывают, ха?       Они на Каннаме. И пусть Кимово пристанище — это однокомнатная квартира-студия, квадратных метров тут немало, и аренда такого жилья обходится наверняка раза в три больше той лачуги, что снимают Чимин с Чонгуком.       — Неплохо, — соглашается парень. — А крутые музыкальные продюсеры ещё лучше.       Чимин непонимающе хмурит брови, делая ещё один глоток, теперь совсем крошечный и осторожный, а Тэхён, рассмотрев на его лице непонимание, поднимает руку, усыпанную кольцами, и большим пальцем тыкает на безымянный с кольцом, отличающимся от других.       — Мой муж вроде как важная шишка в сфере развлечений. Мин Юнги.       Твою мать. Муж.       То, что Тэхён по мальчикам, не удивляет почему-то совершенно, но факт того, что он женат на мужчине…       — Вы женаты… в смысле официально?       — Ну, настолько, насколько это возможно.       Иисус Христос, во что превратилась его жизнь? Чимин с тех пор, как начал более-менее соображать что-то о мире, жил себе по плану с какими-то целями и представлениями о правильном и возможном, а теперь сидит на полу чужой квартиры, пьёт адски дорогой виски с парнем, женатым на другом парне и из-за которого его попёрли с работы. Если бы кто-то даже не год, а всего пару месяцев назад рассказал бы, что его реальность будет вот такой, Чимин бы пальцем у виска покрутил.       — В Корее не разрешены однополые браки.       — А в других странах вполне себе разрешены, — пожимает плечами Ким. — Хоть да, ты прав, в Корее приходится быть тем, кого представляют, как друга.       Голос у Тэхёна заметно грустнеет. Он более, чем просто не в восторге быть на людях другом с тем, кому поклялся в любви у алтаря и обменялся кольцами, которое Юнги даже не всегда носит. Это обидно, но они оба понимают, что находятся, увы, не в той стране и не в том положении, чтобы кричать о своих чувствах, ориентации и всём остальном. Иногда ради спокойной жизни приходится идти на какие-то жертвы, жить с секретами, и даже если Тэхёна время от времени выводит невозможность взять за руку своего же мужа, он понимает, что так лучше — идеально справляться с ролью любимого, когда они остаются наедине, и лучшего друга — под прицелом посторонних взглядов.       Чимин был прав, у Тэхёна действительно оказывается целый вагон секретов, они, правда, не включают в себя трупы или хоть какой-то вид насилия, но удивляют тоже не мало. Или тут скорее шокирует, насколько открытым становится Ким под воздействием алкоголя. Его и так королём скрытности нельзя было назвать, но в баре он делился чем-то безобидным, а здесь, на полу своей квартиры, поведывает новому знакомому нечто такое, что правильные люди могли бы использовать против него и Юнги, но парень будто чувствует, что Чимин из другого теста.       Виски адски крепкий, потому что Чимина развозит всего от одного стакана. Когда новая порция наполняет то ли хрусталь, то ли обычное стекло, Пак уже знает историю знакомства Юнги и Тэхёна, то, что большая шишка плакал на свадьбе, и о том, что Ким в тот самый первый вечер прикопался к Чимину только потому, что когда-то у него тоже был период, когда он выглядел как ходячий мертвец, и даже имелся человек, которому он однажды по глупости с таким состоянием не помог.       Где-то мы и это уже видели.       Всё так до банального просто. Ты переживаешь определённое дерьмо, кое-как из него выбираешься, а потом, встретив того, кто на пике такой же черной полосы, решаешь хоть что-то попытаться исправить, вытянуть так же, как когда-то вытянули тебя (или наоборот, не позволить быть таким же одиноким, каковым чувствовал себя в моменты, когда этого не хотелось), не боясь показаться странным, неуместно дружелюбным, а то и прилипчивым. Перед тобой стоит такая цель, из-за которой вполне можно позволить себе забить на то, кто каким тебя увидит.       Сколько времени проходит с момента его увольнения и начавшейся пьянки на полу у дивана, Чимин не знает, но он успевает дважды словить себя на мысли, что хочет рассказать Тэхёну о Чонгуке, дважды себя остановить и понять, что крепких напитков ему на сегодня хватит. Соджу не развязывает язык так, как этот виски, так что пора бы с ним заканчивать, пока он не изменил своим привычкам и не разболтал то, что в другой ситуации не сказал бы никому. Ему пора домой — вот, что крутится в голове Чимина, когда Тэхён возвращается из туалета, а он, не думая, зачем вообще делает это сейчас, машинально открывает профиль Чонгука с браузера и… там высвечивается новая фотография. Фотография смеющейся девушки с чёрно-белым фильтром. Чимин мало смыслит в снимках и съёмке, но когда-то Чонгук говорил, что цветные кадры заставляют восхищаться картинкой, а чёрно-белые дают возможность рассмотреть больше эмоций.       Эмоций, которые из Пака недавно кто-то вырвал с корнем, а теперь запустил бешеным водопадом из-за короткой подписи под картинкой.       «Человек, из-за которого я жив»       Чёрт возьми… Пока Чимин тут загибается от одной мысли, что его выбросили, Чонгук там с кем-то видно неплохо проводит время. Обида смешивается со злостью, соединяясь намертво, а следом уступает место сжигающей внутренности пустоте. Чимина что-то проглатывает, а, может, впрыскивает неизвестный яд, заставляя жидкий огонь побежать по венам, познакомить с новым, доныне неизведанным чувством того, что от тебя не просто отказались, а красноречиво показали, как легко заменить в этой жизни дурака-хёна кем-то другим.       Кто это, блять, вообще такая?       Кто знает, возможно, Чимин действительно дурак, раз настолько остро реагирует на обычную фотографию, но по-другому не получается. Это Пак должен быть там! Улыбаться на фоне пальм, наблюдая, как его любимому мальчишке с каждым днём становится лучше, обнимать его за шею во время общих селфи и самому оживать рядом с ним. Он хочет туда, но его не просто не позвали, его заменили. Не картинно, Чонгук явно не пытается показать другу, мол «вот, смотри и вникай, как без тебя мне хорошо», он ведь не для этого пытался ограничить Чимину доступ до каждого своего профиля. Что бы ни было у младшего на уме, с одной задачей он справляется на ура — приросшему к полу парню больно так, что хочется вскрыть собственную грудную клетку лишь для того, чтобы посмотреть на причину такой агонии.       Всё, что начинает загораться внутри, видимо отпечатывается на лице Чимина, потому что Тэхён, вернувшись на нагретое место, заинтересованно заглядывает ему в телефон перед тем, как спросить:       — Что ты там увидел?       Всё то время, что Пак чувствовал себя бесполезным предметом, Чонгук, видимо, действительно пытался справиться со своим состоянием, там, подальше от Сеула и лучшего друга, и, судя по фото, у него это получается.       Почему не получается у Чимина? У Чонгука, судя по всему, налаживается жизнь, но радости от этого у Пака нет. Он всегда умел искренне порадоваться за дорогих ему людей, но сейчас всё иначе. Ему слишком больно, да? Настолько ужасно себя чувствует, что любой намёк на радость испаряется, даже как следует не появившись?       Пока один оживает, второй на грани того, чтобы развалиться окончательно. И делать нечто подобное при свидетелях далеко не лучшая идея.       Срочно нужно уйти. Исчезнуть, перестать существовать, сквозь землю провалиться, но убраться подальше от Тэхёна, что-то с ним не так, и это наводит на определенные мысли.       — Мне пора домой.       О нет.       Чимин как будто со стороны слышит дрожь в собственном голосе, и его это пугает, потому что он и так не может позволить себе заплакать, а тем более при Тэхёне. Почему именно Чонгук доводит его до слёз? Любовь — это же хорошее чувство, почему Чимин из-за человека, к которому ощущает подобное, готов переступить через собственные принципы и запреты второй раз за месяц?       Ему не стоило пить. Алкоголь только усугубляет ситуацию с начавшимся ураганом внутри, а степень опьянения не даёт вскочить на прямые ноги и сбежать подальше от вмиг посерьёзневшего Тэхёна.       — Что случилось?       — Ничего.       Он зря открывает рот. Непонятно, как это работает, но на последнем слоге лёд трескается, и Чимин тут же тонет, не имея возможности за что-то ухватиться. Сдерживать стоящие в глазах слёзы не получается и приходится закрыть ладонями лицо, глупо надеясь хоть так спрятать своё проявление слабости от Тэхёна. Бинт, обтягивающий руку, мокнет, кожу, обожжённую несколькими часами ранее, жжёт наверняка потому, что волдырь он таки умудрился содрать, но сейчас всё, что его волнует, — это как взять себя в руки за считанные секунды и что сказать взволнованному Киму.       Черт, почему всё так? Почему ему нужно быть таким жалким?       Тэхён сначала пытается словами и действиями оторвать намертво приклеившиеся к лицу ладошки, а потом, убедившись, что всего его старания бесполезны, кое-как обнимает тяжело дышащего парня, не совсем понимая, что ему стоит сделать в такой ситуации. Что случилось, пока он был в туалете? Менеджер-придурок что-то успел ему написать? И как поддержать человека, который от попытки обнять только больше напрягается?       Поток мыслей прерывается неожиданно и резко. Всего лишь после всё такого же дрожащего:       — Я влюблён в своего лучшего друга.       Чимин это сказал. Впервые в жизни проговорил эти слова вслух, признался постороннему человеку. Не Чонгуку, не родителям, не милашке Суён или университетским друзьям, а Ким Тэхёну, из-за которого он сегодня потерял работу и всего пару часов назад считал потенциальным убийцей наивных барменов. И самое странное то, что на этих словах он не останавливается. Тэхён выложил ему почти что всю историю своей жизни в браке, так что похоже пришёл его черёд говорить, жаль лишь, что сквозь слёзы и в сопровождении редких, но вполне себе громких всхлипов. А тут уж поверьте, раз Чимина прорвало, то он не собирается умалчивать ни одной детали. Он рассказывает о каждом парне Чонгука, обо всех «я тебя люблю», о даже не своих родителях, выбравших репутацию, а не сына; о том разе, когда они переспали (или почти что переспали), блокировке, новом фото и насколько прямо сейчас больно. Так, что кричать хочется. Он больше не закрывается руками, смело смотрит Киму в глаза, прямо в тот момент, когда слёзы заливают щёки, оставляют дорожки на шее, и знаете что? Ему не стыдно. Перед Тэхёном плакать совершенно не стыдно. Не стыдно рассказывать про первый и единственный в жизни минет и о том, что он своего лучшего друга ненавидит за то, что так по-ублюдски сбежал, но, несмотря на это, не может перестать за него волноваться всё время. Даже сейчас не получается. Не может отказаться от любви к нему. Он просто без него не может. Никак, ни в одном случае, ни в единой вселенной.       Слава Богу, Тэхён больше не порывается его обнять, потому что если со слезами ещё как-то удалось смириться, то принимать чужие объятья для него ещё пока неисполнимая миссия. Возможно, это видно, а возможно, у Кима просто с интуицией всё отлично, но вместо того, чтобы физически попытаться поддержать, он делает то, что обычно для других делал Чимин. Тэхён говорит, что всё в порядке. Пак на это не может сдержать улыбки. Нихрена не в порядке, и Тэхён понимает это так же прекрасно, как он, но всё же пытается поддержать. Они оба пьяны: один больше, другой меньше, но факт остаётся фактом. Что бы сейчас не прозвучало в пределах этой квартиры, к утру оно может стереться из памяти. Об этом тоже знают оба, но Тэхён всё равно цепляется за каждое событие Паковой истории, разжевывая всё по пунктам или даже предложениям. Умудряется в дерьме найти плюсы и указывает на явные отрицательные черты той или иной ситуации.       Дизайнер, да? Ким Тэхён занимается именно подбором обоев и мебели в чужие квартиры, а не помогает чудакам с пошатнувшимся душевным равновесием?       — То, что он заблокировал тебя, это… блять, это самое тупое, что только можно сделать, а то, что ему нужно побыть одному, я в каком-то смысле понимаю.       — А я нет, — по-детски упрямо качает головой Чимин, вытирая остатки слёз.       — Юнги такой же, — вдруг признаётся Ким. — Иногда он остаётся ночевать в студии. Раньше мне хотелось его за такое прибить, потому что мы прошли через немало трудностей, и он более чем хорошо знает, что я всегда готов его поддержать, но некоторым людям просто нужно остаться наедине с самим собой, а ты, судя по твоим рассказам, чуть ли не маму пытался ему заменить.       Чего?       — Да пошёл ты, — шокировано шепчет Чимин, рассматривая парня напротив так, будто увидел впервые.       Не пытался он никому никого заменять. Он Чонгука просто любит. Искренне и до беспамятства, а это, блять, другое!       — Я знаю, что такое слышать неприятно, но, может, это был единственный шанс остаться наедине с собой?       Что это за хрень? Чтобы побыть с собой можно уехать на пару дней, не открывая виз и не удаляя друзей отовсюду.       — Он мог просто сказать, а не заставлять меня звонить в полицию!       — Да кто вообще знал, что ты настолько запаникуешь?       — Ты бы не запаниковал? — Чимин тяжело дышит из-за возмущения и негодования, Тэхён будто не хочет его слышать, не понимает всю глобальность происходящего. — Все его вещи пропали, он вёл себя так, будто прощался и…       — Слушай, — обрывает его Тэхён. — Когда он снова объявится, можешь дать ему в нос за это, но попытайся его понять хоть немного. Никто не запрещает тебе злиться, но рассмотри ещё одну сторону.       А Чонгук его сторону рассмотрит? Он думал, что почувствует Чимин, когда, проснувшись, не обнаружит никаких следов и… насколько сильно он испугается? Он подумал, будет ли хёну больно и как он с этим должен справиться? Они семь лет дружили! Семь проклятых лет, за которые Чимину сказали вот такое невероятное «спасибо»‎.       — Он не объявится, — вместо очередного риторического вопроса бросает Пак. — Он уезжал на неделю, и, как видишь, рядом его всё ещё не наблюдается.       — Ну, значит недели мало.       — Почему ты вообще на его стороне? — со странной обидой спрашивает танцор. — Ты с ним даже не знаком.       — Потому что ты мне нравишься. И пока ты его не простишь и не научишься жить в своё, а не его, удовольствие, тебе вряд ли станет лучше.       — Мне и так неплохо.       — Ну да, потёкший консилер это доказывает как никто другой. Как давно ты нормально спал?       Чёртовы слёзы. Чимин не собирался сверкать перед посторонними синяками под глазами, и под «посторонними» он имеет ввиду всех людей на этой грешной земле.       — Я вполне хорошо сплю.       — Ну да, ну да.       Проходит немало времени с начала их разговора, к виски они больше не притрагиваются, и Чимин скорее всего начинает трезветь, потому что слишком умный Ким Тэхён начинает его невообразимо раздражать.       — Ты у нас дизайнер, мой телохранитель-адвокат, а теперь ещё и психологом решил стать?       — Я бы мог, — со смешком бросает парень. — Но лучше бы тебе обратиться к кому-то дипломированному и со стажем.       Он нечто похожее не так давно Чонгуку советовал, а теперь сам оказался на его месте? Да пошёл ты, Ким Тэхён.       — Ни к кому я не буду обращаться, я нормальный.       — Понятие нормальности довольно расплывчатое, это я так, к слову, и тебе не нужно быть ненормальным, чтобы получить психологическую помощь.       — Мне не нужна помощь, понял? — если все эти дни в Чимине ни одного человеческого чувства не могло найтись, то сегодня их столько, что хоть отбавляй. — Ни психологическая, ни какая-либо другая.       Тэхён закатывает глаза и делает такой умный вид, что это раздражает ещё больше.       — Пиздёж.       Ей-Богу, Чимин ему сейчас вмажет.       — Ты начинаешь меня бесить.       — О, это пройдёт, — машет рукой парень и вдруг придвигается ближе. — Давай тест на нормальность?       — Уже сильнее раздражаешь.       — Ты высовываешь ногу из-под одеяла ночью?       От неожиданности вопроса Чимин даже затыкается.       — Что?       — Ногу из-под одеяла боишься высунуть или нет? — снова повторяет тот же вопрос так, будто это Чимин тупой, а не он спрашивает несусветную чушь. — Или руку с кровати свесить?       — Что ты, блять, несёшь?       — Если ты не боишься, что тебя бабайка утащит, или вообще делаешь это специально, то помощь тебе нужна.       Тут нужна скорее пауза. По словам Тэхёна, они ровесники, то есть два двадцатипятилетних парня, накачавшиеся адски дорогим виски, говорят о… бабайке? Господи, это и есть Чиминова реальность?       Пока танцор пребывает в странном шоке, не в силах поверить в серьёзность прозвучавших слов, Тэхён, как будто ничего странного не случилось, смотрит прямо в глаза в ожидании ответа и выглядит таким же серьёзным, как при разговоре с менеджером Ча.       Ёб твою мать, бабайка. Разразиться дичайшим хохотом уже можно или стоит подождать ещё немного?       — Ты… — тут даже слова подобрать не получается. Чимин смеётся, глядя на всё такое же непроницаемое лицо Кима, и не может понять: он так шутит, или это серьёзно. Бабайка? — Чокнутый.       — Не-а, — поджимает губы, доказывая, что это была не шутка. — У меня все конечности под одеялом, это ты у нас чокнутый. И самоубийца.       О, Господи.       Потирая глаза рукой, Чимин никак не может перестать хохотать над этим «тестом на нормальность».       Бабайка, утащи его пожалуйста, потому что в его жизнь почему-то приходят либо кидающие его засранцы, либо фрики.       Чимин впервые за очень долгое время засыпает действительно с улыбкой. Он несколько раз порывается вызвать такси, но Тэхён таки уговаривает его остаться на ночь, укладывая парня на диван, и, угадайте что, накрывает его одеялом от шеи до самых пяток на всякий случай, а сам, всячески игнорируя кровать на другом конце комнаты, ложится на пол. Уже засыпая, Чимин спрашивает, куда Тэхёну, умостившемуся на твёрдом паркете, нужно свесить руку, чтобы его утащили, на что ему отвечают, что все бабайки в мире боятся его мужа, так что он в безопасности.       Ким Тэхён в некоторой мере странный, раздражительный, и из-за него Чимина вышвырнули с работы, но ещё он заставляет улыбаться совсем не наигранно, а это подкупает.       Проваливаясь в царство Морфея, Чимин нисколько не жалеет, что доверился этому парню, ни разу не корит себя за тот поток слёз и за то, что рассказал о том, чего не знает ни один человек.       Некоторые люди просто появляются в твоей жизни потому, что ты нуждаешься в них. Ты пытаешься от них отгородиться, защитить свою зону комфорта и самого себя, но тот, кто тебе по-настоящему необходим, обязательно ворвётся в твою жизнь.       Оказывается, Пак Чимин нуждался в знакомстве с Ким Тэхёном куда больше, чем может себе представить.