когда исчезнут города

      Брезгливо вытирая руки о чёрное полотенце, Хонджун кривит лицо и поправляет маску. На пару секунд льдистые глаза и нахмуренные брови освещает яркая фара проезжающей мимо машины. Он даже не дёргается, знает — всем плевать, что происходит в грязных и мрачных переулках глубокой ночью. В любом случае, даже если кому-то приспичит залезть сюда и посмотреть, Хонджуну не трудно убрать еще нескольких. Свидетелей он не любит.       — Дон Трэлос, помилуй, — статный мужчина, едва ли не на десяток лет старше самого Кима, кидается ему в ноги, кланяясь, — я Вас умоляю, дон Трэлос, это же не я…       О, Хонджун помнит, каким был этот сопливый мужчина в первый день их встречи: весь из себя разодетый, статный, взгляд зелёных глаз холодный, унижающий, за его расправленными плечами стояли мужчины в форме и тёмных очках. Честно признаться, Хонджун даже было начал восхищаться им, ведь подобной власти добиться может далеко не каждый. На протяжении всего часа их встречи стало ясно — этот мужчина выдаёт себя за кого-то другого, но Ким благополучно не воспринял это всерьёз, ведь ему, впрочем, оно и не надо. Главное чтобы за его товар заплатили, а остальное не важно.       Каково же было удовольствие одними лишь словами поставить этого уёбка на место.       Хонджун протяжно шикает и присаживается на корты, уместив локти на бёдрах и крутя в руке балисонг. Мужчина тут же затихает, влажно всхлипывая, и вскидывает голову, дабы встретится с обмёрзлым взглядом и крупно задрожать.       — Надо же, Энди, Вы не перепроверили свои грязные деньги, покупая моих деток? — Ким подпирает кулаком щеку, скучающе оглядывая мужчину, — Как же Вы так умудрились, Энди, Вы буквально пали в моих глазах.       Мужчина вновь начинает плаксливо умолять, кланяется, рассказывает про жену и двух прекрасных дочек, выглядит таким жалким. Хонджун лишь резко выпрямляется и, спрятав руки в карманах джоггеров, увешенных крупными цепями, отпинывает от себя мужчину.       — Я же говорил тебе, предупреждал, что обманывать меня не стоит. — Ким выуживает из кармана пачку Винстона, неспешно подкуривает, после чего вновь присаживается и с презрением следит за тем, как Энди вновь подползает к нему в ноги. Затянувшись, он выдыхает едкий дым прямо в изуродованное отёками и слезами лицо. — Насколько ты был отважным, отдавая мне за качественный товар поддельные деньги?       — Я-я, дон Трэлос, Г-господа ради, не специально, — переходит на крик мужчина, рыдая, — п-пощадите, Гос… Господа ради...       Хонджун сухо усмехается и вновь делает затяжку, стряхивая пепел на землю. Он уже немало раз сталкивался с подобными — они смотрят на его молодость и думают, что он неопытен, что сам, забавы ради, в своё дело добавил множество людей в рядах крупных мафиози, которым любезно продавал свой товар. Да, он не сам создавал эти пушки, но зато сам улучшал их. Порой нужно немного заморочиться над достойным внешним видом и уметь находить с покупателями общий язык, дабы получить отличную сумму в результате. Но, естественно, без таких грязных людей ни в одной сфере бизнеса не обойтись — везде есть обманщики. И они действительно думают, что смогут превзойти его, Хонджуна. Думают, что у него кишка тонка найти их после «удачной» продажи.       Как только пепел доходит до фильтра, Ким делает последний, совсем маленький затяг, а после слегка наклоняет окурок, отчего тот загорается.       — Что ж, дорогой Энди, — Хонджун скучающе следит за тем, как огонь добирается до его пальцев, — придётся оставить вашу горячо любимую жену и дочек вдовой и сиротами.       — Ч-что? Это несправедливо! — Мужчина вмиг становится серьёзным, уже было начиная подниматься на ноги.       — Лежать, блять, — Хонджун резко прислоняет оставшуюся полыхающую часть фильтра ко лбу Энди, отчего тот начинает вопить. Ким лишь кривит лицо и, выпрямившись, сильно ступает на чужое запястье, до сих пор лежащее на земле. Кажется, под подошвой его берцев что-то хрустнуло… — Нужно было лучше думать, когда проворачивал подобное, урод.       Ким морщится, когда по улицам разносится вопль, и достаточно сильно бьёт носком обуви прямо по нижней челюсти раскрытого рта, отчего та заметно смещается и мужчина резко замолкает.       — Вырвать бы твой язык и заставить тебя его сожрать, — презрительно шепчет Ким.       По переулку, достаточно тихо, но ясно и чётко прокатывается стук невысоких каблуков. Хонджун не оборачивается на неспешные шаги и въезжает притихшему мужчине по руке, отчего тот совсем валится на землю, бесшумно рыдая. Как же порой раздражали такие слабые и ни в чём не мыслящие мужики, которым лишь бы кого-нибудь унизить, а после того, как обидят их, срывать глотку, рыдая, и не иметь возможности себе помочь.       — У него достаточно красивые глаза, — негромко проговаривает Ким, стоит незваным гостям встать рядом с ним, — можно было бы продать их на чёрном рынке.       — Вариант заманчивый, — ухмыляется Марс, переглянувшись с Хонджуном, — но нам и так грязной работёнки достаточно.       — Просто свяжем его и сбросим на дно моря, — закатывает глаза Аспид, скучающе оглядывая тихо ревущего мужчину. — Нам не нужны проблемы. Мы недавно убрали Леонардо и сейчас лучше притихнуть.       — Как скажешь, мам, — хмыкает Ким, — нужно будет найти его дом и забрать моих деток. Вызывай остальных.       — Всенепременно, Ким, — усмехается Сонхва, выуживая из кобуры матовый глок, который, к слову, был подарком от Хонджуна несколько лет назад.       Умершую тишину улицы разрезает одинокий выстрел.

متى المدن تختفي

      Уён не знает, куда себя деть. Весь день он один на базе, ему совершенно не с кем поговорить, некого побесить и вообще нечего поделать. Весь день ему приходится со скуки смотреть телевизор в главном холле, бегать на беговой дорожке, потому что энергию нужно куда-то девать; он даже успел изучить наполнение шкафов Сонхва — оказывается, он заядлый чистюля и любитель рока! — а ещё успел приготовить целую большую сковороду макарон, тушёных в томатном соку, и запечь курочку. Конечно, он не знал когда и в каком состоянии все вернутся, и куда они вообще пропали он тоже не знает, но понимал, что у них дела — мафия же. Они без дел не могут и Уён прекрасно понимал, каких именно. Но даже зная о том факте, что его окружают убийцы и что они в любую секунду могут убить и его, Чон их не боялся. В последнее время даже Хонджун стал проявлять меньше агрессии в его адрес и потому Уён чувствовал себя вполне комфортно.       Проходя в, пожалуй, самую светлую и пустую комнату в этом доме, Уён падает спиной на кровать и принимается сверлить взглядом потолок. В лёгкие пробивает едва уловимый, знакомый запах, и Чон переворачивается на бок, сгребая белоснежную подушку в объятия и утыкаясь в неё носом. От неё исходит горьковатый и даже какой-то кислый аромат имбиря и если раньше Уён поморщил бы нос от него, то сейчас наоборот — вдыхает полной грудью, прикрывая глаза. Сейчас он ощущает лишь внутреннее успокоение от этого, казалось бы, отвратительного запаха. Чон ненавидел имбирь.       С первого этажа разносится хлопок железной двери и приглушённая возня. Уён спрыгивает с кровати и со всех ног бежит вниз, замечая в коридоре разноцветные макушки. И разноцветные они не потому, что у многих волосы разного цвета, а потому, что на каждом из семерых парней балаклава. Уён едва ли сдерживает смешок, когда понимает, что если всем встать по порядку цветов, то выйдет радуга.       — Кого на этот раз тюкнули? — Весело интересуется он, следя за тем, как все стягивали маски и смеялись с дизайнерских причёсок.       — Да никого, — отмахивается Мавро, хохотнув, — погулять выходили.       — Тебя это в любом случае ебать не должно, — добавляет Кириос, на что все согласно кивают и лишь Сонхва любезно вручает ему смачный подзатыльник.       — Я, кстати, обед приготовил. Он там, на плите, на подогреве стоит. — Вспоминает Уён.       — Ахуенно, третья мамочка в доме, — фыркает Ким, без особого настроения, и поднимается вверх по лестнице. — Я у себя и гостей не жалую.       Следом за ним молча направляется и Аспид. Он на Уёна даже не смотрел, а по спине того уже пошёл холодок страха от этой ауры. Уён лишь озадаченно смотрит на остальных, копошащихся с обувью, желая получить хотя бы капельку объяснений, что случилось и почему Хонджун и Аспид такие злые.       — Нам пришлось на ходу менять план, — хмыкает Моро, единственный заметивший недоумённый взгляд Уёна. — А они перфекционисты в этой теме, поэтому и злятся.       — Да и Аспида пуля задела. — В голосе Кириоса слышится толика беспокойства, — поэтому лучше не приебывайся к нему сейчас.       — Почему? — Уён уже готов бежать на третий этаж. Вдруг с ним что-то случится? Ему же необходима помощь!       — Он ни от кого не принимает помощь и делает всё сам, — объясняет Сонхва, — лучше, правда, не трогай его сейчас.       Как это не трогать? То есть, их главарь получил травму и, может быть, достаточно серьёзную, а они вот так просто об этом говорят? И просят его не трогать? Да, Уён бы понял, будь его рана обработана и если бы сам Аспид нуждался в отдыхе, но, твою мать! Не в таком же положении!       Более не говоря ни слова и не слушая криков вслед, Уён резво бежит на третий этаж, стараясь поднажать, ибо Кириос сорвался следом. Ну уж нет! Уён этого просто так не оставит. Он знает, какого это — получить рану и остаться в одиночестве. Это угнетающее и убивающие изнутри чувство. Он не позволит, чтобы Аспид чувствовал то же самое. К тому же, Уён ведь не состоит в банде, верно? Значит, он идёт к нему, как к хорошему (или нет) знакомому или даже как к другу.       Забежав за белоснежную дубовую дверь прежде, чем Кириос догнал его, Уён облегченно выдыхает и тут же натыкается на озлобленный взгляд карих омутов. Аспид сидит на полу, видимо, дабы не замарать мебель и ковёр, и прижимает мокрую тряпку к правому плечу. Выглядел он, действительно, не самым добрым.       — Убирайся.       Грубо и хрипло, в сопровождении с мёрзлым взглядом. Уён мелко вздрагивает, проглатывая ком страха, встрявший в горле, и выравнивает дыхание. Аспид ему ничего не сделает… верно же?       — Оглох? — Он хмурится пуще прежнего.       — Всё я слышал. И я не собираюсь уходить.       Уён честно пытается выглядеть уверенным и не сломиться перед аурой, исходящей от старшего, но получается, откровенно говоря, отвратительно. Аспид заставляет заткнуться и усомниться в смысле своего жалкого существования одним лишь взглядом. Теперь Уён понимает, почему о нём так отзываются на просторах интернета.       Но, вопреки чужому взгляду и своим трясущимся коленкам, Уён, слегка боязливо, подходит к Аспиду, желая помочь.       — Агапе, — его голос слегка смягчается, но взгляд не теряет ярости. — Уходи. Сказал же.       Агапе? Звучит, как зелёный цвет.       — Я не уйду, пока не буду уверен, что с тобой всё в порядке, — уверенно и резко.       Аспид неожиданно поднимается на ноги, откинув окровавленную тряпку на пол, и встаёт достаточно близко к Уёну. Его грудь вздымается быстрее обычного, глубокие кофейные озёра до сих пор искрятся разъярёнными угрями, а кулаки сжаты до белых костяшек. Уён гулко сглатывает.       — Видишь? Стоять могу, — шепчет Аспид, — а теперь убирайся.       Он разворачивается к Уёну спиной и второй раскрывает рот, зацепившись взглядом за кровоточащую рану на левой лопатке. Она кажется неглубокой и совсем несерьёзной, но Уёна всё равно одолевает страх за Аспида. Вдруг болячку подцепит? Он же сам не сможет обработать эту чёртову рану!       Сжав кулаки, Уён подходит к старшему и, уложив ладони ему на перекат плеча и шеи, достаточно грубо сажает его на край кровати, но его тут же отталкивают. И надвигаются следом. А взгляд чужой злой, разъярённо злой, в нём демоны пляшут и песни о скорой смерти воют. Уён опасливо вжимается спиной в стену, а после рефлекторно прикрывает голову руками и слегка склоняется, когда Аспид заносит руку для удара.       Дальше — вспышка.       За ней ещё одна, и ещё, а после третья, пятая, десятая.       Уён ничего не чувствует, опасливо выглядывая на пыхтящего Аспида, и невольно задерживает дыхание. Тот зол, действительно зол, и Уён понимает — не даром его кличут таким. Хладнокровным убийцей, безжалостным монстром. Он ведь, правда, может обрезать нить жизни Уёна и даже глазом не моргнуть. Он ведь, правда… убийца. Таких ещё обычно называют нелюди.       — Прости, — тихо шепчет старший, когда немного успокаивается и прикрывает глаза.       Уён лишь сейчас, убрав руки от головы, замечает, что Аспид бил стену вместо него. Белоснежный бетон окрасился кровавыми подтёками.       — Всё хорошо, прости, — продолжает шептать он, прикрыв лицо руками, так и продолжая стоять достаточно близко. Уён с болью под грудиной подмечает, как крупно дрожат чужие окровавленные руки и как наверняка сильно зудят содранные костяшки.       Уён бы назвал Аспида намного чище и прекраснее обычных людей.       В воздухе застыли мысли и не озвученные слова.       Аспид обещал его, простого мальчишку, не трогать. А раз он обещал — значит так и будет.       Подумав с несколько долгих секунд, оглядывая Аспида, что старался привести дыхание и нервы в порядок, Уён неуверенно кусает внутреннюю часть щеки. Хуже уже не будет, верно? Надеясь на это, он осторожно встаёт к старшему вплотную и обнимает за талию, потому что выше — раны. Он не хочет делать Аспиду больно. Не сейчас.       Он не говорит ни слова, просто обнимает, несмело уложив подбородок на крепкое плечо, и прикрывает глаза. Прислушивается. К дыханию, к шумным выдохам, к биению их сердец, танцующих в унисон. Только вот у Аспида оно танцует от шока из-за чужих действий и недавней злости, а вот у Уёна — от страха. Он ведь так просто берёт и обнимает убийцу. Того, кто может легко прикончить его и больше даже не вспоминать. Но Уён уверен твёрдо — его не тронут. Не сейчас.       — Дыши ровнее, — осторожный чонов шёпот оседает где-то на задней части шеи, заставив Аспида вздрогнуть. — Всё в порядке.       Аспид стоит, замерев, и не знает, что сказать, сделать, стоит ли обнять в ответ. Он терпеть не может прикосновений кожа к коже, всегда сторонился этого, и при малейших касаниях даже с Сонхва его душили страх и отвращение. Он действительно ненавидит объятия, не любит, когда его кто-то трогает. Те места, до которых кто-либо касался, начинали словно гореть, и гореть неприятно, больно. Он понимал: боль эта не физическая - душевная, привитая с детства, но и что делать с этим он не знал.       — Вот так, хорошо, — продолжает Уён, когда замечает, что дыхание старшего начало приходить в норму, — ты ж моя умница. Всё хорошо.       Уён гладит бархатную кожу мягко, осторожно, пытается успокоить и не задеть раны. Он шепчет куда-то за ухо, касаясь кончиком носа кожи и розовых волос, дышит размеренно и старается успокоиться сам. Его не отталкивают, не просят прекратить и вообще не делают ничего. Аспид лишь молча вслушивается в успокаивающий сердце шёпот и прикрывает глаза, его руки перестают дрожать. Он стоит и, сам того не замечая, невольно льнёт ближе к теплому телу, прижимается носом к шее, совсем не обращая внимания на ноющие плечо и спину и впервые совсем не ощущает цветок отвращения, расцветающий где-то под кожей каждый раз, стоит кому-либо коснуться его.       В объятиях Уёна оказывается уютно и неожиданно спокойно.       — Успокоился? — Уён слегка отстраняется, дабы заглянуть в разморённые его же объятиями омуты, — теперь давай обработаем раны.       Аспид не сопротивляется, когда Уён отводит его к кровати и усаживает на неё. Он ничего не говорит, когда Уён принимается возиться и искать нужное в небольшой аптечке, когда принимается осторожно касаться его ран промоченной в антисептическом средстве ватой, очищая от грязи.       Все вопросы и слова так и остаются комом в горле.       Уён спокойно заканчивает обработку ран, правильно перевязав плечо и наклеив пластырь с абсорбирующей подушечкой на спину. А после терпеливо обрабатывает разбитые костяшки, трепетно и нежно, стараясь причинить минимум боли. Аспид даже и не вспомнит сейчас, когда позволял кому-то так относится к себе. Он практически никогда не позволял никому проявлять к нему жалость, не позволял помогать себе, и лишь в редкие случаи, когда рану необходимо было зашивать, ему помогал Сонхва.       В один момент Уён замирает на пару секунд, разглядывая руку старшего, но после слабо хмурится и отводит взгляд.       — Новых шрамов остаться не должно. — Тихо проговаривает Уён, закончив обрабатывать последний палец и доставая бинты из аптечки, — если ты, конечно, не мазохист.       — Утром вроде не был.       Они тихо смеются, и Аспид позволяет перебинтовать свои запястья, хотя терпеть не может эти чёртовы повязки. Они неудобные и непрактичные и вообще он не понимает, как люди могут спокойно ходить с перебинтованными ногами или руками.       А ещё Аспид немного заглядывается. На сильные руки, так бережно держащие его собственные, на выпирающие их сухожилия, на острые ключицы, выглядывающие из-под широкой горловины футболки. На пятнышко на нижней губе, на прикрытые прямыми ресницами малахиты, на лёгкий румянец, украсивший медовые щёки из-за внимательных кофейных зёрен. Аспид, тихо откашлявшись, поспешно отводит взгляд.       — Вот и всё, — довольно улыбается Уён, убрав остатки бинта в аптечку и закрыв ту, — а ты так кипишевал.       — Спасибо.       — Рад быть полезным. — Ведёт плечами, убрав белую коробочку на столик, после чего садится рядом со старшим удобнее. Румянец до сих пор украшает его щёки. — Так, расскажешь, куда вы ездили?       Может быть, когда-нибудь Уён перестанет задавать вопросы, на которые будет получать лишь тёплый взгляд и слабую улыбку. Хотя, он готов продолжать задавать их лишь по этой причине. Аспид очень редко искренне улыбается и позволяет льдинам в его глазах превратиться в сладкий тёплый кофе.       — Просто одни плохие дяденьки решили, что заплатить Хонджуну за его товар фальшивые деньги будет правильно, — тихо объясняется Аспид, немного в шутливой форме, — поэтому нам пришлось поехать и этих дяденек лишить сладкого и надавать по попе…       Уён смеётся, но тут же старается успокоится, извиняясь за свой «крик чайки», как он выразился, но рассмеялся лишь больше. Аспид улыбается и наблюдает за ним, подмечая, что и вправду его смех похож на крик чайки. Такой же визгливый и высокий. Но он бы не сказал, что за него стоит извиняться. По крайней мере, не перед ним, ведь, говоря откровенно, смех у них практически одинаковый.       — Ладно, пошли, — Уён вытирает слёзы с глаз, — я приготовил макарошек и курочку! Я не спец в испанской кухне, поэтому сварганил первое, что попалось под руку.       Аспид в ответ лишь кивает и натягивает майку, стараясь игнорировать колющую боль в плече и спине.       За стеной, в комнате Хонджуна, слышатся крики и какая-то возня. Уён испуганно подскакивает и рефлекторно прячется за спину Аспида, когда по стене, разделяющей комнаты, приходится достаточно сильный удар.       — Марс снова спорит с Хонджуном, всё в порядке, — вполне убедительно проговаривает старший и любезно уводит Уёна на кухню.