Алый лотос средь пионов

      Цансэ-саньжэнь было одиноко. Всегда. Даже когда на горе ее сплошь и рядом окружали знакомые с детства люди, она не могла отделаться от ощущения, что чужая среди них. Она легко усваивала уроки и занимала первые места среди лучших учеников. Гора была её домом, воплощением изысканной свободы, но в то же время — клеткой с золотыми прутьями. Из правил лишь самое банальное и запрет входить во внешний мир.       — Оттуда никто не возвращается, — кратко отвечает Баошань-саньжэнь на вопрос, и Цансэ не хочет продолжать тему. Наставница рассказывала некогда о своей любви, и не истории звучали увлекательнее всяких сказок. Им пришлось расстаться, потому что расходились жизненные ценности: Лань И стремилась погрузиться в дела ордена, посвятить жизнь своим людям. Баошань совершенно случайно открыла способ обрести бессмертие и отныне отдалилась от заклинательского мира, воспитывая и переживая детей-сирот веками.       Друзья и соученики Цансэ были послушны, убеждены до предела, что наставница никогда не врёт, и что действительно ничего не надо делать, а уж тем более — порываться во внешний мир. Они погребали себя в однообразной рутине, чтобы забыть о тоске, следующей по пятам. Но Цансэ-саньжэнь всегда мучило любопытство: а что будет, если уйти? Неужели внешний мир и впрямь покажет острые свои шипы? Она наблюдала искоса за торговцами и путниками, выводя их на правильную дорогу.       Они же родились там и жили. Так почему... Почему Баошань так не хотела отпускать своих учеников, предпочитая заковать в клетку самовнушения?       Цансэ была излишне прямолинейной девушкой. Ей не нравилось таить то, что скрывала душа. Высказав всё своё отношение к жизни, мировоззрению наставницы и желание покинуть гору, она тут же сжала ладони и прикусила губу, не зная, что дальше.       Но Баошань-саньжэнь не оттолкнула и не стала разубеждать. Только мягко кивнула, руками вращая кислород вокруг себя, чтобы собрать для очередного магического заклинания.       — Поступай так, как велит сердце твоё, и я тебе не указ. Могу лишь предупредить, что обратно ты не вернёшься и рано умрёшь, даже не дожив до тридцати лет. Такая судьба была тебе начертана, и, может, лучше тебе повидать внешний мир.       — Раз я всё равно умру, — медленно проговорила Цансэ, — нет мне смысла прозябать на горе. Я способна защитить себя сама! Буду пытаться изменить свою судьбу...       — Тогда, — в руках Баошань-саньжэнь загорелся яркий белый свет. Холод пронзил тело юной девушки словно бы электрическим разрядом, — твой оберег будет хранить тебя в беде. Но, учти: когда ты умрёшь, даже так не избавишься от оков. Если, конечно, не родишь ребёнка.       — Что будет с моим ребёнком? — заинтересовалась Цансэ, принимая крохотную форму лебедя в свои руки. Птица посмотрела доверительно, так, как смотрят преданные животные на хозяев — и, воспользовавшись заминкой, вонзилась ей в сердце. Девушка вскрикнула. Ей казалось, что злочастный оберег раскрошит плоть на жалкие куски.       — Тогда часть твоих способностей передастся ему по праву рождения, — невозмутимо отвечала Баошань, — ты сама позже решишь, дар это или проклятие.       И, когда болезненное действие прекратилось, она для себя решила, что впитала в тело нечто важное, поэтому на организм произошла такая реакция. Цансэ улыбнулась сквозь боль, взглянув на своё отражение в талой воде.       За спиной возвышались нежно-белые крылья.

***

      Внешний мир оказался полон загадок, как и предупреждала наставница. Смерть, однако же, не стремилась захватить девушку в свои объятия, не пряталась за каждым углом. Цансэ вдохнула полной грудью. Из-за одежд с горы, лёгких и, возможно, излишне открытых для девушки, на неё странно косились до тех пор, пока сердобольная бабушка не предложила купить сшитое ханьфу у неё. Для заклинательницы, имевшей при себе ровным счётом ничего, цена оказалась слишком велика.       — С чего бы, — удивлялась старушка, — ты идёшь на рынок без денег?       — Там, где я росла, ими не пользовались, — наивно отзывалась Цансэ.        На тот момент она и представить не могла, что такое деньги. На горе и правда было просто: еда одна на всех, одежду кроили девушки, у которых плохо получалось заклинательство, юноши пропадали на охотах. Прогресс же шагнул далеко вперёд. Неудивительно, что Баошань-саньжэнь не знала о расплате за элементарные вещи.       — Где же ты росла, странная девчонка?       — Мне запрещено об этом говорить. Извините.       Старушка нагнулась через прилавок, и сквозь её сомкнутые губы Цансэ-саньжэнь вот-вот бы услышала презрительно брошенное «пошла прочь». Спасло даже не провидение — чудо.       Юноша примерно её лет, с высоко заплетенным хвостом, облокотился о прилавок, высыпая пару золотых монет. Глаза пожилой женщины расширились до небес.       — Негоже молодой госпоже не уметь содержать себя самой, — только и произнесла она, послушно выдавая ханьфу. Цансэ слегка поморщилась — всего-то серая накидка, лишённая каких-либо цветов. Но, по крайней мере, на первое время должно сойти. Лучше же, чем ничего?       — Зачем ты сделал это? — отойдя от любопытных глаз, девушка дёрнула своего спасителя за рукав фиолетовых одежд. Тот обернулся, равнодушно смотря в её глаза.       — Нашёл пару рассыпанных монет, гуляя здесь, а потом увидел тебя. Не само ли небо дало знак, что я должен помочь? Нас больше ничего не связывает.       Цансэ с интересом склонила голову набок. Его рассуждения показались ей интересны.       — Как же так? Тебе ведь ничего не стоило пройти мимо. Ты помог мне, а я, получается, ничем не отплачу? Раз уж сами небеса решили познакомить нас, меня зовут Цансэ-саньжэнь, — она первой протянула ладонь. Юноша, колеблясь, повторил жест.       — Вэй Чанцзэ.       — Красивое имя! Слушай, а где находится орден Гу Су Лань? Настав... Ой... Мне сказали, что там проводится обучение сейчас.       Вэй Чанцзэ неопределённо пожал плечами.       — Говорит девушка, пять минут назад утверждавшая, что росла там, где нет денег.       — На горе и правда их не было! — горячо воскликнула Цансэ, прибавляя шаг, чтобы не потеряться в толпе, — я... Я ученица Баошань-саньжэнь, знаешь её?       — Той бессмертной заклинательницы? — юноша остановился, уже заинтересованнее разглядывая спутницу, — конечно, знаю. Что ж, ты заставила меня поверить. Я провожу тебя, пройдешь по моему пригласительному жетону.       — Так ты учишься там? — с неподдельным восторгом полюбопытствовала Цансэ.        Он неловко усмехнулся:       — Меня послали за вином. В Цайи самое вкусное — «Улыбка императора».       Они не заметили, как медленно отдалялись от суеты улиц и рынка. Только холодный ветер норовил закрадываться под кожу, напоминая о существовании. Цансэ на миг почувствовала себя виноватой:       — И из-за меня ты его не купил?       Вэй Чанцзэ покачал головой, и, невыразительно улыбнувшись, показал кувшин, заботливо спрятанный под ханьфу и поддерживаемый одной рукой.       — Тебе, наверное, неудобно идти, — сочувственно прошептала девушка. Перед ними словно из неоткуда выросла стена. Обойти её явно себе дороже.       — Переживу, — упрямо заявил заклинатель, пытаясь вскарабкаться.        Цансэ осталась наблюдать внизу. Когда он на минуту ослабил хватку, кувшин полетел вниз, и, непременно, разбился бы на землю, не подхвати девушка его в сантиметре от холодного пола.       Вэй Чанцзэ обернулся и то, что он увидел, дальше будет не раз преследовать его в самых прекрасных снах.       За её спиной мягкий лунный свет падал на белоснежные лебединые крылья. На их кончиках Цансэ поддерживала упавший кувшин. Когда их взгляды встретились, её серебристо-серые глаза озорно забегали, изучая его лицо.       — Ну же, братец Вэй. Иди-иди, я подниму все, только не оступись. Сгладить твое падение будет проблематично. И... — она на минуту прижала к щеке указательный палец, — так как тебе никто не поверит, не рассказывай одну мою тайну, хорошо?       Вэй Чанцзэ изумленно закивал. Честно, видя Цансэ-саньжэнь настолько прекрасной, он не верил, что впредь сможет произнести хоть слово.