game of waiting

It was like a time bomb set into motion, We knew that we were destined to explode. And if I had to pull you out of the wreckage You know I'm never gonna let you go.

Небо затягивало тучами, и порывистый ветер сносил сушившиеся на улице вещи с верёвок. Чонин хватал детей за уши, если они выходили на улицу в одной майке, и посылал их обратно за кофтой. Краем глаза он поглядывал на Сонмин, которая без страха подставляла лицо прохладному ветру. Он не беспокоился за неё — на его руке висела её куртка, и Чонин знал, что если она замёрзнет, то подойдёт за ней. Девочки всё ещё немного настороженно присаживались вокруг неё и принимались болтать о своём, пока мальчишки утыкались угловатыми плечами Чонину в колени. Они жались к старшим, чувствуя что-то неладное. Чонин ещё в детстве узнал, что у детей и зверей самая лучшая на свете интуиция. Он понимал, что младшие подсознательно ощущали страшное, неизведанное грядущее, хотя и сами не могли понять, что их беспокоило. В Джунглях заканчивалось лето. И у них заканчивалось время. До отведённого Чанбином срока оставалось ровно две недели. Конечно, никто не мог обещать, что тот не придёт раньше — не нападёт на них ночью, когда Чан и Хёнджин будут мирно спать, а Джисон в звенящей тишине водить ладонями над ранами больных. Что он не заберёт с собой Феликса и не обрушит ставший им родным прямоугольник четырёх домов разом. Но иного выхода, кроме как верить, у них не было. От одной мысли об этом у Минхо пробегали мурашки. «Нет, он не нападёт на нас ночью. В моём видении же был день, я видел солнце впереди. Хотя, как я могу быть уверен, что этот яркий свет был солнцем, а не отблеском какого-нибудь фонаря? Всё было так сумбурно. Единственное, что я видел чётко — мелкую красную пыль повсюду. Чувствовал в своей руке ладонь Джисона. Весь остальной мир… что же с ним было? Что же с ним будет?» — Эй, — сонно, хрипло, но твёрдо, — ты слишком много думаешь. Мне не нужно читать твои мысли, чтобы это понять. Минхо скосил взгляд вниз. Каштановая макушка с отросшими синими прядями покоилась на его плече, а чужая ладонь была зажата в руке — слабая, безвольная. Джисон заснул около часа назад. Видимо, он не из тех людей, кто любит спать до победного. — Я знаю, что ты знаешь. Не читай мне нотации. — Пф, — фыркнул Джисон, потягиваясь плечами, — я тебе не мама, думай, сколько хочешь. Только потом не ной на ночных собраниях, что спать хочешь. — Какая ты злюка, — Минхо проследил взглядом за тем, как Джисон поднялся с его плеча. Глаза слегка опухли, на щеке остался след от футболки. — О чём я только думал, когда целовал тебя вчера? Хан приоткрыл один глаз, чтобы просканировать выражение на лице Минхо — тот не мог не улыбнуться, — и игриво задвигал бровями. — «О чём» ответить не могу, а вот «чем»… — Джисон хихикнул и тут же охнул от толчка в плечо. Минхо хотелось ударить его посильнее, но Джунглям, к сожалению, всё ещё нужен был врач. — Кто ещё из нас злюка, — Хан, деланно охая, поднялся с кушетки и пошёл к шкафу, в котором висел его медицинский халат, — угораздило же меня в такого сухаря втрескаться. Минхо проглотил рвущуюся наружу колкость вместе с самодовольной ухмылкой. Нет, это решительно ненормально, когда человека одновременно хочется и ударить до сдавленного выдоха, и поцеловать до звёздочек в глазах. Решив отложить на потом и то, и другое (им всё ещё нужен был доктор), Минхо наконец задал вопрос, который в своей голове за последние несколько часов извертел вдоль и поперёк: — Что теперь с нами будет? — Что? — Джисон слегка обернулся, показав щёку с отпечатком футболки. — Ты о чём? — О нас двоих, — Минхо смотрел на то, как мягко колыхались полы чужого халата. — О том, что между нами. Хан бросил на сидящего изучающий взгляд. — Не знаю, — честно отозвался Джисон. — В себе я уверен, так что всё зависит от тебя. Это ведь не я вчера убежал из медпункта после поцелуя, сверкая пятками. — Ты мне до гроба это припоминать будешь? — мимолётную мысль о том, что смерть может настигнуть быстрее, чем они того хотят, Минхо поспешно отогнал. — Я… тоже не знаю, Джисон. Сейчас очень сложная ситуация, и мне нужно думать о другом. Ты же знаешь, есть куча людей, о которых я должен заботиться. Которых я должен оберегать, — повисла напряжённая пауза. Джисон застыл, кажется, перестав даже дышать. — Но даже так, ты, мысли о тебе неотрывно следуют за мной повсюду. И днём, и ночью, куда бы я не пошёл. Это и прежде было сложно игнорировать, но сейчас, когда у нас осталось так мало времени… я не могу и не хочу больше молчать об этом. Минхо застыл в тишине, в этом бледно освещённом, светлом пространстве, глядя на Джисона, укрывшегося за дверцей шкафа. Ли даже мимолётно подумал, что тот тихо над ним посмеивается, но когда Хан закрыл дверь, то Минхо понял, что ошибался. На его лице не было ни тени улыбки, но глаза были чистыми и светлыми. Под его взглядом Минхо чувствовал себя в безопасности, словно укрытый тенью тонконогой берёзы от лучей знойного солнца. — Знаешь, Минхо, на самом деле, тебя так сложно понимать. Даже сейчас, когда ты говоришь от всего сердца, звучит так неясно, что я даже не могу… Свою мысль он закончить не смог. Минхо рывком поднялся со своего места и прижал Джисона к шершавой стене, заставив его оборвать последнюю фразу. Искрящиеся зрачки промелькнули перед его глазами, прежде чем Минхо приблизился и коснулся своими губами губ Джисона. Тот, не ожидавший такого напора, ответил растерянно и мягко, ухватившись слабыми пальцами за чужое плечо. Минхо в нос забился терпкий запах трав Сынмина от врачебного халата и сладкий запах кожи Джисона. Под тонкими лучами утреннего солнца она блестела золотыми прочерками. Ли заставил себя оторваться и отстранился на несколько сантиметров. Джисон открыл веки, за которыми скрывались тёмные, мутные глаза. — И этим меня попрекает человек, который вчера перед поцелуем сказал: «понимай это как хочешь», — выдохнул Минхо прямо в чужие губы и победно улыбнулся. — Просто скажи это, — проговорил Джисон, пожав плечами, — «ты мне нравишься» или «я сделал это просто потому, что мне взбрела в голову сумасбродная мысль». Я хочу услышать. Это ведь не сложно. — То есть «я не могу перестать думать о тебе» недостаточно? — Приятно, конечно, но слишком расплывчато. Я не люблю действовать наугад, — Джисон закинул ладони на чужую шею и внимательно вгляделся в чужие глаза. — Скажи мне, что когда мы вернёмся обратно в Джунгли, это всё не станет просто далёким воспоминанием, которое мы оба будем старательно игнорировать. — Не будет, — твёрдо проговорил Минхо, — даже не думай об этом. Я пока не представляю, как сказать это Хёнджину… но Чан точно увидит сам. Главное, чтобы от шока в обморок не грохнулся. Чан, если ты увидишь это воспоминание, пожалуйста, не подавай виду и начинай морально готовить Хёнджина. Джисон закинул голову наверх, пытаясь не рассмеяться. Минхо, не отрываясь, смотрел, как всё его лицо светлеет от едва сдерживаемого смеха. — Ладно, — Джисон выдохнул и вновь опустил голову, — ладно. Оставим признания на потом. Представим, что я тебя понял. Но тогда я по умолчанию буду считать, что ты мне нравишься больше, чем я тебе. Не успел Минхо сказать ни единого слова, как Джисон мягко чмокнул его в нос и ловко выпутался из объятий. Ли только и оставалось, что наблюдать за тем, как он утекает из кабинета в отделение изолятора. Он не стал говорить Джисону о том, что знает великую истину: те, кто любят больше, всегда проигрывают. Таков был закон жизни. Но Минхо совершенно не хотелось, чтобы Джисон проигрывал в одиночку. Он взял со стола чистый лист бумаги и ручку, которым доктор заполнял журнал больных, и мелко написал на нём: «Любовь не должна просить и не должна требовать, любовь должна иметь силу увериться в самой себе. Тогда не её что-то притягивает, а притягивает она сама» Он постарается дать Джисону то, что он хочет. Если не перегнать, то хотя бы догнать его в этой гонке, потому что, как никак, а проигрывать вместе с кем-то не так уж и обидно. / Ничего не предвещало беды. На улице было не слишком жарко, но и не по-осеннему холодно — приятная прохлада. Джисон наконец повеселел — даже слишком подозрительно для человека, который просыпался с рассветом, чтобы проверить больных. Даже дети, кажется, ещё спали — с улицы не было слышно их звонких криков. Хёнджин не успел выглянуть в окно — едва встав с кровати, он подхватил миску с тумбочки и понёс её в комнату Феликса. Завтрак по расписанию, практически как на курорте. Ничего не предвещало беды. Однако она лишь за редким исключением приходила тогда, когда её ждали. Хёнджин дёрнул на себя скрипучую деревянную дверь, поднял глаза и, не успев сделать даже шага, застыл на пороге. Тарелка с рисом чуть не выпала из его рук — Чан вовремя успел её подхватить. Феликс лежал на своей кровати неподвижно, словно восковая кукла — руки вдоль туловища, ладонями вниз, касаясь одеяла. Его голова была повёрнута в сторону окна. Всё, как обычно, если бы не одно «но». На его глазах не было повязки. — Хёнджин, спокойно, — Чан предупреждающе коснулся его руки, — всё под контролем. Не переживай. — Что? Как? — Хёнджин говорил шёпотом и боялся сделать даже шаг. — Это была его единственная просьба за практически три недели. И он обещал не смотреть в нашу сторону. Хёнджин, всё правда в порядке, — Чан чуть понизил голос, — ты же знаешь, что я увижу, если он хотя бы мельком подумает о чём-то лишнем. — Если это увидит Минхо или Джисон, они нас убьют. — Но ты веришь мне. А я верю ему. И это дорогого стоит. — Доверие и правда стоит очень дорого, — подал голос Феликс. Хёнджин напрягся, но Ли не повернулся в их сторону, как и обещал. — Поверьте, я знаю ему цену. Хёнджин, я чувствую твой страх даже не смотря на тебя. — Это не страх, а осторожность, — парировал Хван. — Я так не думаю. Но, в любом случае, вам незачем меня бояться. Вы — хорошие герои. Хорошим героям вредят только злодеи, но ты сам недавно сказал, что я им не являюсь. Разве не так? — Так. — Тогда просто веди себя как обычно. Сейчас утро, и я чувствую запах риса — значит, ты принёс мне завтрак. — Хорошо, Феликс. Хорошо, сейчас я подойду. Знаком он попросил Чана не спускать с Феликса глаз и двинулся в сторону тонкой, чуть сгорбленной спины. Хван внушал себе эту мысль: он не боится Феликса, потому что тот не причинит им вреда. Всё это время они двигались навстречу друг другу, и это лишь очередной этап. Им нужно его преодолеть. Хёнджин приблизился к кровати Феликса и подал голос: — Поднимись, я дам тебе тарелку. Не оборачиваясь, Ли сел на кровати — теперь его спина горбилась ещё сильнее. Хёнджин осторожно поставил тарелку с палочками на кровать справа от него. Феликс, не глядя, нащупал её и притянул к себе. Теперь, когда он мог видеть то, что ел, помощь Хёнджина во время приёма пищи не требовалась. Хван подтащил стул и сел позади Феликса. Это ощущалось таким странным — не видеть в чужих волосах цветастой повязки Сонмин и молча, напряжённо смотреть на то, как под тонкой футболкой перекатываются упругие мышцы и тонкие кости. — Хёнджин, я могу спросить тебя кое о чём? — Феликс подал голос через пару минут, когда его скорость поедания пищи заметно снизилась. Хван было кивнул, но в очередной раз напомнил себе, что Феликс его не видит и откашлялся. — Да, конечно. О чём ты хочешь спросить? — Как тебе было у Чанбина? — вопрос был задан просто, будто мимоходом, но только они двое могли понять, как много усилий нужно на то, чтобы решиться его задать. — Как мне жилось у него? — Хёнджин нехотя погрузился в воспоминания, словно в склизкое липкое болото. — Если бы ад существовал на Земле, то это был бы он. Моя персональная преисподняя размером 4 на 4 метра — подвальная комната со скрипучей кроватью, туалетом и душем, который включался на пять минут по расписанию. И Чанбин — тот самый Дьявол, от которого спрятаться было негде. — Как он относился к тебе? — Феликс перестал есть и внимательно слушал Хёнджина, устремив взгляд куда-то в окно. Хван поджал губы, не зная, плакать ему или смеяться. — Думаю, он и вправду считал, что так выглядит любовь. Но его чувства убивали во мне человека день за днём. Он делал мерзкие вещи. Очень много отвратительных поступков, о которых я не хочу и не могу рассказать. Точно не вслух. Но я помню то чувство, когда я слышал его приближающееся шаги над головой, когда он шёл к этому подвалу. Всё внутри меня сжималось и всеми силами желало вылезти из тела и убежать прочь прежде, чем он доберётся до меня. Если бы я не смог сбежать я бы, наверно, всё-таки покончил с собой. — Я пытался, — холодно отозвался Феликс. — Я тоже. Не успел. Феликс понимающие кивнул и вновь поднёс палочки ко рту. — Знаешь, он ведь никогда не запирал меня там. И глаза не завязывал. Он вообще никак меня не сдерживал, но, несмотря ни на что, я не мог от него уйти. Хёнджин понимающие кивнул. На этот раз сам для себя, не для Феликса. — Чанбин умеет это делать. Он превращает твою жизнь в ад и при этом заставляет поверить в то, что без него будет гораздо хуже. — Если бы не… произошедшее, я бы остался с ним навсегда, знаешь? Я бы никогда не решился на побег, — Феликс помолчал и опустил глаза в пустую тарелку. — Как ты смог это сделать? — Решиться сбежать? — Феликс кивнул, и Хван поджал губы, вновь воспроизводя в памяти те далёкие, причиняющие боль воспоминания. — Прошло много лет, и жизнь у Чанбина превратилась в день сурка. Одно и то же изо дня в день — одиноко, уныло и совершенно пусто внутри. Ощущение было такое, будто от меня ничего не осталось, кроме тела. Он заставил меня в это поверить — я не больше, чем просто тело. Только оно ему и было нужно. Тогда у меня было много нехороших мыслей, и самоубийство было главной из них. Одним днём я всё-таки решился покончить с собой, но у меня ничего не получилось. Чанбин тогда разозлился на меня и сделал кое-что ужасное… то, что я никогда не смогу забыть и никогда ему не прощу, — Хёнджин вздрогнул, когда почувствовал тёплую ладонь на своём плече. Чан неслышно подошёл и встал за его спиной. Его ангел-хранитель. — Но это подтолкнуло меня вперёд сильнее, чем что-либо. Я осознал, что у меня есть право распоряжаться своим телом и что я могу сделать то, на что он никогда не пойдёт. Странно, но после попытки самоубийства во мне проснулась жажда к жизни. Это был сильный толчок. Я понял, что хочу выбраться из этой коробки под землёй и жить своей жизнью, забыв про Чанбина. Но также я понимал, что по собственной воле он никогда меня не отпустит. Оставался только один путь — бежать. Хёнджин затих, и Феликс продолжал молчать, размышляя. Воспоминания о тех временах всегда возвращали плохие мысли, от которых становилось больно и одиноко. Хёнджину захотелось прижаться щекой к ладони Чана, но он сдержался — даже если Феликс их не видел, этот жест казался слишком интимным. Наконец Ли подал голос — он был низким и задумчивым: — Ты храбрый человек, Хёнджин. Человек, именно так, — он кивнул, будто соглашаясь сам с собой, — я никогда не был таким. И вряд ли когда-нибудь буду. — Феликс, — лучше момента спросить уже не будет, — а как ты связался с Чанбином? Ли встрепенулся — его спина на несколько секунд стала неестественно прямой. Казалось, он хотел повернуться и бросить на Хёнджина осторожный взгляд, но вовремя сам себя остановил. — Так и знал, что ты об этом спросишь, — он будто слабо усмехнулся. — Знаешь, Хёнджин, наши истории очень различаются. Моя, кажется, счастливее. Я набрёл на Убежище случайно — неудачно обнаружил свою силу, чуть не навредил родителям, испугался и сбежал из дома. У меня был выбор — либо остаться на улице, либо присоединиться к Чанбину. Он сказал, что поможет мне. Что здесь я никому не наврежу, и меня обязательно примут и полюбят. А ещё что я очень красивый, — Феликс опустил глаза на свои ладони. — Люди и прежде говорили мне это, очень часто, но из уст Чанбина такое звучало совершенно по-другому. Его слова всегда звучали иначе, чем у других людей, — Хёнджин кивнул, соглашаясь. Фразы Чанбина, подобно змеям, заползали в твою черепную коробку через уши и вили там свои гнёзда, плодясь до бесконечности. — Сначала он дал мне другую комнату, на поверхности. Она была небольшой, но светлой и красивой. Чанбин приходил ко мне почти каждую ночь, а днём мы, как ни в чём ни бывало, тренировали мою силу. Наконец меня не боялись, и я не боялся сам себя. Наконец на меня смотрели с восхищением. Наконец мне говорили — наедине и завуалированно, но всё же — о любви. Хёнджина обуревали воспоминания. Он старался не утопать в них, держаться на поверхности, но этот омут затягивал его всё. Касания грубых ладоней проступали на коже, тупая боль отдавалась в пояснице, шея ныла от сиреневых отметин, а уши горели смущением. Чанбин будто наяву стоял перед ним и смотрел, словно мудрый и величественный идол. Не молчи, Хёнджин-а. Я хочу тебя слышать. — Но это длилось недолго. Однажды Чанбин сказал, что я совершил ошибку. Это была какая-то мелочь, даже уже не помню, какая, но он сказал, что мой поступок не может остаться безнаказанным. Меня переселили в ту комнату, о которой ты рассказывал. Чанбин стал холоднее ко мне относиться, да и мои силы больше не развивались. Я не мог научиться ничему новому. Когда он заметил это, то стал реже выводить меня на тренировки — говорил, что и этого хватит. Что я итак неплохо справляюсь. Но лучше бы он ничего не говорил, чем сказал что-то подобное. Лучше бы он вообще на меня не смотрел, чем вот так — сверху-вниз, будто на несмышлёного, наивного ребёнка. Лучше бы он никогда меня не касался, чем касался… так. Мне было больно, но я не мог ничего ему сказать. Губы не двигались, и из горла не вылетало ни звука. Всё внутри меня ныло, но это было единственным способом хотя бы ненадолго задержать Чанбина рядом с собой. Поэтому… Феликс запнулся, будто выйдя из транса и прервав поток мыслей. Он встряхнул головой и пробормотал: — Извините, я обычно не говорю так много. Вы наверняка устали меня слушать. — Нет, брось, что ты такое говоришь? — тут же встрепенулся Хёнджин. — Об этом не надо молчать, Феликс. — Так много лет прошло с тех пор, как меня кто-то слушал, — в голосе Феликса послышалась слабая улыбка, и сердце Хвана дало трещину. — Жаль, что мне приходится рассказывать вам эту грустную историю. Но я надеюсь, что у неё будет хороший конец. — Конечно, — кивнул Хёнджин. Ещё некоторое время они сидели молча. Хёнджин уже выучил, что Феликсу иногда требовалось некоторое время, чтобы продолжить разговор, поэтому терпеливо ждал его следующей реплики. Спустя почти минуту молчания он тихо выдавил: — Я хочу кое о чём подумать. Вы не против, если я ещё полежу без повязки ещё немного? Хёнджин обернулся на Чана. Выражение его лица было сложноописуемым, но он всё же кивнул. — Да, хорошо, — подал голос Чан. — Давай я заберу у тебя тарелку, — Хёнджин аккуратно взял миску из его рук. Всего на мгновение они с Феликсом пересеклись взглядами. Хёнджин вздрогнул. — Ты всё ещё меня боишься, — прежде чем Хван успел что-то возразить, Феликс искренне проговорил: — это ничего. Мне ведь тоже понадобилось время, чтобы перестать испытывать страх перед своей силой. Хёнджину хотелось возразить, но он понимал, что это бесполезно. Феликс был прав. Поэтому он лишь прижал к груди пустую тарелку и молча встал. Ли лёгким движением накинул на плечи плед и лёг, не меняя направление взгляда. Хёнджину хотелось поговорить с Чаном, обсудить то, что они только что услышали, однако он понимал, что Феликса нельзя оставлять одного. Поэтому они лишь обменялись понимающими взглядами, и Хван шагнул за дверь. Действительно, их истории с Феликсом очень отличались друг от друга, хотя и во многом были пугающие похожи. Главным образом, из-за этого человека. Похоже, методы, которыми он пользовался, от человека к человеку он совершенно не менял. Интересно, были ли ещё люди, которых Чанбин сломал своей «любовью»? Судя по словам Феликса, в его сердце всё ещё остались кусочки этой нездоровой привязанности к Чанбину. Только она тормозила его, держа на месте и не давая двигаться. И хотя Ли понимал, что она неправильна, отказаться от этого чувства не мог. Хёнджин понимал его. Феликсу сейчас было очень трудно. К сожалению, ни одно великое дело не обходится без жертв. В борьбе против Чанбина Феликс рисковал потерять своё сердце. Но никто не знал, что случится через две недели, и как всё обернётся. Возможно, сердце было меньшим, чем он мог отделаться. / Вечер этого дня был таким же тихим, как и утро. Джисон, закутавшись в халат, быстро передвигался от палаты к палате — когда солнце село, в изоляторе неприятно похолодало. Ему оставалось проверить всего одну комнату — последнюю, где жил Феликс, — но в тот момент, когда он уже потянулся к ручке, входная дверь в другом конце коридора тихо скрипнула. Доктор обернулся на звук. Ответом на его заинтересованный взгляд был другой, заспанный, и слабая улыбка. Минхо махнул Джисону и двинулся в его сторону. Сегодня тот пришёл пораньше, потому что какой-то парень вызвался выйти на подработку вместо него. На сердце у доктора потеплело, губы предательски растянулись в ответной улыбке. Он не хотел этого, но ничего не мог с собой поделать — когда он видел Минхо, что-то внутри него безудержно шептало: Ты ему нравишься. Он целовал тебя ночью и утром. И сейчас поцелует. Лёгкие, тихие шаги шелестом приблизились к нему. Минхо сжал в своей ладони чужие пальцы и, устремив до неловкости прямой взгляд в глаза напротив, прошептал: — Как у вас прошёл день? — «у вас» значило «у тебя, Чана, Хёнджина и Феликса», потому что все они жили в медпункте, о происходившем в котором Хан не мог что-либо не знать. — Даже без «привет»? — шутливо упрекнул его Джисон. — Я как раз собирался зайти к Феликсу — с ним сейчас должен сидеть Ёсан. Чан ещё днём ушёл на подработку, до сих пор не вернулся. Но его ожоги, фактически, уже зажили — остались только шрамы, которые уже не вылечишь. Это уже чистое украшательство, а я, как ты знаешь, косметическим ремонтом не занимаюсь. Хёнджин сегодня весь день с детьми — с утра помогал Чану, сейчас занимается сам. Они готовятся к вечерним боям. — А ты сам как? — Минхо по-хозяйски положил ладонь на его шею и слегка погладил пальцами тонкую кожу. Джисон устремил на него хитрый взгляд и, как ни в чём ни бывало, положил руку на его бедро. — А что я? Я — человек рабочий. Весь день бегаю от пациента к пациенту, — Джисон сделал увлечённое лицо и немного приблизился к Минхо, чтобы говорить ещё тише. У Ли на мгновение блеснули глаза. — Сегодня ходил к мальчишке по имени Ёнджэ — Чонин сказал, что он сам не хочет, боится, что мама ругать будет. Спину себе ободрал, пока играли на втором этаже. — Ммм, — заинтересованно протянул Минхо, едва сдерживая ухмылку. Ему безусловно было безумно интересно слушать о десятилетнем сорванце по имени Ёндже, пока об этом рассказывали губы, которые он уже мысленно сминал в поцелуе. — Но там ничего серьёзного, можешь не переживать. Делов на десять минут, пять из которых я пытался выпытать у него, что же с ним произошло. Дети, что с них взять… а ты почему так на меня смотришь? — Джисон вопросительно поднял бровь. Минхо осознал, что заслушался и забыл о необходимости сдерживать мышцы своего лица. Попытавшись сохранить собственное достоинство, он парировал: — А почему твоя рука лежит на моей заднице? Джисон уже открыл рот, чтобы дать несомненно остроумный и находчивый ответ, но его перебил едва слышный скрип входной двери. Парни разом сделали по шагу в сторону друг от друга — Минхо облокотился о стену и бросил серьёзный взгляд на дверь, а Джисон так и застыл посреди коридора, закусив губу, чтобы не рассмеяться. В свете, исходившем снаружи, сначала показался Чан, а после — Хёнджин. До этого весело и бодро о чём-то разговаривавшие, они увидели застывших в другом конце коридора друзей и затихли. — О, ребята, вы нам и нужны, — Чан опомнился первым и махнул им рукой, — идите сюда. Минхо кивнул и двигался навстречу. Сейчас главное — сохранить лицо, чтобы он не ничего не почуял и не додумался залезть в их головы. За спиной он слышал шорох ног Джисона и надеялся, что ему удалось совладать с собой. — Ты ведь Феликса собрался проверять? — Джисон кивнул. — Перед тем, как ты к нему пойдёшь, нам нужно решить один момент, — Чан повернулся на Хёнджина. — Ты скажешь, или мне сказать? — Ой, да говори уже, — недовольно сморщился Хёнджин. Кажется, дети его сегодня утомили. — Ладно-ладно. Минхо, похоже мы нашли ниточку к твоему видению. Феликс попросил у нас разрешения поговорить с Чанбином, когда тот придёт. Он уверен, что тот выслушает его, и хочет попытаться уговорить его не… ну, знаешь, разрушать тут всё к чертям. — Небольшой спойлер: у него не получится, — выдохнул Минхо. — Если ты спрашиваешь разрешения, то я его даю — всё равно от судьбы не уйдёшь. Пока всё идёт по плану. Но с чего это вдруг он решил просить Чанбина о наших жизнях? Чан пожал плечами. — Не знаю. Я не уловил, откуда у него взялась эта мысль. Вообще, у них с Хёнджином уже достаточно неплохие отношения, они сегодня даже о Чанбине говорили. Видимо, проникся. — Да, — кивнул Хёнджин, — у нас всё более чем хорошо. Мы сегодня даже, — он скосил глаза на Чана и уточнил: — я ведь могу им об этом рассказать? — Давай я скажу, — нахмурился Чан. — Минхо, главное сейчас — сохранять спокойствие. Феликс попросил, чтобы мы сняли с него повязку. Не насовсем. На время. И я согласился. — Ты, что? — Минхо подумал, что он ослышался. С кого они сняли повязку? — Только на время, пока я нахожусь в комнате. Когда меня сменяет Ёсан или Минджун, мы договорились надевать её обратно. Минхо, мысли этого мальчика чисты, аки горный родник. Если в его голове появится что-то подозрительное, я это сразу же увижу и надену повязку обратно. — Господи, Чан, — Минхо сжал пальцами переносицу. Он понимал, что когда-то это должно случиться, но совершенно не был к этому готов. — Если в его голове появится что-то лишнее, ты не успеешь надеть на него повязку. Ты даже встать со стула не успеешь. Ему ведь только и нужно, что бросить на тебя взгляд, чтобы ты застыл на месте, как стойкий оловянный солдатик. — Минхо, — подал голос Хёнджин, — при всём моём уважении, мы видели Феликса и общались с ним в разы больше, чем ты. И он уже явно не на стороне Чанбина. Да, он сомневается, да, он пока думает. Но он, так же, как и мы, не хочет, чтобы Чанбин пришёл и сравнял всё здесь с землёй. Он просто ребёнок — потерявшийся, запутавшийся ребёнок с огромной силой, которую кто-то когда-то направил не в то русло. Но ведь и я был таким. И вы меня приняли. — Ваши с ним ситуации различаются, — мотнул головой Минхо, — но я понимаю, о чём вы хотите сказать. Я верю вам, но ему я пока верить не готов. Мне легко разрешить ему разговаривать с Чанбином — на войне все средства хороши, — но позволять ему сейчас такую свободу… тебе следовало сначала обсудить это со мной, Чан. — Я знаю. Но ты бы не согласился. А сейчас у меня есть подтверждение — он при мне находился без повязки почти шесть часов, и ничего не случилось. Он просто смотрел в окно. Он просил только этого — иметь возможность видеть то, что происходит по другую сторону стекла, и наблюдать за жизнью нормальных людей. Минхо, у Чанбина он жил в подвальной комнате, где даже света нормального не было, не то, что окон. Я уверен, что это не часть его злодейского плана. — За что мне всё это, — Минхо устремил серьёзный взгляд на Чана. — Хорошо, давайте поступим следующим образом. Я позволю ему снимать повязку в присутствии Чана, но только после того, как сам поговорю с ним. Я хочу, чтобы он меня убедил.