متى المدن تختفي
— Уже уходишь? — грустно интересуется стоящий на пороге в спальню Ёнджун. Уён выпрямляется, до этого завязывая шнурки, и удивлённо оглядывает любимую грустную мордашку. Ну что за прелесть. — Да, пару минут назад пришёл ответ из лаборатории. Наконец установили личность того ублюдка. Осталось лишь найти его. Ёнджун сонно улыбается и, потерев глаза кулаками, лениво тянет руки к Уёну. Младший расплывается в нежной улыбке и подходит к нему, стараясь сделать как можно меньше шагов — его же потом пол подметать и заставят. Знаем, проходили. Уён оставляет мягкий поцелуй на пухлых губах прежде, чем покидает дом. На часах едва ли шесть утра, но Солнце уже гордо возвышается над городом, приятно согревая. Прошло двое суток с того дня, как Уён нашёл тот кинжал. Благо, одного волоска было достаточно, хотя обычно требуется хотя бы два, дабы быть более чем на семьдесят процентов уверенными в верности анализа. И всё это благодаря Сану! Ох… Сан. Со всей этой суматохой и напряжёнными из-за долгого анализа нервами Уён совсем забыл об одной семёрке парней. Если он не ошибается, завтра под вечер их должны будут перевезти обратно в тюрьмы. Уён даже ни разу не спускался на цокольный за эти два дня. Он ощущает, как стыд сжирает его изнутри. Надо будет спуститься к ним и поблагодарить Сана. И повидаться с остальными. Уён не уверен, что когда-нибудь ещё увидится с ними. — Ордер на арест! — верещит Феликс, стоит Уёну переступить порог их отдела, — ордер, бро! Ты сделал это! Уён радостно улыбается и ловит подбежавшего Феликса в объятия, после чего тот с лучезарной улыбкой принимается прыгать на месте от переизбытка радости. Да, они действительно затянули с этим делом. И, если бы не Феликс, если бы не Сан, они были бы вынуждены закрыть его или передать в другой отдел, что было бы равно падению в глазах их коллег. — At ещё здесь? — скромно спрашивает Уён, когда его друг успокаивается. — Да, их перевезут завтра. В семь вечера отбывают, вроде. — Феликс хитро оглядывает его и скрещивает руки на груди. — А что, соскучился по своим мальчикам? Уён тихо прыскает со смеху. — Нет, просто хотел поблагодарить Аспида за помощь. Феликс закатывает глаза и направляется в сторону выхода. — Ладно-ладно, горе романтик. Я поехал со своим крашем задерживать этого уёбка, пожелай мне удачки. — Удачи, Бро, — усмехается Уён, — и передавай Хёнджину привет. Феликс салютует ему и выбегает, радостно вереща на весь коридор об ордере. Годы текут. Феликс не взрослеет. Уён мягко улыбается ему вслед. На этом его работа закончена. По крайней мере, по этому делу. Боже, он возился с ним целый год, сразу после того, как арестовал At. Это было слишком утомительно. Выходя из здания, Уён направляется в небольшую кофейню. Не пойдёт же он с пустыми руками, верно? Он более чем уверен, что вредное начальство вновь обделило бедолаг-заключённых едой и водой, учитывая, что однажды горе-воришке они не подали ни крошки, а тот отбыл за решёткой камеры около четырёх суток. Уён тогда чуть скандал не устроил, когда узнал, и после он с Феликсом на пару активно ругался с начальством, потому что это, как минимум, не гуманно. Они же не изверги, а борцы за справедливость! Уён с улыбкой на устах вспоминает, как их с Феликсом тогда чуть не уволили. К слову, преступников стали кормить, но жалкими крошками и какой-то отвратительной лапшой. Уён готов рвать и метать из-за этого, но не в его силах изменить это, как бы он не хотел. — Мне восемь стаканчиков капучино и столько же пончиков со сладкой глазурью, — весело проговаривает Уён, уже стоя перед небольшой кассой. Девушка в милом бежевом фартучке обворожительно улыбается ему и принимается готовить заказ. Проходит всего пятнадцать минут за ожиданием. Уён забирает стаканчики в специальных пакетиках на вынос и коробочку с пончиками, после чего с улыбкой спешит в отдел. Дай Бог не встретить по пути начальство. Путь прямиком до цокольного занимает всего десять минут. Прогнав совсем юного парнишку с поста охранника, Уён оставляет купленное на столе перед мониторами, отключает звук и запись видео, и лишь после проходит в длинное помещение, по обеим сторонам которого тянутся небольшие камеры. Он тут же замечает, что помимо At никого за решёткой нет, и мысленно радуется этому. Он слабо улыбается, когда замечает, что Сонхва и Хонджун уснули прямо на полу, близко к решётке, переплетая пальцы рук. Сердце сжимается от этого. С замершим дыханием он принимается раскрывать одну камеру за другой, освобождая парней. Ёсан косится на него, Минги вообще подскакивает, готовый в любой момент наброситься с кулаками, но Юнхо оказывается быстрее, сжимая друга в объятиях. Раскрыв камеру Хонджуна, предпоследнюю, Уён, сжимая губы, проходит к самой крайней камере, замечая на покоцанной койке свернувшегося в калачик брюнета. Он не проронил ни слова сейчас, конечно Сан не понял, что пришёл именно он. Как только ключ проворачивается, Сан медленно садится и поднимает взгляд на Уёна. Он не удивляется, не бросается на него, не делает вообще ничего. Поняв лишь, что его свободно выпускают из камеры, Сан встаёт и проскальзывает мимо Уёна, тут же находя столпившихся в одной из камер парней. Уён понимающе смотрит ему вслед и несмело проходит за ним, с болью наблюдая, как все обнимаются и шепчутся. Конечно. Никто ему не рад. Уён понимает. Он подмечает, как даже обычно холодный Хонджун доверчиво прижимается к каждому. Уён отходит в помещение с мониторами, забирая кофе и пончики, и возвращается с ними, молча проходя в камеру под недоверчивые взгляды. Он раскладывает еду на совсем крохотном столике, и, забрав свою скромную порцию, выскальзывает из камеры. Юнхо с Ёсаном тут же улюлюкают и с удовольствием принимают угощение, все остальные подтягиваются более скромно, явно проголодавшись. Лишь Сонхва стоит и с надломленными бровями смотрит на присевшего на холодный пол Уёна. Он протягивает руки к нему, когда их взгляды встречаются, и, кажется, уже готовиться расплакаться, потому что Уён колеблется. Уён видит настороженный и злой взгляд уплетающего пончик Хонджуна и, каким бы милым тот не был, Уён знал, что тому не составит труда убить одного несчастного офицера полиции. Но Сонхва продолжает стоять на месте, тянет руки, и не решается подойти самостоятельно. Он смотрит доверчиво-доверчиво, Уён даже замечает скопившиеся слёзы в уголках красивых глаз. Плевать, что после один маленький демон по имени Ким Хонджун сожрёт его, плевать, что подумают остальные. Уён встаёт и, пошатнувшись, быстро преодолевает расстояние между ними, ныряя в тёплые объятия. — Прости, Сонхва-я, я так виноват, — Уён бубнит в его шею, ощущая, как крепче сильные руки прижимают его к такому же телу. — так виноват перед вами. — Согласен, и потому лучше пиздуй отсюда, — бурчит Хонджун, отпивая кофе. — Он тебя накормил, а ты огрызаешься, — закатывает глаза Сонхва. — Он нас заложил, — добавляет Сан, непринуждённо поедая пончик. Все согласно гудят. Уёну хочется плакать, ведь, вроде как, все его опасения насчёт ярой ненависти в его сторону напрасны. Понятное дело, что они так реагируют на него, но не посылают к чертям собачьим и то хорошо. Даже Хонджун не такой злой, как обычно. — Я воспитал некультурных детей, — фырчит Сонхва, прикрывая Уёна собой, и успокаивающе гладит его по макушке, — не слушай этих злыдней. Несмотря на всё, я рад тебя видеть. Уён мычит в ответ, что тоже рад, и после мелко вздрагивает. Ёсан, до сих пор жующий пончик, приобнимает его одной рукой, а второй треплет отросшие волосы. — Ты конечно козёл, и я всё ещё злюсь на тебя, но моя любовь всегда выигрывает, — хихикает Кан. Все пускают лёгкие смешки, словно они собрались все вместе без повода, словно они все на свободе и живут размеренной жизнью. Уён не перестаёт удивляться, насколько сильны эти парни. Даже Сан и Хонджун непринуждённо болтают в стороне, улыбаясь, словно не им дали приговор на двадцать лет. Да, испанские тюрьмы достаточно хорошие и комфортные для продолжительной жизни в их стенах, там даже есть бесплатные занятия по испанскому и тренажёрные залы. Уён не был в них лично, но он читал об этом. Да и парни выглядят так, словно они не заключённые, а самые обычные парни для своих лет. — Уже ничего не изменишь, — хмыкает притихший Чонхо, допивая свой кофе. — В конце концов, когда-нибудь нас бы обязательно повязали. Отчасти я даже рад, что это сделал именно Уён. — Согласен. Он хотя бы принёс хавчика, — хохочет Минги, — боже, как я скучал по кофе! — Ты пьешь его каждое утро, — Юнхо закатывает глаза. — Говори тише, — Минги испуганно оглядывает его и прикрывает свой стаканчик ладонями, — иначе мой кофе будет ревновать меня к другим кофе. Уён тихо усмехается, пока остальные хохочут с Минги. Да, время идёт, ничего не меняется. Уён даже рад этому, как и тому, что эти парни не в обиде на него. Да, они злятся, особенно Сан. Хонджун всегда на него злился, так что он не в счёт. Тяжело вздохнув, Уён наконец-то отпускает Сонхва, дабы тот тоже мог перекусить, и присаживается на неловкую койку. Чертовски тяжело осознавать, что как только он выйдет с цокольного, как только железные двери перед ним закроются, он снова станет врагом для этой семёрки. Чонхо прав. Уже ничего не изменить. Им придётся отсидеть срок и лишь после этого начать жить спокойно. Пусть это даже займет двадцать лет. Девятнадцать, если быть точнее. Уён покидает нулевой этаж через пару часов, когда Феликс и Хёнджин наконец-то возвращаются с пойманным насильником. Уён принимается за работу, желая утонуть в ней до ночи и после прийти домой, завалиться спать с Ёнджуном, и более никогда не вспоминать о грустных карих, когда он вновь запирал всех по их камерам. Уже ничего не изменить. По крайней мере, это не в силах Уёна.XIII.
30 марта 2022 г. в 12:00
Уён волнуется. Очень сильно, если по правде. Но он старается держать лицо и не выглядеть сбитым с толку, и пытается думать о допросе Хонджуна и Сана как о самом обыкновенном, которые он проводил раньше.
«Брось, они же просто бесчувственные и гнилые изнутри монстры» — сказал как-то чонов капитан. Уён старался в это поверить, убедить себя в этом, но почему-то эти самые бесчувственные и гнилые изнутри монстры относились к нему с большим пониманием и большей любовью, нежели многие его коллеги.
Как на зло в голову лезет и лезет сегодняшний сон. Уён почти не помнит своего отца, помнит лишь, что тот был добрым и правда хорошим, честным полицейским. И помнит их последнюю встречу, помнит, как отец сказал «Ни один преступник не заслуживает помилования, малыш». Уён слабо улыбается, вспоминая, что отец всегда называл его своим малышом.
Почему воспоминания исказились? Почему во сне он сказал, что все преступники заслуживают прощения? Или это Уён уже так отчаялся, что надеется на поддержку своего давно погибшего отца? Он совсем запутался.
По прибытии в отдел Уён сразу же направляется в сторону допросной. Ноги ощущаются мягче ваты, а руки мелко трясутся.
— Они уже на месте? — кидает дежурную фразочку он, столкнувшись в коридоре с Феликсом.
— Да, первый Трэлос, — кивает тот, — Аспид после него. Остальные на цокольном.
Уён кивает и продолжает путь. Дверь допросной словно нарочно находится прямо в конце светлого коридора. Уён впервые в жизни жалеет о том, что коридор слишком короткий и до нужной двери он доходит предательски быстро. Проходя вначале в небольшое, темное помещение с компьютерами и разным оборудованием для записи допроса, Уён берёт оставленные на столе документы — те самые, предоставленные Феликсом вчера, — и поднимает взгляд на затемнённое стекло, разделяющее комнаты. Там, за этим толстым стеклом, сидит Хонджун. Он хмурится и играет желваками, смотря ровно в глаза Уёна, словно он видит его, хотя Чон понимает, что это невозможно. Также он подмечает, что Ким несколько изменился — его волосы приобрели натуральный, тёмно-каштановый оттенок, и теперь они подстрижены достаточно коротко.
— Готов? — слегка обеспокоенно спрашивает подошедший Феликс, — может, всё же я?
— Боги, Фел, — закатывает глаза Уён, — норм всё будет. И сгоняй быстренько за сладким капучино, по-братски.
Внутренний голос так и визжит, что нет, ничего не «норм», всё очень плохо, но Уён настойчиво игнорирует его и, крепче сжав документы в руке, проходит в допросную. Льдистые глаза тут же цепляются за него. Хонджун молчит, смотря на него, и лишь играет желваками. Злится. Уён его прекрасно понимает.
— Здравствуй. — тихо начинает Уён, присаживаясь на стул напротив Кима. — Как твои дела?
— Тебя ебать не должно. — так же тихо, но резко отвечает Хонджун. — И никогда не ебало. Отбрось свои фальшивые манеры нахуй и приступи к делу.
Что ж, ладно. Уён был готов к такой реакции. Даже не так — он предугадывал её. Знал, что в тот день, как только столкнулся взглядом с Хонджуном, стоящим в наручниках, он потерял доверие. Всех и без исключения.
Уён делает вдох-выдох и пододвигает к Киму лист, на котором красуются фотографии.
— Чуть более года назад было зафиксированно убийство маленькой девочки по имени Лоренс Риос. На месте убийства нашли сюрикен с символом At. Можешь вспомнить, кому продал ту партию сюрикенов и огнестрельное оружие?
Хонджун вначале косо смотрит на него, но после переводит взгляд на фотографии. Он секундно хмурится, оглядывая их, и переводит безразличный взгляд на Уёна.
— А что мне будет, если я помогу расследованию? — Ким хмыкает, откидываясь на спинку стула и скрещивая руки на груди. Уён случайно обращает внимание на то, как выросли чужие мышцы.
— Хонджун, пожалуйста, помоги, — Уён кусает губы. У них действительно больше не остаётся никаких зацепок и если ни Хонджун, ни Сан не дадут сведений, то дело обречено. — страдают дети. Помоги нам спасти их.
Хонджун сухо усмехается, слегка удивлённо оглядывая его. Уён теряется, не понимая такой реакции.
— Надо же, тебе и правда плевать на всех нас. — объясняется он едва ли слышно, — да ладно даже, что срать на нас, на меня, но, Сан. Тебя чужие дети волнуют гораздо больше, чем он. Ты удивительный урод.
При упоминании родного имени сердце слегка ускоряется. Уён проклинает его и Хонджуна.
— Сан хотя бы жив, — защищается он, — а дети мрут, и я не могу сидеть смирно, пока по городу бродит насильник и издевается над ними.
— Сан гниёт за решёткой. — Хонджун играет желваками и опирается руками о стол, слегка нависнув над ним. — А тебе насрать на него. Мне плевать, что ты там себе, блять, надумаешь, но мне не плевать на Сана. И я не стану давать сведений насчёт того уёбка, пока все мы за решёткой.
Уён тихо вздыхает. Хонджун ни капли не изменился. Как был упёртым и ненавязчиво заботливым для своего круга, таким и остался. Уён даже завидует ему немного, ибо он не может оставаться самим собой постоянно и при любых обстоятельствах.
Вздохнув, Уён делает жест кистью руки, давая понять, что допрос окончен. Через пару секунд в помещение заходит охрана и забирает Хонджуна, держа под руки. Уён выходит тоже, надеясь чуть-чуть проветрить голову. Особенно перед встречей с Саном. Он действительно не готов столкнуться с ним лицом к лицу. Кажется, так много времени прошло, а он до сих пор тоскует, разбивая собственное сердце изо дня в день.
— Ты сгонял за капучино? — устало интересуется Уён, проходя в помещение с оборудованием для записи.
— Да, держи.
Феликс протягивает ему коричневый стаканчик с чёрной крышечкой. Уён принимает его и, открыв крышечку, делает крохотный глоток, проверяя, достаточно ли кофе сладкий. Удовлетворённо кивнув, он вновь делает вдох-выдох и следит, как по другую сторону стекла за массивный стол сажают короткостриженого брюнета. Сердце ёкает. Уён был влюблён в розовые кудри.
Покрепче сжав несчастный стаканчик, Уён смиренно плетётся в допросную. Он старается выглядеть уверенным и не подавать виду своего опечаленного замешательства.
Как только он переступает порог допросной и крепко закрывает дверь, кофейные омуты цепляются за него точно так же, как и кимовы. Он тянет неловкую улыбку и присаживается напротив Сана, протянув ему кофе и поставив ровно напротив.
— Твой любимый. — тихо сообщает он.
Сан скептически оглядывает напиток и возвращает взгляд на младшего. Уён подмечает, как сильно тот изменился — на его левой руке появились чернильные рисунки, мышцы стали более заметнее, черты лица ещё грубее. Уён осторожно заглядывает в когда-то любимые карие, подмечая, что лишь те остались неизменны. Такие же тёплые и родные. Потерявшие доверие.
— Ближе к делу. — и голос. По-прежнему мягкий, но резкий.
Уён неловко трёт шею и подбородком указывает на документы, лежащие на столе.
— Чуть более года назад произошло убийство маленькой девочки, — вновь проговаривает Уён, — на месте убийства был найден сюрикен с вашим символом.
— Ты думаешь, мы помним абсолютно всех наших покупателей?
Уён устало опускает голову и трёт переносицу. Ну, да, а на что он надеялся? Что кто-либо из At действительно возьмёт и расскажет всё главному врагу? Всё же, нужно было идти Феликсу. Они его хотя бы не знают.
— Пожалуйста, попытайся вспомнить, Сан, — он по старой привычке дует губу, помня, как Сан всегда ломался, когда видел эту его моську. В этот раз тот не дёргает ни одним мускулом и его лицо остаётся по прежнему невозмутимым. — Умирают дети. Этот урод насилует и убивает детей, которые не повидали жизни, Сан.
В ответ ноль эмоций. Уён обречённо вздыхает, но с блеклой улыбкой следит за тем, как старший берёт стаканчик кофе, раскрывает крышечку и медленно отпивает. Уён замечает, как неудобно ощущаются наручники на тонких запястьях, и потому встаёт, доставая ключик и, когда Сан ставит стаканчик на стол, он осторожно берёт его правую в свою, расстёгивая наручники. Сан не дёргается и не сопротивляется. Уён хмыкает — ещё бы он был против.
Расправившись с этим бесполезным на данный момент железом, Уён занимает своё место, убирая наручники на край стола. Сан скрещивает руки на груди и с лёгкой раздражённостью разглядывает парня напротив.
— Он назвал себя Эрландо Прей, когда брал оружие. — тихо начинает Сан. Уён тут же подскакивает и рефлекторно придвигается ближе, внимательно слушая. — Это всё, что я могу сказать о нём.
Твою-то мать! — проносится в чоновой голове. Он поджимает губы. Одного лишь имени мало. Чрезмерно мало. Тот запросто мог выдумать его, назваться чужим, да что угодно, и очень вряд ли назвал бы настоящее. Мафия и все преступники ведь редко оглашают свои имена. Взять даже At — ни один из них на вылазке не называет настоящее имя другого. Даже когда Уён жил среди них первое время, они не называли настоящих имён. Лишь прозвища. В мафии, или, вспомним, в мелкой шайке необходимо быть осторожным.
— А внешность? Машину, может? — не устаёт Уён, — что угодно, что помогло бы выйти на него.
Сан хмурится и, по всей видимости, действительно желает помочь. Уён готов прямо сейчас встать и расцеловать его хмурое, но не менее прекрасное лицо, но он старательно сдерживает себя, понимая, что, вообще-то, за ними наблюдают. Да и Сан, наверное, будет против.
— Отодвинь комод в моей комнате. Под его левой стороной, под ковром, есть сломанная доска. Там лежит озолоченный кинжал. Эрландо обменял его на сюрикены.
Уён подпрыгивает на стуле и радостно даёт жест рукой, дабы запись закончили.
— Ты моё Солнце, Сан-и, — радостно щебечет он, уже собираясь убегать, но оборачивается и с ласковой улыбкой кивает на кофе. — и допей его. Я заставил коллегу сгонять за ним за два квартала от отдела.
Сан мелко усмехается, и Уён на радостях тут же мчится на улицу, дабы как можно скорее забраться в машину. Наконец-то! Если на том кинжале остались ДНК этого Эрландо, то дело в шляпе! Годовое расследование наконец-то закончится!
Уён не замечает, как быстро оказывается в белоснежной комнате с дубовой дверью. Он спешно отодвигает комод, отгибает ковёр и внимательно оглядывает серый из-за грязи ламинат, замечая на одной доске трещину. Победно воскликнув, он, предварительно нацепив на руки прозрачные перчатки, кое-как вынимает отломанный кусок. Под ним действительно лежит озолоченный кинжал. Уён внутренне пищит и осторожно достаёт его, внимательно оглядывает. По всей видимости, удача определённо на его стороне, ибо под самой рукоятью он замечает короткий, чёрный волосок. Совсем маленький, но уже его достаточно, дабы определить личность. По крайней мере, Уён надеется, что этого хватит, ведь другие днк уже вряд ли сохранились, если учитывать, что отпечатки пальцев исчезают по истечению пары дней. Прошёл уже год — ничего не изымешь с самого клинка, но Уён соглашается с внутренним «я» и запечатывает клинок в специальный пакетик, убедившись, что волосок остался на месте. Дай Бог всё получится!