когда исчезнут города

      — Ну, как всё прошло?       Уён, едва ли успев переступить порог дома, натыкается взглядом на улыбающегося Ёнджуна.       — Хорошо! Фел и Джин наконец поймали того ублюдка.       Ёнджун скромно хлопает в ладоши, и, дождавшись, пока младший снимет уличную одежду, тянет к нему руки. Уён, ласково улыбнувшись, подходит вплотную и обнимает его, мягко целуя. Как же он обожает его…       — Ты поел? — едва различимо мычит Ёнджун, обнимая Уёна за шею, — я пока ничего не готовил, но могу быстро придумать что-нибудь.       — Приготовим вместе.       Уён ласково поправляет ёнджуновы волосы, с нежностью наблюдая за яркими огоньками в голубых глазах. Они действительно редко проводили время вместе и Уён был благодарен старшему за его огромную выдержку и терпение. Ему редко удавалось уйти с работы раньше, как сегодня, и таких моментов, когда они вместе что-либо делали, было достаточно мало.       Быстро переодевшись в домашнее, Уён проходит на милую кухонку и обнимает Ёнджуна со спины, привстав на носочки, дабы уложить подбородок на его плечо. Чёртова разница в росте.       Следующий час они спокойно готовят горячий гаспачо, ужинают, смеясь и вспоминая какие-то забавные моменты из жизни. После было решено прогуляться по городу и потому они лениво идут переодеваться. Уён позволяет себе немного подурачиться и ворует у Ёнджуна джинсы прямо из-под рук, когда тот только снял домашние шорты. В маленькой квартирке далеко не убежишь, потому его ловят в небольшом зале, но Уён борется до последнего. Старший оказывается хитрее и, притянув его за талию к себе, достаточно напористо целует, вызывая смех и желанный ответ.       Да, Уён действительно счастлив с Ёнджуном.       Прогулявшись по красивым и спокойным улочкам и прикупив несколько сладостей, они неспешно направляются домой, переплетая пальцы и рассуждая, какой бы фильм посмотреть.       Так и тянется их жизнь — относительно спокойно и без приключений, не включая в данный список чонову работу.       Уён ласково целует ёнджунову макушку, когда тот ютится в его объятиях на кровати. Он мягко перебирает пряди его волос, играясь с ними, и из раза в раз склоняется, дабы оставить невесомый поцелуй, где попадётся. Так он покрывает поцелуями-бабочками практически всё лицо старшего, целует губы, когда тот задирает голову. Они не переходят к чему-то большему, просто секундно сливают уста и возвращаются к просмотру второй части Венома.       Уён продолжает играться с чужими волосами, массируя кожу головы, а где-то далеко в мыслях кажется, что он играется с розовыми локонами. Он прогоняет эту иллюзию, возвращаясь к Ёнджуну.       — Кстати, забыл сказать, — тихо начинает Чхве, переворачиваясь на бок и тыкаясь носом в чонову шею. — Мне завтра нужно уехать к родителям. Скорее всего смогу вернуться только через пару суток. Хочешь со мной?              О, у Ёнджуна прекрасные родители. Они любили Уёна, как своего сына, и он их любил не меньше. Было бы прекрасно выбраться за город, на уютный цветочный участок, где живут родители Ёнджуна.       — Очень хочу, но я более чем уверен, что капитан Кано не даст добро на пару отгулов. — вздыхает Уён, виновато поджимая губы.       Ёнджун понимающе оглядывает его и слабо дует губы.       — Я бы на твоём месте уже устроил скандал. Ты и так более полугода практически без выходных пашешь, а эта собака шелудливая тебе ни одного отгула не даёт. — ворчит он, потеревшись щекой о сильное плечо.       Уён лишь мелко усмехается:       — Старику пятьдесят лет, что ты хочешь от него?       Старший лишь тихо бурчит в его шею, но ничего не отвечает и продолжает смотреть фильм, покрепче стиснув Уёна в объятиях.       А Уён совсем случайно думает о том, что объятия Сана ощущаются правильнее.

      متى المدن تختفي

      Тяжёлые тучи гордо возвышаются над городом, отрезая любые пути солнечных лучей до земли. Грозовые тучи выглядят красиво. Они массивные и мрачные, стреляющие молниями. Уён с теплой улыбкой вспоминает, как матушка рассказывала ему о том, что гроза — не природное явление, что гроза — это торжество Богов. Они настелают на мир тяжёлые тучи, а сами веселятся на них и потому людям кажется, что их салюты и вспышки камер — молнии. Когда-то Чон глупо верил в это.              Как только Уён оказывается в кабинете собственного отдела, на него тут же налетает радостный Феликс. Во сколько тот вообще приходит на работу? Серьёзно, Уён ни разу не приходил раньше него, хотя обычно он был в отделе за тридцать минут до начала своей смены.              — Прикинь-прикинь! Ворчун-Кано разрешил нам взять денёк выходного! За того насильника! — Феликс радостно прыгает, — Хочу в бар! В клуб!       — Воу-воу, Бро, полегче, — Уён усмехается с радостного друга. Да, это круто, что старик Кано всё же разрешил взять отгул, хоть и на один день, вот только Ёнджун уже уехал к родителям, а ещё лишь восемь утра. Даже если они и пойдут в клуб или бар, это затянется максимум на два часа, а в другое время Уён и не знает, чем себя займет. — Я, типа, зря проснулся так рано?       — Ай, я вообще не спал, — отмахивается Феликс. Уён кидает взгляд на его рабочий стол и замечает три стаканчика из-под кофе.       — Ты сдохнешь послезавтра, — шутит Уён, давая другу подзатыльник, — шуруй домой отсыпаться.       — Ой, отстань. Пошли лучше в клуб. Я хочу напиться.       Уён закатывает глаза. Он не любит пить, но раз Феликс захотел — его не отговоришь, а учитывая его любовь к алкоголю и нелюбви алкоголя к нему — за ним нужен глаз да глаз, иначе полезет к какому-нибудь первому попавшемуся парню и начнёт заливать о том, как несправедлива его жизнь. К слову, именно так Уён с Феликсом и познакомился.       Спустя три часа сборов и два часа капризов Феликса насчёт его слишком выделяющихся веснушек, они наконец-то переступают порог бара. Большинство нормальных клубов сейчас закрыто — самый разгар дня ведь.       Феликс постоянно светится, заливая в себя слабые коктейли, и откровенно забавляется, когда к Уёну пытаются подкатить не очень симпатичные девушки. В итоге, словив умоляющий чонов взгляд, ему приходится отставить свой бокал в сторону и глубоким голосом обратиться к Уёну как «baby». Девушек тут же как ветром сдуло, отчего друзья ещё долго смеялись.       — Это, кстати, чё я хотел тебе сказать, — начинает Феликс, как только они выходят из бара. Он немного пошатывается, хихикая. — твоих милашных мальчиков завтра перевозят. Не сегодня. Там чё-т с машиной случилось.       Уён безразлично хмыкает, отмечая, что при таком случае нужно будет сегодня под вечер заявиться к ним, дабы вновь принести еды. Проголодались ведь, бедолаги.       Ближе к пяти вечера они встречаются с общими друзьями и Феликс тут же переключается на Хёнджина, смущая его своими пьяненькими подкатами. Уён бы позабавился с него, но особого настроения веселиться нет.       — Чего голову повесил, сладкий? — к Уёну подсаживается брюнетка, когда они все уже сидят за общим столом в клубе. — Кто обидел нашего талисманчика?       Уён сипло усмехается, опрокидывая в себя стаканчик ликёра. Хваса была хорошей старшей, понимающей, и Уён чувствовал себя неумелым младшим братом рядом с ней.       — Вот не надо меня игнорировать. Я ж по взгляду всё вижу, — Хваса щёлкает Уёна по подбородку, отпивая пшеничного пива из небольшого бокала. — Рассказывай, кто тебе там не даёт.       — Дают мне всё, — бурчит Уён. — задумался просто.       — Да ладно тебе, сладкий. — она смеётся, отставляя бокал на столик и наклоняясь ближе к лицу младшего, — давай, расскажи на ушко. Я никому не скажу.       Уён закатывает глаза, понимая, что этого не избежать.       — Да просто… — он тяжело вздыхает, начиная перебирать пальцы рук. — Я встречаюсь с одним, а люблю, вроде как, другого.       Хваса хмыкает и удобнее усаживается на диване, параллельно показывая средний палец подошедшему Феликсу, который тут же поднимает руки в добром жесте и вновь убегает на танцпол к Хёнджину.       — А с которым встречаешься, что к нему чувствуешь?       — Он мне нравится, — Уён отвечает незамедлительно, потому что это действительно так.       — Не, сладкий, «нравится» и «люблю» это абсолютно разные вещи. — Хваса садится боком и, поставив один локоть на спинку диванчика, опирается щекой о руку, — нравится может любой прохожий, а любить можешь только того, кто в сердце, смекаешь?       — О чём шепчетесь, чертовки? — с другой стороны от Уёна присаживается Джесси, громко хохоча и повторяя позу Хвасы. — Больше двух говорят вслух! Делитесь!       — У одного гордого Орла личная жизнь не складывается, — мычит Хваса.       — Да всё в порядке у меня! — вспыхивает Уён, но под взглядами двух старших стихает. — Просто временные трудности.       — Всё будет хорошо, дитё, — Джесси театрально дует губы и обнимает Уёна, прижимая его голову к своей груди.       Уён же, явно не одобрив подобного, мягко отстраняется и неловко улыбается.       — Эй, малой, слышь, — Хваса, на удивление, серьёзно оглядывает его, а затем легко поправляет его растрёпанные волосы. — Я понятия не имею, что у тебя там происходит, но я настаиваю, чтобы ты бросил «нравится» и на всех порах рванул к «люблю», ясно?       — Подтверждаю! — Джесси по старой привычке округляет глаза, щёлкнув пальцами с длинными, чёрными ногтями, — шли всех нахуй. Любовь это гемор ещё тот, но без неё никак, я тебе как тётка со стажем говорю!       Уён мягко усмехается. Он действительно ощущает себя младшим братишкой этой двоицы. Но в его ситуации уже ничего не изменишь, потому он продолжает сидеть на месте, лишь тяжело вздохнув и наполнив свой стакан минералкой, который тут же опрокидывает в себя.       В один момент ему прилетает подзатыльник от Хвасы, а после от Джесси. Уён удивлённо оглядывает их, и те так же удивлённо смотрят на него.       — Чё сидишь? — прикрикивает Хваса, — пшёл к своему «люблю», я сказала!       — У нас с ним ничего не выйдет, — криво улыбается он.       — А вот если бы ты попытался, тогда бы вышло, — подхватывает Джесси.       — Давай, ноги в руки, в жопу флаг, и пошёл! — Хваса несильно, но ощутимо пихает его в спину, заставляя подняться с дивана, — давай-давай! Спасибо нам ещё потом скажешь!       Уён колеблется, но после кивает и спешит на танцпол, находя Феликса, дабы предупредить его, ибо, зная друга, он более чем уверен, что тот начнёт искать его труп в какой-нибудь подворотне.       — Парни, я в отделение, — громко оповещает Чон, на что получает лишь жалобные возгласы, — забыл кое-что. Можете не ждать меня.       Уён уходит, так и не дождавшись ответов.       Он пробирается через шумную толпу, не замечая понимающего взгляда Феликса и гордые взгляды девушек.       В отделение Уён бежит. Так быстро, как может, даже быстрее, чем на преследовании, чем на пробежках с Саном. В голове лишь одна мысль — веление сердца, и он не в силах ему сопротивляться.       Добежав минут за десять, Уён тормозит и переводит дыхание перед тем, как войти, и лишь после сразу же спускается на нулевой. На посту его встречает — если так можно сказать — спящий в кресле паренёк, моложе даже самого Чона. Стоит слабо ударить его по затылку, как тот тут же подскакивает на ноги, встав в приветственную стойку и отдав честь, на что Уён лишь шепчет:       — Вольно. Вали домой, я тебя заменю.       Парень, протараторив что-то на испанском, быстро исчезает, не имея права возражать офицеру званием выше.       Уён хмыкает и, склонившись над компьютером, с пару минут выискивает необходимые данные, а после отключает камеры и микрофоны. Подхватывая ключи, он раскрывает железную дверь и оказывается в длинном, светлом коридоре. Без раздумий Уён сразу же принимается раскрывать дверцы камер, в которых заперта семёрка парней.       — Поиздеваться припёрся, уродец? — Хонджун тут же соскакивает с койки, стоит Уёну встать напротив его решетки.       Пожалуй, правду говорят, что один лишь взгляд Хонджуна внушает страх. И Уён бы испугался, если бы не знал его. Он был бы в ужасе, если бы не знал наверняка, что за этой маской дерзости и уверенности скрывается абсолютно невинное сердце.       Уён ничего не отвечает, оглядывая вышедших из камер парней, и заглядывает в последнюю, не обнаруживая там Сана. Он хмурится, шустро раскрывая камеру Кима. Не став выслушивать никого из них, Уён быстро забирает ключи из дверцы и выходит на узкую лестничную площадку, которая ведёт на минусовой этаж. Им пользовались крайне редко и даже серийных убийц обычно держали на цокольном, а не на минусовом. Видимо, в этот раз начальство решило поиздеваться над Аспидом, отомстив за всех, кого он убил.       Закрыв за собой дверь, Уён быстрым шагом находит из всех пустующих камер камеру, в которой заперт Сан. Он останавливается возле решётки, близко-близко, и смотрит на сидящего на полу брюнета, который, обняв колени, разглядывал бетонный пол и спиной опирался о ледяную решётку. Уён невольно начинает переживать, ведь этот этаж достаточно холодный и вообще на лето отопление отключают, потому сейчас здесь было от силы градусов восемнадцать, а пол был ледяным.       — Сан.       В ответ тишина и полное равнодушие. Оно и ясно. Уён бы тоже себя возненавидел после всего. Он раскрывает двери, но Сан так и продолжает сидеть на месте, даже не посмотрев в его сторону.       Уён вздыхает, присаживается и прислоняется спиной к железной решётке, задрав голову к потолку. От тела по другую сторону железных прутов не веет прежней теплотой. В груди нет ни капли страха, что Сан в любую секунду может взять и навредить ему.       — И почему я сразу не прогнал тебя? — шепчет Сан, но Уён его прекрасно слышит.       — Ненавидишь меня теперь?       Конечно. Как Сан может не ненавидеть его? Уён же врал ему буквально на каждом втором шагу, и тот, словно ребёнок, верил во всё. Конечно же Сан ненавидит его. Впрочем, теперь Уёну нет до этого дела. Он старается до последнего верить в это.       — Ты до сих пор важен для меня. — Сан слышно усмехается, достаточно резко вскинув голову к потолку, отчего ударяется затылком о прут. — Но, не думаю, что тебя это заботит.       — Ты прав. — Уён спокойно прикрывает глаза. — Это лишь моя работа. Я уже множество раз проворачивал подобное. Каждый оказывался за решёткой точно так же, как и все вы.       Сан молчит с пару секунд.       — Мы тебе верили.       Уён закусывает губу. Никогда прежде ему не было так трудно прощаться. Да, он действительно всегда подобным образом сажал всех тех, кого было нужно, но он никогда не заходил так далеко. Впервые он ощущает себя виноватым. Впервые он не скрывает этого.       Уён предал Эйт и, по их правилам, он уже должен быть мёртв. Таких, как он, не прощают.       — Ты будешь сидеть девятнадцать лет. — Уён сжимает губы, раскрывая глаза и смотря куда-то в пустоту перед собой. — Из-за меня.       — Разве тебя должно это беспокоить?       — Ни капли.       Меня, блять, очень сильно это беспокоит.              — Это моя работа, — Уён переходит на шёпот, — я уже ни раз садил тех, кого после приговаривали на пожизненное. Я всегда смотрел за тем, как их увозят в тюрьмы, но не чувствовал ни капли вины или сочувствия.       Сан не отвечает, и Уён чувствует, как тот садится к нему боком. После — горячее дыхание на шее. Вдоль позвоночника бегут предательские мурашки, и Уён слегка дёргается.       На пару минут повисает тишина. Уён сидит, позволяя вдыхать едва уловимый запах имбиря со своей шеи, и Сан едва ли сдерживается, дабы не протянуть к нему руки. Впервые он ощущает такую бешеную тягу к прикосновениям. И к прикосновениям именно Уёна.       — Агапе. — Сан обнимает себя за плечи, и он чертовски рад, что Уён сидит к нему спиной и не видит этой жалкой позы.       Уён вздрагивает. Даже после всего, что он сделал, спустя грёбаный год, Сан продолжает звать его так… он продолжает звать его Любовью, даже когда Уён врал, когда делал больно и, в конечном итоге, когда посадил его за эту сраную решётку. Уён до сих пор Любовь для Сана.       — Что? — он отзывается совсем тихо, едва ли слышно.       — Почему ты стал полицейским?       — Моего папу убил мафиози, — тут же отвечает, словно ждал этого вопроса всю свою жизнь. — Мне было семь лет. Тогда я и решил отучиться на копа, чтобы после отомстить тому уёбку. — Уён сипло усмехается. — Хотя к моменту, когда я устроился в один отдел, ещё в Корее, он был уже мёртв. Но я всё равно продолжил работать, потому что папа тоже служил в полиции.       — И ты втираешься в доверие главаря, чтобы затащить всех за решётку?       — Да. — он легко пожимает плечами. — Но я никогда не заходил так далеко. На самом деле, я мог посадить вас уже спустя полторы или две недели. Когда вы вернулись с какой-то вылазки, на которой убрали мужика, заплатившего Хонджуну фальшивые деньги. Но я не стал этого делать… Не знаю почему.       — Вместо того, чтобы избавиться от нас на второй неделе, — тихо продолжает Сан и Уён видит, как он улыбается, хоть и не смотрит на него, — ты прожил с нами около двух месяцев.       — Именно.       Уён слабо улыбается. Он и сам не знает, почему у него зародились какие-то неожиданно тёплые и словно родственные чувства к Эйт и он понятия не имеет, как именно это произошло.       В один момент по лестничной площадке раздаются шаги, и Уён тут же подскакивает на ноги, на всякий прикрыв дверь камеры так, словно она закрыта.       — Офицер Чон, какие-то проблемы? — капитан Паэс с невозмутимой миной на лице заходит в помещение. — Почему Вы отпустили моего сы… кхм, охранника домой?       — Он же у Вас ещё студент, капитан, а студентам сон важнее, — Уён мотает головой, мягко улыбнувшись, а после, скривив лицо, кивает на камеру Аспида, — я присмотрю за этим отродьем. Можете положиться на меня.       Мужчина расплывается в ласковой улыбке и мягко хлопает Уёна по плечу.       — Напомни мне в конце месяца добавить тебе пару тысяч к зарплате.       Уён лишь кивает и натянуто улыбается, после чего мужчина, подмигнув ему, покидает помещение и оставляет всех преступников на его совесть. Облегченно выдохнув, Чон переводит взгляд за решётку и тут же натыкается на озлобленный взгляд Сана.       — Я про отродье нарочно сказал, — Уён тут же размахивает руками, боясь испортить их отношения ещё больше. — прости, это просто нужно было…       — Не в этом дело, — Сан перебивает его шепотом, скривив лицо и грозно глянув на выход. — он посмотрел на тебя так, словно готов разложить тебя прямо на этом полу.       Уён сипло усмехается. Рваный хангыль на его рёбрах как-будто начинает слабо жечь.       — Да, и что? — Уён скрещивает руки на груди, встав ближе к решётке. — Имеешь что-то против?       Взгляд Сана тут же тускнеет, но злоба никуда не пропадает.       — Ты под каждого мужика так ложишься или отбираешь? — Едва ли не шипит, встав вплотную к решётке, но не смеет протянуть руки к Чону или вовсе выйти из камеры.       — А тебя это должно волновать? — Уён тоже переходит на сбитый шёпот, хмурясь.       Сан достаточно резко и сильно бьёт кулаком по пруту решётки, но Чон даже не вздрагивает. Он лишь молча надеется, что старшему не сильно больно. Сан ничего не говорит, лишь смотрит, бегая от одного малахита к другому.       В любой другой ситуации Уён бы уже почувствовал волны возбуждения от такого Сана, но сейчас его грудь заполняет лишь липкий страх. Пусть его спасает решётка, пусть он прекрасно знает, что его не тронут, даже если старший выйдет. Всё равно страшно.       Уён уверенно раскрывает дверцу, в эту же секунду столкнувшись спиной с ледяными прутьями камеры напротив. Сан выходит медленно, словно хищник, знающий, что жертва уже никуда не денется. Он подходит вплотную, молчит, его взгляд не выражает ничего, кроме гнева. В первые секунды не происходит ровным счётом ничего — они лишь прожигают друг в друге дыры и Уён уже было расслабляется, поняв, что ему ничего не сделают, как в паре сантиметрах от его лица кулак врезается в железный прут.       — С-сан…       — Тебе серьёзно не противно то, что твой начальник смотрит на тебя, как на дешевую шлюху? — Голос Сана стихает, а во взгляде мелькает разочарование. — Или ты она и есть?       Уён замирает, забыв, как дышать. На глаза тут же наворачиваются слёзы, но он быстро смаргивает их и бесстрашно пихает Сана в грудь, направляясь на выход. На душе становится немного легче — он ничего не значит для Сана. Теперь нет. Если бы значил — тот бы не позволил себе сказать подобное, зная, насколько это больная для Уёна тема.       — Идём. Я выведу вас.       Не дожидаясь ответа, Уён поднимается на цокольный, рефлекторно накрыв ладонью левый бок. Плевать. Будь, что будет. Он просто хочет помочь этой семёрке и после, может быть, покинуть Испанию. Желательно, вместе с Ёнджуном и без Сана. Ни в мыслях, ни на душе, ни в сердце.       Хватит с него. Прошёл уже год. Пора бы выбросить из сердца любимые карие, стереть с памяти улыбку с ямочками, прогнать, наконец, этого парня из души, из жизни.       Им не суждено быть вместе.