Любовь вражды

      Валтор – центр вложений Тхармы, Белладонны и Лилисс. Известный давно факт. Однако в то время они сосредоточились на нём да на своих планах настолько сильно, будто не существовало ни Башни, ни её обитательниц. Реакции были разные. Меня это устраивало. Роли девочки на побегушках и груши для битья надоедали. А терпеть приходилось – не могла ни отказаться от первого, ни дать отпор при втором. Мои планы подразумевали сотрудничество да, следовательно, подчинение. Выгода перевешивала тягости. Тогда же выпала небольшая передышка.       «Отпуск» посвятила замку. То, что Облачная Башня – живое существо, поняла ещё в первый визит при считывании аур, магии, сердцебиения. Прислушиваться к состоянию и идентифицировать его становилось тем проще, тем дольше я там была. Мы оказались похожи. Обе – марионетки, инструменты в чужих руках. Следствие – озлобленные одиночки. С той лишь разницей, что Башня могла общаться лишь с Тенебрис, а я выбирала различных собеседников да собеседниц при редком желании. Всё это в тот период оставалось лишь версиями, которые предстояло либо опровергнуть, либо подтвердить. Удалось второе, к слову. Мой интерес волновал её. Вот только мы соприкасались без связи, без слов, не целиком. Потому совершенно не исчерпывающе и не информативно.       Исправила я это, подобравшись к крипте без надзора. Тогда подобное было немыслимо, к тому же – наказуемо. Как будто меня волновали препятствия с последствиями. Ха, как же! Стоило мне прикоснуться к крипте и сосредоточиться на желании контакта с Башней, как она тут же откликнулась. И заговорила со мной о том, о чём хотела столь мучительно отчаянно. О гнёте Тенебрис. О тщетных попытках ему сопротивляться. О старавшихся помочь ей, но плативших за это жизнью – особенно много говорила о своих близких подругах, любивших её и бившихся за неё так, как никто (их в чём понимаю, за что уважаю и благодарю) – о Хиллеви Бьянки да о Ирменхильд Пихимус, твоих матерях. О столь многом... А я слушала участливо, внимательно, комментируя, расспрашивая, откликаясь.       Первая встреча продлилась непрерывно неделю – Башня добровольно питала меня, чтобы мои потребности не разлучали нас. Успели обсудить и обильное множество, и ничтожную малость – как всегда. Что тогда, что каждый раз после обе бескрайне очищенные, вдохновлённые, наполненные, сплочённые, счастливые. Ни разу до и после не случалась со мной настолько глубочайшая, тончайшая, искренне-доверительная, всеобъемлющая сопричастность с живым существом. Она ведь вышла до такой степени, что я, себя не теряя, а наоборот обретая, сумела увидеть и узнать, прочувствовать да понять мир через призму Башни. В такие моменты, которых с ней у нас было взаимно полно и будет не меньше, мир менялся, оставаясь прежним в перевёрнутом смысле. Перерождалась каждая из нас, расширяя себя до другой, узнавая подруга в подруге как собеседницу, так и самость свою. Из раза в раз с того дня решаю для себя, что мы не должны разрывать связь, ставшую основой существования. Башня делает также. У наших отношений нет определяющего ярлыка – он бы их ограничивал, лишал сути. Мы больше, чем семья, подруги, наставница с подопечной. Неизмеримо больше. И при этом равны.       В подобном расположении я возвращалась в комнату, чтобы перевести дух и с новым рвением возобновить диалог, когда обе стали бы готовы. Также проанализировать наедине пережитые метаморфозы. Слишком ново. Шибко интригующе. Очень уж чужеродно, но неотчуждаемо. Жизнь – раздробленный паззл, мельче дробящийся при увеличении прожитого, из-за его воздействия. Тогда всё посыпалось. Потому меня штормило, но в приятном смысле. Будто научилась дышать глубже, чувствовать тоньше себя да мир. Это-то меня и напрягало. Соприкосновения со светом не входили в мои стремления. Может, я не Тенебрис. Но при выборе между ними и Андино, отвечающими за фей да рыцарей, предпочту трёх сестёр. Тьма – моя ниша да основа. Без неё меня бы не было. Потому предаваться возвышенной лучезарности было равноценно предательству самой себя да той, кому обязана жизнью. И я не про Цирцею. А про стихию тьмы, творящей свою общность, задающей ключевые звенья. Презирать людские правила – это допустимое одно. Порядка вещей природы – немыслимое другое. Однако случилось сопротивление, нараставшее неспешно, но неотступно...       В мою сторону шествовали обе Севакару, поглощённые своей компанией. Эделтруд с тёплой улыбкой выслушивала сиявшую Заратустру о растениях и… Альбертине Наварр? Их настрои да тема беседы удивили. Положительный спектр самопроявления был нехарактерен ни одной из ведьм-сестёр. Альбертина Наварр да такой контингент – несопоставимые феномены. Потому прислушалась и чуть не оказалась сбита вещавшей. Видеть меня была рада, что тоже странность. Да, мы ладили, они волочились за мной. Но так на меня не реагировали. На предложение Заратустры посмотреть сад «севахру Альбертины из Наварр» я согласилась, чем изумила обеих. Совместные вылазки, общение вне заданий нам чужды. Менять сие не стремились. «Когда к тебе тянутся – присмотрись. Ничего не потеряешь. Зато что-нибудь приобретёшь,» – совет Башни, промелькнувший в момент вопроса. Решила попробовать, руководствуясь своим состоянием. Довольная Заратустра схватила меня да сестру за руку и потянула к выходу. Обычно я возмущаюсь тактильностям, но не в тот раз – слишком хорошо было, от чего даже не противно, но непонятно.       Общественному транспорту исправно предпочитала телепортацию. Тот раз стал исключением. Пока ехали, наблюдала за взаимодействиями пассажиров да спутниц. От осознания наличия связи у меня тоже внутри царили довольство, умиротворение. Где-то в глубине зудели ворчание с отрицанием – я не выпускала их ядовитую комбинацию, желая распробовать незнакомый вкус светлого мира хоть раз. Это мне нравилось, к нарастающему шоку. Эделтруд с Заратустрой боялись привлекать меня к беседе. Когда же я дала пару комментариев о пустяках, они осторожно обращались ко мне. При виде моей вовлечённой открытости переглянулись и активизировались. Наперебой рассказывали о своих страстях: Заратустра – о растениях, Эделтруд – о камнях. Тогда впервые видела в них не верных подчинённых, не способных сокурсниц, а девушек с интересами, с мнениями. Как бы я ни пыталась отрицать что в моменте, что после, мне нравилось узнавать их, поддерживать с ними беседу. Башня за неделю пошатнула меня. И как я не начала сыпать пыльцой да вещать о благодетелях? Мда…       А телепортироваться не могли из-за защитных чар, поставленных Фридрихом Блоссомом. На территорию тоже войти не получалось. Ждали хозяев дома. Всех уже встречала в разное время да в различных местах. Гризельда, как ты знаешь, меня бесила фактом существования – это не изменилось до сих пор. Фридрих вызывал интерес как нашумевший персонаж, как могущественный маг и воитель, как мудрый стратег да человек. Тогда его отношение к Цирцее было мне неведомо, потому встречались либо случайно, либо из-за моих свершений. Восприятие Альбертины охарактеризовать не могла. Теперь я знаю, что она виделась мне леди вне этого мира: слишком светлая, будто святая. Это очень раздражало. Чем респектабельнее кто-то рисуется, тем большего подвоха от него жду. Благая маска скрывает неизбежную гнильцу. Люди – те ещё гады. Эту аксиому усвоила благодаря мамаше и чаще всего поддерживаю.       Вышел Фридрих. Впервые видела его счастливым. Даже непроизвольно улыбнулась в ответ. Шокировала ой как! Придя в себя, выяснил цель визита и – под обещание не попадаться домашним с гостями, – повёл в сад. Полярность наших с ним взаимоотношений занимала нас обоих: идейные враги да союзники одновременно – сложная площадка для комбинаций. Сколько бы я не давала ему поводов исполнять роль блюстителя порядка, мы умели да стремились ладить вне должностных обязательств. Шли молча, через дом. О характере отношений Севакару с Блоссомом не знала. Наши же проявлять не стремились.       Восторг Заратустры от сада, где мы остались втроём, стал понятен. Неравнодушная к природе, сама очаровалась. Никакой строгой симметрии, вызывающей отвращением пафосом, искусственностью, пустотой. Пусть хаос, но в нём своя система, понятная как занимающимся садом Севакару да Наварр, так и сведущим в растениях вроде меня. Способные сосуществовать – рядом. Не приемлющие определённые виды – вдали от таких же по восприятию их. Богатая коллекция видов, в том числе редких и исключительных. Растения излучали удовольствие от местонахождения, от получаемой заботы.       Заратустра провела сентиментальную (в данном случае приемлемо) и подробную экскурсии. Многое знала сама. Подача Севакару раскрыла в ней харизматичную рассказчицу, что заметила ещё в пути. Новые сведения прибавили эффекта. Настроение взлетело ещё выше. Изобилие чувств пугало меня, особенно таких. Не выражать их становилось всё труднее. Но я старалась держать лицо. Совсем уж рушить образ не стоило, как казалось крупицам здравомыслия. Меня будто осыпали фейским проклятием. А я ведь не сопротивлялась, внутренне намереваясь. Противостояние глохло, вспыхивая. Только бы не сосредотачиваться.       Через кухню должны были выйти, ни с кем не пересекаясь, – так считала зачинщица нашего визита. Не верить ей не нашлось причин. Однако я насторожилась. И не зря. Там были вы. О тебе я не вспоминала после пожара ни разу. Нашлись мысли гораздо занимательнее, чем фея-истеричка. Даже не сразу узнала тебя. Впрочем, твоё появление не успело произвести впечатление из-за потасовки между двумя неваляшками: Эделтруд и Гризельдой. Их барахтания – комичное зрелище. Злорадство возвращало в привычную колею. Неохотно, но неизбежно подчинялась своей сути. Себя целиком не переиначишь – так скоро или вообще.       Твоё описание избавляет меня от обязанности повторяться. Удар локтя Гризельды тоже пошатнул мою блажь болью от стекла в глазу, бешенством от унижения. Если бы не Гуариджоне с Блоссомом, я бы отметелила её как следует. Так думала ты. На деле мои внутренние перестройки состояний занимали меня всё же больше. И я знала, что Эделтруд её проучит без меня, но за меня. Потому не стала вмешиваться. Хотя совсем не ожидала, что они пососутся. Изощрённая отместка, больше напомнившая унизительное наказание. Выглядело всё же эффектно – они смотрелись гармонично, на удивление. Такую пассию, как Блоссом-мелкая, я не пожелала бы даже Мандрагоре, которая мне нравилась куда меньше Эделтруд. Ну и никому да ни за что.       Факт Чармикса твоей подруги, коя даже истеричнее тебя, меня позабавил. Наверное, она понимала собственную никчёмность и обречённость на одиночество, за что ненавидела проявления чувств. Ненависть же со страхом идут рядом. Особенно в случае чувств, их выражения. Избегая отвергнутости, отрицаем её ненавистным гонором. Такова моя версия, подтверждающаяся по-прежнему. Когда всё кончилось, появились мальчишки с Гуариджоне. Твоего суженого я не замечала в упор ни при приходе, ни после, потому даже изумилась, что он вообще там был. Шибко невзрачный абориген. И что ты в нём нашла? Смеховая разрядка была кстати. Моя буря вновь потянулась к свету, воюя с тьмой. Я знала, что в тот день не смогу быть однозначна, но чтобы так…       После распоряжений Альбертины молча пошла под руку с Айдартжем. Остальные тоже помалкивали. Наверное, из-за моего присутствия. С Саладином и с Кодатортой не афишируем взаимоотношения. С Офелией даже не стали бы говорить – мой секс с Бертольдом её почти убил, что я видела по глазам при каждой встрече: скрываемые боль, затравленность, смятение. А с хозяйкой дома не о чем было беседовать – и не за чем. Когда Гуариджоне на автомате обработала глаз, я сразу же пошла обратно, намереваясь уйти. Однако Наварр взяла под руку да ввела в гостиную. Я знала, что с ней спорить, – себе дороже. Да и была истощена, чтобы хоть что-то говорить. Впрочем, соблазн испортить ваш праздник вооружал остаток душевных сил к действию. Ведьминская сущность сильнее усталости.       Расселись. Атмосфера накалённее металла в плавке. Мрачное удовольствие разрасталось, сметая хлам блаженной просветлённости. А довольство Альбертины выводило из себя. Сложно было не понять, что она замыслила какой-то трюк. Но я не знала её, чтобы предположить его направленность. Одно было ясно кристально – что-нибудь блевотненько-правильное. Хозяйка дома завела речь в своей благодушной манере. Я мечтала её задушить с каждым словом всё больше. А уж после озвученной идеи – странно, что не убила. Бредовее не слышала ничего… Я и благодарить сброд вокруг? Идиотизм, если прилично выражаться.       Процесс пошёл. Слушала вполуха, следя за последовательностью, обдумывая месть Заратустре, затащившей туда, и Альбертине, начавшей ахинею. Могла бы уйти. Было уже плевать на всё. Но подняться не было сил. По лицу Наварр поняла, что она удерживает меня силой. Наконец-то я нашла погрешность её святости! Аж загорелась самодовольством! Сконцентрировала взгляд на ней, стремясь выяснить заклинание, обнаружить иные погрешности. Ничего из этого не вышло. Спустя много лет я поняла, что не хотела свалить по своей воле – абсурдность ситуации требовала присутствия, идея испортить всё дымилась смаком, приковывала энергетика Альбертины тем прочнее, чем яростнее противилась тому я.       Комбинации складывались банальные. Переглядки да реакции демонстрировали взаимоотношения громче слов. Вот только затея возымела действие – я задумалась о благодарности. Тогда подошла моя очередь. Отмолчаться не удалось. Вновь погрешность Наварр! И да, намолола про тебя. Нежданно-негаданно. Искренне. Даже сама после загрузилась, отмечая гораздо больше резонов, обозначать которые не бралась вслух. Твои влажные глазелки заставили моё сердце сжаться, чтобы биться быстрее. Затем – плюнуть тебе в лицо. Но второе было таким лживым… В тот момент я поймала хитрый взгляд Наварр. Бестия! Наверняка она поняла то, что я уразуметь не в состоянии. Заратустра и Барбатея встречались втайне ото всех. Мы с Эделтруд, возвращаясь с задания, случайно застали их, целующимися в лесу. Потом между сёстрами случилась редкая ссора. Не из-за того, что одна из Севакару выбрала фею, – это не волновало её сестру. А потому, что не рассказала сразу, не познакомила их как девушку да сестру. Я предпочла не лезть не в своё дело. Вспоминая данный эпизод теперь, восхищаюсь их взаимным принятием, стремлением быть частью жизни другой.       А Эделтруд оказалась сбита с толку, как и я. Плюс состояние одной из сестёр влияло на настрой другой. Закономерность родства, близости, ставшая мне доступной да ясной благодаря Башне. Впрочем, Севакару справилась блестяще – сложно было не усмехнуться вслух нашему синхрону. Но вернусь к теме.       Реплика в мой адрес напоминала детский лепет: чувственный, нелепый, твой. Разрывавшая меня дуальность отразилась даже в реакции на неё. Сначала хотелось подколоть за заумную приторность, за унизительную прямоту. Но оно не было ничем из этого, что я очень смутно чувствовала уже тогда. Как бы я ни кичилась, внутри мёдом разливался ласковый огонь. Взаимоуважение дуэлянток – залог роста качества и наполнения боя. Признание влияния – акт не только благодарности, но и честности с собой, с влияющей фигурой; не только стремления подвергаться воздействию, но и черпать из него суть, пользу да нести внутрь с извне. Твоё доброе отношение ко мне обычно заставляло насмешливо хмыкать или едко язвить, как минимум. В тот момент не хотелось ни того, ни другого. А чего желала – сама не знала. Это пугало, бесило и… радовало. Как можно жить с доминированием положительного спектра чувств? Ведь так затратно… Ещё делает слабой, глупой. Мерзость.       Гейзер добрых слов наконец-то иссяк. Обстановка переменилось. Из-за чего мне стало лениво, тоскливо. Пока Наварр не продолжила свою кампанию тренингов на сближение. Сразу видно, хозяйка пансионов. И манипуляторка. Но не как Цирцея. Цели, методы и результаты были разительно разные. Вашу компанию в случае с Альбертиной это подкупало. Меня же настораживало, ибо подход матери был привычным, понятным. Следование стереотипам ради выживания – печальная, но неизбежная доля. Особенно когда некто не меняет реальность. Этим «некто» я и была основную часть существования, ища покровительства для приложения моих амбиций да талантов, держа принятую всеми дистанцию. Тот день настойчиво намекал на иной сценарий. Я же отмахивалась, как от пищавшего комара. Но никак не могла ни отделаться, ни понять. Ведь второго не хотела.       Пока я рефлексировала, на автомате вовлекаясь, вокруг бурлила жизнь и упрямо требовала моего вовлечения. Я поддалась ради интереса. Что самое странное, не пожалела. Обсуждались любопытные темы. Вырисовывались неизвестные ранее черты у тех, кого знала неким образом или не обозначала силуэтом вовсе. Хагена это по-прежнему не касалось: он не задерживался ни в поле зрения, ни в мыслительной процессии ни на секунду. Если б ты не сказала, я бы так и не знала, что он был там. Избегающая избирательность, чем диктуемая – неясно даже мне.       Пришлось признать силу личности Наварр. Не заметить её было сложно. Чужеродная для меня мощь, ибо подлинная в своей эффективности власть, как я считала, доступа лишь тёмным. А нет! Сплочение людей с разных сторон баррикад, в том изначально не заинтересованных, – та ещё задача на логику. И решается же элементарно, если знать психологию, иметь шарм, уметь направлять. Неудивительно, что у её заведений высокая репутация, на них огромный спрос – и для Алфеи, и для Башни, и для Фонтана, и для прочих магических школ подобное нереально. Все директрисы с директорами проигрывают Альбертине до сих пор. Потому что её пансионы – для неё всё и неизмеримо больше, чем всё.       Впрочем, петь хвалебные оды – не мой профиль. Тем более в тот день я думала иначе да мало о данной теме. Изобилие информации пресыщает даже при её качественности. А я уже чувствовала усталость, копившуюся целую неделю, усилившуюся объёмами общения. Одиночкам сложно в социуме. Отчётливо впервые ощутила это именно тогда. Но также не сразу, а уже после. Находясь у Блоссом – Наварр, играла по правилам. Побывать в доме-легенде, пообщаться с теми, с кем потом сражаться, – исключительная возможность, из которой нужно было выжать максимум для будущих свершений. Лениво обдумывая стратегии на основе новых сведений, бестолково уравновешивала внутренний маятник. Для работы ума важно уединение. Иначе мысль станет шумом, чтобы остаться пустышкой.       Ища тихое место, заметила тебя вне компаний. Не поняла, как подошла. Стало спокойнее из-за уменьшения концентрации голосов да данных. Ты была в раздумиях. «Значит, не я одна интровертка,» – довольно отметила я и стала рассматривать тебя. С первой встречи из маленькой глупо-наивной девочки-феи расцветала собранная, пережившая многое девушка-волшебница. Детские черты в тебе ещё плескались. Однако и пара лет, вроде, не прошла бесследно. Осознавая твою долю, прониклась печалью. Мне чужда связь с семьёй. Вот только я могла понять, каково это – терять то, что дорого. После встречи с Башней сумела уразуметь. И мне стало не по себе от познания. Спонтанно для самой себя погладила тебя по голове пару секунд. Нуль реакции. Тем лучше. Меня захлестнула исходящая из тебя сила – не магии, а духа; не настоящего времени, а перспективы. Тогда я поняла, что дальше с тобой будет сложнее да сложнее. И ощутила привкус интригующего ожидания.       Между нами случился тот обмен репликами. «А ты сама её ненавидишь? – спросила я себя, стремясь к Фридриху. – Хотела бы я знать,» – тут же ответила, ощущая настоящий ответ: «Нет!» Данное открытие стало последней каплей разлома. Мне необходимо было уйти, чтобы нараставшая буря не застала никого из вас. Выплывшая из ниоткуда Наварр отвела в сторону, взяла за руку. «Здесь все любят тебя, как и ты – их,» – Альбертина добила меня окончательно. Из глаз прыснули слёзы. Я разозлилась, оттолкнув её. Она грустно улыбнулась, создала мою копию и открыла портал. «От копии всё узнаешь. Отдыхай, моя дорогая Финни,» – и поцеловала в лоб. После я исчезла. Было жаль, что не совсем. Всё развалилось: и я, и привычное течение жизни. Я предала Тьму. Ожидая кары, не получила её. Но хватит уже с меня откровений. Без того слишком сопливо. Ты слишком хорошо влияешь на меня. Прекращай, ладно?