game of waiting

Минхо очутился в видении резко. Оно оглушило его, как ледяная вода оглушает человека, с разбегу прыгающего в замёрзшее озеро. Глаза никак не могли привыкнуть к яркому свету, и Минхо не удавалось осознать себя в пространстве, но сквозь звон в ушах он вдруг удивительно чётко услышал: — Минхо, они здесь. Наклонись. Это был Джисон. Его лицо бледной тенью мелькнуло где-то сбоку, а чужое дыхание обожгло щёку. Минхо послушно наклонился. Он чувствовал, как внутри его тела липкими шариками перекатывался страх, но никак не мог понять, откуда он мог взяться. Джисон мягко направил его голову в нужное место. Перед ними была стена, но туда, куда теперь был направлен взгляд Минхо, находился небольшой проём — через него можно было увидеть происходившее в соседней комнате. Посреди неё застыли, как два манекена, Феликс и Чанбин. Оба с серьёзными, сосредоточенными лицами смотрели друг другу в глаза, но ни слова не говорили. Это похоже было на кадр из фильма — лишь звук слабого дыхания Джисона рядом давал понять, что время в видении всё же двигалось. Минхо понял, что очутился в дне, который наступит ровно через месяц. Когда обещанные Чанбином часы спокойствия истекут. Ему хотелось узнать, что же они из будущего всё-таки придумали, чтобы защититься от Со, но не мог сдвинуться с места, чтобы выглянуть в окно или спросить у Джисона. В любом видении он был заложником своей силы. К счастью, Минхо не слышал душераздирающих криков снаружи, не чувствовал на себе никаких ран, да и Джисон выглядел вполне неплохо — значит, первая стычка пройдёт не так плохо, как они думали. Только сейчас Минхо понял, что две фигуры стоят в комнате молча и недвижимо не просто так. Феликс внимательно, практически не моргая смотрел Чанбину в глаза, видимо, используя свою силу, а Чанбин, в свою очередь, изо всех сил пытался преодолеть сковывающее веление чужого разума. Это было странно. — Что ты делаешь? — сквозь зубы прорычал Чанбин вопрос, который так хотел задать в этот момент Минхо. — То, что должен был сделать уже давно, — голос Феликса был глубоким, сильным и уверенным. Он совершенно отличался от того, что Минхо слышал совсем недавно. — Нет, это не твои слова. Боже, что они с тобой сделали? Я знал, что нельзя оставлять тебя в лапах этих чудовищ. — Единственное чудовище здесь — это ты. Чанбин дёрнулся из последних сил, но, услышав слова Феликса, на мгновение перестал сопротивляться. В этот момент Минхо заметил, что руки Чанбина дёрнулись вверх, устремившись к горлу, однако Со успел совладать с собой и остановить их на полпути. Осознание внезапно пробило Минхо мелкой дрожью: Феликс пытался задушить Чанбина его же собственными руками. — Не надо, Ликс, прошу тебя, — как чужеродно звучала мольба из уст человека, который на весь окружающий мир смотрел свысока. — Ты угробил две жизни: мою и Хёнджина. Ты растоптал нас, подавил нашу волю… — Я любил тебя! — вскричал Чанбин, в его глазах отразилось отчаяние. — И Хёнджина когда-то тоже любил. Всё, что я когда-либо делал, было только ради вас. Когда Хёнджин захотел уйти, я позволил ему уйти, и теперь — посмотри! — он ведь нашёл своё счастье в другом человеке! И ты наверняка найдёшь… если ещё не нашёл. Ты говоришь совсем по-другому. Неужели ты и правда забыл всё, что было между нами? Тут уже дёрнулся Феликс. Чанбину удалось опустить свои руки, но сила Феликса сразу же сковала его, не давая двинуться. — Какой же ты эгоист, — прошипел Феликс сквозь зубы, — разве это любовь? Ты пришиваешь людей к себе страхом и насилием. Даже спустя столько лет ты всё равно продолжаешь являться Хёнджину в кошмарах. И мне будешь, если я переживу этот день. — Отпусти меня, Феликс, — вдруг неожиданно спокойно проговорил Чанбин, — и мы вернёмся домой. Забудем про эти Джунгли, про этот месяц — он ведь принёс тебе столько боли, столько сомнений. Давай вернёмся в Убежище. Там всё прежнее, ничего ни капельки не изменилось. Я же вижу, что здесь тебя гложет каждое услышанное слово. — Не надо, — попытался остановить его Феликс. Он продолжал, не моргая, смотреть на Чанбина, но уже не выглядел таким гордым и непобедимым. Феликс был похож на птицу, которую в разгар драки увлечённые мальчишки подбили камнем. Он ещё по привычке ковылял вперёд, шевелил здоровым крылом, но уже из последних сил. А этот подонок Чанбин просто наслаждался тем, как Феликс вновь слабеет перед ним и возвращается в его руки. — Не может так мучить правда, не так ли? Правда лёгкая и понятная, она не заставляет тебя лить слёзы. Я люблю тебя — вот моя правда, — Чанбин по инерции развёл руки в разные стороны. Когда он понял, что сделать это удалось без особого труда, улыбка на его лице стала шире, а лицо Феликса — несчастнее. — Я хочу вернуться с тобой в Убежище — и это тоже правда, — Чанбин сделал осторожный шаг вперёд, и чары Феликса окончательно спали с него. Минхо на мгновение оторвался от происходящего и с удивлением посмотрел на Джисона. Тот наблюдал за разворачивающейся сценой из другого отверстия в стене, но, почувствовав на себе чужой взгляд, поднял глаза. В зрачках доктора отразился ужас — Минхо знал, что Джисон задаёт себе тот же вопрос. Как Чанбин мог преодолеть силу Феликса? Судя по рассказам Хёнджина и фразе «ты подавил нашу волю», сказанной Феликсом, Чанбин имел над своими жертвами силу гораздо большую, чем физическая. Одним своим видом он заставлял их содрогаться — даже Хёнджин спустя много лет после пережитого кошмара оцепенел, увидев его. Со был великолепным манипулятором — слова, которые он говорил, и действия, которые совершал, заползали в их головы и сдавливали мозг, подобно удавам, отнимая силы к сопротивлению. Сила Феликса сосредотачивалась именно там, и Чанбин, говоря ему подобные вещи, постепенно завладевал ей, пока не поработил окончательно. Минхо быстро схватил ладонь Джисона и написал на ней пальцем: «манипуляция», а затем снова бросил взгляд в отверстие в стене. Феликс продолжал стоять на месте, опустив голову и мелко дрожа, а Чанбин приближался к нему, медленно и неспешно. Он действительно напоминал удава, готовящегося заглотить свою жертву целиком. Вдруг откуда-то послышался крик: — Феликс! — и лишь спустя секунду Минхо понял, что кричал он сам. Чанбин и Феликс одновременно повернули головы в сторону стены, из-за которой исходил звук, и в тот же момент Минхо почувствовал, как его резко дёрнуло вперёд. Последнее, что он ощутил, — как кожу лица медленно счёсывает штукатурка и с руки исчезает тепло Джисоновой ладони. Из видения Минхо вылетел так же резко, как и попал туда. Он в ужасе распахнул глаза и упёрся взглядом в знакомый белый потолок с тонкими, молниеобразными линиями трещин и грязно-коричневыми разводами. Глаза в панике заскользили вокруг — болезненного цвета стены, одинокая пустая тумбочка у подножья кровати, застиранные простыни. И Джисон. Он сливался с окружающей обстановкой, будто был её неотъемлемой частью. Неподвижный и задумчивый, доктор сидел возле кровати Минхо и отсутствующе смотрел в окно. Джисон был так увлечён своими мыслями, что даже не сразу заметил, что Минхо пришёл в себя. Лишь когда тот поднял руку, чтобы опереться на кровать и привстать, Хан встрепенулся и повернул на лежащего голову. — Ну наконец-то, очнулся, — Джисон повелительно надавил на чужие плечи, чтобы Минхо оставался на месте, и вновь сжал в тёплой ладони его ледяные пальцы, — и часто с тобой такие штуки бывают? — Бывает, когда видения приходят. Раньше они мне часто снились, а в последнее время повадились вот так, — он развёл руками в стороны, мол, «ну, что поделаешь?». — А что такое? Переживал за меня? Минхо позволил себе лёгкую самодовольную ухмылочку, а Джисон закатил глаза. — Как маленький. А как по-твоему я должен реагировать на то, что ты ни с того ни с сего грохаешься на пол посреди разговора? Я как-то не привык к обморокам на ровном месте. То ли дело переломы, ушибы, ножевые ранения — это мне всё-таки попривычнее. — Ты уже падал при мне в обморок, — напомнил Минхо, — когда мы были у дома Сонмин. Я тебя тогда, между прочим, на руках нёс. — Ага, — отозвался Джисон, — мне Хёнджин рассказывал. «Как невесту». Считай, что мы квиты, — Минхо приподнял одну бровь, а Джисон строго пригрозил ему пальцем: — ни слова. Я дойду до Чана — он просил сказать ему, когда ты очнёшься. Ну, конечно, ему же вообще на месте не сидится. Минхо мысленно вздохнул и мягко сжал ладонь Джисона в своей, удерживая его на месте — Постой, — Джисон скосил взгляд на их сцепленные руки и, повинуясь Минхо, медленно сел обратно. — Не зови Чана. Я увидел то, что его точно взволнует, а он ещё не до конца восстановился. Пусть лучше тратит свои силы на лечение, а не на нервы. — Но он ведь всё равно рано или поздно узнает. Минхо устало проговорил: — В этой ситуации лучше поздно. Просто останься со мной. Последняя фраза вырвалась у него непроизвольно. Минхо удалось с достоинством сохранить непринуждённый вид, пока Джисон пытался ухватить хотя бы тень эмоций на его лице и понять, что он имеет в виду. Кажется, сегодняшний день и правда вымотал Минхо настолько сильно, что он даже слова фильтровать не мог. — Ты хочешь, чтобы я тебя подлечил? — осторожно спросил Джисон. Это явно было не тем вопросом, который он хотел задать — Джисон это понимал, и Минхо это понимал. Но всё же Ли нужно было дать на него ответ. — Да. Знаешь, видения отнимают у меня много сил, и я чувствую слабость, так что… Окончание фразы повисло в воздухе. Минхо вообще-то неплохо умел притворяться, но тогда, когда у него была на это энергия. Он выбрал такой ответ, потому что это был самый лёгкий вариант. Самый правильный. А ещё тот, который мог позволить Минхо держать чужую тёплую ладонь ещё немного. — А, да. Хорошо, — Джисон нахмурился, будто отгоняя от себя непрошенные мысли, и включил режим доктора. Его глаза посветлели, поэтому сложно было сказать, продолжал ли он смотреть на лицо Минхо, на их руки, кровать или вообще куда-то в стену. Но Ли всё равно чувствовал тепло его внимания, сосредоточенность, невыражаемое словами стремление. Стремление к чему? — Расскажи мне про свою способность, — решил разрядить обстановку Минхо, — как она работает? Ты типа как рентген? Джисон улыбнулся. — Не совсем, но было бы забавно. Как бы объяснить… знаешь, когда я лечу кого-то, то смотрю на человека как бы через ладони. Не физически, конечно, мои глаза остаются на месте, но именно через ладони я могу увидеть, где находится подлинная проблема человека, в чём она состоит и насколько она серьёзная. — То есть то, что твои глаза становятся… ну, вот такими, не помогает тебе в лечении? Джисон пожал плечами. — Я пока не могу найти им применение. Но мне кажется, что я просто не до конца раскрыл свою способность и, на самом деле, эта трансформация тоже для чего-то нужна. — Окей, понял, — Минхо опустил взгляд на их сплетённые руки, — погоди, а где дым? Обычно когда ты лечишь, у тебя из ладоней идёт такой белый туман. — Ну, на самом деле, не всегда. Это происходит только если проблема достаточно серьёзная. За счёт своей структуры «дым» может пролезть даже в самые мелкие раны, просочиться сквозь кожу. Я могу вытянуть яд из открытой раны, а потом зарастить её так, что даже следа не останется. Могу срастить внутри тела любую кость, даже раздробленную на части собрать воедино. Могу остановить кровотечение, но с одной оговоркой — если рана не слишком большая, — он намекал на момент, когда держал нож у горла Феликса. — Когда я говорил Чанбину про Феликса, то не врал ему. Если бы я просто перерезал ему горло, он бы умер быстрее, чем я успел зарастить его рану. — А с ножевым ранением под ключицу проще? — с сомнением поинтересовался Минхо. — Если знаешь способ, — Джисон устало выдохнул, — Минхо, раз уж такое дело… на самом деле, я давно хотел тебе кое-что сказать. Он на несколько секунд затих, а Минхо затаил дыхание, уперев взгляд в его непрерывно меняющее выражение лицо. Джисон будто никак не мог решить, какую эмоцию испытывает по отношению к тому, что собирается сказать. — Я понимаю, какое впечатление произвожу, безвылазно работая тут доктором, — он задумчиво погладил тыльную сторону ладони Минхо, — но ошибкой будет думать, что я не могу постоять за себя. Я знаю, что Хёнджин рассказал тебе о том, чем я занимался в родной стране, и не скрываю этого. Я был солдатом и убивал людей — хотя и спас несоизмеримо больше. Меня не нужно защищать и за меня не нужно волноваться. Я могу о себе позаботиться. Джисон с надеждой посмотрел Минхо в глаза, но тот не выдержал такого пристального взгляда и опустил голову. — Я понимаю, — тихо выдохнул он. За окном наступала тихая, тёплая ночь. Ни Минхо, ни Джисон не решались нарушить её безмолвие и молча сидели на своих местах, обдумывая сказанное и услышанное. Всё вокруг вмиг стало для Минхо таким странным и неестественным, серым и блёклым. Он аккуратно приподнялся, выпутав свою руку из чужой, — это прикосновение вдруг начало ощущаться чем-то совершенно неправильным. Джисон поднял на него взгляд, который горящей полосой прочертил линию на коже Минхо, но тот на него не ответил. Лишь сказал: — Я должен съездить домой. Не был там, с тех пор, как с Чаном случился этот… инцидент. Надо хоть прибраться. — Да ладно тебе, отдохни, — в голосе Джисона послышалось недоумение, — я же не это имел в виду, я тебя не прогоняю. — Я понимаю, что ты имел в виду, — спокойно проговорил Минхо, — и это не из-за тебя. Да что ты? Вот сейчас серьёзно: заткнись. О, нет, он положил вето на проявление твоего синдрома спасателя в свою сторону. Какое горе. Нет у меня никакого синдрома спасателя. Пускай, если тебе так легче спится. Но прошу тебя лишь об одном — не привязывайся к этому мальчишке. Он просто доктор. Между нами нет ничего большего, так что можешь не зудеть по этому поводу. И бежишь ты сейчас безусловно к пыльным полкам и немытым тарелкам. Именно так. Господи, дай мне сил. — Только, пожалуйста, не говори Чану, что я уехал, — Минхо обулся в стоящие у тумбочки кроссовки. — Нет проблем. Только иди тихо, они с Хёнджином в пятой палате. У Минхо — лёгкая поступь и абсолютная пустота в голове. Все эти семь дней слились для них в один непрекращающийся кошмар — Минхо практически не мог нормально спать, боясь, что ему приснятся рушащиеся здания и кричащие от ужаса люди. К счастью, его страх не оправдался. К сожалению, Минхо нашло иное видение и совершенно ничем ему не помогло — этой детали не было места в общей картине. Это не было виной его способности, а лишь её неприятным последствием — теперь нужно было разбирать паззл и думать, как собрать его иначе. Уже на выходе из здания приёмного покоя что-то заставило Минхо обернуться. В конце светлого, длинного коридора стояла такая же светлая фигура. На её плечи был накинут врачебный халат, а из-под него выглядывала нелепая футболка. Человек также молчаливо смотрел Минхо вслед — возможно, всё то время, что он шёл к выходу. Когда человек понял, что его поймали с поличным, то, как ни в чём не бывало, развернулся и, сделав пару шагов, скрылся за дверью одной из палат. Губы Ли растянула слабая улыбка, и он без сожалений закрыл за собой тяжёлую железную дверь. /

I'm the ghost of my mistakes, And it's all my fault That i'm still the one you want.

— Господи, как же раздражает, — Чан лежал на кровати, выдвинутой в середину комнаты, с раскинутыми в стороны руками и пытался не зашипеть. Хёнджин терпеливо и методично покрывал его руки мазью для заживления ожоговых ран, которую им дал Сынмин. — Это твоя вина, — отрезал Хван, — нечего было лезть за мной, я бы сам справился. Ты посмотри, у тебя же руки на лоскуты расходятся! У Хёнджина было напряжённое, серьёзное лицо — Чану хотелось ткнуть пальцем в его переносицу и разгладить тонкие морщинки. Но сейчас он не решался двигать руками — они и правда чуть ли не на мелкие частички расползались. Когда Чан выбежал за Хёнджином и изо всей силы дёрнул его к себе, то залеченные Джисоном раны вновь разошлись, не выдержав такой резкой нагрузки на мышцы. Теперь он лежал, распятый, на жёсткой кровати и пожинал плоды своего поступка. — Не ворчи. Даже если бы меня вернули в прошлое, я бы сделал это ещё раз, — Хёнджин поднял на него суровый взгляд, — а затем ещё раз, и ещё, и ещё. Пусть даже не думает, что я отдам тебя ему. У Чана взгляд был серьёзный настолько, что становилось страшно. Хёнджин понимал, что он не врёт — и правда ведь не отдаст. Даже если ему руки оторвёт, вцепится зубами. Хван вдруг погрустнел и прижался щекой к его ладони. От самых родных на свете рук резко и сладко пахло травами. — Мне так жаль, что это произошло с тобой. Это ведь всё, — под всё Хёнджин имел в виду изуродованные шрамами от ожогов руки, тело, частично лицо и ноги, — из-за меня. Если бы меня не было в твоей жизни… — Эй, — Чан поднял голову Хёнджина за подбородок и уверенно продолжил, — ты же сам говорил: я страшно тебя люблю. И я бы ни за что не променял всё, что было между нами, на здоровые руки. Они быстро заживут, ты и глазом моргнуть успеешь. А ты у меня один такой на свете. Хёнджину пришлось приложить все оставшиеся силы, чтобы улыбка не растянула всё его лицо. Он позволил себе лишь небольшой изгиб губ, который оставил свой след в тихом: — Какой же ты… дурак. Ненавижу, когда ты говоришь такие вещи. — А я люблю то, как ты из-за них улыбаешься. Хёнджин привык скрывать свои чувства — годы, проведённые в плену у Чанбина, отлично научили его играть нужную роль. Но рядом с Чаном не хотелось прятаться и притворяться, хотя порой это и выходило машинально. Лишь рядом с ним Хёнджин снимал свою броню — медленно, постепенно, нехотя отдирал её, ставшую практически второй кожей, раз за разом. — Когда ты был в коме, — подал голос Хёнджин, — ты слышал что-нибудь из того, что тебе говорили? Чан задумался, вспоминая, что происходило с ним в те смутные дни. — Я был в полубреду из-за боли и температуры, но, да, что-то я слышал. Не с самого начала, правда — я совершенно не помню, как оказался в медпункте, — но с какого-то момента. — Ты слышал, о чём мы с Джисоном и Минхо разговаривали? — осторожно уточнил Хёнджин. Чан бросил на него свой внимательный взгляд. — Вы разговаривали при мне несколько раз, но я подозреваю, что ты спрашиваешь про тот момент, когда ты рассказывал о Чанбине. Я тогда как раз только очнулся, и у меня болело буквально всё, причём так сильно, что хотелось умереть. Но когда я услышал то, о чём ты говорил… я понял, что мне стоит пожить ещё немного. Клянусь, я тогда чуть с ума не сошёл, пытаясь двинуть хоть пальцем. Я готов был его убить. — Почему? Разве ты не знал об этом? — Хёнджин недоумённо нахмурился. — Когда я только пришёл сюда и мне сказали, что ты умеешь читать мысли, я обрадовался, что не нужно ничего рассказывать. Думал, ты всё и без слов понял. Оказывается, нет? — Не совсем. Я действительно видел твои обрывочные воспоминания, но похоже твой мозг просто стёр большинство из них, либо поставил крепкий блок. Чётких подробностей я не увидел, а говорить с тобой о том, что обнаружил, было бы бесчеловечно. — Я надеялся, что ты всё слышал, — выдохнул Хван как-то обречённо, — значит, мне не нужно рассказывать всё это тебе заново. — Хёнджин, — мягко произнёс Чан, — мне очень жаль, что ты держал всё это в себе столько лет. Тот факт, что ты молчал всё это время, заставляет меня напомнить тебе кое-что. Ты же знаешь, что можешь рассказать мне всё, что угодно? Я всегда готов тебя выслушать. — Я знаю, но… Чан не дал ему продолжить, коснувшись ладонью плеча. — Подожди секунду, я должен закончить. Я всегда выслушаю тебя, если ты нуждаешься в этом. Могу дать тебе совет или просто сочувственно покачать головой. Но также я осознаю, что у тебя есть свои скелеты в шкафу, которые ты пока не готов мне раскрыть. И это я принимаю тоже. Я всё в тебе принимаю. Хёнджину ужасно хотелось в этот момент зацеловать его глупое лицо, чтобы он задохнулся и замолчал. Эти слова были слишком громкими для него, слишком сказочными, слишком далёкими — он никогда не думал, что когда-нибудь услышит их от кого-либо. Бабочки с хрустальными крыльями вспарывали его живот изнутри, стремясь растечься жаром в венах и выступить мурашками на коже. — Чан, ты должен кое-что знать, — Хёнджин перебирал пальцы большой ладони Чана своими, тонкими и изящными, — я никогда не забуду Чанбина и всё то, что он заставил меня пережить. Оно будет жить во мне какой-то сломанной, отравленной частью меня, которую я день за днём буду прятать внутри. Я буду делать всё, что в моих силах, чтобы даже ты её не увидел — поверь, это тебе не нужно. Если ты когда-нибудь увидишь её где-то внутри, совсем близко к поверхности, но всё же не выбирающуюся наружу — сделай вид, что ничего не видел. Так будет лучше. Хёнджин хотел быть лучшей версией себя для Чана, а та его часть действительно была болезненно далека от идеала. — Как пожелаешь, — тихо выдохнул Чан, — а теперь ты можешь зацеловать моё лицо. Я правда не против задохнуться. Хёнджин поднял на него поражённые глаза. Всё-таки были плюсы в том, чтобы встречаться с человеком, который умеет читать твои мысли. Тонкие ветви одинокой липы, растущей возле медпункта, стучались в окно. Они будто тянулись к теплу и свету, ломаные линии которого падали на две извивающиеся фигуры. Издалека казалось, что они дерутся, но если бы кто-то захотел посмотреть на них поближе, лишь в смущении бы улыбнулся и отвернулся. Волосы одного из парней разметались по лицу, щекоча щёки другого, а пальцы невесомо касались чужого плеча, словно боясь причинить боль. Ладони второго лежали на изгибах шеи первого — он нежно притягивал своего партнёра к себе. Они были настоящими воинами. День ото дня они бок о бок боролись за справедливость, покой, свои идеалы и принципы. И, конечно, за любовь. А после непрерывно сражались друг с другом в битве без начала и конца, закаляя тела и сердца друг друга. Пока они были рядом, и смерть была им нипочём. И даже расставаясь, они вновь и вновь продолжали тянуться друг к другу. / Следующее утро впервые за последнюю неделю было спокойным, хотя и не слишком тихим. Практически так, как было всегда — люди неспешно прогуливались вдоль рыжих стен родных домов, а дети выбегали на улицу после завтрака и подставляли бледные конечности выглянувшему солнцу. Чонин и Сонмин сидели чуть поодаль, в тени, молчаливо наблюдая за резвящимися ребятами. Парень что-то тихо шепнул, и Сонмин устремила на него полный изумления взгляд. Она сильно ударила его по плечу, но Чонин не подал виду и лишь ухмыльнулся, мимолётно поднеся ладонь к месту удара. — Я твоя нуна, между прочим! — разнеслось по Джунглям с тёплым порывом ветра. Голос донёсся даже до медпункта, но никто из находящихся там не обратил внимание на деланно-удивлённый крик. Минхо, Джисон, Чан и Хёнджин стояли перед дверью в палату Феликса. Доктор работал всю ночь, чтобы остановить кровь и срастить его ткани до такого состояния, чтобы каждое движение не причиняло мальчишке боль. Минхо уже рассказал остальным о своём видении. — В конце концов, он будет на нашей стороне. Нужно лишь поговорить с ним, — Минхо стоял, облокотившись спиной о дверь, не давая никому ни войти, ни выйти раньше времени. — Думаю, это стоит сделать мне, — подал голос Хёнджин. Чан поднял на него обеспокоенный взгляд. — Я думаю, мы с ним были в похожих условиях. Чанбин умеет делать это — запутывать твои мысли до такого состояния, что ты уже не понимаешь, где заканчиваются твои собственные и начинаются его. Забываешь, чего ты хотел и о чём мечтал, пугаешься и просто выбираешь верить тому, что тебе говорят. Я чудом смог выбраться из этой дыры, но думаю, что могу помочь ему. Конечно, месяц — это несравнимо мало, но если большего нам не дано, я могу попытаться. — Хорошо, — согласился Минхо, — тогда зайдём все вместе, но говорить будешь только ты. Чан подстрахует, если что, а Джисон приведёт его в чувство и поможет, если с раной будет беда. Я буду контролировать ситуацию в общем. Дождавшись молчаливого кивка от каждого, Минхо развернулся и, сделав шаг назад, потянулся к ручке двери. — Ничего страшного не должно случиться, — проговорил Джисон, — я погрузил его в сон, и его глаза завязаны. Всё будет хорошо. По коже Минхо пробежали мурашки, когда он почувствовал холодное железо дверной ручки в своей руке. Он был лидером и не имел права на страх. Минхо мысленно повторил эти слова и, не давая себе возможности повернуть назад, с усилием нажал на ручку. В механизме послышался тихий щелчок и старая, обшарпанная дверь медленно отворилась, выпуская в коридор металлический запах крови.