game of waiting

это очень прикольно любовь это очень прикольно, знаешь я не могу быть с тобой не хочу быть с тобой не могу жить без тебя. … это очень прикольно я люблю тебя и мне больно я люблю тебя но из этого ничего не выйдет.

Всё постепенно приходит в норму. Люди быстро забывают то, что мешает им проживать их повседневную жизнь и при этом не влияет на неё напрямую. Они устают бояться неизбежности. Хотя любая система неизбежно стремится к разрушению, человеческий разум жаждет порядка, делая неважным всё, что ему мешает. Поэтому Джунгли забыли Чанбина поразительно быстро, как любое плохое воспоминание. Словно тот был бесплотным детским кошмаром — далёким и теперь уже не стоящим даже упоминания. Лишь вмятина в одном из домов напоминала о том, что он когда-то был здесь, но никому не было до неё никакого дела. Что уж говорить о живом напоминании о произошедшем, которое скрывалось за надёжными стенами медпункта. Жители Джунглей не только не желали помнить о нём, но и попросту не могли. Причиной этому было сведение количества людей, которые контактировали с Феликсом, к необходимому минимуму. Джисон, который заходил к нему лишь изредка на правах врача, чтобы проверить общее состояние (будто Феликс был одним из его обычных пациентов). Чан, Ёсан или Минджун, которые по очереди исполняли функции охранников. И Хёнджин, который трижды в день приносил еду и старался понемногу его разговорить. Минхо предпочитал узнавать о состоянии Феликса из чужих уст. Ситуация обстояла на удивление хорошо, и, судя по рассказам Чана и Хёнджина, Феликс был одним из самых послушных пленных, которых только можно себе представить. Он не предпринимал попыток сбежать или торговаться с кем-либо, кто к нему приходил. К тому же, Хёнджину, кажется, удалось втереться в доверие к этому прямолинейному и упрямому парню — он послушно ел то, чем Хван его кормил, и, даже несмотря на свою немногословность, поддерживал его ненавязчивые разговоры. Феликс был таким покорным, что это выглядело даже чересчур подозрительным и могло бы даже насторожить. Если бы не Чан (Боже, храни Чана). Пользуясь временем, которое он проводил в палате Феликса, Чан практически непрерывно использовал свою способность и узнавал о том, что творится в чужой голове, всё больше и больше. Несмотря на то, что он практически не говорил о том, что видел в его мыслях (дело принципа), Чан уверял Минхо и Хёнджина, что тот даже не думал о побеге или о нарушении установленных порядков. Кажется, что бы Феликс не говорил в начале, они всё же относились к нему лучше, чем Чанбин. Также дважды в день им приходилось «освобождать» Феликса, чтобы тот немного прогулялся по комнате, иначе его конечности могли со временем атрофироваться. Делать это без Джисона было решительно невозможно, поэтому они раз за разом отвлекали его от работы. Самого доктора это категорически не устраивало, потому что дел в медпункте меньше не становилось, а тратить свободное время на то, чтобы смотреть, как их пленный гуляет по палате, он не собирался. Через почти неделю работы в таком графике, Джисон не выдержал и сказал, что не может позволить себе продолжать эти махинации. Тогда Хёнджин и Чан — на правах тех, кто больше всего времени проводил с Феликсом, — предложили высшей наглости идею. Она состояла в том, чтобы не обездвиживать его совсем. Дать Феликсу (относительную) свободу движений было самым простым способом решить возникшую проблему, но требовало немалой смелости и уверенности. Впрочем, и то, и другое у них имелось — во всяком случае у Чана, который уверял остальных парней, что мысли Феликса были чистыми аки вода из горного родника. А Хёнджин Чану, конечно, не верить не мог. Собственно, как Минхо или Джисон. После долгих обсуждений Феликса всё-таки решили освободить совсем, но с условием, что повязка на его глазах останется и свои руки поднимать выше линии плеч он не будет. Когда об этих условиях сообщили самому пленному, Ли, практически не раздумывая, согласился на них. После этого его спешно переселили в соседнюю комнату, на оконной раме которой ещё остались старые железные прутья. Сделано это было для того, чтобы Феликса в случае попытки побега если не остановить, то хотя бы прилично задержать. В один из великолепно солнечных дней, когда Хёнджин уже собирал грязную посуду после обеда и собирался уходить, Феликс вдруг подал голос: — Хёнджин, ты здесь? — Что? — Хёнджин поднял голову. — Да, я тут. Что такое? Феликс лежал на боку, чуть подтащив к животу колени. Его пальцы оглаживали очертания костей под потёртой джинсой, а губы были сжаты в тонкую линию. Он часто делал так, когда думал о чём-то. Хёнджин, нахмурившись, оглянулся на Чана. Тот знаком попросил его спросить Феликса ещё раз. — Феликс? — осторожно позвал Хёнджин. — Ты в порядке? — Да, — хмуро проговорил парень, но через некоторое время всё же тихо добавил, — нет. Я не знаю… чувствую себя странно. — Из-за чего? — Из-за вас, — просто и честно. — Вы ведёте себя странно. Сначала используете как приманку для Чанбина, раните ножом и сбрасываете со второго этажа. А потом сами же эту рану и лечите, кормите трижды в день, разговариваете со мной, будто я ваш давний знакомый. Даже руки развязали. Я просто не понимаю, почему вы не довели всё до конца. Зачем оставляете меня в живых? — Феликс, — наждачная сухость в горле, — мы никогда не хотели причинять тебе вред. Как только мы получили от Чанбина обещание, что он не вернётся сюда раньше назначенного времени, Джисон сразу же усыпил тебя и начал лечение. — Хорошо, допустим, это правда. Я просто часть вашего плана. Тогда чего вы хотите добиться, обращаясь со мной вот так? Что вам от меня нужно? — То, как мы к тебе относимся — это просто отношение одного человека к другому. Совсем немного обычной учтивости и уважения — вот и всё, здесь нет ничего сверхъестественного. Немного доверия, но без него тут никак. И пока ты не пытаешься его подорвать, у нас нет повода думать о тебе плохо. Ты ведь не преступник. — Это неправда, Хёнджин. Наивно полагать, что роль злодея досталась мне просто так. — Ты — обычный человек, которого заставили верить в то, что он — оружие. Но это не тот выбор, который могут сделать за тебя. Я знаю, о чём говорю.. — Ты не такой, как я. Ты — хороший герой, — с неясной горечью в голосе произнёс Феликс. — Хороший человек. Все мы здесь — люди, а не герои безумной пьесы, которую придумал себе Чанбин, — Хёнджин вздохнул, — с этой мыслью нужно свыкнуться. Пропустить через себя, понять и принять. Феликс ничего на это не ответил. Он молча перевернулся на спину и сложил ладони на животе. Хёнджин молча собрал пустые грязные тарелки в одну руку и, повернувшись к выходу, улыбнулся Чану одним уголком губ. Когда Хван вышел из комнаты, Чан и Феликс вновь остались наедине. Несмотря на то, что Ли явно знал, что никогда не находился в комнате один, он ни разу не разговаривал ни с одним охранником. Только с Хёнджином и Джисоном (причём с последним только при необходимости). Впрочем, Чан и не был против. Он уже знал ответы на все интересующие его вопросы. В таких делах ему было несомненно проще — спокойнее и больше уверенности. Он даже не мог представить, каково это — жить, не слыша чужих мыслей. Каково это — оставаться спокойным, если всё вокруг тебя может в один момент пойти прахом, а ты об этом даже не узнаешь? Каждый день страшиться того, что любимый человек тебя больше не любит и просто молчит об этом? Не зная, что на самом деле думает о тебе тот, кто стоит напротив? Несомненно жутко. Но Чан, который жил с этим даром уже целых двадцать пять лет, не мыслил иного существования. Чего-то менее спокойного и постоянного. Именно таким он и старался оставаться для своих близких, живущих в ином мире, — островком спокойствия в этом бескрайнем океане неожиданностей. Понимающим, учтивым, доброжелательным и надёжным. Быть полезным и нужным, как самое великое благо в мире. / Минхо почувствовал, что что-то не так, в конце второй недели. Точнее, в это время у него появились силы на то, чтобы проанализировать обстановку вокруг себя и понять, что она немного отклонилась от показателя «нормально». «Нормально, если не считать, что в недалёком будущем нам грозит смертельная опасность». Поначалу он даже не мог понять, в чём дело — работа как работа, Джунгли как Джунгли. Ну, разве что дыра в стене одного из домов, но она никому не мешала. Чан быстро поправлялся и уверял его, что уже скоро сможет сменить его на работе. Хёнджин говорил, что ему, кажется, удалось установить неплохой контакт с Феликсом. Чонин практически светился от счастья и ни на шаг не отходил от Сонмин, у которой порой получалось управлять детьми гораздо лучше него самого. С ней Минхо поговорить так и не удалось — как только она видела Ли, тут же уходила туда, где он не мог её увидеть. Должно быть, всё ещё чувствовала себя неловко. Это не было чем-то удивительным. В общем-то, всё было более чем неплохо. Но до того самого «нормально» всё равно не дотягивало — а почему, Ли решительно не понимал. Не понимал до тех пор, пока его ежедневный бег не замедлил свой темп и у него не появилось время вспомнить о Джисоне. Это случилось очередным вечером второй недели, когда Минхо зашёл проведать Чана в приёмном покое. Он сразу увидел в другом конце коридора знакомую фигуру в белом врачебном халате — растрёпанные волосы, руки в карманах и отсутствующий взгляд. Казалось, тот немного забылся и, задумавшись о чём-то своём, застыл между двумя палатами. Через несколько секунд Джисон всё же повернулся в сторону Минхо — должно быть, почувствовал на себе его взгляд. Однако когда Ли приветственно махнул рукой, Джисон тут же отвел глаза и исчез за дверью одного из кабинетов. «Не увидел что ли?» — подумал Минхо, но догонять его уже не стал — в такое позднее время у него наверняка была куча работы. Следующим вечером Ли снова пришёл в медпункт — на этот раз, чтобы обсудить с Чаном изменения в графике подработок. Но Бан, как оказалось, в это время дежурил у Феликса, и в комнате остался только Хёнджин. Когда Минхо толкнул их дверь, он обернулся на вошедшего, чуть приподнявшись на локтях. — А, Минхо, это ты, — в его голосе послышалась привычная усталость, Ли в ответ слегка кивнул. Их отношения всё ещё сложно было назвать хорошими, но они стали значительно лучше, чем были раньше. Это можно было назвать смирением, подчинением мысли, что они неизменно будут существовать в жизни друг друга (хотя бы из-за Чана и Джунглей) и при необходимости сражаться плечом к плечу. Теперь они были больше похожи на двух соседей, которых связывала только необходимость платить по счетам и покупать продукты в общий холодильник. Вместе они не жили, но это сравнение было наиболее точным. — Чан будет дежурить ещё пару часов. — А, понятно, — Минхо немного расстроился — ему хотелось поскорее уехать домой, но он не мог сделать это, не поговорив с Чаном. — Как там Феликс? — Феликс… в общем, неплохо, — Хёнджин полностью перевернулся на живот и бросил на Минхо взгляд из-под железной перекладины кровати. — Со вчерашнего дня продвижек нет, но что радует — он не закрылся от меня. Мы сегодня не заговаривали о Чанбине, но, мне кажется, он задумался. — Он определённо размышляет. Дай ему время, — Минхо привалился к дверному косяку. — Главное, чтобы эти мысли не сожрали его заживо, — Хёнджин опустил глаза. — Я понимаю, как ему сейчас тяжело, потому что сам был в похожей ситуации. Я же проходил через все эти стадии — отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие — ещё у Чанбина. Мне пришлось выбираться из всего этого дерьма самостоятельно. Конечно, хорошо, что сейчас он не может оказывать на Феликса давление, но это всё равно чертовски тяжело. Теперь, когда Минхо узнал, через что пришлось пройти в своё время Хёнджину, он не мог смотреть на него как раньше. Тот рассказ, главным образом, и повлиял на изменение в отношениях между ними. Теперь Минхо чувствовал уважение к этому человеку, что-то наподобие «мне жаль, что тебе пришлось пройти через всё это, и я уважаю, что это тебя не сломило и не обездвижило». — Всё будет хорошо, — Ли растянул губы в подбадривающей улыбке. — Мои видения не врут. — Но твои видения и не обещали нам хорошего конца, — Хван вздохнул. Ли, к сожалению, нечего было на это ответить. — Кстати, раз уж ты пришёл. Можешь помочь помыть тарелки? Я сегодня весь день был на ногах, едва дошёл до Феликса для ужина. Минхо вздохнул и закатил глаза. Ему хотелось напомнить, что он тоже провёл весь день на ногах, но этот спор был заранее обречён на провал. Хёнджин обожал пререкаться. — Ладно, — Минхо подхватил пару тарелок с плавающими на дне остатками бульона и губку с тумбочки. — Спасибочки, — Хёнджин удовлетворённо перевернулся обратно и подтащил к себе безымянную книгу. «Это был последний раз. Больше такого никогда не повторится» — думал Минхо, таща в руках посуду в небольшой туалет рядом с кабинетом Джисона. Он на секунду заглянул в кабинет — самого врача там не было. Что ж, не судьба. Прохладная вода полилась по его ладоням — он ополоснул грязные тарелки, вылил остатки в унитаз, а после принялся работать губкой. В этот момент кто-то вышел из кабинки находящегося рядом туалета. Минхо непроизвольно поднял голову на звук и удивлённо поднял брови. Это был Джисон — без врачебного халата, в чёрной майке с названием неизвестной ему рок-группы и просторных джинсах. Он выглядел сонным, но стоило ему столкнуться взглядом с Минхо, как усталость с него будто рукой сняло. — Эй, — Ли хотел с ним поздороваться, но прежде, чем он успел это сделать, Джисон обошёл его кругом и вышел из туалета. Минхо проследил его путь недоумённым взглядом и нахмурился. Здесь ошибки быть точно не могло — Джисон не мог просто не заметить Минхо или не услышать его. Он сделал это целенаправленно. Джисон его избегает — мысль об этом ввела Минхо в ступор. А что такого случилось между ними? Это из-за того, что Минхо застал их инцидент с придурком из другой банды? Нет, вряд ли Джисон стал бы бегать от него из-за этого, Минхо ведь не сделал ничего плохого. Он бросил губку, выключил кран с прохладной водой и, выйдя из туалета, без предупреждения шагнул в вечно открытый кабинет Джисона. Конечно, он был там — как раз накидывал на плечи врачебный халат. Когда Минхо вошёл в комнату, Джисон машинально развернулся и их взгляды на мгновение пересеклись. Ли хотел найти в чужих глазах ответы, но тщетно — он не успел уловить даже эмоцию, которая в них отражалась. Джисон отвернулся, чтобы подогнуть рукава халата. Минхо подумал, что всё было бы гораздо проще, будь он Чаном или хотя бы Хёнджином. — Джисон? — настойчиво позвал Минхо. — М? — старательно непринуждённо бросил Джисон, продолжая поправлять халат. Он на мгновение поднял на него свой взгляд, но тот почти сразу соскользнул с Минхо, будто кусочек масла на горячей сковородке. — Всё в порядке? — Да, конечно, а как иначе? Всё как всегда. — Ага. И ты поэтому меня избегаешь? Повисла небольшая пауза, однако прежде, чем Минхо успел что-либо добавить, Джисон смело поднял на него глаза, всем своим видом доказывая обратное. — Да кто тебя избегает? Я просто тороплюсь. Моя работа даже ночью не заканчивается, — в подтверждение своих слов он двинулся в сторону выхода, поправляя халат на плечах, но Минхо преградил ему путь. Машинально — он правда этого не хотел, тело само двинулось наперерез. Джисон чуть не врезался в него и недовольно поднял голову. — Всё точно нормально? — Минхо сам удивлялся своей настойчивости, но был практически уверен, что Джисон что-то скрывает. Несмотря на все его заверения, что-то в глубине чужих глаз не давало Минхо покоя. Минхо внимательно посмотрел на Джисона. Тот стушевался под настойчивым взглядом, но всё равно упрямо проворчал: — Да ты достал уже. Пропусти, меня больные ждут. Он явно не был настроен на какие бы то ни было разговоры. Минхо отступил, и Хан прошёл мимо него, не подняв головы. Через пару дней, когда они собрались вчетвером для обсуждения плана действий, ситуация повторилась. Джисон не был молчаливым — он активно предлагал свои идеи и обсуждал предложения остальных, — но в упор не смотрел на Минхо. Доходило до смешного — он не смотрел на Ли даже тогда, когда тот говорил. Неладное почувствовали даже Хёнджин и Чан. Если первый всё продолжал, нахмурившись, разглядывать что-то видимое только ему вокруг Джисона, то Чан непрерывно переводил свой всевидящий взгляд с него на Минхо. Ли понимал, что Чан никогда не расскажет, что творится в голове у Джисона, однако если Минхо будет как-то с этим связан, то он обязательно намекнёт. Так и случилось. Когда они уже собрались расходиться, Чан поймал Минхо за рукав и тихо шепнул: «поговори с Джисоном». Коротко и осмысленно — больше он ничего не сказал, но этого и не нужно было. Минхо получил толчок, уверенность, подтверждение, что он не спятил и с Джисоном действительно происходит неладное. Он заглянул в глаза Чана — по-прежнему мудрые, глубокие и добрые — и кивнул. — Джисон, — Минхо вновь стоял на пороге в освещённый холодным светом кабинет, пока его хозяин сидел за столом и заполнял журнал болезней, — может, поговорим? Джисон поднял на него уставший взгляд. — Минхо, — только и выдохнул он, не в силах что-либо добавить. Ли сделал несколько шагов внутрь и закрыл за собой дверь — она поддалась с тихим скрипом. — Я чувствую, что что-то не так. Ты меня избегаешь. Только не спорь, избегаешь. Давай поговорим, как взрослые люди. Джисон опустил плечи и сжал губы. — Минхо… всё нормально. Не бери в голову. — Скажи, я что-то не так сделал? Лишнего сказал? Или это из-за ситуации с тем придурком? — если до этого Джисон только устало мотал головой, то на последнем вопросе запнулся. Пауза была слишком долгой, чтобы можно было так же безэмоционально продолжать отрицать догадки Минхо. — В чём дело? Расскажи мне. Джисон закусил губу, будто раздумывая, стоит ли ему говорить то, что он хочет или нет. Спустя пару секунд томительного ожидания он всё же повернул голову и уверенно посмотрел на Минхо. — Ты не понимаешь и вряд ли поймёшь, даже если скажу. Не нужно меня расспрашивать. Ли раздражала вся эта ситуация. Раздражал Джисон, который отказывался с ним разговаривать. Раздражал он сам, потому что не мог подобрать правильные слова. — Так попробуй объяснить мне, — Минхо сделал шаг вперёд, — да, я не понимаю, что сейчас с тобой происходит, но если ты хотя бы попытаешься рассказать мне об этом… — Ты прав, это из-за того, что произошло в тот день, — резко выдохнул Джисон, прерывая поток его речи. — Да, оно не оставляет меня в покое. Я просто не могу выбросить это из головы, не могу перестать об этом думать. И меня это просто с ума сводит. — Не нужно держать это в себе. Выговариваться — это важно. Этот придурок… — Не в нём дело, — жёстко произнёс Джисон, всё ещё не поднимая взгляда. Что, не в нём? Тогда, может быть: — Если ты про то объятие, — Минхо аккуратно выдвинул своё предположение, — то ничего страшного, не заморачивайся так насчёт этого. Такое порой случается… — Для тебя это, возможно, ничего не значит. Но не для меня, — с какой-то отстранённостью проговорил Джисон. — Я понимаю и не имел в виду, что это мелочь, которая ничего не значит. Я просто хочу сказать, что это не делает тебя слабым. Ты один из самых сильных людей, которых я знаю, Джисон, и нет ничего плохого в том, чтобы на несколько минут снять с себя броню. Всем нам иногда хочется этого. Джисон наконец поднял глаза на Минхо, и теперь уже ему захотелось спрятаться от такого прямого взгляда. Хан выглядел так, будто только что прозрел. Он вдруг улыбнулся. — И снова мимо. Я же говорил, ты не понимаешь. Ты даже представить себе не можешь. Думаешь, я из-за этого переживаю? Думаешь, чувствую себя паршиво из-за того, что позволил себе слабость после того, как меня чуть не изнасиловали? Думаешь, я мню себя супергероем, которому не позволена уязвимость? Минхо растерялся. Джисон привстал со своего места и медленно двинулся в его сторону, не сводя взгляд с лица Ли. — Нет, я… — на самом деле, именно так он и думал. Вопросы Джисона загнали его в тупик. Что же тогда не даёт ему покоя? — Господи, Минхо, ты такой идиот, — честность Джисона поставила его в ступор. Он подошёл слишком близко, непозволительно, и просто рассматривал его своими глубокими карими глазами. Минхо не мог оторвать от него взгляда, отступить, ответить, сделать хоть что-нибудь. Он просто продолжал стоять на месте и смотреть, как быстро двигаются зрачки Джисона, словно в попытке запомнить каждый изгиб, каждую венку и родинку на чужом лице. — Ты просил ответ? Хорошо. Тогда понимай это как хочешь. Джисон поднял свои руки к лицу Минхо, посылая мурашки по задней части шеи. Резко, неоправданно грубо он дёрнул Ли вперёд, будто боясь испугаться и затормозить в нужный момент. Минхо ещё мгновение смотрел на то, как приближается чужое лицо, но не выдержал и крепко зажмурился. В тот момент, когда яркий мир сменился на спасительную темноту, он почувствовал тепло чужого дыхания на своих губах. Сердце резко подпрыгнуло, в горле пересохло. На его губы легли чужие — тонкие, холодные, мягкие. И мир вокруг остановился. Фантомное ощущение тепла чужих ладоней на щеках, мурашки по всему телу и десятитонная гиря, которая свалилась ему на плечи. Джисон его целует. От этого осознания тело будто током прошило, с ног до головы — на его губах губы Джисона, а на щеках его ладони. Он стоит посреди кабинета, куда в любой момент могут зайти, и Джисон целует его. То, что происходило дальше, ощущалось очень смутно. Минхо был будто в бреду. Его ладони врезались в чужие плечи, глаза Джисона вспыхнули прямо перед ним — большие, напуганные. Он не мог вынести их взгляда. Джисон что-то сказал или спросил, но Минхо не услышал — он рванул к выходу, с силой толкнул тяжёлую дверь, которая, как назло, едва поддалась и сбежал вниз по ржавой железной лестнице. Минхо выбежал в тихую летнюю ночь и помчался прочь в страхе оглянуться и увидеть Джисона позади. В его тело врезались потоки тёплого, душного воздуха, по коже скользил бледный свет фонарей. Минхо уловил собственное отражение в окне одного из домов, и истерический страх на собственном лице заставил его остановиться. Люди были далеко и едва ли видели его — Минхо прислонился к рыжей кирпичной стене и машинально дотронулся кончиками пальцев собственных губ. Они были упругими и мягкими, чуть влажноватыми и всё ещё хранили чужое прикосновение. С ума сойти. Ему ведь это не приснилось? Джисон действительно его поцеловал. Их доктор, синеволосый парень из его сна, насмешливый тон, золотые руки и вечно грустный взгляд. Джисон его поцеловал. Назвал идиотом и притянул к себе посреди своего кабинета. Минхо схватился за голову. Значит, вот что не давало ему покоя всё это время? Поэтому он избегал его повсюду? Джисон просто пытался скрыть свои чувства, чтобы не сделать больно ни ему, ни себе. Может, было бы лучше, если бы ты сдался тогда, когда Джисон просил тебя об этом? Упрямый осёл, разве тебе стало от этого лучше? Господи, что же теперь делать? Как поступить? Господа Бога не наблюдается — тут, к сожалению, только я. Для начала, прекрати паниковать. Поздно уже, всё случилось. Но я ведь не знал. Даже не предполагал, что он это чувствует. Ты так активно пытался оправдать свои чувства логикой и сделать их неважными, что пропустил момент, когда в тебя влюбились. Браво, Минхо, ты сумел меня удивить! Джисон в меня… нет, быть такого не может. Да, Минхо, да. Смирись уже с этим и живи дальше. Ну, влюбился и влюбился, что с него взять? Впечатлительный мальчишка попался. Зато они обычно отходчивые, не злопамятные. Поговорите с ним, расставите все точки над «и», может, он поплачет где-нибудь в уголочке о своих невзаимных чувствах, и всё. Делов-то. Минхо, если ты молчишь, значит, ты о чём-то думаешь. И это не всегда заканчивается хорошо. Минхо молчал, пока у него внутри лихорадочным пожаром полыхали воспоминания. Рука в руке, и всё вокруг в красной кирпичной пыли. Бликующие на солнце окна медпункта. Голова, которая закрывает солнце. Лицо так близко, что Минхо боится даже дышать. Рука на талии. Обеспокоенный взгляд, в котором отражается больничная койка. Чуть подрагивающее тело в объятиях, сердце бьётся так громко, что Минхо не может этого не услышать. Тёмно-коричневая макушка отросших волос, Минхо пропускает пряди сквозь пальцы. Ищущий, настойчивый взгляд и «понимай это, как хочешь». Мягкое прикосновение губ. Джисон. Это всегда был Джисон, с самого начала. Даже когда Минхо отталкивал его от себя, что есть силы, его повсюду преследовал цепкий, внимательный взгляд. На каждое слово был заготовлен ответ, на каждое ворчание — насмешливая улыбка. Двери его кабинета всегда были открыты — «приходи, если хочешь». Джисон всегда был рядом, в любой момент готов помочь. Как бы косо Минхо на него не смотрел и как бы неуважительно к нему не относился, Джисон был тенью за его плечами. Минхо всегда знал, где может его найти, и раз за разом возвращался к этим грустным глазам, тёплым рукам и улыбке, которая магическим образом освещала всё его лицо. Даже тогда, когда сам не мог объяснить, зачем ему это нужно. Он прятал эти чувства глубоко в себе, давал себе мысленную пощёчину каждый раз, когда они вырывались наружу. Ведь это, чем бы оно ни было, никогда не смогло бы стать чем-то большим, чем они были всегда. Просто Минхо и Джисон, всегда разделённые, как этим надоедливым союзом, непониманием, недомолвками, обстоятельствами и трусостью. Разве мог Минхо позволить себе думать о том, что всё это — ничего больше, чем обыкновенное дружелюбие и вежливость? Разве мог он представить себе, что когда-нибудь Джисон коснётся его губ своими, потому что чувствует к нему нечто большее? Реальность ударила Минхо сильнее, чем он мог выдержать, и в ответ он оттолкнул Джисона. Убежал от него, подгоняемый своей трусостью и голосом, который всегда только путал его. Голосом, который бесчисленное количество раз отталкивал его от человека, при взгляде на которого на губы Минхо всегда растягивались в беспомощной улыбке. Боже, что он наделал? А что если они не невзаимные? Что? Что слышал. Минхо, ну, за ручки в видении подержались, поигрались в чувства немного, сердце затрепетало. Но ты же понимаешь, что…? Да пропади оно всё пропадом. Минхо подорвался с места и побежал. Так же, как всего несколько минут назад от медпункта, от Джисона, теперь он нёсся навстречу горящему в темноте красному кресту. И пусть земля разверзлась бы и погребла его под завалами — его ничто не остановило бы. Он не меньше Джисона устал давить в себе эти мысли. Минхо забежал внутрь и, не успев даже отдышаться, подбежал к кабинету Джисона. Он всё ещё там — сидел за своим столом, как ни в чём не бывало, заполнял свои дурацкие бумажки, чтобы завтра не забыть, олицетворение какой болячки лежало в каждой из палат. Ли сделал шаг вперёд из темноты и застыл в межвременье. Джисон медленно поднял на него глаза — они загорелись осознанием и удивлением. — Минхо, — Ли сделал твёрдый шаг вперёд. Молча, но не сомневаясь. Он не отступит. Джисон, не двигаясь и, кажется, даже не дыша, наблюдал за тем, как Минхо неумолимо приближался. Он вырос перед ним величественной статуей греческого бога — Джисон запрокинул голову — и тут же опустился на одно колено, чтобы их лица оказались на одном уровне — Джисон её опустил. — Что, будешь делать мне предложение руки и сердца? — Минхо захотелось фыркнуть, но он лишь несдержанно улыбнулся. Громадная гиря упала с его плеч, когда он увидел, как Джисон улыбнулся в ответ. — Извини, что я сбежал, — выдохнул Минхо. Ему не нужно было говорить громко, их лица находились слишком близко друг к другу, чтобы кто-либо мог упустить хоть одно слово. Джисон смотрел на него своими грустными, внимательными, тёмными глазами. — Ты жутко меня напугал, ты же знаешь? — Знаю. Я жуткий трус. — И я это знаю, — Джисон улыбнулся, — ты пришёл только за этим? Извинение и чистосердечное признание? — Придурок, — несдержанно выругался Минхо и разом притянул Джисона к себе. Их губы столкнулись, как сталкиваются галактики — неизбежно, разрушительно и сокрушительно ярко. У Минхо под глазами заплясали звёздочки, дыхание всё ещё шалило, но он положил другую ладонь Джисону на плечо, чтобы Хан положил свою на его талию. Мурашками по коже пробежало осознание, что дверь всё ещё открыта. Что их в любой момент может увидеть Хёнджин, Чан или случайный больной. Но Минхо отогнал эти мысли от себя. Всё, что было важно сейчас — это тёплые губы напротив. Он целовал Джисона. Джисон целовал его. Минхо легко и совершенно сумасшедше улыбнулся. Как же хорошо.