Любовь вражды

      День рождения Гризельды. Дом Блоссом – Наварр. Пастельно-мягкий уют минимализма – очень про Альбертину Наварр, скромно-радушную, свято-простую матушку виновницы торжества. Неизменно нежные черты круглого лица, гармонично-рыхлого рельефа силуэта были ещё округлее из-за беременности да из-за белого бесформенного платья с длинными рукавами, в пол. Бледно-блондинистые кудри до плеч придавали воздушность, пронизывающую весь образ бледной высокой женщины. Холодного оттенка карие глаза с прищуром излучали тепло да свет. Они были единственным сходством между мадам Альбертиной и её дочерью, кроме роста.       В остальном Гризельда – копия Фридриха Блоссома. Резкость и черт, и повадок – их контраст на фоне матери семейства. Их натуры в интерьере тоже проявлялись через геометрию освещения с декором из дерева, из камней – акценты-противоречия. Сочетание-иллюстрация обустройства идеально описывает их семью: суть – мадам Альбертина, центр – сэр Фридрих с Гризельдой. Если убрать что-то одно, другое уже не будет прежним, цельным. Наглядно про их узы, пронизывающие не только их, но и окружающих при взаимодействии. Главные критерии – уважение, понимание, поддержка, преданность, приоритетность.       Тяжело ли мне было находиться среди них? Отнюдь. Мадам Альбертина – воплощение чуткости. Она не обделяла вниманием никого. Сэр Фридрих неуклюже, по-своему, но искренне и тем ценнее старался следовать примеру жены. Особенно по отношению ко мне. Они относились ко мне также, как к Гризельде. Тёплые чувства питала в ответ и я. Обоим признательна до глубины души была да буду. В них я нашла тех, кого меня лишили. Да, небезоговорочно. Но так, как могли именно они. Так что я чувствовала себя у них как дома, стоило только войти и оказаться в объятиях сначала уверенно-смакующей Альбертины Наварр, а затем смущённо-торопливого Фридриха Блоссома.       Гризельда относилась к моему вхождению в семью как к естественному явлению. Со мной пыталась быть нежной. Растерянность, скованность, неуклюжесть, спешность – черты те же, что и у отца. Я ни о чём не просила. А не ценить не могла, нуждаясь в получении да в отдаче. Истинная сущность человека, его подлинное отношение полнее всего проявляются в тяжёлые времена его самого или дорогих людей. Не так важно, в словах или в поступках. Куда значимее, насколько по-настоящему. Любовь – не игрушка в счастливое или трудное время. Она – постоянный выбор, непрекращающаяся работа над собой, над отношениями. Вот в чём я неустанно убеждалась, наблюдая за их семьёй.       Но я увлеклась да отвлеклась, каюсь. Мы с Офелией помогали с готовкой мадам Альбертине. Гризельда, Барбатея и сэр Фридрих тем временем поджидали гостей. Помимо нас ожидались Саладин, Кодаторта, Хаген – те, о ком я была в курсе. Всё протекало спокойно да приятно. Уютные беседы обо всём и ни о чём, искристый смех с калейдоскопом заразительных эмоций-вспышек, нахождение и совместные занятия с теми, кто любим мной, кем любима я... Что ещё нужно для идиллии, для счастья? Пожалуй, напасти для противопоставления, ради обострённого ощущения ценности таких моментов. По крайней мере, жизнь считает именно так…       – Маменька, почему здесь обе Севакару и де Лакоста? – возмущённо-недоумевающая реплика Гризельды, разрушившая утопию.       – Они сами не объяснили? – озадаченно поинтересовалась мадам Альбертина, закрывая духовку с пирогом.       – Если бы… Папенька их увёл в кабинет, – раздражённо оповестила Блоссом-младшая, норовя продавить дверной косяк.       – Когда узнаю – сообщу. Ладненько? – нежно улыбаясь, предложила её матушка и при виде кивка принялась протирать тумбу.       Чем активнее хозяйка дома пыталась нас отвлечь, тем острее ощущалась удручающая перемена атмосферы. Видеть тебя с твоими спутницами – последнее, что нам хотелось когда-либо. А в праздничный день – особенно. Ещё и при таких загадочных обстоятельствах…       После инцидента в антикварной лавке приняла решение вычеркнуть тебя из картины моего мира. Получалось с усилием, но постепенно всё лучше. Обстоятельства тому явно способствовали. Сначала долго да тяжело восстанавливалась, почти всё время отсыпаясь. Потом с головой ушла в жизнь – в учёбу с тренировками, в общение с его семейными, дружескими, романтическими тональностями. Весть о тебе должна была быть вьюгой посреди летнего дня. А стала лишь назойливой мухой, которую хотелось прихлопнуть. Я не чувствовала к тебе ничего, как мне казалось. Последнее слово – ключевое.       Когда вы шли к выходу через кухню, мы с тобой пересеклись. И тогда я поняла, что попытки вычеркнуть тебя из сердца имеют прок лишь до тех пор, пока тебя нет поблизости. Гораздо проще отказаться, если не видишь, от кого отворачиваешься. Куда сложнее, коли человек часто перед глазами. А ещё труднее, когда пытаешься отречься, пичкая себя событиями да людьми; веришь в иллюзию успеха и постигаешь крах усилий. Но что с того? Мои чувства – мои ответственность, благословение да проклятие. Дилемма блага да зла разрешается из раза в раз в пользу одной стороны. И до тех пор, пока не примешь решение, не последуешь ему. Я как раз металась, как судно в шторм.       Мои размышления были прерваны удивительной – в своей неожиданной естественности, – сценой. Эделтруд с Гризельдой шли навстречу. Первая – скучающе-спокойно. Вторая – взвинченно-энергично. Ни одна не замечала другую. Блоссом-младшая налетела на Севакару. И сбила бы её с ног, если б та вовремя не среагировала, развернувшись. Однако усеянный металлическими нитями занавес кладовки спутал манёвр. Потому теперь Эделтруд «напала» на падающую Гризельду. Рухнули обе, первая на вторую. Плюс материя сверху. Обе барахтались, не столько пытаясь встать, сколько выпутаться да расползтись. Когда Заратустра стащила с них «помеху», тут же отскочив, ситуация ухудшилась глупым, но предполагаемым ходом действий.       Блоссом-младшая нависла на подминавшей её Севакару и начала драку. Та терпеть не намеревалась. Потому махались кулаками да ворочали по полу поочерёдно соперницу. Благо, очки у моей подруги отлетели без вреда для кого-либо. Без того обильный шум перебранки между ними дополнялся нашей суматохой. Ты и я попытались их разнять. В итоге попали в мешанину. Перед глазами неслась чехарда конечностей. Стоило Гризельде заехать тебе в глаз локтём, как в использование пошла магия. Меня из заварушки вытащила-таки мадам Альбертина, шептавшая антимагическое заклинание. Тебя выцепила да удерживала Офелия, которую ты оттолкнула в окно, чтобы проучить разбившую твои очки, покалечившую твой глаз. Но тут между вами встал сэр Фридрих. Хотя Гризельде было без разницы – она по-прежнему мутузила Эделтруд.       Мы с Заратустрой и Барбатеей возобновили попытку их разлучить. С одной Севакару вцепились в руку её сестры да потащила на себя. Скривано же проделала тот же подход с нашей с ней подругой. Завершение было соблазнительно близко. Как бы не так… Младшая хозяйка дома споткнулась да опять полетела на всё ту же. Падение не случилось – коллективно удержали равновесие. Но произошёл – совершенно да до сих пор неясным мне образом, – их поцелуй. На несколько секунд, но всё же… В тот же момент у Гризельды появился на левой руке браслет из бусин малахита.       Обе отскочили: Эделтруд – к сестре и ко мне, Блоссом-младшая – к Бабатее да к мадам Альбертине. Раскраснелись. Запыхались. Взаимно таращились – смущённо, злобно, растерянно. Шок от стремительности да развязки событий коснулся всех присутствующих. И тут в кухню вошли Саладин да Кодаторта в обнимку по обе стороны с потрёпанной падением Офелией и замыкающий Хаген. Максимально некстати. Старшая хозяйка дома нервно рассмеялась. Остальные подхватили. Постепенно смех перешёл в искренний.       – Не день рождения, а шоу! – констатировала мадам Альбертина, когда мы успокоились да объяснили ситуацию новоявленным. – Значит так. Мальчики, ведите Фели и Финни в кабинет. Девочки мои, займитесь сервировкой да готовкой. Дорогой, Зельда, проводите остальных к столу, – раздав распоряжения, она направилась следом за парнями, тобой и Офелией.       Возражать не вызвался никто – бесполезно. Празднование с вашим трио было равноценно издёвке над нашим квартетом. Особенно из-за последнего эпизода. Однако матушка Гризельды не была бы собой, если не вознамерилась нас хотя бы примирить. Любопытство про её методы вплелось в хаос впечатлений. Но не только это вызывало интерес.       Страх младшей из Блоссом был уж точно не в драке с ведьмой. Возникал вопрос, в поцелуе вообще, в таком акте с ведьмой или именно с Эделтруд. Выяснить можно было только у самой Гризельды. Подходили же все варианты с учётом её нетактильности, – ежели того не требуют обстоятельства, – неприязни к ведьмам вообще да к поцелованной в частности. Как бы то ни было, день обещал быть сумасбродным. И с данной задачей справлялся…       Конечный вариант компании устроился за столом. Виновница торжества сидела в центре. Слева от неё – матушка. Справа – Саладин. Рядом с мадам Альбертиной – сэр Фридрих. Далее по ряду – Барбатея, Кодаторта, Офелия. К Саладину подсадили тебя. А дальше – Заратустра, Эделтруд и Хаген. Между ним и Гуариджоне была я – напротив Гризельды. Довольна была лишь старшая хозяйка дома. Остальные же были либо озадачены, либо раздражены. Только ты сидела с ничего не выражающей миной. А по лицу младшей из Блоссом я видела, что та намеревалась взорваться с минуты на минуту.       – Сегодня день рождения моей дочери и получения ею Чармикса, – умиротворённо-горделиво развеяла гнетущее молчание да напряжённую неподвижность хозяйка дома. – А также уникальный случай, когда мы собрались таким составом. До того, как Зельда устроит истерику, предлагаю каждому сказать благодарность любому человеку из нашей компании. Чур не повторяться.       Предложение омрачило присутствующих. Но возымело запланированный эффект – названная тяжело вздохнула, прожигая взглядом вас троих и помалкивая.       – Первой буду, разумеется, я, – после паузы продолжила Альбертина Наварр. – Заратустре я благодарна за её ежевечернюю помощь мне в саду. Очень выручает. Дорогой, теперь ты, – нежная улыбка названной – раскрасневшееся смущение в ответ; пристройство головы на плече мужа.       – Спасибо Хагену за его мудрость. В работе и в других сферах полезно, – отметил Фридрих, под сухостью тона тая признательность к нему, учтиво кивнувшему, и трепет к жене, обнятой им за плечи.       – Благодарю Саладина за его авантюризм да отзывчивость. Без такого друга жизнь была бы пресной, а дружба бы не существовала, – робко подхватила «эстафету» Барбатея, подмигнув тому и получив ответное подмигивание.       – Моя благодарность сэру Фридриху за его уроки, за его наставничество. Строгий, но справедливый учитель, учеником которого быть – огромная честь, – с уважением сообщил Кодаторта под одобрительный кивок наставника.       – Признательна мадам Альбертине за вклад в воспитание меня и моей сестры Евы. Без неё мы не были собой, – сердечно лепечет Офелия, ловя воздушный поцелуй той. – Дин, давай.       – Моё почтение Офелии за её лечение после каждой перепалки или болезни. Ой как вряд ли я был бы здесь без её участия, – задорно возвещает Саладин, виновато улыбаясь да удостаиваясь показного укора-смешинки.       Услышанное было мне известно, из-за чего меньше душу не грело. Хотя я никак не могла понять, как Альбертина Наварр умудрилась «приручить» Заратустру. Даже взаимовыгода в виде редких видов растений не объясняла длительного рвения Севакару к компании «всеобщей мамули», как называл свою супругу Фридрих Блоссом. Как бы то ни было, твоя реплика из-за принятой всеми смены порядка взволновала меня особо. Отрицать предвкушение и надежду я бы не смогла.       – Можно промолчать? – закатила глаза ты, после отрицательного мотания старшей хозяйки дома задумалась. – А саму себя поблагодарить? – снова запрет со стальными нотками во взгляде. – Обязательно говорить, за что? – утвердительный кивок. – Тогда Фарагонде. Если бы не она, я бы не прощупала свои принципы, не узнала бы себя лучше, не имела бы возможности проверять способности на боксёрской груше вроде неё, – пристальный взгляд, едва заметная дрожь в голосе.       В те времена не задумывалась над своим влиянием на тебя. Узнав о его наличии да масштабах, пусть и туманных, я растрогалась. Офелия принялась наглаживать мою руку. Это оказалось как нельзя кстати. Иначе я бы расплакалась. Не разумея твоего отношения, впервые увидела проблески уважения – в твоей манере, но потому лишь ценнее.       – Барбатея, спасибо. Тебе я обязана умением работать с библиотеками, с информацией… – прошептала разрумянившаяся Заратустра, запнувшись. Они обменялись долгими взглядами, значение которых считать я не сумела, из-за чего взыграло любопытство.       – Гризельде за то, как сильно бесит. Такой стимул полезен для совершенствования способностей, чтобы не быть ею, – поспешно-сухой комментарий Эделтруд, чтобы отвертеться, дабы отвлечь всех от сестры. – И за поцелуй. Было горячо, – держала тон, но порозовела, как и названная. Саладин ободряюще присвистнул, из-за чего получил подзатыльник от Блоссом-младшей, сильнее смутившейся.       – Благодарен Кодаторте за то, какой он крутой брат, верный товарищ. Подобное встречается реже, чем кажется, – взаимные ухмылки, весёлость голоса.       – Гриффин... За неоднократные спасения… За поучительное соперничество. За пинок в переосмыслении... – с трепетом, запинаясь, краснея, протянула я. Твой внимательный взгляд затмил остальные. Даже не догадывавшиеся наверняка поняли мои к тебе чувства. Офелия крепче сжала мою руку.       – Издевательство! – проворчала Гризельда, под взглядом матери сдулась. – Эделтруд за Чармикс. Не так представляла себе первый поцелуй. Но и за него спасибо. Любой опыт важен.       Мадам Альбертина похлопала в ладоши. Её затея не прошла бесследно – мы оживились, на целый градус потеплели к присутствующим. Однако её программа по сближению только стартовала… Обращалась поочерёдно ко всем присутствующим с крючками для диалогов между собой. Например, тему растений подхватили все девушки. А вопрос чувств не обошёл стороной и парней. Или нюансы оружейного дела, где нас обстоятельно проконсультировали. Причём все «кружева» преподносились естественно. На них «клевали» постепенно всё охотнее. Точки соприкосновения прорисовывались всё чётче да изобильнее.       Оглянуться не успела, как Эделтруд с Гризельдой в один голос переубеждали сэра Фридриха о происхождении Огня Дракона. Они «топили» за место зарождения в виде Домино. Блоссом-старший – за Магикс при имеющихся у него сведениях. Доводы взаимно уничтожали. Заратустра с Барбатеей объясняли парням про нюансы работы с волшебными книгами. Трио юношей в упор не понимало. Ты с мадам Альбертиной против Офелии дискутировали про свойства трав. Сменялись комбинации, темы. Но не вектор. Я же поражённо наблюдала за происходящим. Настолько тепло, светло, спокойно внутри мне не было даже при готовке.       – А ты чего одна? – обратилась ко мне ты, пока я смаковала растущую феерию да витала в себе. – Не поверю, что тебя не подкупают «чары мира» мадам Наварр.       – Предпочитаю наблюдать, – буднично отметила я, рассматривая тебя.       – Ты разве меня не ненавидишь? – после заминки осведомилась ты. – Впрочем, ещё не раз всё переменится…       И убежала к зазывающему Блоссому-старшему в кружок интересующихся редкостями. Я тоже последовала за вами, ощущая день невозможно-реальным, хаотично-закономерным, судьбоносным для всех нас… Мы уже не были теми, кем ранее. Но и стать совсем иными не спешили, не сумели... Тот день – промежуточная искра вне ролей да правил, но ради чувств и душ. Твоя правота – глобальное предсказание...