В аду слишком холодно

С Чу Ваньнином было что-то не так. Даже в полумраке каменного грота Мо Вэйюй все равно не мог не заметить нездоровую бледность — такой цвет лица бывал у людей с обескровливанием, или на грани обморока. Кроме того, мужчина отчаянно сторонился его — но делал это скорее инстинктивно, чем осознанно. Вжимался спиной в сырой камень, избегал смотреть в глаза. По выражению его лица невозможно было ничего разобрать, но на какие-то доли секунды Вэйюй готов был покляться, что увидел панический ужас… который растворился в пустоте так же быстро, как и появился, так что невозможно было что-то утверждать наверняка. “Чертов Чу Ваньнин… неужели так сложно сказать, что не так?..” Впрочем, Мо Жань не то, чтобы не понимал, что, возможно, Ваньнин не был готов к тому, что случилось. Несмотря на то, что Чу сам стал инициатором, и, очевидно, в какой-то момент действительно хотел этого. Несмотря на то, что сам опустился на колени и покорно раскрыл рот. Одно лишь это зрелище могло свести с ума даже святого — а Мо Жань никогда таковым не являлся. Он буквально обезумел от одной лишь мысли, насколько он желанен. Чу Ваньнин отдавался ему! О чём ещё он мог думать в такой момент?.. О какой осторожности?.. Он просто хотел Чу так сильно, что мог забыть собственное имя, не говоря уже об остальном. На какой-то долбаный миг оказался в стратосфере, его разум стал средоточием желаний настолько яростных, что он и сам не был готов ни к чему подобному. Ему казалось, Чу Ваньнин испытывает те же чувства. Он видел в глазах этого мужчины отражение собственной страсти, полыхающие искры пламени, которое пожирало его самого изнутри. Красные губы, растянутые до предела, подернувшиеся поволокой глаза, пылающее лицо — и сбитое влажное дыхание, прерывающееся на каждом толчке. Чу Ваньнин был прекрасен. Под слоем бесконечного холода крылась такая страсть, о которой Мо Вэйюй не смел и мечтать — это чувство в древние времена приводило к падению целые империи и сокрушало. Оно опьяняло и лишало всякой воли. Ему невозможно было сопротивляться — и… Мо Жань не стал бы, даже если бы хотел. Чу Ваньнин… был его! Отдался ему! Как же случилось, что в какой-то момент всё перевернулось с ног на голову?.. Он... переусердствовал? Почему же Чу теперь стал таким отчужденным? И… как теперь исправить ситуацию? Мо Вэйюй так хотел показать, что он тоже может доставить удовольствие мужчине — и, что важнее, действительно хочет этого, но сделать это было теперь уже невозможно, потому что человек перед ним был похож на призрака самого себя. Выглядел отчужденно, странно-болезненно. Сколько раз Мо Жань фантазировал о том, чтобы заласкать Ваньнина. Сколько раз думал о том, как будет покрывать эту бледную кожу поцелуями, как пройдется языком по выпирающим ключицам, а затем спустится ниже, к груди и животу — и стройным бедрам… но он не успел сделать ничего из этого. И, хоть его член даже сейчас в ответ на эти мысли заинтересованно запульсировал… Чу Ваньнин сейчас едва ли оценил бы его порывы. По всему было видно, что он не может даже смотреть на Мо Жаня — не говоря уже о том, чтобы терпеть его поцелуи. “Неужели он так стыдится?..” Вэйюй покачал головой. “Твою ж мать…” Ведь это и был его изначальный план: ему хотелось отыметь своего учителя так, чтобы тому было бесконечно стыдно. Опорочить его в его собственных глазах. Унизить… Вот только теперь разве имело это хоть какое-то значение, если Мо Жань хотел… Он застыл, чувствуя, как сердце проваливается куда-то в пятки, а спина покрывается ледяной испариной от одной лишь попытки закончить мысль. “Я так хотел любить его...” Он закрыл глаза, ощущая себя настолько гадко, насколько это было возможно. Его мир рушился — дал трещину еще раньше, а теперь... медленно рассыпался в пыль, словно фальшивая декорация. Он хотел любви Чу Ваньнина. Человека, который выглядел так, словно у него никогда не было ни сердца, ни души. Хотел — потому что сам любил. “Бл*ть…” Мо Жань уперся тяжелым взглядом в застывшего в тени грота Чу. Несколько минут назад он все еще пытался оправдаться перед ним. Просить прощения. Даже вытирал его губы платком. Хотел поцеловать их, чтобы стереть с них это бл*дское безжизненное выражение. Но не стал. Даже если Чу Ваньнин не пытался вывернуться или уклониться, это еще ничего не значило. Те нескольких брошенных на Вэйюя быстрых пустых взглядов, когда тот попросил Чу открыть глаза, хватило, чтобы пресечь этот гребаный порыв в корне. Чу Ваньнин несколько раз зачем-то повторил, что хочет вернуться к себе домой — и снова замкнулся, очевидно, выжидая, когда же закончится дождь. Ждать от него любви было самым глупым, что могло взбрести кому-либо в голову. Он всем своим видом излучал отторжение. Казалось, вовсе отстранился от происходящего, и только медленно… Мо Жань нахмурился. “Какого хр*на он делает?..” Он вдруг заметил, что Чу царапает собственное запястье, причем делает это неосознанно. Даже в полумраке было видно, что несколько царапин уже кровоточили — но мужчина не обращал на это внимания, просто продолжал скрести пальцами собственную руку. Ту самую руку, которую Мо Вэйюй еще недавно исследовал языком... В голове Мо Жаня раздался оглушающий набат. Во рту разлилась неприятная горечь. “Ему… настолько противно?..” — Что… ты делаешь? — спросил он вслух, понимая, что должен это как-то остановить, но Чу Ваньнин едва ли обрадуется, если он начнет хватать его за руки. Тот и так выглядел, словно едва мог выносить нахождение с Мо Вэйюем в одном помещении. Чу Ваньнин дернулся, а затем опустил несколько растерянный взгляд на свои руки. — Просто привычка. — Когда приедем, я хочу обработать эти царапины. Выглядят скверно. Ваньнин бросил в его сторону взгляд, который, должно быть, мог бы остановить глобальное потепление на какой-нибудь крошечной экзопланете. — Я сам могу о себе позаботиться. — Хорошо, — Мо Жань кивнул. Ему больше ничего не оставалось, потому что Чу действительно прекратил истязать свою руку. “Хотя бы так…” Вэйюй тихо вздохнул, а затем холодно уставился на непрекращающийся дождь. Разумеется, по такой погоде куда-либо ехать было невозможно, но что же делать потом? Ведь рано или поздно ливень закончится. Следует ли ему действительно отвезти Чу Ваньнина к нему домой?.. Он мельком взглянул на Чу, который в этот момент поджал под себя ноги, обхватив руками и, закрыв глаза, казалось, впал в какое-то оцепенение. “С ним что-то не так… — снова впилась занозой строптивая мысль. — Его нельзя оставлять одного...” Но Вэйюй понятия не имел, как лучше спросить Чу, что с ним. Самым первым порывом было попытаться снова объясниться — но… он сам не знал, что должен сказать. “Прости, я просто так тебя хотел, что потерял контроль?..” Всё это звучало отвратительно даже в его голове. К тому же… он до сих пор не мог понять, отчего Чу Ваньнин так внезапно отстранился. Казалось, его настроение сменилось менее чем за долю секунды: в одно мгновение он смотрел на Мо Жаня со страстью, от которой буквально сносило крышу, в следующее — окончательно закрылся. — Дождь прекращается, — прервал его поток размышлений Чу. Действительно, шум ливня постепенно затихал, в воздухе сырой взвесью стояла прохлада, и даже в гроте присутствовал озон. Еще минута — и всё улеглось. Где-то в отдалении по-прежнему бесновался прибой, но даже в нем чувствовалось диминуэндо. Мо Вэйюй кивнул Чу Ваньнину: — Пойдем. Я отвезу тебя. Чу невольно содрогнулся. Вцепился пальцами в гладкий камень, как если бы желал его сокрушить голыми руками. Темные глаза сверкнули такой яростью, что Мо Жань невольно задался вопросом: что же происходило в голове у этого человека? Он ведь сам ждал окончания непогоды — что же теперь было не так?.. Впрочем, в следующий миг Ваньнин уже поднялся на ноги и решительно пошел в направлении байка Наньгун Сы. Словно ничего не произошло, и не было этого секундного замешательства. Мо Вэйюю оставалось только следовать за ним. Он уже принял решение позволить Чу Ваньнину вернуться к себе домой вместо клабхауса — вот только оставлять его одного там он был не намерен. Не было никакой разницы, будет ли Чу у себя, или на базе, если Мо Вэйюй останется рядом с ним... ...Дорога к дому Ваньнина заняла не так долго, и, несмотря на влажную погоду, полное отсутствие экипировки и чужой байк, Мо Жань сожалел, когда они наконец подъехали к нужной обочине, и Чу Ваньнин практически тут же спешился. Пока мужчина был его пассажиром, его руки лежали на поясе Вэйюя, и эти мягкие прикосновения, а также его близость, не могли не отдаваться в груди странным теплом. “Он мог бы обнимать меня и просто так — но, на самом деле, никогда этого не делал. Почему?..” — задумался Вэйюй. Он снова покосился на исцарапанные кисти рук и запястья мужчины. Теперь, при дневном свете, было видно, что свежие ссадины соседствуют со старыми, уже практически зажившими. От некоторых оставались тонкие бледные шрамы. Вэйюй нахмурился когда Чу, очевидно, заметив столь пристальное внимание к себе, тут же заложил руки за спину и медленно кивнул, как если бы показывал Мо Жаню, что тот свободен ехать — но при этом его учитель продолжал стоять у обочины, и не попытался подняться даже на крыльцо. Мо Жань слез с байка и, игнорируя неожиданно ставшего еще более бледным Ваньнина, откатил его в сторону, а затем усмехнулся: — После дождя сыро. Может, выпьем чаю? Казалось, от его слов Чу едва не хватил припадок. Он замер, и в одно мгновение во взгляде, обращенном к Мо Вэйюю, промелькнуло нечто странное. Отчаяние? Испуг?.. Затем все эмоции снова пропали — как если бы кто стер их с лица. Как будто их и вовсе не было. — Хорошо... Спустя несколько минут они уже сидели на знакомой Мо Жаню кухне. Электрический чайник злорадно шипел в пронзительной тишине, от которой почему-то становилось не по себе. Ваньнин и раньше не особо любил поговорить. Исключение составляли только те темы, которые его по-настоящему интересовали — их он в компании Хуа Бинаня мог обсуждать часами. А вот с Мо Вэйюем Чу всегда держался несколько отстраненно, как будто опасался сказать что-то не то, или вовсе не знал, о чем вести разговор. Сам Вэйюй несколько раз пробовал завязать беседу, но любые его попытки отсекались односложными ответами. Чу Ваньнин, казалось, растерял даже все свои остроты, и теперь его словарный запас состоял из “да”, “наверное” и “возможно”. Мо Жань забарабанил пальцами по столешнице, неожиданно догадываясь, что Чу, скорее всего, таким образом пытается его выставить из своего дома. — Учитель, ты ведь знаешь, что я не могу оставить тебя одного, — сказал он, облокачиваясь на стол руками. — Ты можешь оставаться здесь сколько угодно, но и я никуда не уйду. Ваньнин, который в этот момент прогревал чашки теплой водой, застыл на месте. Его темные изящные брови сомкнулись на переносице, и без того бледное лицо, казалось, приобрело зеленоватый оттенок. — Здесь есть камеры, твое присутствие необязательно. Голос его звенел напряжением, от которого Вэйюя прошиб мороз. Чу Ваньнин всегда держал с ним дистанцию, но теперь ощущение было сродни тому, словно между ними разверзлась непреодолимая пропасть. — В прошлый раз камеры едва ли могли тебе хоть чем-то помочь, — напомнил Мо Вэйюй, и затем, когда Чу так и продолжил смотреть себе куда-то под ноги, добавил, — если бы не мое вмешательство… Чу Ваньнин неожиданно уставился на него, и в этом ядовитом взгляде не было ничего хорошего.Он медленно процедил: — Я не хочу, чтобы за мою безопасность отвечал ты. Эти слова подействовали на Мо Жаня словно удар в живот. Он впился в лицо Чу, пытаясь понять, почему тот внезапно так странно себя начал вести — но ответов не находилось. — Почему? — спросил он прямо. Чайник давно уже закипел и выключился, но никто из них не торопился разливать кипяток по чашкам. Они оба — и Чу, и Мо Жань — застыли друг напротив друга, и каждый не собирался уступать другому. — Я так решил, — спокойно проговорил Чу Ваньнин, не делая попыток опустить глаза или отступить. — Разве этого недостаточно? Речь о моей безопасности. С тобой я не чувствую себя в порядке. — Почему? — повторил Мо Жань упрямо. Голос его сделался глухим и тихим, но в нем сквозила такая угроза, что ему самому внезапно стало не по себе. Чу Ваньнин был прав: он вёл себя с ним несдержанно, но ведь… Чу сам бросал ему вызов. В нем было столько гонора и оглушающего холода, что даже то, как он щурил свои темные глаза из-под длинных ресниц, буквально невозможно было спокойно вынести. — Я обязан давать какие-то объяснения?.. — Пару часов назад ты чувствовал себя со мной отлично, — заметил Мо Жань, и его щеку внезапно обожгло огнём. На секунду он растерянно заморгал, ощущая, как болезненный жар растекается под кожей. Чу Ваньнин… ударил его по лицу?.. Он прижал ладонь к пылающей скуле, растерянно глядя на внезапно утратившего остатки самообладания Ваньнина. Тот выпрямился во весь рост, и теперь стоял перед Мо Вэйюем словно призрак, явившийся из самого сердца преисподней. Бледные губы мелко подрагивали, в тёмных словно ночной океан глазах сверкала отчаянная злость. И, все же, он бил не в полную силу. Мо Вэйюй отчетливо осознавал это — слишком хорошо помнил, как Ваньнин едва не вышиб ему челюсть в попытке защититься. Сейчас же… это был, скорее, предупреждающий удар. Так змея вьется кольцами и шипит перед броском. “Так сильно разозлился…” Вэйюй против воли уставился на поджатые в негодовании губы, вспоминая, как Чу еще совсем недавно целовал ими его плоть. Жар возбуждения в одно мгновение тлеющими углями просыпался куда-то в самую грудную клетку, расцветая в солнечном сплетении. Да, его определенно заводило видеть Ваньнина таким — определенно лучше, чем лицезреть, как тот равнодушно воротит лицо. — И, кстати, мы ведь не закончили, — добавил он, делая шаг навстречу Чу, пристально вглядываясь в эти бездонные темные омуты. На этот раз Ваньнин уже отшатнулся назад — и сделал это так ловко, что Вэйюй, при всей своей выправке и опыте, врезался бедром в угол стола. Этой секундной заминки хватило, чтобы его учитель оказался на другой стороне комнаты, у самого выхода. Вид у него при этом был близкий к панике: зрачки расширились так сильно, что, казалось, еще немного, и поглотят радужку, сам он часто дышал и жался к стене. Мо Жань остановился. Растерянно моргнул, не понимая, чем вызвана столь быстрая перемена на этот раз. С каждой секундой в голове прояснялось, и внезапно он понял одну вещь: Ваньнин по-настоящему напуган. За всей этой бравадой кроется настоящий страх. Если поразмыслить, вся сложившаяся ситуация до жути напоминала Мо Жаню ту самую первую ночь, когда он преследовал Чу по коридорам базы — и, по правде, пусть его мотивы и отличались теперь, как небо от земли, сам Чу Ваньнин едва ли улавливал хоть какую-то разницу. Он имел все основания опасаться Мо Жаня. Вот только… разве не оставили они всё это в прошлом? Разве Чу Ваньнин сам не желал Мо Вэйюя совсем недавно?.. Вэйюй впервые за долгое время не был уверен, что ему делать. Понятия не имел, что творится у его учителя в голове — да и у него самого мысли путались так сильно, что в какой-то момент искушение наплевать на здравый смысл показалось единственно правильным. В два прыжка он преодолел расстояние, отделявшее его от Чу, и, впившись тому пальцами в плечи, толкнул на стену до упора. Что-то пронзительно звякнуло, падая с высокой полки — но он даже не удосужился взглянуть. Всё его внимание поглотил Чу Ваньнин — отчего-то не сопротивляющийся и не пытающийся уклониться, застывший в его руках, будто неживой. И, все же, длинные ресницы трепетали на белых щеках, и острый кадык судорожно дернулся. Мо Жань склонился к Чу ближе. Ему хотелось, чтобы тот открыл наконец глаза. Снова увидеть это опьяненное страстью выражение — одного его теперь будет достаточно, чтобы он существовал в своих грезах в мире, где Чу Ваньнин пылает от его близости, словно в лихорадке. Но Чу не поднимал на него взгляда. Он выглядел отрешенным и далеким, как если бы и вовсе абстрагировался от происходящего. Вэйюй придвинулся ближе, осторожно накрывая губы мужчины своими. Ощутил короткий резкий вздох, и, сжимая пальцами затылок, приник к его рту. Чу Ваньнин мелко задрожал в его руках, и, казалось, задержал дыхание, как если бы ушел под воду. Однако его губы оказались мягкими и податливыми — он не сжимал челюсти, не пытался вывернуться или отстраниться. В следующую секунду Вэйюй уже перестал сдерживаться. Он терял себя от невообразимой сладости, когда их языки соприкасались. Ему хотелось поглотить каждый вздох, каждое соприкосновение — впитать их в себя. Его широкие ладони обхватили Ваньнина за ягодицы, поглаживая их сквозь джинсовую ткань. Он едва не сошел с ума, когда Чу наконец как будто расслабился — и его возбужденное естество уперлось ему куда-то в бедро. Ваньнин хотел его!.. Мо Жань осторожно двинулся ему навстречу, продолжая покрывать поцелуями бледное словно лунный свет лицо, острый подбородок и напряженную шею. Учитель в его руках стал неожиданно податливым — он больше не проявлял инициативу, но и не отталкивал Вэйюя. Его тихая капитуляция заставляла кровь кипеть. — Я так хочу тебя, Чу Ваньнин… ты чувствуешь? — шептал он куда-то в шею мужчины, и по белоснежной коже шел мелкий озноб. Его бедра терлись об бедра Чу, и тот сдавленно дышал, кусая губы. Глаза по-прежнему были плотно сомкнуты, но на щеках уже проступил едва заметный оттенок нездорового кармина. В какой-то момент его пальцы оказались под одеждой Чу, и, упиваясь этим беспомощным жаром, он стащил с мужчины толстовку, а затем принялся очерчивать губами выпирающие ключицы и плоскую бледную грудь, прижимаясь к которой языком, можно было ощутить, как яростно бьется сердце. Чу Ваньнин почти не двигался, и продолжал вжиматься спиной в стену. Он запрокинул голову назад — так что выражения его лица Мо Жань не мог видеть, но зато с каждой секундой ощущал, как тот трепещет под его ласками, как становится все тверже его член. Вэйюй расстегнул его пояс и рывком стянул узкие джинсы до колен, а затем наконец обратил взгляд на напряженную плоть. Он видел Ваньнина без одежды впервые при свете, и от зрелища этого перехватывало дух. Мужчина выглядел утонченным, словно изысканная скульптура работы лучшего резчика. Точеная талия переходила в узкие поджарые бедра и длинные стройные ноги. Сама плоть была аккуратной и такой же изящной, каким был и весь Чу. Одна лишь головка оказалась бледно-розовой — но на фоне светлой кожи смотрелась алой, словно лепесток экзотического цветка. Мо Жань склонился ниже, прижимаясь к ней губами. И замер, когда Чу Ваньнин вжался в стену еще сильнее, как если бы в этот самый момент пытался исчезнуть. В одуряющей тишине комнаты раздался сдавленный не то вздох, не то всхлип. Мо Вэйюй отстранился, поднимая наконец взгляд на застывшее в гримасе ужаса лицо Чу Ваньнина. Тот наконец широко распахнул глаза и смотрел теперь прямо на Мо Жаня. Во взгляде его плескался дикий животный страх, смешанный с возбуждением. Не сводя с него глаз, Вэйюй прошелся языком вдоль его бедра, а затем впился зубами в бледную кожу, оставляя влажную отметину. Затем подался выше, и, раскрыв рот, обхватил губами член Чу, вбирая его так глубоко, как только мог, практически утыкаясь носом в молочно-белую кожу паха. Ваньнин испустил хриплый стон, и наконец попытался отстраниться — это была его первая попытка прекратить происходящее, притом довольно неуклюжая, учитывая, что он и без того упирался задницей в поверхность стены, и ему банально некуда было отступать. В следующую секунду он впечатался ладонями в лоб Вэйюя, изо всех пытаясь оттолкнуть его от себя — но его руки дрожали, как и он сам. — Нет… нет... — он практически давился каждым словом, но его пылающее лицо, подрагивающие колени и становящаяся все более твердой плоть говорили совсем о другом. Вэйюй продолжал ласкать его языком, двигаясь намеренно медленно. Он перехватил обе руки Ваньнина своими, переплетаясь с мужчиной пальцами, нежно уводя их в стороны от своего лица. Волосы падали на лоб в беспорядке, но ему было все равно. Его возбуждало то, как Чу дрожит под его губами от желания. Эти темные дикие глаза, подернутые влажной дымкой, лишали последних остатков самообладания. Этому мужчине хотелось дарить всю любовь и страсть, что пылала в его груди, угрожая уничтожить его самого, если он не уступит своим желаниям. В следующий миг он выпустил Ваньнина из своего рта и развернул спиной к себе, впиваясь губами в белоснежную поясницу, чередуя поцелуи с яростными укусами, высекая из мужчины колкие вздохи, исследуя гибкий позвоночник, уводящий вниз, к крепкой миниатюрной заднице. Приник языком к плотно сжатому входу, очерчивая его плавными влажными кругами. Вошел в него пальцем, продолжая жадно целовать раскрасневшуюся кожу — и ритмично задвигался, вслушиваясь в глухие стоны. Чу Ваньнин сжимался так сильно, что, казалось, надеялся остановить это вторжение, но в то же время его бедра вздрагивали всякий раз, когда Вэйюй проникал глубже, а из горла его вырывались задушенные стоны, от которых голова шла кругом, и желание, казалось, вот-вот превратит их обоих в горстку пепла, если они оба что-то с этим не сделают. Мо Жань поспешно стащил с себя джинсы и, втиснувшись между плотно сведенных бедер мужчины, грубо задвигался. Параллельно он все еще трахал Ваньнина пальцами — теперь их было уже несколько — но войти по-прежнему не решался. В конце концов, ему хотелось, чтобы Чу получил удовольствие, однако сам он долго сдерживаться тоже не мог — забылся, и с рваным стоном кончил прямо на белоснежную точеную задницу. Белесые капли словно жемчуг скатывались по гладкой будто нефрит коже, и от этого зрелища перехватывало дух. Чу Ваньнин дернулся, снова пытаясь отстраниться, однако в следующую секунду Вэйюй опустился на колени, впиваясь поцелуями во влажные бедра, проходясь ртом по сжатой ложбинке — и, в конце концов, глубоко проникая в Чу языком — и тот тихо застонал, задыхаясь, достигая вершины... а в следующий миг обмяк прямо на руках Мо Жаня, разгоряченный до предела, словно каленое железо, в какой-то миг обратившееся в белоснежный кипящий металл.