game of waiting

Беспощадно жаркое солнце — с самого утра на небе не было ни единого облачка. Оно застыло высоко на небосклоне даже несмотря на то, что время обеда уже давно прошло. Жители Джунглей передвигались от здания к зданию только при необходимости, прикрывая макушки чем попало. То там, то тут мелькали головы, замотанные цветастые ткани футболок и юбок, узорчатые платки и маленькие плетёные шляпки. Хёнджин наблюдал за происходящим вокруг с поистине ангельским терпением, игнорируя давящий на виски жар. Перед ним в позе лотоса сидел Чонин. Он обливался потом и прикладывал заметные усилия, чтобы не согнуться под тяжестью мучительного жара. — Чонин, спокойнее. Если я ещё хоть раз увижу, что ты дёрнулся, мы будем сидеть тут до включения фонарей. Мальчишка выдохнул, и с его губы сорвалась мелкая капля пота. Чонин краснел необычно — пятнами, похожими на окраску далматинца. Предупреждающим красным горели щёки, уши, шея, предплечья и твёрдые икры. — Мне жарко, хён. Можно мы зайдём внутрь? — Нет, это часть тренировки. Твоя сила позволяет тебе контролировать температуру своего тела. Если тебе жарко, значит, ты недостаточно сосредоточен. — Я сосредоточен на том, что мне жарко, — Чонин приоткрыл один глаз, прощупывая почву, и тут же закрыл его, как только встретился с холодным взглядом Хёнджина. — Тем не менее, у тебя получается. Мы сидим на солнце уже два часа, а ты всё ещё не упал в обморок — обычные люди так не могут. Хёнджин умолчал, что он всё ещё чувствует себя неплохо только благодаря Чану, который периодически менял мокрое полотенце на его голове. Тренироваться с Чонином всегда было сложнее, чем с остальными детьми — не только из-за того, что он был единственным среди них, кто обладал даром, но и из-за специфики его способности. Поэтому Чан и Хёнджин относились к нему строже и тщательно продумывали планы его тренировок — они должны были развивать не только его силу, но и сдержанность, дисциплинированность. Этот мальчишка хранил в себе смертельную опасность для любого, кто выведет его из себя, поэтому первостепенной задачей для них было воспитать в Чонине контроль над собой и своей силой. Хёнджин почувствовал, как на его плечо легла влажная ладонь. У уха послышался шёпот: — Думаю, с него хватит, иначе и правда вскипит. Пускай отдохнёт. Хёнджин нахмурился. — Он только начал выполнять новую медитацию правильно. Может ещё хотя бы час? Ты его жалеешь. — Я и тебя жалею, — Чан вновь сменил полотенце на голове Хёнджина, — иди полежи дома, передохни. — А где Минхо? — Хёнджин бросил внимательный взгляд на Чонина, а после повернулся лицом к Чану. — Вы же вроде вдвоём приходили. — Да, он пошёл к тётушке Кан. Она опять жаловалась на то, что в стенах что-то скрипит. Её хлебом не корми, дай только повозмущаться. — Ммм, — Хёнджин понятливо кивнул и перевёл взгляд на Чонина, у которого от усердия раздувались щёки, — ладно, так уж и быть. Поднимаю его? — Ага. Пойду налью ему холодной воды. Хёнджин медленно поднялся с пола, чтобы голова не закружилась, и сделал пару тихих шагов навстречу Чонину. Тот даже не дёрнулся — похоже, был настолько сосредоточен на собственном мироощущении, что перестал прислушиваться к тому, что происходит вокруг. — Чонин-а, открывай глаза, — Хёнджин потрепал мальчишку по волосам. Они были будто раскалёнными, Чонин весь горел. — Давай на сегодня закончим. Ты молодец, теперь идём в тень. Не без помощи Хёнджина мальчик поднялся с пола и двинулся в сторону приветливо приоткрытой двери. Тень встретила его долгожданной прохладой, перед глазами заплясали разноцветные звёздочки. Это был самый обычный день. Ничем не примечательный, не предвещавший ничего хорошего или плохого. Один из тех, которые память стирает первыми, когда не находит место для чего-то действительно важного. Тот, что забываешь сразу же, стоит тебе закрыть глаза ночью. Солнце двигалось по небу медленно и неохотно, цепляясь лучами-когтями за однотонное голубое полотно. Часы в такие дни тянулись дольше обычного — наверно, именно поэтому их и хотелось забыть сильнее всего. Весь этот «самый обычный день» Минхо провёл, разбираясь с шелестящими стенами госпожи Кан, пока Джисон терпеливо отрабатывал свою смену в медпункте, а Хёнджин и Чан занимались с Чонином. В итоге, отдых настиг всех четверых только тогда, когда солнце наконец коснулось линии горизонта одним из своих пылающих боков. Минхо мягко потянулся под оранжевыми солнечными лучами. — На кота похож, — усмехнулся проходящий мимо Джисон. — Мгм… а ты что тут делаешь? — обернулся на голос Минхо, пропустив сравнение мимо ушей. У Джисона смешная кепка, тонкая просторная майка и красные плечи (видимо, сгорел на солнце). В обеих руках по пачке бинтов. Он демонстративно поднял их, показав Минхо. — Чан просил принести, когда время свободное будет. Вот, иду отдавать. — Ага, ты только с голыми плечами-то не ходи. Смотри, потом болеть будут. — Я горячий парень, меня так просто не возьмёшь, — Джисон шутливо подмигнул, Минхо едва заметно закатил глаза. Солнце отбрасывало на стены домов бледно-розовые предзакатные лучи. У Джисона были грустные глаза и яркая улыбка, а Минхо всё ещё не мог понять, почему. Ещё один «самый обычный день» подходил к концу. Во всяком случае, он оставался таким в ту секунду, пока небо стремительно розовело, как слон из мультика, и Минхо смотрел на Джисона, а Джисон — на Минхо. А потом случилось непредвиденное. — Хён, — к Минхо подбежал один из бродячих детей, — там пришли чужаки с какой-то девушкой. Спрашивают тебя. Минхо нахмурился и переглянулся с Джисоном. Они почти одновременно сощурились, пряча глаза от ярких лучей, и вгляделись в даль, где находился вход в Джунгли. Судя по большому скоплению людей, там что-то явно происходило. Закрывая своими телами солнце, к ним направлялись три фигуры — две мужские и одна женская. Третья передвигала ногами нехотя и неловко, будто кукла, но всё же шла вперёд. Её голова была опущена — один Бог знает, как она видела, куда ей идти, — поэтому Минхо не мог разглядеть её лица. Один из незнакомцев шёл мерным, широким шагом и смотрел только вперёд. Минхо чувствовал на себе его взгляд, даже когда не смотрел ему в глаза — он был ощутимым, тяжёлым и пристальным. Его широкие плечи обтягивала футболка, лёгкая улыбка играла на губах. Незнакомец рассматривал всё вокруг так, будто шагал по собственным владениям. Другой кардинально отличался — худоба гремела костями под широкой закрытой одеждой, нижнюю половину лица закрывала маска. Он был похож на серийного убийцу. Цепкий взгляд исподлобья, в котором не отражались никакие эмоции. Однако, несмотря на то, что второй незнакомец явно выглядел суровее, Минхо так и не смог для себя определить, кто из них представлял большую опасность. Когда они подошли достаточно близко, первый оглядел Минхо с ног до головы и бросил: — Это ты тут главный? Минхо чуть дёрнул уголком губ. Хорошее начало, ничего не скажешь. Ни приветствия, ни представления — прямо-таки блещут манерами. — Можно и так сказать. С кем имею честь говорить? И вновь эта уничижительная ухмылка. Минхо нахмурился — этот парень уже поставил себя выше него, ничего толком о нём не зная? Какое самомнение. — Со Чанбин, — он протянул руку, и Минхо её пожал. Рукопожатие оставило после себя неприятное ощущение. — Можно просто Чанбин. Впрочем, запоминать не обязательно — я тут ненадолго, обещаю. Привёл вашу воровку. Подними голову, дорогуша. Девушка, как наученная собачка, тут же вскинула голову. Секундное замешательство — в глазах Минхо отразилось сомнение, — а потом он резко вдохнул. Это лицо… ошибки быть не могло. — Знаешь её? — чуть прищурившись, спросил Чанбин. Не нужно было быть телепатом, чтобы узнать ответ на этот вопрос — реакция Минхо сказала всё сама за себя. Похоже, он задал его только ради приличия. Девушка смотрела на Минхо взглядом, в котором смешалось сожаление и отвращение. Не понятно, на кого была направлена вторая эмоция — на Чанбина или на саму себя, — но игнорировать её жалостливые глаза Минхо не мог. — Да. Да, это наша подопечная, — от прежней Сонмин в этой девушке остались только тонкие детские лосины, которые едва доставали ей до середины икр. Сверху было надето цветастое летнее платье и просторная чёрная кофта на молнии, а волосы были отстрижены до плеч. Она постаралась преобразиться так, чтобы её не узнали. — Оппа, я не думала, что они поведут меня к тебе. Если бы знала, то никогда бы… — Минхо прервал её одним движением руки. Слышать слова сожаления о том, что она снова оказалась здесь после всего, что натворила, точно было лишним. — Что она украла у вас? Скажите, мы всё возместим, — Минхо мысленно взмолился, чтобы кража не была слишком серьёзной. Сонмин ведь не додумалась бы украсть у этого здоровяка драгоценности, деньги или дорогие украшения? Тот только замотал головой. — Да ты не переживай насчёт этого. Она пыталась украсть у нас еду — сухие крупы и бобы. Когда её поймали, она попыталась запихать всё в рот и проглотить. Но я был быстрее. Так что не волнуйся, мы вернули всё. Даже с процентами. Ухмылку Чанбина скосило на одну сторону, и Минхо неосознанно двинулся ближе к Джисону, закрыв его своим плечом. Он не знал, чего ожидать от этих двоих, поэтому не имел права на страх. Вокруг начали собираться жители Джунглей — люди подходили ближе, прислушиваясь к разговору их лидера с чужаком, и выглядывали из окон домов в молчаливом наблюдении. Чанбин смотрел на происходящее вокруг со смешком в глазах — для него эти люди не представляли никакой опасности. Это была его публика, а он посреди неё был главным героем безымянной, непредсказуемой, импровизированной пьесы. Её второстепенными персонажами (хоть и не по собственной воле) стали Минхо, Джисон, Сонмин и этот незнакомый парень, зыркавший на них из-под высветленной чёлки. — Мы должны вам что-то ещё? — интеллигентный способ сказать: «если болтать закончили, проваливайте». Чанбин, казалось, серьёзно задумался, коснувшись кончиками пальцев подбородка. Он невозмутимо начал рассуждать вслух, а после перевёл взгляд на что-то за спиной Минхо и вдруг воскликнул: — Ну, разве что моральную… о! — его брови удивлённо поползли вверх, а улыбка стала ещё ярче. Минхо обернулся на скрип двери. Из соседнего дома вышли Чан и Хёнджин — видимо кто-то из детей донёс им о происходящем. Из-за их спин выглядывал Чонин. Хёнджин сощурился, пытаясь разглядеть незваных гостей, и когда его взгляд коснулся Чанбина, он будто остекленел. За все те годы, что они были знакомы, Минхо никогда не видел его таким. Обычно гордый и невозмутимый Хёнджин выглядел… напуганным? Будто что-то внутри него сжалось в комочек и мелко задрожало. Он успел лишь зажать между пальцами кончик Чановой футболки — тот этого даже не почувствовал, продолжая разглядывать двух незнакомцев, — как Чанбин удивлённо проговорил: — Как много лет прошло, Хёнджин-и. Вытянулся, приосанился, похорошел. Подойди-ка, я на тебя посмотрю. Хёнджин хотел было мотнуть головой — или, может, спрятаться за спиной Чана, скрыться за дверью дома или испуганно, протяжно закричать, — но не успел. В очередной раз Минхо с замиранием сердца наблюдал, как его видение оживало. Хёнджин оцепенел, в его глазах отразился ужас, когда его собственное тело поднялось над землёй и, минуя Чана, двинулось в сторону двух незванных гостей. Бан сначала удивлённо проводил его взглядом, а потом, опомнившись, схватил Хёнджина за руку. Чан был сильным и упрямым — тех, кого любил, он держал крепко. За Хёнджина он ухватился так, будто от этого зависела его жизнь. Чанбин лишь изогнул бровь, и Хёнджин зажмурился — его тело застыло в пространстве почти параллельно земле. Оно не двигалось вперёд лишь потому, что его ладонь была крепко зажата в руках Чана. Тот упирался ногами в сухую землю и, сжав зубы, пытался притянуть Хёнджина к себе, но у него получалось только не давать ему двигаться по направлению к Чанбину. — Ого, вот это сила. Теперь он тебя защищает? — Хёнджин весь сжался, Чан сделал нежеланный шаг вперёд — что бы Чанбин не делал, его силе действительно было тяжело противостоять. — Сдавайся, мальчик. Ты ведь не хочешь делать ему больно? Ну же, Хёнджин-и, скажи это. Хёнджин сжал зубы, прижал язык к нёбу и плотно сомкнул губы. Он давился словами, которые жгли его лёгкие и горло, но старался. Хёнджин не мог оторвать глаз от Чана, который сквозь сощуренные от усердия веки смотрел на него в ответ. Они сражались бок о бок слишком много лет, чтобы вот так просто отпустить друг друга. Они старались вместе всё это время, но теперь Хёнджин был беспомощен. Он не мог двинуть ни рукой, ни ногой, не мог, как раньше, порывисто обхватить Чана — прижаться к нему, как ко многовековому дубу, всем своим телом и душой, — и держаться, пока руки не оторвутся. Хёнджин мог только взглядом посылать ему безмолвные сигналы. «Я тоже боюсь, но борюсь». — Хёнджин, когда ты успел так повзрослеть? Стал упрямым и непослушным, — улыбка пропала с лица Чанбина, и Минхо с дрогнувшим сердцем осознал, что до этого он даже не напрягался. Для него всё это было лишь частью спектакля, в котором каждый играл свою роль. Но — вот проблема — его сюжет был известен, похоже, только одному Чанбину. — Хёнджин, скажи ему. — Мне… — Хёнджин зажмурился, из треснувшей губы закапала кровь. Его словно выворачивало наизнанку. — Мне… больно. Чан страшно взревел. По щекам Хёнджина покатились слёзы — самые настоящие, действительно его слёзы. Чанбин был прав, Хёнджину было больно — но вовсе не из-за того, что его ладони уже посинели от того, как сильно Чан сжимал их в своих. Он боялся не боли, а собственной беспомощности. Хёнджин так долго тренировался, без устали отрабатывая приёмы, чтобы стать самым сильным и всегда быть способным защитить себя. Даже позволил себе вновь влюбиться — величайшая слабость, но он возомнил, что после стольких лет стараний может себе это позволить. Однако Хёнджин всё ещё был беспомощен перед своим самым страшным кошмаром, который вновь пришёл за ним. Зачем были эти изнуряющие тренировки, если, глядя в глаза своей Вселенной, он не мог даже пальцем пошевелить, чтобы помочь? Его всё ещё было недостаточно. — От…пусти, — «нет!» билось сердце в его грудной клетке. — Нет, — прорычал Чан. Но вопреки словам тело предавало его. Дрожь в руках становилась всё сильнее, ноги зарывались в землю, пока Чанбин нетерпеливо смотрел на происходящее. Секунда — и ставшие фиолетовыми ладони Чана разжались. Он чуть не упал вперёд, но всё же смог устоять, сохранив последнюю толику чести, и лишь сжал зубы от боли и обиды. Стоило ему вырваться из рук Чана, Хёнджин — удивительно — почти сразу замедлился, приняв вертикальное положение, и спокойно двинулся в сторону Чанбина. Из его глаз продолжали неконтролируемо течь слёзы, но он не мог даже поднять руку, чтобы их утереть. Чан не бежал за ним вслед, никто не пытался схватить его за руку или попытаться удержать. Наоборот, толпа отходила от Хёнджина, как от прокажённого, когда тот пролетал мимо. На лице Чанбина почти растянулась эта противная ухмылочка, но тут из-за спины Чана послышалось воинственное: — Оставь моего хёна! — минуя людей, в сторону Чанбина полетел внушительных размеров огненный шар — бесплотный, целиком и полностью состоявший из потрескивающего пламени. «Чонин» разом пронеслось в голове у Минхо, Чана и Хёнджина. Зрелище было поистине завораживающим и ужасающим. Но стоило Чанбину изогнуть бровь и чуть склонить голову, как шар, изменив направление, полетел в обратную сторону. — Чонин! — Чан успел оттолкнуть мальчишку в сторону открытой двери дома. В его зрачках отразился огонь, когда шар приблизился к нему вплотную и с грохотом разорвался. В повисшей тишине отчётливо послышался звук упавшего тела. Люди, до этого молчаливо и затравленно наблюдавшие за происходящим, вмиг оживились. Все разом сорвались с места и в панике побежали кто-куда, исказив лица в страхе. — Все в дома, — кричал Минхо, пытаясь переорать шум толпы, — и закрывайте двери только тогда, когда внутрь точно зайдут все. Быстрее! Люди всё ещё двигались хаотично, но многие, услышав голос лидера, метнулись в сторону дверей. Площадь опустела за считанные секунды. Джисон шепнул Минхо: «я к Чану» и сорвался с места. Минхо боялся даже обернуться и мысленно благодарил Бога за то, что у них есть человек с целительным даром. Вместо этого он не спускал глаз с Хёнджина, который мягко подплыл к Чанбину и опустился на землю. Его ноги и руки до сих пор были скованы, но даже если бы он был свободен, Минхо сомневался, что ему бы это чем-то помогло. Чанбин лишь на мгновение обернулся и, поймав взгляд Минхо, проговорил: — Я заберу его у вас всего на минутку. Простите мне эту вольность, просто мы так давно не виделись, — переведя взгляд на что-то за его спиной, Чанбин чуть склонил голову и, посерьёзнев, утвердил, — не стоит мне мешать, мальчик, а то рискуешь обжечься. Минхо чувствовал себя отвратительно беспомощным в этой ситуации, продолжая молча стоять и смотреть. Но он не мог иначе. Противник был слишком силён, Минхо не мог рисковать ещё больше. Позади послышался хрип и Джисоново неунывающее: «пободрее, бро, до свадьбы заживёт». Минхо нужно было защищать своих людей — тех, кто за его спиной и над головой опасливо выглядывал из окон, следя за происходящим. И Хёнджина, который находился в руках у Чанбина, тоже. По ощущениям они разговаривали вечность, но на деле — едва ли дольше пяти минут. Чанбин много говорил и много спрашивал, Хёнджин отвечал ему тихо и односложно. Когда Чанбин хмурился и поднимал брови, Хёнджин весь сжимался и, сопротивляясь, вертел головой, — в такие моменты откуда-то из-за спины Минхо доносился сдавленный свист воздуха сквозь плотно сжатые губы. Несмотря на то, что вокруг стояла совершенная тишина (даже дети не плакали), Минхо не мог уловить ни слова из их разговора. Когда он почувствовал на себе взгляд и повернул голову к его источнику, то увидел того худощавого парня, который пришёл вместе с Чанбином. Тот смотрел на Минхо практически не отрываясь, и лишь когда он на короткое время отводил взгляд на застывшие позади Минхо фигуры, до него добирался редкий, отрывистый шёпот. Однако из этих обрывков всё-равно невозможно было вычленить ни слова. Наконец Чанбин сделал шаг назад. Не тот уважительный, по всем законам сохранения комфортного личного пространства, а лишь на мгновение отклоняющийся — тот, с которым творец разглядывает своё творение целиком. Он бросил на Хёнджина такой взгляд, которым придирчивый художник оглядывает нарисованную на заказ картину, чтобы оценить, стоит ли она своих денег. После Чанбин потрепал его по волосам, сжав в них пальцы чуть сильнее необходимого, и пару раз несильно ударил Хвана по щекам. «Он, верно, издевается» — сжал зубы Минхо. Даже несмотря на их личные разногласия, Минхо понимал, что Хёнджин являлся частью Джунглей и не последним их человеком. Уважаемым тренером для детей, сильным бойцом и защитником. Такого отношения к себе он точно не заслуживал. Чанбин одним жестом подозвал к себе подозрительного парня в маске — тот встал возле него. Естественно, будто отражение или тень. Чанбин кивнул на прощание Хёнджину, провёл высокомерным взглядом по фигурам за спиной Минхо и бросил в никуда: — Я ещё вернусь. До скорой встречи, — с этими словами он развернулся и зашагал прочь, ни разу не обернувшись назад. Как только Чанбин оторвал свой взгляд от Хёнджина, его тело вновь обрело силы и, будто успевшее от них отвыкнуть, медленно завалилось на бок. В звенящей тишине Джунглей послышался негромкий хлопок, с которым Хёнджин упал на землю. Минхо в пару шагов подскочил к нему и попытался поднять с земли, но тот будто прирос к ней. Он смотрел стеклянными глазами куда-то в небо, а губы его были плотно сомкнуты. Минхо положил голову Хёнджина к себе на колени, и, почувствовав, как липкий страх бежит по его коже, неподконтрольно обернулся назад. Там, в десятке метров от них застыли в точно такой же позе две фигуры. Одна из них чуть подрагивала, но всё равно не отводила взгляда от Хёнджина — Минхо не хотелось смотреть на неё слишком долго. Во взгляде второй Минхо видел то же, что творилось в его собственной душе. Опоясывающий ужас и жуткая, невыносимая тишина внутри. / Даже под дулом пистолета Минхо не смог бы в деталях рассказать, что он делал этой ночью. В то время, как Джисон на пару с Сынмином боролись за жизнь его лучшего друга под бледно-жёлтым светом ламп приёмного покоя, он пытался остановить хаос, что творился за его пределами. Как только Чанбин исчез за порогом Джунглей, вся та паника, которую люди сдерживали в себе, вылилась наружу. Дети плакали — Чонин пытался их успокоить, но и у него в глазах отражался стеклянный, бесплотный страх. Люди то и дело подходили к Минхо, вопрошая, кто были эти двое и в безопасности ли они сейчас. Минхо уверял их, что всё в порядке и им не стоит бояться. Они кивали, потому что хотели ему верить, но не верили, а у Минхо не было в запасе неопровержимых доказательств. Для него все эти шесть часов, что он провёл на ногах, смешались в месиво из обеспокоенных, бледных лиц, шёпота, доносящегося из углов, и холода чужих взглядов. Он обещал защитить этих людей, защитить Джунгли — но не смог. Чанбин зашёл сюда так спокойно, будто это место было его домом, и так же беспрепятственно вышел. Минхо не мог гарантировать, что он не сделает это снова. И что от его рук не пострадают другие люди — тоже. Дети, сбившиеся вокруг Чонина в кучку, дёргали Минхо за штанины, вопрошая: «Чан-хён ведь выживет?». Тот безмолвно улыбался им, кивая. Конечно выживет. Как же Джунгли без Чан-хёна? Но и дети, кажется, ему тоже не верили. Чонин ничего не говорил и ничего не спрашивал, лишь порой поглядывал на него исподлобья, чуть виновато. Сонмин Минхо так найти и не смог — хотя сложно сказать, что он её вообще искал. Должно быть, она забилась в какой-нибудь тихий, неприметный угол — всё же девочка провела здесь много лет своей жизни, поэтому наверняка хорошо знала здешние дома и места, где её никто не смог бы найти. Голова у Минхо и так уже гудела от беспокойства, поэтому он решил оставить эту проблему на неопределённое завтра. В медпункт он смог прийти только в четвёртом часу утра. Светлело, солнечные лучи освещали грязно-белое здание с горящей вывеской у входа. Минхо двигался к ней, как к маяку, — больше ему некуда было возвращаться. Он знал, что тут лечили израненные тела. Может, и его искромсанное сердце излечить смогут? Минхо отворил скрипучую дверь, и на него пахнуло запахом, который он никогда не смог бы забыть, даже если бы постарался. Запах горелой кожи, смешавшийся с горькими, резкими ароматами лекарств. Желание захлопнуть дверь и убежать прочь забилось в его голове раненой птицей, горло будто сдавило изнутри, и захотелось плакать. Но, несмотря ни на что, Минхо сделал упрямый шаг вперёд. Где-то там лежал сейчас его лучший друг, его единственный друг. Смог бы Минхо простить себе, если бы не был рядом с ним в такие минуты? В здании горели лишь бледные коридорные лампы, во всех комнатах свет был выключен. Обитель раненых спала, один только Минхо в такое время пытался в ней что-то найти. Он завернул в кабинет и застыл на входе, рассматривая разворачивающуюся перед ним картину. Тонкие лучи солнечного света, проникавшие в здание через грязные окна, освещали большой деревянный стол — за ним Джисон обычно выслушивал пациентов, заполнял бумаги и выписывал рецепты. Сейчас все ручки и блокноты были скинуты на пол — они валялись в одной куче возле стены, — а их место занимала распластанная фигура Чана. Он был практически полностью голым — должно быть, Джисон и Сынмин удалили с тела те остатки одежды, которые не сожгло огненным ударом. Его кожа не была похожа на кожу совсем — Минхо очень хотелось, чтобы это был грим. Красная, бугристая, в некоторых местах продолжающая кровоточить, в некоторых уже побелевшая поверхность совершенно не была похожа на то, что могло принадлежать человеку. Но это всё ещё был его друг — тот, кто слышал мысли всех людей вокруг, но никого никогда ни за что не осуждал. Тот, кто по-доброму улыбался, легко переносил неудачи, всегда готов был помочь и учил детей защищать себя. Это был тот же Чан, который теперь тяжело, хрипло дышал и хмурился во сне от боли. Минхо было страшно, обидно и грустно видеть его таким, поэтому он перевёл взгляд с Чана на фигуру, застывшую рядом с ним. Джисон спал, сидя на стуле и положив голову на деревянную поверхность рядом с Баном. Их ладони были соединены, между ними непрерывно перетекал светлый, клубящийся дым. Рядом с Чаном, в окружении этих огромных шкафов с лекарствами, при слабом уличном свете он казался таким маленьким и истощённым. Сердце Минхо сжалось. Благодаря этому человеку, сжавшемуся на краю стола, его лучший друг сейчас был жив — его грудная клетка продолжала подниматься и опускаться, а сердце под ней — биться. Минхо приблизился к Джисону и мягко коснулся его плеча. Тот даже не дёрнулся — лишь ресницы медленно поднялись. Минхо подумал, что если бы сюда вошёл не он, а Чанбин, то доктор бы не смог себя защитить. Кажется, он сейчас даже руку поднять не мог. — Джисон, тебе нужно отдохнуть, — обеспокоенно проговорил Минхо, — иди, поспи в своей комнате, я с ним посижу. — Не могу, — голос был настолько тихим, что Минхо едва его слышал, — его раны не заживают. Если я отпущу его руку, состояние может опять ухудшиться. Сынмин и так накачал его всем, чем мог. У Минхо не было причин сомневаться в его словах. Если Джисон так говорил, значит, это была правда. Получается, то, как выглядел Чан сейчас, уже являлось результатом непрерывных трудов Сынмина и Джисона на протяжении всего вечера и ночи. — Скажи, — его голос дрогнул, — он ведь… выживет? На секунду в комнате стало так тихо, что Минхо смог услышать, как в его груди стучало сердце. Пауза перед ответом не сулила ничего хорошего. — Я сделаю всё возможное для этого, — Джисон не давал никаких гарантий, и у него не было сил на то, чтобы придумать искусную отговорку, чтобы успокоить Минхо. Он говорил правду, но это не было ответом, который хотел бы слышать Минхо. — И Сынмин, я уверен, тоже. Я отправил его отсыпаться — он и так многое сделал для Чана. Благодаря его лекарствам он смог заснуть. — Я могу тебе чем-нибудь помочь? Джисон посмотрел на него своими белыми, как летний туман над гладью воды, глазами. Несмотря на то, что Минхо не видел его зрачка, он понимал, что взгляд был направлен на него — уставший, печальный, потерянный. — Не думаю. Извини. Минхо пожевал губами, не желая сдаваться. — Джисон, ты сидишь тут уже шестой час. Твои силы на исходе. Джисон поджал губы. Он явно что-то знал, но говорить не хотел. Взгляд Минхо стал требовательным, и Хан всё же ответил, хоть и явно нехотя: — Я… знаю один способ. С его помощью люди могут обмениваться жизненными силами. Но он очень ненадёжный, поэтому я бы не хотел испытывать его на тебе. К тому же, он отберёт у тебя вдвое больше сил, чем передастся мне. — Я в любом случае не смогу спать спокойно, если буду знать, что ты здесь в одиночку сражаешься за жизнь моего лучшего друга. Бери, сколько нужно. Джисон посмотрел на него внимательно и долго, будто давая последнюю возможность отказаться от своих слов. — Ты точно в этом уверен? Берёшь на себя ответственность? — Да-да, беру, — Минхо нахмурился, — бери уже, не тяни. — Ну, хорошо. Как скажешь. Возьми стул и садись рядом со мной, — Минхо послушно подставил к столу жёсткий железный стул и сел на него, оказавшись на одном уровне с Джисоном. Запах горелой плоти стал сильнее, но Минхо — это было отвратительно признавать — уже почти к нему привык. — А теперь мне понадобится твоя помощь. Я не могу отрывать ладони от Чана, а без помощи рук я не поднимусь. Приподними меня немного и держи, чтобы не упал. Горячие ладони Минхо легли на чужие холодные предплечья. Кончиками пальцев он чувствовал под кожей тонкие линии костей и мышц. Тело Джисона было слабым, как у тряпичной куклы, — Минхо без труда поднял его и оставил ладони на плечах, чтобы тот не завалился набок. — Хорошо. А сейчас — только не пугайся — я коснусь своим лбом твоего. Мозг — это место сосредоточия наших сил, поэтому такой контакт будет наиболее эффективным. Готов? Минхо молчаливо кивнул и увидел, как лицо Джисона начало медленно приближаться к нему сквозь бледные солнечные лучи. Он прикрыл глаза — неконтролируемое движение, — но даже не дёрнулся, когда его лба коснулся чужой, холодный и чуть влажный. Минхо всё ещё держал Джисона за плечи, его пальцы чуть поджались, когда он почувствовал лёгкое покалывание от прикосновения кожи к коже. — Я буду контролировать процесс передачи энергии, так что если ты почувствуешь себя плохо, просто скажи об этом, — чужое дыхание оседало у него на губах. Джисон говорил тихо, но из-за того, как близко они находились, Минхо наконец смог хорошо его расслышать. Он хотел кивнуть, но не решился разрывать эту связь и лишь сжал в подтверждающем жесте его плечи. Джисон рвано вздохнул и напрягся. С первыми отливами сил у Минхо, даже с закрытыми глазами, закружилась голова. Он на пару секунд потерял способность слышать, но даже не успел испугаться этого. Чувство было похоже на то, с которым из него утекала бы жизнь — медленно немели конечности, начиная с кончиков пальцев и постепенно переползая выше. Минхо вдруг задумался, ощущал ли Джисон то же самое, когда лечил пациентов? Ведь он в каком-то смысле тоже отдавал им свою жизненную силу. — Ты как? — послышался осторожный вопрос. Голос Джисона звучал уже лучше — где-то вдалеке в нём будто бы потрескивали шипучие конфетки. — Странное чувство, — выдохнул Минхо, — но пока вроде живой, так что не останавливайся. — Теперь ты не держишь меня, а держишься за меня? — смешок в голосе. Возмутительно. Пару минут назад он практически умирал, а стоило ему чуть прийти в себя, как тут же начал шутить? — Да никто за тебя не держится, — Минхо в мгновение ока оторвал свои руки от его предплечий. Он продержался сам ровно секунду. А затем лёгкое головокружение взяло верх и потянуло Минхо куда-то в сторону. Когда он распахнул глаза, всё вокруг смазалось — Минхо не мог понять, где пол, а где потолок, куда он падает и за что ему хвататься. Как в замедленной съёмке он увидел, как где-то между Бытием и Небытием распахиваются глаза Джисона, сияющие белым в утренней полутьме. Минхо почувствовал, как что-то холодное легло на его спину и резким движением вернуло в прежнее состояние. Он рефлекторно упёрся ладонями в чужое тело и застыл в каких-то жалких сантиметрах от лица Джисона — перед глазами замелькали чуть приоткрытые в ожидании губы, небольшие рытвинки от прыщей и округлившиеся глаза. Его ладонь со спины Минхо скользнула на талию — тот чуть не подавился воздухом, — и легко притянула ближе к себе. Прежде, чем Минхо успел что-либо сказать, Джисон прикоснулся к его лбу своим и облегчённо выдохнул: — Держись. Минхо спешно опустил руки, положив их на колени, и попытался расслабиться. Краем глаза он заметил, что одна ладонь Джисона всё ещё лежала на руке Чана. Другая так и оставалась на его талии, и, по всей видимости, не имела никаких намерений менять своё местоположение. Он понимал, что правильным будет попросить эту руку убрать или даже перехватить инициативу и сделать это самостоятельно. Он осознавал это умом. Но в том сумасшедшем мире, в котором им не повезло родиться, «правильно» было всё-таки очень относительным понятием. Несмотря на возмущения со стороны здравого смысла, какая-то часть Минхо, которая пыталась справиться со спутанными мыслями и сбитым дыханием, совершенно этого не хотела. Ей нравилось, как чужая ладонь мягко покоилась на его талии и как Джисон в задумчивости поглаживал ткань тёплой олимпийки большим пальцем. Минхо отдавал себе отчёт в том, что пауза затянулась и, если он не скажет ничего прямо сейчас и Джисон уберёт руку сам, потом ему будет стыдно. Но Минхо молчал. И Джисон молчал, не убирая руку. Молчание рождало ответы на незаданные вопросы, всё вокруг было так тихо-тихо под этими утренними солнечными лучами. Джисон дышал спокойно и размеренно — Минхо чувствовал, как воздух скользит по его коже и утекает вниз с подбородка. Чужие ресницы щекотали его скулы, ладонь на талии не двигалась, будто боясь его напугать. Джунгли спали, пока они вдвоём сражались за одну единственную жизнь. Минхо не считал секунды, минуты или даже часы, полностью потерявшись в происходящем. Так он пропустил момент, когда реальность потеряла очертания. Не успев сказать ни слова, Минхо провалился в долгожданную бездонную яму, которая наконец даровала ему отдых.