Fools

      — Я же говорил, — со смешком начинает Тэхён, как только поднимает трубку. — Если звонить женатым парням так поздно, то…       — Чонгук здесь.       Почему он шепчет? Почему прижимает Кота к себе так, словно того сейчас придут отбирать вместе с последними хорошими чувствами? Чонгук не попытался вытащить его из комнаты, не постучал, не захотел поговорить даже вот так, через дверь, и задержать тоже, видимо, желанием не горел; просто появился вдруг в квартире сразу после того, как Чимин признался Тэхёну, что хочет его увидеть больше, чем… больше, чем продолжать своё бесцельное существование. Но какого лешего теперь, когда его желание осуществилось буквально по щелчку, он не знает, как ему сбежать и куда податься?       Желания имеют свойства сбываться, это действительно так, но иногда, по нашей же вине, именно из-за собственных страхов мы получаем то, чего хотели либо не таким уж благоприятным способом, либо в то время, когда желаемое нам уже не нужно. Эти два примера не слишком сейчас вписываются в ситуацию Чимина, но ближе ему всё же первый вариант, потому что страха в этого парня, оказывается, запихнули с лихвой: так много, что врагу не пожелаешь. Он скучал невыносимо, чувствовал себя разбитым, возможно, очень по-глупому неполноценным и только-только научился жить с мыслью, что быть от кого-то зависимым нельзя, а когда встретился с тем, кого столько времени считал самой важной причиной просыпаться, вдруг понял, что боится. Он не зол. Ему не хочется разукрасить Чонгуку лицо, он просто… Не знает, что происходит? Прошло каких-то несчастных два месяца. Необычайно болезненных и мрачных, они его изменили, дали разобраться хоть не полностью в своих бедах с головой, но какие-то осознания всё же произошли. Встреча с Чонгуком — это будто возвращение в прошлое. Ты уже другой, пусть на какие-то пару несчастных процентов от целой тысячи, но мышление или даже всё сознание после несоразмерной порции боли начало меняться в ту сторону, что будет благоприятней именно для психического здоровья человека, но вот ты встречаешь того, из-за кого разбился окончательно, и срабатывает защитный механизм.       Когда люди начинают лечить депрессию, им частенько советуют уйти из очага негатива, отдалиться или вовсе оборвать связи с теми, кто только усугубляет это состояние, и окружить себя теми вещами и людьми, что помогают испытать положительные эмоции. Чонгук вовсе не вгонял Чимина в депрессию, но у них другая проблема, дело в зависимости от человека. И Пак избавился от неё не до конца, отсюда и этот иррациональный страх. Он столько дней пытался Гука отпустить и смириться со всем, что теперь боится снова окунуться в те же чувства к другу. Потому что всё ещё влюблён, даже если время на месте не стоит, подлатывает и лечит некоторые раны, а Тэхён не перестаёт повторять, что так с собой поступать нельзя, и теперь у него имеется пример того, что бывает с людьми, которые позволили себе так глубоко погрязнуть в человеке после того, как тот из их жизни добровольно уходит. Он это, к несчастью, испытал на собственной шкуре.       Злость со временем исчезла, оставляя вместо себя только тоску, но это будто… ностальгия. Много людей скучают по, допустим, студенческим годам. Да, проблем во время напряжённых семестров было столько, что на сон времени не хватало; учёба — это очень и очень часто жизнь в постоянном стрессе, но всё же выпускники ВУЗов скучают по университетским друзьям, а порой и по жизни в осточертевшем общежитии, вот только хотят ли они на самом деле возвращаться туда? С помощью машины времени? Ха, возможно, но взять и, скажем, сменить специальность, посоветовавшись с бывшей соседкой по комнате, поступить ещё раз и продлить звание студента ещё на пару лет? Мало кто на подобное идёт. Потому что в прошлом было хорошо, но где гарантии того, что и сейчас будет так же? Прошлое должно оставаться там, где ему самое место.       Скучать по прошедшим временам — нормально. Скучать по людям из прошлого — тоже. Но это не всегда значит, что стоит возвращать их в нынешнюю реальность.       У Чимина время поделилось на «до» и «после», и даже если сегодняшнее ощущается не так уж ярко, увидеть причину этого самого переломного момента — более чем странно.       Чонгук из воспоминаний — часть Паковой ностальгии. А тот Чонгук, что сейчас находится через стенку… живое подтверждение того, что Чимин и правда сломался в тот день, когда не получил ответа ни на одно обеспокоенное сообщение. Он не испытал никакой радости при встрече, ему напомнили о том, что тот, ради кого он готов на самые пугающие вещи, может выбрать жизнь без тебя, а потом вернуться как ни в чём не бывало и улыбаться так, словно ничего не происходило.       Чимин больше не зависим в той же мере. Какая бы у Чонгука ни была причина, относиться к этому, как к чему-то неважному он не будет. Увы, как разбитый сосуд не склеивай, протекать со временем он всё равно начнёт, а люди, к несчастью, не бездушные, им покрываться трещинами надоедает настолько, что приходится наточить когти, чтобы не дать себя больше в обиду. Но проблема в том, что даже с таким настроем ни единой мысли насчёт того, как теперь быть, не появляется. Паку страшно вернуть прошлого себя: того, что смотрел в одну точку и получал извращённое удовольствие от обожжённой ладони; страшно позволить Чонгуку снова стать настолько же важным, потому что он может. Этот парень всё ещё занимает огромное место в израненном сердце, хоть и не заслуживает этого.       Ему, блять, страшно, помогите, хоть кто-то!       — Мать его, — уже серьёзно выдыхает Ким и наверняка куда-то выходит, потому что слышится щелчок двери, прежде чем он продолжает. — Ты в порядке?       В каком нахрен порядке? У Чимина всё его существование — это какая-то странная неразбериха, а теперь, по всем признакам, она достигла своего апогея.       — Что он сказал? — не унимается Тэхён.       Чимин сглатывает.       — Он поздоровался.       — Поздоровался? И всё?       — И я закрылся в комнате. На ключ.       На том конце слышится тяжёлый вздох, по эху точно можно было бы понять, что парень в ванной, но Чимин слишком занят колотящимся сердцем и попытками понять, откуда и почему в нём вдруг нашлось столько страха.       — Боже, Чимин, ты же сам хотел снова его обнять, помнишь?       Он помнит, но когда человек говорит «я хочу в лес на пару дней и чтобы никто меня не трогал», он не имеет ввиду «потеряйте меня кто-нибудь в зарослях, чтобы я седел от страха Бог знает где». Чонгук всё это время был частью комфортной среды, его возвращения хотелось только для того, чтобы снова почувствовать себя в порядке, но как частью того самого комфорта может быть человек, который нанёс вам десять ножевых прямо по чувствам? Их отношения изменились, и, к сожалению, осознание пришло только после встречи лицом к лицу. Они изменились. Нет больше никакой дружбы, Чимин это понятие и отношение к нему похоронил и оплакал. Сейчас всё странное, непонятное и пугающее той самой непривычной неизвестностью. Господи, можно ему вернуть стабильность? Чимину нужны привычки, рутина, ритуалы, что-то знакомое, какой-то фундамент, не меняющийся никогда, ни при каких погодных условиях, потому что в данный момент всё настолько другое, перемен так много, что задохнуться из-за них можно. На него только что смотрел абсолютно незнакомый парень. Кто-то с проколотой бровью и непривычно короткими волосами. Парень, выглядящий как Чонгук, с которым Пак знаком уже ни много ни мало семь лет, и как тот, кого никогда раньше не видел. Не могут два месяца так сильно изменить обычного человека, это всё воображение, разлука и непривычка. Тэхён прав, Чимин ведёт себя как полный дурак, но… Пусть он будет дураком здесь, наедине с собой и Котом, чем выйдет туда, где ему обязательно вырвут остатки души. Где убедится, что двух месяцев достаточно, и они с Чонгуком не просто другие, они чужие.       — Я не знаю, что мне делать.       В этом признании столько отчаянья. Но если бы Тэхён только знал, насколько трудно оно даётся Чимину, что его голос на самом деле так дрожит, потому что говорить столь трусливые вещи всё ещё невообразимо сложно, то, может, не цокал бы с таким раздражением. Но стоит ли его за это судить? Чимин не сахарная барышня, с ним не будут носиться как с хрустальным, да и к тому же ситуация сейчас такая, что… Ничего такого ведь не происходит? Чимина тут не обижают и не бросают снова, а скорее наоборот, его возвращает к жизни то, что заставляло чувствовать себя отрезанным от всех остальных и даже в каком-то смысле расклеенным. Будто сейчас он на грани того, чтобы щёлкнуть воображаемым переключателем и снова запустить в себе привычный хаос человеческих эмоций. Не этого ли он боится? Из-за вот такой возможности закрылся в комнате и, не долго думая, набрал свою личную службу спасения?       — Выйди и поговори с ним, что ещё. Скажи, что он сделал тебе больно, если хочешь, то двинь по яйцам. Спроси, зачем он натворил всю эту херь, и разберись во всём окончательно. Мне продолжать?       — Тэхён-а…       Ему нужно, чтобы они сейчас были рядом. Чтобы этот разговор был не по телефону, потому что вот в таком виде это не помогает, никак не тушит всё нарастающую и нарастающую панику.       — Ты же не трус, — добивает Ким.       Он и правда не трус. Тот Чимин, что остался где-то в последних днях августа, обязательно не просто спросил бы, что происходило этих два долбаных месяца, а действительно неплохо надавал бы прямо по Чоновой дурной голове, но сейчас от того парня остались лишь отголоски. Пак Чимин, существующий в «сегодня», уже не проглатывает ком в горле, а тихо плачет, максимально беззвучно дышит через открытый рот, впервые радуясь, что его четырёхлапый друг практически немой. Щенок не понимает, что происходит и почему Пак не реагирует ни на одно его движение, он пытается гавкнуть, то ли показывая своё волнение, то ли недовольство всем происходящим, но… Сейчас даже Кот бессилен.       — Если сейчас ты просидишь всю ночь в комнате, завтра вы всё равно пересечетесь, это неизбежно.       В ответ Тэхён снова получает молчание. Что бы Ким сейчас не сказал, как бы не пытался приободрить и подтолкнуть к правильным действиям, он уверен: упрямый Чимин так и просидит в одиночестве до тех пор пока не закончатся запасы воды и еды. Причём даже не у него, а у Кота.       Проходит почти двадцать минут нотаций, риторических вопросов и разговоров с самим собой, прежде чем Тэхёна вознаграждают хоть каким-то ответом. Это не совсем то, что ему хотелось бы услышать после собственных просьб, но уже хорошо. Чимин его хотя бы слушал всё это время, это уже что-то.       Тэхён через каждое предложение говорит «иди и поговори с ним», Чимин на каждый такой почти что приказ бросает лишённое всяких эмоций «хорошо», и они оба знают, что этого не произойдёт. Ведёт себя Пак как маленький ребёнок, двадцать пять (уже двадцать шесть, но Тэхён не знает) лет, а мальчишеской дури на все пятнадцать. В нём не найти середины, почему-то Пак Чимин — это из крайности в крайность, он либо толкнет для вас мотивационную речь, либо закроется в комнате с собакой, рассыпаясь на тысячу маленьких деталек от одной мысли подойти к тому, по кому так дико скучал. В кого влюблён. К тому, кто так легко разбил, как оказалось, чертовски хрупкое сердце.       Но Чимин уже хлебнул дерьма благодаря парню, от кого не ожидал бы подобного никогда и ни разу, так что нет, вы не можете осуждать его за страх ощутить что-то покруче, стоит им столкнуться носом к носу.       Пак Чимин так долго был смельчаком, что на происходящее сейчас его больше не хватает. Он закончился.       Они с Тэхёном расходятся далеко за полночь, каждый оставаясь при своём. Чимин раздевает Кота и в попытке отвлечься включает ноутбук, надеясь найти то, что забьёт ему голову, что-то способное отвлечь от мысли о том, что Чонгук сейчас в соседней комнате, но по ощущениям — на другой планете.       Зачем он вернулся? Чимин думал, что тот свалил только потому, что эта дружба ему больше не сдалась, и заблокировал он каждый аккаунт по той же причине, но теперь этот вариант отпадает. Что он здесь делает? Если всё случившееся дерьмо было вот такой несмешной жестокой шуткой, то Чимин обязательно посмеётся, когда будет выносить оставшиеся Гуковы вещи на лестничную клетку. Какая может быть причина сделать… такое? «Захотел от тебя отдохнуть»?       Никто Чимину на это не ответит, потому что вместо того, чтобы задать эти вопросы адресату, произнести вслух, он складывает одежду Кота, раздевается сам, выбирая сегодня не отказываться от сна не в одиночку. Кот неплохо набегался сегодня, потому что, укладывая мордочку на живот, даже не пытается как-то активничать, пока Пак нажимает кнопку воспроизведения на первом попавшемся фильме, наперёд зная, что запомнит о нём целое ничего. Сосредоточиться по щелчку никогда не получается, так что довольно глупо полагать, словно мыслями «перестань думать о Чонгуке» сможешь вытеснить этого парня из головы и заняться вниканием в ленту. Это так не работает. Со следующим та же история. Спроси его кто-то «что ты смотришь?», Чимин даже не смог бы ответить. Фильм. Он смотрит фильм, пока в голове один лишь Гук, его проколотая бровь и факт того, что нихрена ему не приснилось, и сейчас тот, кого можно было бы считать без вести пропавшим, если бы не проклятые фотографии, находится через стенку.       Почему от этого осознания настолько непривычно смотреть на свою же спальню? Они почти пять лет вместе прожили, куда более непривычно было слоняться по кухне, четко осознавая, что не наткнёшься здесь ни на кого, кроме собаки, чем смотреть на сменяющиеся картинки на экране в то время, как в той комнате, что пустовала длительное время, теперь снова кто-то стаптывает ковёр и тратит энергию лампочек.       Странно скучать по тому, кто подтолкнул тебя к настолько подавленному состоянию одним лишь уходом. С одной стороны, ты чувствуешь, насколько жгучей болью в теле отзывается понимание того, что тебя посчитали не нужным, а с другой… ты, блять, рад, что твой личный палач вернулся, и это какой-то взрыв мозга. Единственное, что Чимин понимает совершенно ясно: он рядом с этим человеком больше находиться не сможет. Не знает, как. Чувства прятать больше не получается, Ким Тэхён превратил Чимина в плаксу тем убойным виски и своими магическими заклинаниями, завуалированными под обычную болтовню, заставил познакомиться с таким способом выражения эмоций поближе, так что… Даже не показать, что тебе вспороли грудную клетку, при разговоре не получится.       Встречать рассветы — штука довольно романтичная, если судить по тому, что пишут в романах и показывают по телевизору, но когда в комнате начинает светлеть, а непонятно какой по счету фильм подходит к концу, сентиментальности из-за рассвета в Чимине нет. Он тому, что не смог глаз сомкнуть, совершенно не рад, потому что тело, которое само отказалось от такого нужного отдыха, начинает ломить, а сознание — затормаживаться. Знаете тот уровень недосыпа, когда время вдруг идёт очень медленно, но в тот же момент как при быстрой перемотке? Каждое действие можно наблюдать будто со стороны, а потом вдруг самого себя спрашивать: когда я это успел сделать?       Так и чокнуться можно.       У Чимина двадцать семь процентов заряда и пять сорок семь на часах, когда он решает, что им с Котом срочно нужно на воздух, потому что щенку уже пора прогуляться, хоть это и не так, а ему… сбежать до того, как его сосед проснётся. За ночь осознание того, что он готов к разговору, не пришло, нужно ещё отсидеться. Он как вор поглядывает на чужую закрытую дверь, пока Кот пьёт ещё вчера налитую воду и облизывается наверняка в ожидании ещё чего-то, потому что вчера Чимин забыл, что он тут единственный лишился потребности в еде, а собаку после прогулки стоит покормить.       Отлично. Теперь он заставляет страдать ни в чём не повинное животное, только этого озарения ему до полного счастья не хватало.       Отсидеться на улице в ноябре, ещё и промозглым утром, — это очень-очень глупая идея. Люди только начинают выходить из своих теплых укрытий, никто не обращает внимания на парня, встречающего новый день в парке со щенком, который почему-то именно сегодня нуждается в дополнительной порции внимания. Прости, дружок, в этот день твой двуногий друг-болван с тобой поиграть не может, сил нет ни физических, ни моральных. У Чимина снова потихоньку крыша начинает съезжать от всех мысленных процессов в голове, но в этот раз удаётся переключиться, благо перед ним живое существо, а не фильм. Эта собака… Его самое большое спасение, Чимин, пусть и совсем немного, но снова начал жить, чуть меньше смахивая на живого мертвеца, после появления щенка в его квартире, так что не любить это чудо просто невозможно, не заботиться о нём категорически нельзя. Плевать, на кого сейчас похож Чимин, умытый на скорую руку, с засохшей зубной пастой в уголке рта, которую можно благополучно скрыть обычной медицинской маской, что если… Кот заболеет? На нём комбинезон, но это ведь чёртов мальтипу, такое же деликатное комнатное растение, как и орхидеи в горшках. Кафе закрыты, телефон вот-вот сдохнет, весь мир снова против него, но так просто Чимин в лапы собственного страха, то есть Чонгука, не отправится. Он, не придумав ничего лучше, пешком топает к дому Тэхёна и Юнги, засовывая щенка к себе под куртку. Ей-Богу, он его любит, но это действительно не собака, а синоним к слову «проблема».       С пешей прогулкой Чимин горячится. Это он понимает, когда после часа ходьбы оказывается даже не на четверти пути, так что вызывает такси, не решаясь спуститься в метро с Котом, хотя люди с животными там не такое уж и редкое явление. Чимин надеется, что у Тэхёна есть, чем покормить собаку, потому что, устраивая побег из собственного дома, как-то забыл, что теперь он не один и нельзя делать что-то импульсивное, пока на тебе висит ответственность за целую чужую жизнь.       Играть роль парня в бегах получается совсем плохо, терпения не хватает, всё злит и напрягает, особенно когда Чимин торчит под дверьми, от которых не знает пароля, хренову тучу времени, потому что двадцать с небольшим процентов заряда — катастрофически мало, особенно если всю дорогу слушать чей-то сборник на Спотифай с недвусмысленным названием «песни для рыданий». Позвонить Тэхёну нет ни малейшей возможности, и его нос превращается в замёрзшую красную штуковину, когда их с Котом невольный спаситель — мужчина с дипломатом — выходит из дома, а Паку, наконец, удаётся прошмыгнуть внутрь. Чимин уходил оттуда с похмельем, в шоке из-за новой работы, да и вообще всего происходящего, но слава богу память не подводит, когда он пытается вспомнить подъезд, этаж и нужную дверь.       Щенок вздрагивает и лает, когда Чимин звонит в дверной звонок квартиры, в которой он после того раза так и не появлялся, но слишком хорошо запомнил адрес, когда после разговора о работе с Юнги выперся на улицу и минут двадцать не мог вызвать такси.       Ещё рано. Очень-очень рано, он знает, но Тэхён как-то раз приперся с собакой примерно в такой же час, так что никакого сожаления Пак не чувствует, когда звонит снова и снова, тем самым приучая уши Кота к подобному звуку. Он абсолютно готов к той возможности, что его обматерят или даже попытаются спустить с лестницы, но, оказывается, существует ещё такой вариант, где дверь ему откроет не заспанный друг, а Мин Юнги-ши в той же полосатой пижаме, что была на нём в прошлый раз, и с полным бардаком на голове.       Блять. Как можно забыть, что Тэхён живёт не один, пусть его муж и пропадает целыми днями вне дома?       Из-за недовольного взгляда Чимин чувствует, как ползут мурашки по спине, а каждый из вариантов приветствия улетучивается из головы просто с невероятной скоростью. Юнги более чем не рад его видеть, а Пак этого человека и в хорошем расположении духа побаивается, что уж говорить про сейчас. Боже, лишь бы Тэхён дома был, чтобы, если его вдруг сейчас прикончат, полиции было бы вызвать кого в качестве свидетеля. Кажется, Мин Юнги вполне способен на такое. Конечно, многие посчитают чушью слова о том, что от каждого человека чувствуется совершенно разная, особая энергетика, но вот вам пример: Юнги ростом с Чимина, почти такой же худой, как танцор, сейчас в домашней одежде и, по идее, не должен выглядеть как тот, кого с чистой совестью можно начать подозревать в целой серии жестоких убийств, но именно это Пак и чувствует. Сколько силы вмещает в себя тело Кимового мужа, проверять как-то не особо хочется, но совершенно не исключено, что сейчас его посвятят в подобное точным ударом под дых.       — Скажи, что у тебя есть веская причина поднять меня до будильника, или я тебя уволю.       Эм… Где Тэхён? Чимину нужна помощь. Он даже не знает, что придумать, пока его босс трёт один глаз, то ли пытаясь окончательно проснуться, то ли надеясь занять чем-то руки, дожидаясь ответа. У него из-за этого, видимо, зрение становится лучше, потому что после того, как рука опускается, взгляд цепляется за мордочку, торчащую из-под куртки, и Юнги, быстро моргая, тыкает в щенка пальцем.       — Это ещё что?       У Юнги нет аллергии на шерсть? Это первое, что приходит Чимину в голову, когда он, будто забыв, что приперся не один, смотрит на Кота, пытающегося гавкнуть на чужака и нервно елозящего под одеждой. Пожалуйста, пусть ни у кого тут не будет аллергии. Тэхён, судя по тому, что таскал собачонку так же, как сейчас Чимин, на подобное не жалуется, и остаётся надеяться, что его супруг тоже в число аллергиков не входит.       — Кот.       Взгляд с щенка поднимается к лицу парня.       — Что?       — Собака, но Кот.       Отлично. Объяснения Тэхёна в то самое утро сосут по сравнению с Чиминовыми. Почему нельзя сказать «мою собаку зовут Кот»? Обязательно добавлять себе ещё один пункт в список причин быть убитым рукой своего начальника?       Мин приподнимает брови, вздыхая, и Чимин уже хочет сказать, что все вопросы тот может задать своему мужу, и о том, что у него теперь есть животное, он уже вообще-то должен быть осведомлён, потому что, по словам Кима, именно Юнги подтвердил, что должность позволит ему возиться с этим чудом, так что дело похоже в кличке, но ни звука издать не получается, его втягивают в квартиру за рукав и захлопывают дверь.       — Тебе с такими разговорами к Тэхёну.       — Он спит? — спрашивает Пак, оглядываясь.       — Уже нет, благодаря кое-кому.       Чимин неловко переминается с ноги на ногу, никак не в состоянии придумать, что ему делать дальше. Надо было позвонить перед приходом, но мобильник сдох, а для того, чтобы просить телефон у прохожих, нужно знать номера наизусть.       Тэхёнов номер стоит выучить уже сегодня.       Ким, будто чувствуя, что Чимину срочно требуется моральная поддержка, как и при первом знакомстве с Юнги, на этот раз не прячется Бог знает где, а с абсолютно разбитым видом появляется в поле зрения, пока Пак решает: разуваться ему или сваливать как можно скорее.       — Привет, — голос у него непривычно низкий, и если бы сейчас он начал говорить со своим пугающим акцентом, Чимин наверняка начал бы чувствовать то же самое напряжение, что и в вечер его увольнения.       Отвечает Пак своим негромким приветствием в тот же момент, когда Юнги вот так, совершенно не стесняясь постороннего парня и уже, видимо, не опасаясь никаких лишних разговоров, быстро чмокает мужа в губы, без каких либо объяснений проходит мимо, кажется, решая досмотреть прерванный сон.       — Что ты здесь делаешь?       Бежит от чего-то (или от кого-то). Не исключено, что даже от самого себя.       — Ищу пристанище, — совершенно не думая, откровенничает парень. — Я могу побыть у тебя? Чонгук проснется и дома…       — Блять, нет.       Наполовину высунутая пятка из кроссовка опускается обратно. Такого ответа Чимин не ожидал. Так же как то, что дверь ему откроет не Тэхён.       — Ты не будешь здесь прятаться, иди и поговори с ним.       Почему Тэхён не может его понять? Не сейчас. Как он может просто пойти и… И что ему, мать вашу, сказать? Как говорить с человеком, которого ты почти что возненавидел в определённый период времени, но при этом не переставал любить? С чего начать? «Привет, ты — говна кусок, и, надеюсь, Люцифер тебе душу выжжет, но сначала обними меня»? Так? Ради всего святого, почему именно сейчас? Чимин ведь почти справился, почти научился жить без этого парня, ему до полного «выздоровления» всего ничего оставалось.       — Я не могу.       — Всё ты можешь, — кривится Ким. — Это всё равно произойдёт рано или поздно.       Да, но лучше поздно. Чимин всё оттягивает, причём не просто надолго, а на долбаные годы, так что странно сейчас сидеть и думать, будто своими приказами Тэхён хоть чего-то добьётся. Чимин, может, и изменился, но для того, чтобы избавиться от определённых привычек, меняться следует осознанно, работать над собой, а не позволять не самым лучшим обстоятельствам и времени сделать своё дело. Так от излюбленной практики с молчанием парень не отучится, для подобного стоит нырять с головой в собственные страхи и выходить из остатков зоны комфорта, а не держаться, как за последний шанс на жизнь.       — Я не пойду домой, — упрямо сжимает губы Пак. — Если не здесь, то сяду в кафе. Одолжи хотя бы зарядку, у меня телефон сдох.       Это уже совсем нехорошо. Чимин это знает, Тэхёну даже говорить ничего не надо, но он не может по-другому. Пак собирается тянуть и бежать от неизбежного так долго, как только сможет.       И сегодня его пристанищем таки становится квартира друга. Тэхён строго предупреждает, что Юнги сегодня весь день дома и ему надо отоспаться, в то время как сам Ким в час дня уходит по делам. Чимин для себя решает, что уйдёт вместе с другом, потому что остаться с Юнги наедине — это что-то сродни неизбежному кораблекрушению. Он никак не может перестать коситься с дивана на кровать, где валяется мужчина с повязкой на глазах, укутанный в одеяло, как в кокон. Паку он даже в таком виде кажется угрозой человечества. Скорее всего, свою роль сыграли кастинги, и теперь относиться к Мину, как к обычному человеку, у Чимина не получится. Жизнь, конечно, полна сюрпризов и неожиданных поворотов, но что такого должно случиться для того, чтобы Чимин перестал относиться даже к имени Мин Юнги с опаской, — придумать сложно.       Они — работник и подчинённый, связанные только одним человеком и в некотором роде профессией, вряд ли Чимин его когда-то начнёт хёном называть.       Коту с Тэхёном явно нравится. Он получает в два раза больше внимания, чем обычно, его кормят мясом и много тискают, пока Чимин разбирается с норвежкой, которая уже третий раз кидает неправильно оформленное промо-видео. Через раз посматривать на Юнги, свернувшегося на кровати, перестать не удаётся, Пак всё не может расстаться с дурацким страхом того, что возня Кота или другой шум Мина снова разбудит, и на его бедную голову свалится десять кар египетских, но тот просыпается совсем не потому, что щенок носится по комнате как угорелый, и даже не потому, что Тэхён время от времени смеётся слишком громко. Поспать Мину сегодня не судьба, потому что сначала причиной нежелательного подъема стал Чимин, а потом звонок неизвестного двум парням человека, который слышит на каждый свой вопрос или что бы он там не произносил больше ругательств, чем внятных ответов.       Почему Тэхён в него влюбился? Юнги… пугающий. Конечно, для подобных выводов двух личных встреч вне залов прослушиваний маловато, но всё же. Чимин говорил с ним всего дважды, и угрожали ему в обоих случаях. Сначала не очень конкретным «тебе не поздоровится», а сегодня увольнением. Почему парень, который стал почти что светом в Паковой вдруг померкшей жизни, выбрал быть с тем, кто даже на пожелание доброго утра (возможно, немного неуместного после второго пробуждения) ворчит, и почему это вызывает у Кима смех? Эти двое — самый странный пример отношений, который Чимин когда-либо видел. Они в первый же день его знакомства с обоими начали ссориться так легко, будто вспыхнуть для них легче, чем для бумажки, политой керосином, но, судя по всему, сейчас у них полная идиллия.       Чимин супружескую жизнь себе не так представлял. У него какого-то чёрта одна воображаемая утопия ломается прямо следом за другой, убеждения и принципы сыплются как карточный домик от лёгкого ветерка. Проблемы у этих двоих имеются, Пак в ту, что касается работы, даже посвящён, но когда Тэхён наливает мужу кофе, целуя в висок, а тот, пусть и с по-прежнему недовольным из-за резкого пробуждения лицом, подставляет ещё и щёку, Чимин отводит взгляд, сам у себя спрашивая, как всё может быть… вот так? Они ведь как небо и земля, не подходят друг другу совершенно, но в то же время создают идеальное сочетание, которое не каждому дано понять.       Самое странное, что в этот раз Пак не проецирует первые попавшиеся человеческие отношения на себя и Чонгука, мысли о том, что «я бы хотел так же», как в то утро, когда он проснулся на этом самом диване с грязным бинтом на руке, больше не появляется. Это хороший или плохой знак? Ему, кажется, предстоит узнать: дело в том, что за два месяца к Чонгуку удалось настолько остыть, что представлять их, как пару посреди того самого хэппи энда, больше не хочется, или дело в том… Что не хочется уже совсем ничего.       Открытие, которое Чимин не ожидал сделать этим утром, — это факт того, что Юнги любит собак. Или животных. Или просто его Кота, потому что как только все попытки снова уснуть оказываются безрезультатными, он присоединяется к парням, перетягивая всё внимание щенка с Тэхёна на себя.       Мин Юнги холодный, умеет заставить Чимина меняться в лице при помощи одного лишь взгляда, но кто бы мог подумать, что, играя с маленьким комком очарования, он будет заменять каждое «с» на «ш», без конца спрашивая «что это за шладкая шобака». Вы бы поняли, почему Пак настолько округляет глаза из-за открывшейся картины, если бы этот мужчина встретил вас на пороге угрозой увольнения, а потом ни с того ни с сего превратился в… милашку. Чимин что, в какой-то параллельной вселенной? Или дело в том, что люди совсем не такие, какими пытаются выглядеть?       Возможно для того, чтобы давать определённому человеку хоть какую-то характеристику, стоит провести с ним побольше времени, чем привыкли считать достаточным.       Когда Тэхён начинает собираться, Юнги спрашивает, ест ли Пак острое, потому что собирается заказать накчи поккым, и совершенно не реагирует на все попытки заверить, что танцору пора домой и он уйдёт с Кимом. Мало того, что от одной мысли поесть с Юнги сам на сам странно, один лишь факт того, что мужчина по своей воле это предлагает, причём не давая права выбора, выбивает из привычного равновесия. Он не спрашивает «хочешь ли ты поесть», решает за двоих так, будто от настолько заманчивого предложения отказаться вообще невозможно, и позволяет только выбрать блюдо.       Кошмар какой-то. Остаться с Юнги без Тэхёна уже нечто пугающее, а разделить с ним хоть что-то на двоих вообще походит на смертный приговор.       — Я слышал ваш разговор, — не отрываясь от телефона, заявляет старший, но когда не слышит никакого ответа, поднимает взгляд, проверяя реакцию на сказанное. — И я знаю о Чонгуке, так что ты будешь осьминогов или заказать что-то другое?       Чимин моргает, застывая на месте. Больше Юнги ничего не говорит, даже не смотрит в его сторону, листает, по всей видимости, меню доставки, ничего странного в своих словах не находя. Вот только он единственный относится к этому, как к чему-то неважному. У Пака мнение совершенно другое. Почему Тэхён ему рассказал? Или лучше спросить: сколько из всего происходящего сейчас знает Юнги?       Блять, вот именно поэтому Чимин и молчит буквально о каждой херне всю свою долбанную жизнь! Зачем о нём трепаться? О том, что так болит внутри. Если бы Чимин хотел посвятить в такое посторонних, он бы день и ночь плакался в Твиттере или любой другой соцсети, записывал бы рыдающие видео для Инстаграма и бросался в безразличных людей своей болью, но он всегда решал справиться со всем один, а когда рассказал единственному живому человеку, тот тут же всё разболтал.       Чимин не говорит, что любит острое, не просит заказать другое блюдо, сидит, не отрывая взгляда от ошарашившего его Мина, переживая очередную поломку. Ему не хочется есть, тем более с Юнги, находиться здесь тоже, уходить в долбанное кафе, где на Кота будут обращать чересчур много внимания, — ещё меньше, а от вида Тэхёна, целующего на прощанье мужа и улыбающегося Чимину так, будто он ничего, блять, не сделал, вообще воротит.       Как он мог рассказать о Чонгуке? Как Чимин мог быть настолько тупым и подумать, что можно вдруг стать откровенным с тем, кто откровенничает с тобой, довериться так глупо и легко?       Каков же идиот.       Юнги не выпускает Кота из рук, даже когда курьер приносит еду, и они с Чимином усаживаются за стол. Щенок крутится у него на коленях, тоже надеясь попробовать ещё горячие морепродукты в адски остром соусе, но после нескольких коротких «фу» от Юнги даже перестаёт пытаться протестовать лаем. В другой ситуации за вот такое послушание Чимин наверняка начал бы гордиться как и Котом, так и своей работой над командой, но сейчас не до этого. Справиться со ступором не получается ни когда Мин кладёт перед ним приборы, не одноразовые, а достаёт металлические из кухонного ящика и даже две плошки, ни когда Кот от греха подальше (точнее от далеко не подходящих для него угощений) отправляется на пол.       Определение «гоняет еду по тарелке» даже слишком мягкое для того, чтобы описать то, что делает Чимин. Юнги уплетает свой крайне острый завтрак, что-то просматривая в телефоне, в то время как Пак не может перестать спрашивать у себя очередное «почему?» теперь не из-за испоганенного танца. Зачем он рассказал всё Тэхёну? Зачем доверился? Зачем держится за этого парня так, будто он может его спасти от самого себя? Это всё было ошибкой. Всё. Начиная с самого их знакомства.       — Ты же сказал, что ешь острое.       Когда Чимин поднимает взгляд, Юнги что-то строчит, громко клацая коротким ногтем по экрану, и остаётся только задуматься, как он замечает, что с тарелки ни одна ниточка лапши так и не отправилась Паку в рот.       — Я ем.       — Тэхён начнет на меня вонять, если узнает, что я тебя не накормил, — он всего на секунду перестаёт набирать сообщение, подбородком указывая на тарелку перед младшим. — Так что давай.       Да пошёл он. Это он так заботится? Сначала разбалтывает все секреты, а потом переживает, как бы Чимин с голоду не помер? Слишком уж смахивает на дерьмо, а не заботу.       — Ты что-то решил насчёт кастинга? Мне твоё имя вписывать?       — Мне не нужны подачки, — недовольно буркает Пак, оставляя в покое измазанные соусом палочки. Он не хочет есть. Вернее не так, он в эту самую минуту не хочет даже заставлять себя есть. — Ни от одного из вас.       Когда Юнги сначала удивлённо смотрит на надевшего маску безразличия парня, а потом и вовсе блокирует телефон, откладывая подальше, Чимину от его взгляда больше не хочется спрятаться или исчезнуть. Это хороший знак? Значит ли всё это, что, когда в следующий раз Юнги будет смотреть на его конкурсную хореографию, в Чимине ни один мускул не дрогнет и всё получится так же идеально, как в репетиционном зале?       Но в Паке зарождается совершенно другое чувство, когда Юнги, прищуриваясь, улыбается так, что веселья или любых других эмоций, из-за которых у нормальных людей уголки губ поднимаются, там не разглядеть.       — Боги, — палочки указывают на Чимина, пока улыбка старшего превращается в тихие смешки. — Да ты у нас гордец. Что ж не отказался от работы, когда был здесь в прошлый раз? Это подачкой не считалось?       Юнги не пугающий. Он полный мудила. И болтливому Тэхёну в самый раз с таким говнюком жить, забудьте всё, что он придумал себе до этого. Эти двое — два сапога пара, и мир свёл их не просто так.       Он этими вопросами попадает прямо в точку, по самому болезненному месту, причём от этого настолько противно, что у Чимина скулы сводит. Да, Пак Чимина буквально устроили на работу, даже не спросив, не против ли он такой помощи, никто не поинтересовался, чувствует ли он себя обязанным теперь за то, что может зарабатывать себе на жизнь дальше, и насколько тошно было от самого себя, когда похмелье прошло, ум прояснился и начало доходить, что такую должность с такой зарплатой и настолько лояльными условиями ему просто так получить точно не удалось бы. Это всё из-за Тэхёна. Из-за Юнги. Чимин им теперь обязан, и всё было хорошо ровно до этого момента, потому что с чувством долга даже разозлиться нормально не получается. Злость отталкивается, как магнит с тем же полюсом, и превращается в ещё одно дерьмовое ощущение, когда ты не можешь почувствовать в полной мере то, что хочешь, потому что, блять, не должен. Подобная дрянь Чимина доконает окончательно.       — Слушай, дурак, — закатывает глаза Юнги, отправляя в рот кусочек осьминога. — Тэхён о тебе печётся, и это не подачки, а дружеская помощь. Я не собираюсь обеспечивать тебе место где бы то ни было, возьмут тебя или не возьмут — зависит только от тебя.       Дружеская помощь значит? Любовь, дружба… Это были настолько важные, по-детски невинные чувства для Чимина. Всю его жизнь он считал их практически святыми, тем, ради чего стоит жить и бороться, но за последние месяцы их настолько смешали с грязью, что уже никаких хороших ассоциаций не осталось. Он не знает, как простить парню, в которого он по уши, то, что оставил так, будто их не связывало столько пережитых моментов, а теперь ещё и не может объяснить самому себе, придумать причину, почему и когда Тэхён решил, что о нём можно трепаться. Не просто о нём, а о тех вещах, что Чимин рассказывал именно в самые невыносимые моменты.       Знаете что? Нахер всё это! Хватит ему неразберихи с Чонгуком, о Тэхёне и его причинах для всего он не будет так же гадать. Прямо сейчас перед ним сидит тот, кто точно не соврёт.       — Зачем он рассказал тебе о Чонгуке?       Будь Чимин сейчас не настолько раздражён и растерян, он наверняка сам бы немало удивился решению заговорить. Идее не мучить себя как всегда ядовитыми вопросами, на которые некому ответить, или не вынашивать обиду опять годами, а взять и спросить. Если бы только он начал делать подобное раньше, его жизнь, вполне возможно, не превратилась бы в непроглядную черноту, их с Чонгуком отношения (дружба это или односторонняя любовь — плевать, зовите как хотите) не канула бы в лету. Молчание убило столько всего хорошего, столько возможностей, которые Пак позволял себе упускать раз за разом, и потом, когда мозг решит вернуться к обдумыванию всего и сразу, ему стоит обратить внимание на этот разговор, на то, что он сейчас делает, потому что для него подобное непривычно. И он сам на это идёт. Вот настолько люди могут меняться, сами того не замечая.       Юнги сначала хмурится, явно ожидая продолжения разговора о кастинге и настроения «я сам всё могу», но потом выгибает брови так, будто его тут спрашивают самую очевидную вещь из всех, что только можно придумать.       — Потому что ему это не даёт покоя?       — Это не его секрет, какого хрена?       Юнги старше, он его работодатель, и Чимину наверняка стоит сбавить обороты, сменить тон на более уважительный, но… Кажется, он зол больше, чем сам представлял, и чувство долга таки затихает.       — Если о секрете знают двое, это уже не секрет, слышал о таком?       Зубы сжимаются так сильно, что Чимин вот-вот раздробит сам себе эмаль, настолько сильно его выводит этот вопрос, потому что да, блять, он знал. Именно по этой причине и не позволял ни одному живому существу разузнать, что на самом деле творится у него на душе, а потом всё вдруг пошло по наклонной и он оказался здесь, в этом самом моменте.       Наблюдая за мыслительным процессом парня и его напряженным лицом, Мин вдруг тоже довольно раздражённо цокает, но перед тем, как снова заговорить, глубоко вздыхает, возвращая себе ту же невозмутимость.       — Он рассказывает мне практически всё, — совершенно спокойным тоном, как маленькому ребёнку объясняет Юнги. — И я ему тоже, это называется «здоровые отношения».       — Ничего здорового в том, чтобы трепаться о других людях, нет, — холодно бросает Пак.       Юнги то ли так не считает, то ли его само присутствие Чимина подбешивает, потому что он снова закатывает глаза перед тем, как упереться локтями о стол и отложить палочки.       — Слушай, солнышко, я знаю о тебе то, что положено знать о сотруднике, если ты волнуешься, что все твои секреты слили. Единственное лишнее, что мне известно о твоей крайне важной персоне, — это причина, по которой твой друг чуть не поседел после вашего вчерашнего разговора, так что не обольщайся. Тэхён хоть раз говорил с тобой о не его проблемах или рассказывал тебе о ком-то постороннем?       — О тебе?       Со смешком поднимая левую руку, на которой поблёскивает одно-единственное кольцо, Юнги издевательски улыбается.       — Я посторонний? Мы женаты.       В этом есть смысл, для Тэхёна Юнги сейчас самый близкий из всех существующих, но когда Чимин уже знал о том, что они женаты и работа не дала им даже в медовый месяц поехать, даже понятия не имел, о ком Ким говорит. Он был Паку чужим, абсолютным незнакомцем, но это не остановило Тэхёна. В обратную сторону сработало так же?       — Он тебе говорил о том, что наши соседи странные? Или то, что к Госпоже Ким с восьмого этажа уж слишком часто наведывается какой-то студент?       Не понимая, к чему Юнги ведёт, Чимин поднимает брови, молча спрашивая, зачем ему эта информация, на что его собеседник кивает.       — Вот именно. Потому что это сплетни и его такое не ебёт. И меня, если честно, тоже, так же как твои любовные проблемы, но ты — друг парня, которого я люблю, а его нехило так волнует твоё состояние, настроение и тому подобное, значит это будет волновать и меня.       — Дело не в волнении, а в том что…       — Если что-то не даёт тебе покоя, об этом надо поговорить, это тебе даже самый дерьмовый психолог скажет.       Ещё один. Юнги тоже сейчас примется убеждать его обратиться к психотерапевту и начнёт жизни учить?       — И если ты связал свою жизнь с человеком, — продолжает Мин, не отрывая взгляда от Чимина, даже когда его телефон жужжит, оповещая о новом сообщении. — Не важно, дружбой или отношениями, то ты должен быть готов выслушать всё, что его тревожит, знать, что иногда он может прийти за советом, и не бояться поделиться таким же в ответ, а не держать в себе всё так долго, что в какой-то момент тебе вдруг срывает резьбу.       Чимин несколько раз моргает, переваривая слова босса. Благо времени на обдумывание ему дают достаточно, потому что Юнги тянется к телефону, снова принимаясь тыкать пальцами по сенсору.       Он только что намекнул что… Чимину сорвало резьбу? Или что это только что было?       — Ты… — парень сглатывает, хмурясь из-за слов Юнги. — На что ты намекаешь?       Поначалу Мин только улыбается, заканчивая сообщение, а только потом, отложив телефон и снова взяв в руки палочки, тяжело вздыхает, прежде чем ответить.       — Я ни на что не намекаю, я прямо говорю тебе, что парень, который привёл тебя в свой дом и рассказал о наших с ним отношениях, не треплется, а всего лишь считает тебя достаточно важным, чтобы обсудить со мной, как тебе можно помочь. Тэхён может шепнуть незнакомому человеку, какие на нём сегодня трусы просто потому, что ему так захотелось, но никогда не скажет ничего о других, если не будет уверен, что сам не справится, так что всё, о чём вы плачетесь друг другу по телефону, дальше этой квартиры не выходит.       Это имеет смысл, и Юнги в какой-то мере прав, но…       — Он рассказал мне, что вы женаты после первой же пьянки.       — Это да, — набирает побольше лапши, шумно втягивая всё в рот, совершенно не беспокоясь о том, как адский соус измазывает губы, и наверняка будет жечь примерно с час. — Эту его чуйку на хороших людей я понять не могу, но тут всё то же, рассказал он о себе. О том, что он женат, а не какой-то там парень с верхнего этажа. Всё наше грязное бельё в пределах одной квартиры. И если ты ему ляпнешь что-то плохое только потому, что о тебе волнуются, — Юнги открывает рот, потому что уровень остроты такой, что требуется подышать, прежде чем продолжить. — Тебе конец.       — Хватит мне угрожать.       — Никаких угроз, — телефон снова пиликает, и на этот раз Юнги его не игнорирует. — Просто предупреждаю.       Всё это странно. Последние полгода. Сначала Субин, остающийся у них невыносимо часто, потом внезапное желание Чонгука рассказать о нём родителям и то последующее, что из этого выплыло. Увольнение Чимина, ночь откровений перед Тэхёном и истерика в присутствии другого человека, собака, нежелание танцевать, разговоры по телефону и недели убивающего одиночества. Всё настолько изменилось, причём совершенно внезапно… Когда, в какой момент это произошло? Какое именно событие послужило катализатором? Где то самое начало конца? Сейчас, пытаясь вспомнить всё, что случилось, Чимин не знает, как разделить по дням каждую сбивающую с ног ситуацию, потому что это всё похоже на сплошной снежный ком, который то ли уже его снес, то ли продолжает увеличиваться. Точка кипения уже случилась или всё достигнет своего максимума при разговоре с Чонгуком?       Этот парень и есть самая большая проблема для Чимина и его душевного равновесия. Чувства к нему, о которых, оказывается, знают уже не двое, а трое людей, и Пак умом понимает то, что пытался донести до него Юнги, но злиться не перестаёт. Не на Тэхёна, а на себя. Нужно делиться тем, что не даёт тебе жить? Чимин, как видите, никогда не делился и как-то выжил. Но он будто не даёт мысли о том, что он именно это и делал — выживал, занять главную роль в голове и позволить себе наконец осознать, что так нельзя. Человек может многое, но вряд ли ему пойдёт на пользу давиться собственными переживаниями целые годы, показывать, что каждый позорный провал ничего не значит, в то время как самого заполняет отвращение к себе, и что это вполне нормально — смотреть, как парень, в которого ты влюблён, целует кого-то другого, а потом ещё и рассказывает довольно интимные подробности своих отношений.       Почти каждая наша проблема — последствие определённых решений прошлого. Нельзя много работать, подбадривать всех и каждого своим «всё будет хорошо», пока сам молча справляешься с тем, что выводит из равновесия именно тебя. Это не альтруизм, а намеренное и довольно мучительное самоубийство. Сломанный человек, может, и починит другого, но вряд ли без ущерба для самого себя.       Кажется, Чимин не справился. Юнги прав, резьбу ему таки сорвало, и он может хоть триста раз спросить себя противное «почему?», но факт остаётся фактом, всё уже случилось. Он уже на каком-то дне, тут нет разноцветных рыбок, здесь только тьма, и вынырнуть на поверхность ему хоть и ненадолго, но помог тот, на кого он только что разозлился. Рассказал Тэхён Юнги или ещё кому — какая сейчас разница, если все произошедшие откровения Чимина спасали? Делиться трудно и больно, знать, что об этом поведали ещё одному человеку, вообще нечто похожее на ходьбу по раскалённым углям без какой-либо подготовки, но в определённые моменты это помогало. Тэхён за него волнуется… Этот парень и есть тот человек, что не плюнет на Пак Чимина, не вычеркнет из жизни без веских причин и точно не пойдёт кричать о его тайнах на весь мир чисто ради веселья.       Кажется, Чимин нашёл друга в самый ужасный период своей жизни.       Ему нужно остыть. Принять, что людям, в отличии от него, не требуется несколько лет для того, чтобы родилось желание поделиться не дающими как следует вздохнуть вещами, и перестать быть таким дураком.       Чимину двадцать шесть, он давно совершеннолетний по всем законам и во всех странах, но почему-то только сейчас жизнь заставляет его действительно повзрослеть. Похоже, больше некуда тянуть.       Ни Тэхён, ни Юнги ничего не сделают с той информацией, которой сейчас они владеют, наоборот, оба, кажется, пытаются Паку помочь, но… Для того, чтобы хоть что-то изменилось, Чимину стоит рассказать обо всём сидящем внутри не двум женатым парням, а тому, кого он уже семь лет называет лучшим другом.       Юнги почти расправляется со всей огромной порцией, когда Чимин снова берёт в руки палочки, набирая немного лапши. Нет, он не осознал, что внезапно дико проголодался, просто… Ему надо поесть. Чтобы жить, нужно есть, даже если не хочется ни одного, ни другого.       — Всё, — Юнги откладывает телефон, откидываясь на спинку стула, перед этим снова поднимая вертящегося у его ног Кота на колени. — Ты в списке танцоров, и, мой тебе совет, выучи новую хореографию.       Из-за кастингов и одного лишь известия, что данные позволяют принять участие в отборе, Чимин трепетал, в нём загоралось желание бежать в танцевальный класс в тот же момент, но в этот раз… Он не хочет. Не хочет туда идти, не хочет танцевать, не хочет быть в списке, хотя, казалось бы, настолько близко его мечта ещё не маячила. Юнги — один из тех, кто будет иметь слово при утверждении состава, и это вроде играет ему на руку, даже если Чимин далеко не из тех, кто хочет попадать куда бы то ни было через знакомых, но… Восторга новая возможность не вызывает. Она ничего не вызывает. В Чимине теперь живёт полно раздражения, страха перед Чонгуком, взглядами, возможностью отравить Кота мороженным и так много нежелания делать хоть самые обыденные вещи, что, если бы его можно было превратить в воду, материки бы исчезли с Земли. Как он жил все эти годы? Что им двигало? Почему он поднимался с кровати, зачем натягивал дежурную улыбку и столько раз ни перед чем не сдавался? Неужели всё было из-за Чонгука? Они не были вместе тогда и не вместе сейчас. Да, дружба пошла по пизде, но то, чего Чимин всегда хотел, он получил — Чонгук счастлив. Родители больше не навязывают тому то, что он делать совсем не должен, он осуществил мечту, кажется, полностью пережил своё дерьмовое состояние и вот-вот начнёт жить только по своему собственному сценарию, но для Чимина всё равно реальность такая же пресная на вкус, как и в ту неделю, когда он просто лежал и смотрел в одну точку.       Дело в Чонгуке и чувствах или в том, что Пак Чимин больше не знает, чего он хочет от себя и от жизни?       Они с Юнги обсуждают хореографию так, будто всё тело Пака не противится даже мысли о том, что, возможно, уже сегодня вечером ему придётся оставить Кота одного и снова попросить ключи от школы и первого класса для новой возможности делать то, что наверняка снова разобьёт в конце.       Норвежка Сесиль таки доделывает промо, Чимин отправляет его вместе с остальными данными, заверяя, что у неё обязательно всё получится, пока сам сидит с каменным лицом, непохожим ни на одно эмоджи, которое он отправляет, отходя от привычных рамок деловых отношений. Лицемерие в чистом виде.       Отсутствие сна даёт о себе знать на обратном пути домой, когда он после очень неловкого разговора с Тэхёном засыпает в такси и больно стукается лбом о дверцу, просыпаясь даже не от боли, а звука, с которым встретились его голова и стекло.       Темнота на улице не помогает держаться на ногах, его настолько вырубает, что становится плевать на присутствие Чонгука и даже на то, во что превратились их отношения.       Он не хочет больше проходить прослушивания. Не хочет танцевать. Всё, что Чимину сейчас нужно, — это полный покой, чтобы от него отстали все и каждый при том, что он вообще-то один. Всегда один.       Кот облизывает ему шею, когда он открывает входную дверь и заваливается домой, чувствуя дежавю из-за встречающего его света в прихожей. Чонгук дома, отлично. Утренний побег настолько же бесполезный, как все усилия на кастингах. А ещё младший, кажется, ждёт его, потому что пока Чимин снимает с Кота поводок, дверь комнаты Чона открывается. Он сначала просто выглядывает, а потом выходит, неловко засовывая руки в карманы.       — Привет, — так же, как вчера начинает парень.       Сегодня Чимин не отвечает тем же, просто кивает, надеясь, что ему дадут спокойно помыться и завалиться в постель. Сейчас самая большая мечта — вырубиться на подольше.       — Где ты был? Я с самого утра тебя ищу.       Хочется рассмеяться. Бедный, целый день небось убил на поиски. Чимин бы обязательно пожалел своего любимого друга, вот только того парня больше не существует.       — Работал, — спокойно отвечает Пак, направляясь в комнату.       — Я был у тебя в баре.       Чонгук плетётся следом и… входит в комнату Чимина так, будто ничего не было и всё по-прежнему. Кот крутился у него под ногами, мешая передвигаться, и у младшего из-за этого вырывается смешок.       Чёрт возьми.       Чимин всегда, всё то время, что они знакомы, хотел только самого лучшего для Гука, но сейчас из-за его осторожной улыбки, смешков, да чего угодно, спрятаться под одеяло с головой хочется ещё больше. Почему Чимин не чувствует себя так же? Это несправедливо.       — Я больше не работаю в баре, — Чимин вытаскивает из шкафа чистое полотенце, а Чонгук поднимает разошедшегося Кота на руки.       — И завёл собаку, — констатирует факт, не спрашивает. И снова с видом, из-за которого Чимину дурно. — Это девочка? Как её зовут?       — Кот.       Чонгук округляет глаза.       — Что? Кот?       — Да.       Ему стоило найти другого соседа. Заселить сюда хоть самого неряшливого парня на земле, хоть пьяницу-дебошира, но тогда Чонгук бы не сидел 24/7 в месте, которое он привык считать своим островком безопасности. Почему этому парню нужно разрушить всё, за что держится Чимин? За что он так?       — Почему Кот?       Серьёзно? Они о собаке будут говорить?       Идея пересидеть плохой день у Тэхёна немного вылезла боком, и не переживать очередные американские горки, к пребольшому сожалению, не получилось, даже если виновником стал не его сосед. Но разговор с Юнги даже рядом не стоял с тем, что происходит сейчас. Какая бы идиотская причина не заставила Чонгука собрать вещи и испариться, что бы им не двигало… Какого хрена?! Что за черти в его голове сидят, раз он думает, что после всего можно вернуться вот так легко и вести себя, блять, как прежде? Чимин должен это проглотить? Вот так, без всяких объяснений, сделать вид, что ему опять всё нипочём; нормально воспринимать эти смешки, ровный тон и придурошные разговоры о собаке? Хрена с два. Чонгук может катиться к чёрту. Возвращаться, откуда приехал, искать новую квартиру, проситься к друзьям, их у него, в отличии от Пака, всегда было предостаточно, да что угодно. Но соваться к старшему — далеко не лучшая идея. Никакой дружбы больше нет, Чимину настолько невыносимо от присутствия Чона так близко, что, кажется, кожа начнёт дымить, если они соприкоснутся. Рядом с ним не появляется то самое желание убедиться, что его малыш в порядке и не страдает, это каким-то образом работает теперь только на расстоянии, а вот так, находясь в метре друг от друга, всё, что Чимин может в себе откопать из человеческих чувств, — это дикую злость и настолько сильную обиду, что если Чонгук ещё хоть на шаг посмеет приблизиться, ему несдобровать. Но хуже всего то, что такая смесь пугает ещё сильнее, чем пустота. Это будто «уйди, чтобы я продолжил скучать по хорошим временам, а не смотрел на доказательства того, что ты маленькая паскуда».       Возможно, какая-то великая цель у Чонгука всё же была, и каждый его поступок можно как-то объяснить, но даже Паково богатое воображение не подкидывает возможных вариантов. Он сам для себя не может придумать объяснений. Для него подобного не существует. Чем всё это можно оправдать?       — Ты зачем вернулся?       У Чимина больше нет ни сил, ни желания ходить вокруг да около. Он не спал, в нём еды столько, что даже ребёнку бы не хватило, за него в который раз приняли решение, а Пак даже не собирался этому как-то препятствовать, ему нужно готовиться к тому, чего он больше не ждёт, брать себя в руки и делать то, что не хочется. Ничего не хочется. Лень это, апатия, рефлексия, как не назови — сути не изменит. Сейчас Чимину нужен лишь покой, и, чтобы получить желаемое в полной мере, нужно разобраться уже со всем. Окончательно. Ему нужно, чтобы младший либо сказал ответ на эту блядскую загадку, либо взял свой долбанный чемодан и снова превратился в воспоминание, дал перескучать. Чтобы невыносимое чувство тоски сначала поутихло, а потом просто рассыпалось и ушло окончательно, так же, как бывает в большинстве случаев. Чимин же почти сделал это! Боль ведь уже начала доползать до той стадии, где всё начинает проходить, зачем было снова переворачивать его потухнувший мир вверх тормашками? Ради чего всё это?       Чонгук молчит. Конечно же он молчит, вот так, глядя в глаза, сказать «я решил, что свалить, ничего не объяснив, будет довольно весело» как-то сложновато, а объяснить, почему передумал, ещё труднее. Но Чимину тоже трудно, его жизнь не фиалками пахнет, он впервые за все свои грёбанные двадцать шесть решает подумать о себе и о том, что ему, блять, больно. Из-за вот этого говнюка в частности. Из-за него хуже всего.       — Что это за хрень с блокировкой? В глаза сказать смелости не хватило, ты решил ничего не объяснять, отдохнуть от надоедливого хёна?       — Всё не так.       Не так? То есть Чимин не надоевшая игрушка, о которой можно на время забыть, а когда соскучишься вернуться как ни в чём не бывало?       — Я в полицию звонил, — уже громче бросает Пак. — Ты хоть знаешь, о чём я подумал, когда не нашел ни одного твоего профиля, ни одной дурацкой шмотки?       Кричать сейчас — не лучшая идея, впрочем как и ссориться. Чимин делает ту же ошибку, что и в переписке, агрессией тут ничего не добьёшься и всё это глупо, но по-другому снова не получается.       Чонгук в шоке смотрит на парня, он, по всей видимости, действительно не ожидал подобного и, возможно, даже не подозревал, до какой степени Чимин умеет волноваться за того, кто ему не безразличен. Всё делалось для другого. Чонгук ожидал совершенно противоположной реакции.       — Я не… — ему не стоило ожидать, что вечно беспокоящийся хён отреагирует на всё так, как ему нужно. — Не думал, что ты испугаешься.       — А что ты думал? Скажи мне, что за херню ты творил последние два месяца, а теперь решил, что можешь улыбаться мне как полный мудак, потому что я не понимаю!       Чонгук опускает Кота на пол всё с тем же непониманием в глазах. Он выпрямляется, снова закусывая губу, и смотрит без малейшего стеснения, встречается взглядом со старшим, только подтверждая звание мудака.       От этого ещё хуже. Их разговоры, похоже, не дадут желательного спокойствия, а расковыряют незаживающую рану ещё больше.       Почему-то Чимин решил, что вся проблема с его вдруг зачастившими рыданиями была из-за странного воздействия Тэхёна на него, но когда Чонгук сглатывает, поджимая губы, Чимин чувствует, как в носу начинает щипать и глаза наполняются влагой, потому что отвечать ему не собираются. Он весь день прятался, наверняка бесил Юнги своим присутствием, пытаясь избежать разговора, которого на самом деле даже не произойдёт. Говорить Чонгук, видимо, больше не намерен, так что Чимин, откапывая остатки внутреннего стержня, заставляет себя проглотить очередной сраный ком в горле, несколько раз моргает и, прижав полотенце к груди, направляется в ванную, остро нуждаясь в очередной попытке сбежать. Единственное, чего он не ожидает, — это то, что Чонгук последует за ним.       — Я не могу тебе сказать, хён, — получается отчаянно, в другой ситуации Чимин, может, прислушался бы, но дело касается его, и такой ответ, увы, не может устраивать. — Но это не то, о чём ты сейчас думаешь.       — Хорошо, — безразлично бросает Пак, заходя в ванную. Он дергает дверцу, но Чонгук не даёт закрыть. — Отвали от меня.       — Я хотел…       Вряд ли хоть один человек на земле сможет понять, каких усилий Чимину стоит поднять взгляд, чтобы встретиться с чужим. У него горло начинает болеть, вот настолько близки сейчас рвущиеся наружу рыдания, а Чонгук перебирает в голове свои возможные желания, рассматривая потухшего друга так, будто впервые видит его вживую. У старшего глаза блестят, и он, кажется, думает, что это можно не заметить, но… Это в некотором смысле даже страшно. Чимин никогда при Чонгуке не плакал. Ни единого раза за все семь лет. И видеть, каких усилий ему стоит сейчас сдерживаться, сразу после того, как узнал, что напугал хёна до чёртиков, вместо того, чтобы заставить разозлиться достаточно, дабы самому отказаться от этой дружбы, — становится крайне болезненным осознанием. Но он знал, на что шёл, когда сидел в самолёте и блокировал лучшего друга везде, где только можно, отрезая себе пути к отступлению.       Увы, они всё же нашлись. Чонгук отступил, а когда понял, что отказаться от Пак Чимина было если не самым худшим решением, то одним из них точно, снимать блокировку было бессмысленно, потому что таких пользователей больше не существовало.       Чонгук проебался. Капитально. Он совершенно намеренно сделал больно единственному по-настоящему хорошему человеку из своего близкого окружения, но теперь, кажется, не уверен, что сможет справиться с последствиями.       — Я хотел, чтобы ты злился на меня, хён. Или даже ненавидел.       Это…       Чимину даже ответить нечего. Его будто огрели чем-то. Слова Чонгука вводят в такой сильный ступор, что почувствовать, как слёзы таки скатываются вниз по щекам, удаётся не сразу. Неужели это и правда не сон? Как реальность может вдруг стать настолько отвратительной? Как Чимину поверить, что… Гук серьёзно это сказал? Вот какой была причина, почему Пак впервые за многое годы расплакался в пустой квартире, не чувствуя твердой почвы под ногами?       Всё ещё хуже, чем представлялось.       Старший толкает Чона в плечо, заставляя того отойти и отпустить дверь. Тот не делает новой попытки не дать остаться наедине с собой, когда Чимин, следом за парнем, выставляет ещё и Кота из ванной, бросая холодное «у тебя получилось» прямо перед тем, как отрезать их друг от друга не только характерным хлопком, а ещё и очередным поворотом ключа.       Он прикрывает глаза, утыкаясь лбом в деревянную поверхность, медленно выдыхает, но больше это не спасает его от того, что всегда было непозволительным. Дыхательная гимнастика и все трюки, держащие в здравом рассудке все эти годы, больше не работают, ничего не помогает сдержаться. Чимин до последнего пытается не позволить самому себе очередной приступ слабости, но тело больше не слушается: после нового вздоха вырывается жалкое хныканье, а следом и слёзы.       Когда он уже перестанет это чувствовать? Когда всё закончится? И самое главное: как это закончить? Всё это время Пак думал, что причина его поломки заключается в Чонгуке, но что ему на самом деле нужно? Чон уехал, и ему стало невыносимо плохо, вот он вернулся и ни черта не изменилось, это как порочный круг, из которого выбраться не получается. Как он прожил двадцать шесть лет? И почему всё вдруг стало совсем другим?       Боже, это невыносимо.       Как только он поворачивается, отрывая голову от двери, на него смотрит покрасневшее опухшее лицо без косметики с влажными дорожками на щеках и под носом. Он выглядит настолько жалко, что едва удаётся победить желание самого себя треснуть. Чимин зол, ему больно и ещё столько всего плохого, что и не перечислить всех бушующих внутри негативных эмоций, и он впервые в жизни не просто не знает, как это исправлять, а не хочет. От горя умирают только в книжках, а ему и горевать не из-за чего. Вокруг него существуют люди, которые борются со смертельными диагнозами, голодом, расизмом, сексизмом и вообще с таким дерьмом, что многим даже не снилось, а он, имея при себе все блага человечества, рыдает, закрывшись в ванной, умирая на какой-то внутренней войне, если судить по ощущениям. Ему нельзя чувствовать это, потому что на самом деле у Пака всё отлично, неправильно сейчас сидеть и жалеть себя, не понятно по какой причине. Он должен быть благодарным за ту жизнь, что ему так любезно дали, и прожить её как следует, даже если в голове всё больше черноты. Так что да, он умывает лицо, стараясь не смотреть больше в зеркало, принимает долгий душ, рассматривая собственное тело и про себя думая, сыграет ли ему на руку то, что сейчас он откровенно костлявый. Жизнь дала ему возможность, и переполняет Чимина радость от этого или нет, он должен её использовать, так что стоит отоспаться и отправиться в школу искусств, как всегда притащив позволяющему использовать пустые классы директору клубничный торт в качестве благодарности за свободный зал.       План начинает рушиться, когда он, всеми силами игнорируя попытки Чонгука снова заговорить и каждое болезненное «прости меня», опять закрывает комнату на ключ даже при том, что Кот остался снаружи. Пусть посторонний человек в их доме уснёт и перестанет трогать уставшего парня, тогда Чимин его и впустит.       Но, когда через час Пак осмеливается высунуть голову из-за двери, Кота не видно, а из комнаты Гука слышатся едва уловимый голос и привычная возня. Чимина это настолько выводит… Это его собака! Кот — предатель, как он мог принять Чонгука?       Раздражения и странной ярости внутри столько, что Пак готов разреветься во второй раз. От злости. Человек, который никогда не плакал, превратился во что-то непонятное. Сейчас Чимин сам себя узнать не может, его пугают те перемены, что произошли в нём за такой ничтожный клочок времени, он их совершенно не хотел, помогите ему кто-то вернуться к заводским настройкам, потому что безобразие, происходящее сейчас, его не устраивает, оно снова не даёт сомкнуть глаз. В комнате темно, телефон не отвлекает, в эту ночь нет никаких фильмов, но, когда Чимин проверяет время, цифры на часах показывают сначала час ночи, потом три, пять, а потом в комнате становится светло и звонит будильник.       Вторая бессонная ночь. Второе утро, когда Чонгук дома.       Факт того, что на работу ему не надо идти в прямом смысле даёт отличную привилегию и возможность поспать почти до девяти, но он пытается полностью отучить Кота от лотка, так что будильник поднимает его из-за прогулки. На первую смену положения тело протестует, голова взрывается болью, а глаза решают, что будет довольно весело, если он на пару секунд ослепнет, теряясь в пространстве.       Надо купить снотворное. Лишь бы продали без рецепта.       Злости в Чимине уже поменьше, чем вечером, он чувствует себя слишком усталым для того, чтобы делать какие-то резкие движения или специально создавать шум, чтобы проснулся не только он. Кота нигде не видно, он скорее всего провел ночь у Чона в комнате, и всё внутри пытается сопротивляться, когда Чимин как можно тише поворачивает ручку двери, осторожно заглядывая внутрь. Всё именно так, маленький предатель действительно здесь, лежит даже не рядом, а прямо у парня на животе и заинтересованно приподнимается на посторонний звук. Бесшумно хлопая себя по бедру, Пак зовёт щенка к себе, решая, что так наведёт меньше шума и точно не разбудит спящего парня, потому что он совсем не готов к очередному бесполезному разговору. А ещё вот на такого Чонгука можно посмотреть дольше пары секунд, потому что сейчас он даже не подозревает, как пристально за ним наблюдают.       Всё настолько плохо, что… Чимин хочет лечь рядом. Это похоже на сумасшествие, но единственное желание, что переполняет его в тот момент, — это жажда забыть обо всём, наплевать на свою обиду, на каждый прошедший порознь дерьмовый день, на вчера, и просто притвориться, что всё по-старому. Что всё хорошо. Но тут та же чертовщина с ностальгией. Он хочет не к этому Чонгуку, а к тому, что ещё встречался с Субином, в спешке у самой двери кричал «я тебя люблю», опаздывая на пары, и сам заходил к Чимину в спальню, помогая расслабить горящие после смены ноги. Ему жизненно необходим тот парень, которому он укладывался на живот за просмотром аниме и чувствовал себя по-настоящему дома, куда больше, чем там, в Пусане с родителями.       Как человек может так сильно любить другого? Разве такое возможно в реальной жизни? Почему именно Чимину выпал шанс чувствовать подобное к тому, кто совершенно точно ничем даже отдалённо похожим ему не ответит? До чего же он соскучился. Даже не по Чонгуку, а по ним. Тем мальчишкам, что только съехались и были безгранично счастливы благодаря самым обыденным вещам. Чимин скучал по младшему всё это время, но ещё больше по счастливому себе. У него будто началась чёрная полоса после окончания университета и продолжает тянуться до настоящего момента, становясь всё мрачнее и мрачнее.       Неужто та самая взрослая жизнь и была тем, что его потрепало? Тогда пусть ловит гордо поднятый средний палец, потому что Чимин собирается собрать яйца в кулак и вернуть того себя, что нравился ему куда больше.       Он не бегает за Котом по парку, не взял с собой мячика, потому что бессонница — не то, что не оставит никакого отпечатка на вашем физическом состоянии. В Чимине силы примерно на то, чтобы зевнуть, но без ладони прикрывающей рот, потому что на такое энергии уже недостаточно.       Когда в лифте танцор поднимает щенка на руки, тот кажется странно тяжёлым, и вряд ли за ночь он вдруг поправился так, что это можно было бы почувствовать вот так резко. Дело в усталости и в отсутствии нужного телу отдыха, а это делает жизнь ещё хуже, потому что кастинг через неделю и не получится хоть один вечер не потанцевать, ему новую хореографию ставить и оттачивать за такой короткий срок.       Скажем привет бешеным дозам кофеина? Ред Булл теперь его лучший друг?       Как только Чимин захлопывает дверь, аромат того напитка, о котором он подумал в первую очередь, окутывает приятным облаком, а это значит… Чонгук уже проснулся.       — Привет, — слышит Пак ещё до того, как поворачивается.       Чимину стоит перестать быть обиженным ребенком, стоит ответить и поговорить без попыток наехать, но он не может себя заставить даже взглянуть в ответ на парня, кивает вместо приветствия, направляясь к пачке с кормом, за что потом наверняка начнёт извиняться перед Котом. Надо хотя бы вечером дать ему курицы.       — Я не слышал, как ты заходил, — не унимается Чонгук, и, видимо, Пак не выспался настолько, что усталость блокирует даже раздражение, что наверняка вспыхнуло бы в нём как вчера, как только Чонгук открыл бы рот.       — Я не заходил.       — Хён, я… — младший поднимается с места, но подойти не пытается. — Я хочу извиниться. Нам нужно поговорить. Нормально поговорить.       Это так. Но Чимин уже сделал попытку вчера и получил совершенно идиотское «я хотел, чтобы ты на меня злился», так что больше никакого желания разговаривать вы в нём не найдёте. В ближайшее время так точно.       — Всё, что мне нужно, — это кофе, а не твои разговоры.       Чонгук цокает.       — У меня была причина так поступить, но я не могу рассказать тебе всё.       Вау, столько драмы, что Чимин не может не закатить глаза. Он совершенно спокойно насыпает корма щенку, наливает себе кофе и даже набирается смелости повернуться к Чонгуку, осматривая этого чужого, но в то же время самого близкого парня с ног до головы.       До тех пор, пока Чонгук не ворвался в его жизнь снова, он, кажется, начал её налаживать. Скучал временами до слёз, хотел снова увидеть, но… Они оба уже не те два подростка из магазина. Чимин больше не подотрёт сопли всегда нуждающемуся в любви и внимании парню, он сейчас сам тот, кому такой человек требуется; Пак вряд ли так же спокойно, как всегда, переживёт очередного Гукового бойфренда и точно не поймёт ту причину, которую ему не могут сказать. Сейчас, прямо в данную секунду, Чимин отдал бы всё, что у него есть или будет, для того, чтобы повернуть время вспять, не дать Чонгуку сойтись с Субином, не пустить в Пусан к родителям и спрятать паспорт, когда тот намылится смотреть свою долбанную пустыню, но машина времени существует только в научной фантастике и его воображении, а в реальности два бывших лучших друга сейчас абсолютно чужие парни и, может, это невообразимый эгоизм, но в вот таком «сейчас» Чимин своей вины не чувствует. Он от Чонгука никогда не отказывался, не бросал ни в один из моментов, когда у того земля из-под ног уходила, а взамен получил абсолютно неожиданное больное одиночество и безразличие, когда из-за безумной качки жизни шатало уже его.       Чонгук хотел побыть один, но… Его будто не интересовало, что с Чимином происходило за эти два месяца. Это кажется сраным абсурдом, всё произошедшее никак не вяжется с тем парнем, что прикусывал губу после каждого жесткого ответа Чимина на вербальную попытку приободрить и вечно придумывал другой способ, не раздражающий хёна. Хочется встряхнуть парня как можно сильнее, вопя «что с тобой, блять, произошло?!». В попытках расставить всё по полочкам наверняка вылезет немалое количество эгоизма, с чьей стороны ситуацию не рассматривай.       Видимо, с безразличием Пак Чимин справляется ещё хуже, чем с оценивающими взглядами коллег Юнги.       — Я понимаю, что обидел тебя, хён, но…       — Чонгук, — обрывает его старший. — Подумай, нужны ли мне твои оправдания, потому что как прежде уже не будет, что бы ты ни сказал.       Вот оно. Он сказал это вслух. Не Тэхёну, который начал бы очередную попытку промыть мозги, а именно нужному человеку.       Он не хочет этим Чонгука оттолкнуть, уже окончательно разрывая и перечеркивая всё, что их связывало, или заявить, что дружбе давным-давно конец, видеть его больше здесь не хотят, просто… Всё именно так, как говорит Чимин. По-другому. Он сам не имеет ни малейшего понятия, что чувствует, как им себя вести и что вообще ждёт их дальше, но поставить точку сейчас пока что страшно. И, возможно, спустя каких-то пару дней Чимину действительно захочется разъехаться и прекратить травить себе жизнь присутствием Чона, но для начала стоит разобраться с собой и своими чувствами относительно этого парня. Сейчас совершенно не понятно, куда их приведёт время: к окончательному расставанию и прощанию или… они смогут справиться с тем, где оказались. Верится в последнее совсем уж с трудом, но кто знает, что там в будущем нас поджидает. Чимин уставший, злой и обиженный, но сейчас он не готов Чонгука выставить из квартиры или собрать вещи самому. Говорят, что время, проведённое порознь, лечит, но Пака оно искалечило куда больше, чем подлатало. Он привык думать, что любит вот этого мелкого засранца больше, чем себя и весь мир, но вот он исчез на не такой уж длительный срок и Чимин чуть не загнулся. Ему нужно прежде всего справиться с этой любовью и с тем, что солнце вдруг померкло, потому что один человек поставил в приоритет другого, а сам оказался вне зоны его комфорта.       Чимину нужно остыть. У него уже получилось сделать это, так что стоит подобное провернуть теперь ещё и рядом с Чонгуком, а не лишь с воспоминаниями о былой дружбе. Нужно научиться смотреть на этого парня не как на самый большой подарок судьбы, а уже потом что-то решать.       Он говорит замершему младшему, что работает и на носу очередной кастинг, просто… потому что хочет дать понять: он не собирается сидеть и ждать ещё попыток пооткровенничать. Их разборки должны чуть подождать, пока Пак снова сделает очередную попытку исполнить мечту, что уже даже таковой не ощущается.       Сесиль берут на работу, и она записывает Паку длинное голосовое с кучей благодарностей и писков, чем даёт очередную причину почувствовать себя ублюдком, потому что радости в Чимине нет ни грамма. Он ничего из-за её воплей не чувствует, внутри всё так же пусто и серо. Он лишь хочет ощутить что-то такое же. Восторг, наполняющий тело в тот момент, когда ты получаешь то, к чему так долго стремился, и это первое, что напоминает ему о старом добром себе, когда он раз сто целует Кота на прощанье, строго приказывая не сметь любить Чонгука больше, чем его, потому что собирается всю неделю оставлять их наедине по вечерам, пока сам будет разучивать новую связку.       Он не долго думает насчёт музыки, залезает в плейлист с мелодиями Людовико Эйнауди и тыкает на первый трек в списке, ставя на повтор. Ему нужно не раз и не два прослушать выбранную музыку, чтобы в голове родилась хотя бы одна восьмёрка, но мир явно над ним насмехается, потому что он заканчивает с разминкой, когда песня четвертый раз завершается финальными аккордами, а в голове по-прежнему пусто. Ноль идей. Это совершенно не удивительно с таким уровнем недосыпа и при подобном эмоциональном состоянии, но Чимину тут некогда ждать вдохновения или гениальных озарений, у него сроки, им же установленная дата дедлайна и твёрдое «надо через не хочу». Но в подобной ситуации ни злость, ни твердость не работает, движения не вяжутся, не вливаются в музыку и урезают его шансы уже сейчас, за неделю до начала, так что он, отчаявшись, решает плюнуть на совет Юнги и таки в который раз показаться с отточенной хореографией. Но и тут всё идёт не совсем гладко. Чимин двое суток не спал, сегодня его желудок не увидел ничего, кроме кофе, и перерыв в танцах тоже бесследно не прошёл, так что когда на баррел джампе он вполне удачно приземляется, ноги его не подводят, вес удаётся распределить отлично, но это всё равно не помогает, и, прежде чем крайне заторможенный сегодня мозг понимает, что вообще происходит, Чимин летит на пол, ничего перед собой не видя. Он выставляет руки перед собой, потому что, кажется, наклоняет его как раз лицом вперёд, но действительно ли это так, он не чувствует до тех пор, пока зрение не фокусируется и темнота отступает.       Просто пиздец.       Его обдаёт холодным потом от осознания того, что… Он даже танцевать не может. Того, что приносило ему радость в жизни, того, чем он горел, теперь не удаётся выдержать физически.       Сколько он так лежит на полу, пялясь на неровный потолок, Чимин не знает, но прилипшая чёлка успевает высохнуть, а нога, всегда плохо реагирующая на долгое пребывания в одном положении, начинает ныть. Когда до него доходит, что сегодня толку будет мало, проторчит он здесь ещё хоть час, хоть всю ночь, Чимин осторожно пытается подняться, не исключая возможности словить ещё одну порцию пугающей темноты, и опасения оказываются не напрасны, потому что как только он встаёт на ровные ноги и выпрямляется, всё начинает кружиться. Ему чудом удаётся справиться с пляшущими перед глазами вспышками и не встретиться с полом теперь ещё и задницей.       Нужно купить снотворное, а завтра с утра ещё и съесть что-то ужасно углеводное, потому что… Кажется, он в полном дерьме.       Похоже, Чимину и правда нужна помощь.