متى المدن تختفي
Очнуться от беспокойного сна Уёна заставляет ужасная сухость во рту. Едва ли разлепив глаза, он ощущает приятное дежа вю, когда глаза слепит яркий свет. Он помнит, как когда-то так же очнулся в белоснежной комнате на третьем этаже, перепуганный и растерянный. Он присаживается на кровати, в надежде оглядывая помещение, но то — его общая спальня с Ёнджуном, а в горле встаёт противный ком. Становится обидно — Хонджун ударил его недостаточно сильно для потери памяти. — Проснулся! — вскрикивает Феликс, соскочив с пола, до это сидя возле кровати. Он наклоняется к испугавшемуся Уёну, взволнованно оглядывая. — Ты как, чувак? — Живой… — хрипит он. — Что случилось? Он помнит, что случилось. Даже из-за потери сознания недавние события остались на памяти, а в голове всё виднелось предельно чётко, но он же пообещал прикрыть At, верно? Феликс тут же припрыгивает, возбуждённо тараторя и активно жестикулируя: — At сбежали! Я уже осмотрел подвал, по всей видимости, когда ты караулил, тебя вырубил Хонджун, стащил ключи и высвободил всех! Невероятно! Впервые за эти два года вижу, чтобы тебя так легко обвели вокруг пальца! — Ну спасибо, — ворчит Уён, — по камерам видно чего? — Один из них всё стёр, — вздыхает Феликс, помотав головой, — Ёсан, кажется. Опечатки его пальцев нашли на компьютерной мыши. А ещё они все своровали нашу форму, ты прикинь! Ахереть! Я в чём теперь ходить буду?! Уён едва ли сдерживает смешок. В любом случае, ему удалось обдурить Феликса. Это хорошо, ибо после его самого, Феликс второй по рекомендациям и успехам офицер. В своих кругах его кличут ищейкой, ибо его зоркие янтарные глаза ещё ни разу не упускали самых мелких зацепок, а пытливый ум всегда предельно быстро и чётко сопоставлял факты и в итоге получал единственно верный ответ. — А что сами At? Их следы нашли? — Феликс в ответ лишь качает головой в отрицательном жесте. Уён чертыхается, слабо ударив кулаком по одеялу: — Дьявол. — Уже начали расследование. Не знаешь, куда они могли направится? Уён откидывается на подушки и выглядит действительно озадаченным. — Эта семёрка непредсказуема. Они уже вполне могут быть в Америке, если им это нужно. Феликс тяжело вздыхает и опускает голову, яро что-то обдумывая. Уён не знает, что именно, но видит, что тот что-то решает: Феликс всегда хмурится и жует нижнюю губу, предпринимая важные для себя решения. Что младший обдумывал, так и остаётся в секрете. Как выясняется позже — провалялся в подвале Уён около двух часов, а как только его обнаружили и перенесли домой, он пролежал без сознания ещё более пяти часов. Сильно, выходит, Хонджун его долбанул… от души. Собственно, Уён и не думает злиться на него. Заслужил ведь. Не убил и то хорошо. Из дома Уёна Феликс не выпускает, упорно настаивая на том, чтобы старший отсыпался и восстанавливался. Он уверяет его, что обо всём позаботится сам, а точнее, на пару с Хёнджином, и что они постараются выйти на след сбежавших как можно скорее. Уён сипло усмехается, желая им удачи. At умеют заметать следы и оставаться незамеченными. Иначе их поймали бы уже на первом году их «хулиганства». Ближе к вечеру, когда Феликс покидает чонову квартирку, Уён созванивается с Ёнджуном. Он со слабой улыбкой рассказывает, как глупо попался Ким Хонджуну и как провалялся без сознания более семи часов. Ёнджун, понятное дело, его юмора в данной ситуации не оценивает и уже лезет в интернет искать номера такси. Уён ещё долго успокаивает его, уверяя, что ничего серьёзного, кроме как побега At, не случилось, и что он в полном порядке. Да, Хонджун вновь разбил ему затылок, но это не так серьёзно, да и ничего, кроме временного потери сознания и тупой боли оно за собой не несёт. Ёнджун нехотя в это верит. — Приеду послезавтра, дорогой, — зевая, обещает старший, — и наконец-то нормально поухаживаю за тобой. — Так ты всё ждал, пока меня кто-нибудь по головушке ёбнет? — Уён смеётся, коснувшись пальцами тонкого бинта на голове. — Ты бы по-другому дома на несколько дней не остался. Что ж, ладно. Это честно. Они болтают ещё около двух часов, после чего Ёнджун нехотя сбрасывает вызов и уходит ужинать. Уён же решает, что готовить у него сил, как таковых, нет, потому он заказывает паэлью из дорогого ресторанчика, случайно задерживая взгляд на меню с кофе. Уён вертит головой, делая заказ и после с ярой ненавистью отбрасывая телефон. К чёрту! К самому Дьяволу Чхве Сана! Надоел! Встрепетнувшись и тут же застонав от разлившейся по затылку боли, Уён падает лицом в подушки и беззвучно кричит. Как же ему всё это надоело, но сердцу ведь не прикажешь…? Почему он не может забыть эти прекрасные карие? Почему так отчаянно жаждет увидеть улыбку с ямочками? Для чего продолжает очерчивать по памяти чужие шрамы на ёнджуновом теле? Зачем он так безнадёжно влюбился? Им ведь не было суждено быть вместе. Уён — полицейский, Сан — преступник. Они из разных миров, абсолютно разные, не имеющие ничего общего. В данном случае противоположности не притягиваются. У Уёна есть Ёнджун, а Сан… Сан найдёт себе кого-то более сильного или, наоборот, хрупкого и невинного. Может быть, хрупкую и невинную. Ему не нужен какой-то слабый, маленький мальчик-полицейский с хлипким, разбитым сердцем. Уён не способен подарить Сану то, что тому необходимо, и с этим ничего не поделаешь. К тому же, сам Сан уже ничего не чувствует по отношению к нему. Чувствовал ли? Уён сомневается. Да, все те касания, все взгляды, улыбки, раскрытые души, — всё это свидетельствует о чём-то большем, чем о простой дружбе, но прошёл год. Чувства Сана остыли. Чувства Уёна воспылали и растут с каждым днём, распуская в хрупком сердце прекрасные цветы, что задушат молодой организм. Как бы поэтично это сравнение ни было, Уён понимал это. Рано или поздно это случится. Он попросту перегорит. Просуществует годок-другой, восстановится. И будет любить другого. Последующий день проходит словно в тумане. Уён не помнит, поел ли утром, не помнит, во сколько вообще встал и сколько сейчас времени. Помнит, что в пять вечера к нему забежал Феликс, принёс горячей еды из ближайшего ресторана и помог сменить бинты. Младший не задерживается и на час, убегая в отделение по срочному вызову. Уён продолжает бесстрастно лежать на кровати и размышлять, размышлять, гонять мысли по кругу. Так отчаянно и так бесполезно. Он плачет, когда убеждает себя, что всё, действительно всё. Не будет больше кофейно-карих в его жизни, не будет нежных касаний сухих рук. Уён рыдает, вцепившись в подушку, как в спасательный круг. — Я приеду завтра после обеда, дождись меня, прошу, — тихо просит Ёнджун, когда они созваниваются вечером. — Малыш… Уён рыдает ему в трубку. Просит прощения, бубнит о чувствах так искренне-наигранно. Извиняется десятки тысяч раз, просит не бросать, слышится таким жалким и брошенным во всём мире. Ёнджун тихо плачет, вслушиваясь в страдания любимого и не имея возможности ему помочь. — Малыш, ложись спать, — заботливо шепчет Чхве, тихо шмыгая. — Отдохни. Ты слишком сильно устал. — Да, ладно… хорошо. Прости, что заставил волноваться. — хрипит он в ответ. — Всем иногда нужно плакаться, хотя ты меня немножко ошарашил этим. Раньше при мне ты не позволял себе плакать. — Считай это высшей формой доверия. — Ха-ха-ха, — саркастично тянет старший. — Просто ложись спать. Уже поздно. Уён поднимает раскрасневшиеся глаза на настенные часы. Оу. Уже час ночи. За самокопанием время пролетело незаметно. Ёнджун ворчит на него, но после звонко чмокает воздух, передавая поцелуй, и нехотя сбрасывает вызов. Уён тепло улыбается, отбрасывая телефон и разваливаясь на кровати. Пусть он сегодня никуда и не ходил, но день выдался… выматывающим. Давненько же у него не было настолько эмоциональных моментов. Да, он часто плакал по ночам, но то — минутные скорби о прошлом, а сегодня… словно это принятия ближайшего будущего. Без At. Без Сана. Без его первой, искренней любви. Разлепить сонные веки заставляет настойчивая трель дверного звонка. Уён возмущённо вскидывает рассеянный взгляд на часы — два ночи двадцать три минуты. Кто вообще не спит в такое время?! Решив, что нежданный гость попросту перепутал двери, Уён вновь укладывается и подгребает под себя одеяло, желая хотя бы им заменить Ёнджуна, которого уж так полюбилось обнимать во сне, но трель продолжается. Раздосадовано сев, а после и встав с кровати, Уён накидывает на полуобнажённое тело огромную футболку Ёнджуна, полностью скрывающую бёдра, и лениво плетётся к парадной двери. Он уже готовится с порога начать материть Феликса, ибо только его могло принести к дверям бедного Уёна в столь поздний час, но, заглянув в глазок для перестраховки, он так и застывает на месте. Темнота подъезда полностью скрывает лицо парня, стоящего напротив двери, да и на макушку того накинут широкий капюшон. Уён хмуро размышляет, кто бы это мог быть, и осторожно раскрывает дверь, совсем немного, дабы свет из прихожей попал на лицо ночного гостя. Взгляд предательски цепляется за кофейные омуты, а слух так и режет вырвавшееся из чужих, таких желанных уст тихое «Агапе». Уён захлопывает дверь и закрывает её на щеколду. Никакого Чхве Сана в его жизни. Больше — ни за что. Никогда.متى المدن تختفي
Крепко прижимаясь носом к тонкой шее, Сонхва жадно вдыхает такой полюбившийся запах со смуглой кожи. Он прижимается к родному телу со спины, мешая нормальному сну, и целует-целует-целует, совсем невесомо и едва ощутимо. Будить не хочется, но и сопротивляться своим желаниям он не в силах. Они слишком давно не виделись, слишком долго не были наедине. Сонхва удивлён, что смог продержаться целый год без своего маленького беса под боком. — Хва, я устал, — сонно бурчит Хонджун, но от прикосновений не отворачивается. — давай завтра… Впрочем, не прошло и часу, как они заселились в какой-то не особо привлекательный отель в таком же городке на окраине Франции. Благо, владелицей этого захолустья оказалась подслеповатая бабулька, которая явно не знала о существовании телевидения, и потому не признала в своих временных жильцах преступников. Путь был достаточно долгим, потому все тут же разбрелись по комнаткам, желая нормально отоспаться пусть и не на шикарных кроватях, так хотя бы на чём-то помягче и комфортнее тюремной койки в отделении Барселоны. — Прости, — он бубнит куда-то меж лопаток, шумно выдыхая. — я просто очень соскучился. Хонджун вздыхает и переворачивается к старшему, устало улыбнувшись и притянув его за шею к себе, оставляя целомудренный поцелуй на искусанных устах. Сонхва тепло улыбается в ответ. — Я тоже скучал, la mia vita. — шепчет Хонджун, хихикнув, когда в глазах старшего мгновенно вспыхнули восторг, удивление и нежность. — Помнится мне, кто-то не был фанатом итальянского. — Да, потому что кто-то другой постоянно материл его на нём. Сонхва пускает тихий смешок, притягивая Хонджуна к себе ближе. Как же он чертовски сильно скучал… Да и, по всей видимости, не он один — в глазах Хонджуна тоже блестело счастье и обожание, слегка заволоченные усталостью. Дорога отняла много времени и сил, к тому же он потратил много нервов, споря с Саном перед отъездом. Сонхва хотелось просто сгрести своё вечно недовольное маленькое счастье в объятия и не выпускать, но он сдерживался, не желая проявлять таких эмоций при ком-либо, кроме Хонджуна. Не сдержав очередной волны любви и нежности к парню перед собой, Сонхва покрывает его расслабленное лицо поцелуями, медленно спускаясь к губам, дабы хотя бы чуть-чуть наверстать упущенный год. Хонджун, впрочем, не противится и не отнекивается, наоборот — тянется ближе, охотно отвечая на поцелуй. Такой желанный, с привкусом забытой за столь долгое время нежности и ласки. Ни один из них не был с кем-то другим, доверчиво и преданно дожидаясь своего часа. Сонхва тогда, в их последнюю встречу, поклялся, что будет ждать, сколько потребуется. Даже грёбаные двадцать лет. Хонджун ответил тем же. У них всё просто — взаимно и плавно, искренне и чисто. Как бы противоречиво это не было для их статуса. — Любовь моя, давай оставим все прелести на утро. — Хонджун прижимает хрипловатый шёпот к чужим губам. — Вполне разумное решение. Сонхва сонно промаргивается и, дождавшись, пока Хонджун удобно устроится в его объятиях, прижимает его к себе так осторожно, но в то же время так крепко, на что получает довольное мурчание в шею и тихий смешок. — Пак Сонхва, ты идиот. В ответ лишь возмущённый вдох. Хонджун тихо хохочет, приподнявшись, дабы заглянуть в сердитые, тучевые глаза. Он поправляет угольные волосы старшего прежде, чем медленно пояснить: — Я только что назвал тебя своей любовью. Сонхва округляет глаза. Они никогда ранее не… вау. Во всех мыслях Пака всегда первым признавался он, да и как-то даже не представлялось, что Ким возьмёт всё на себя и так просто признается. Да, они знали, что любят, и что это не временное чувство, но чтобы говорить так напрямую?.. — Я тоже люблю тебя, Джун-а, — ласково шепчет Сонхва. — Да, я знаю. Ты слишком очевиден. Ну что за человек! Сонхва беззлобно закатывает глаза и оставляет на лбу Кима мягкий, долгий поцелуй, после чего отстраняется и с изумлением замечает, что младший спокойно задремал. Мысленно пропищав от столь милой картины, которую он не видел уж очень давно, Сонхва тепло улыбается и, прижавшись лбом ко лбу Хонджуна, проваливается в царство Морфея. Завтра предстоит тяжёлый день. Им необходимо будет найти продукты так, чтобы остаться незамеченными, нужно будет вновь заправить бак Лексуса, дождаться Сана и наконец-то отправиться в Бельгию. Но всё это — завтра, а сейчас есть только маленький комочек личного счастья Пака, доверчиво уснувший в его объятиях и сопящий ему в шею. И даже сквозь сон Сонхва ощущает несколько мягких поцелуев в разные периоды времени. Эта ночь определённо вновь согрела замёрзшие души. И, вероятно, не только двух давно влюблённых, но и тех, чьи судьбы должны были разойтись по разные стороны.