***
Целый день Моно крутился, как белка в колесе, выполняя то тут, то там различную работу. Параллельно он искал Лиу, но найти её у него не получалось. Ближе к вечеру он так устал, что еле стоял на ногах. Он подошёл к забору из колючей проволоки, что был в несколько раз выше малыша. В близи выглядел он не таким уж надёжным и устрашающим, как можно было бы подумать изначально. Он уродливый, местами кривой, и сделанный как будто бы наскоро. Дугообразные бетонные столбики, между которыми, словно струны скрипки натянута колючая проволока под напряжением. Прямо перед самым забором, высокой стеной стоит, шумящий от ветра сосновый бор. Закатное солнце уже заплывало за его макушки, словно смыкая усталые веки. Свежий ветерок облизнул лицо мальчика, словно маленький щеночек, принеся с собой запах золотистой смолы. Очередная шишка с характерным звуком упала с дерева на хвойный ковёр из пожелтевших иголочек, и какая-то неведомая сила вдруг потянула мальчика посмотреть вокруг. Совсем недалеко от него за кучей со всяким хламом сидела Лиу. Лиу прибывала где-то в своём мирке, не обращая внимания на всё происходящее вокруг, и даже слегка подрёмывала. Её колени были поджаты к себе, а руки аккуратно их обнимали. Выглядела она всё также странно. Худые бледные ноги были усеяны синяками и царапинами. В этот раз она была обута в небольшие школьные туфельки, которые на удивление, были в хорошем состоянии хоть и грязные. Сухие губы и маленькие нежные ручки были по-своему прекрасны. Во взгляде же был вселенский холод и немалая отстранённость. Какое бы личико она не делала, взгляд её оставался столь же холодным и отстранённым от мира сего. И сейчас она ходит где-то среди гор трупов, пытаясь найти хоть одну живую душу во тьме. Вдруг рядом появился этот мальчуган в нелепом потрёпанном пиджачке, рубашке, кепке, брюках и свалился возле неё на землю (одежда его была до того грязной, что от этого он не многим бы стал грязнее). Выглядел он, как чёрт, сбежавший из самых глубоких катакомб. Миловидное личико с синяком на щеке было слегка тронуто сажей. Мозолистые, местами разодранные до крови ручки, и чумазая одежда напоминали обыкновенного заводского работягу. Вид у Моно был уставший и замученный. –Уйди! – недовольно пробормотала девочка, глядя на незваного чумазого гостя. –Не могу. От-дашаться надо. Устал, – спокойно сказал малыш, смотря на небо. –Ты хочешь, чтобы я ушла? –Нет, нет. Останься, пожалуйста. Я тебе мешать не буду, – сказал Моно, переведя взгляд на девочку. –Как ты меня нашёл? –Ну, я случайно увидел тебя. Хотел быстренько посмотреть на белок. Они иногда прыгают здесь по веткам совсем рядом с забором. Но сегодня мне не повезло их застать. Зато я нашёл тебя. Что ты здесь делаешь? –Просто… сижу. –А можно с тобой? – робко спросил мальчик, на что она легонько кивнула. Он приподнялся, подполз поближе и уселся рядом, слегка облокотившись на кучу строительного хлама. Какое-то время дети сидели молча, слушая гул соснового бора. –От кого ты здесь прячешься? – прервал молчание вопрос Моно. –Меня что кто-то ищет? – удивилась девчушка. –Хм. Да, нет. По моему, о тебе вообще все забыли. Надеюсь, и не вспомнят. –Почему? –Хех. Гуляй где хочешь, делай что хочешь. Главное только на глаза никому не попадайся, а то сразу работой нагрузят так, что мало не покажется. Ещё и накажут за то, что от работы отлыниваешь. Они не любят, когда кто-то отдыхает без спросу. Точнее… Здесь просто нельзя отдыхать. Нам запрещено даже садиться на койки до отбоя, не то, что лежать на них. Будь осторожней! Когда они вспомнят о тебе будет плохо. Прятаться тоже себе дороже. –Болит? – спросила девочка, глядя на здоровенный синяк на щеке у Моно. –Уже не очень. Утром было больнее. –Это хорошо. –Тебе правда так нравится творог, или ты просто очень голодная была? –Скорее и то и другое. Но творог и правда вкусный. Я ещё ничего вкуснее не пробовала. –Хочешь, я тебе свой буду отдавать? –Хочу… И не хочу. Я не знаю. Не хочу, чтобы ты страдал от голода из-за меня – это неправильно. –С самого того момента, как я здесь… Нет. Даже раньше. Голод меня не покидает. Мы уже считай друзья. Есть здесь хочется всегда, – сказал мальчик смотря куда-то в пустоту и держась рукой за живот. Он старался не думать о том, что голоден. Как только вспоминаешь об этом, живот сразу начинает болеть и просить хоть крошечку хлеба. Для некоторых работа становилась хорошим способом отвлечься, но только до вечера. Ночью голод уже мешал засыпать, а утром мучил до такой степени, что дети еле стояли на ногах, дрожа от холода на перекличке. Быть может, в иных ситуациях недоедание не стало бы такой проблемой, если бы не это неприятное свойство человеческого организма увеличивать запросы на то, что в дефиците. В результате человек становится голодным всегда, даже сразу после еды. –О чём ты мечтаешь? – спросила Лиу. –Я мечтаю стать свободным… Свободным, как птица. Летать где-то в небе, узнать все его бескрайние тайны. Но мне не нужна свобода, если её не будет у всех остальных. Всех остальных, моей семье. Ты теперь тоже её часть. Я хочу, чтобы все стали свободными. –Не все хотят быть свободными. –О чём ты говоришь? Может, не все готовы делать что-то ради неё, но все с радостью её примут, если такая возможность появится. Какими бы отчаявшимися с виду они не были, я знаю, что все они хотят свободы, – немного воодушевившись произнёс мальчишка. Однако в какой-то момент он снова вздохнул и приуныл. Потом достал из кучи хлама кусок кирпича, что лежал там с остальным непригодным для работы мусором и метнул его в забор. Тот с искрами отскочил, слегка содрогнув колючую проволоку. – Эх. Подумать только, меня сдерживает вот этот забор, через который я даже руку просунуть могу. Жаль не голову, хотя даже так это было бы опасно – он под напряжением и к нему нельзя прикасаться, – отчаянно вздохнул Моно. –Знаешь, Моно, даже птица когда-нибудь упадёт на землю и больше никогда не взлетит. Свобода не изменит наш исход. Какой тогда смысл пытаться взлететь, если всё равно окажешься на земле? –Уж лучше прожить жизнь, летая, чем вечность просидеть во тьме. –Memento mori, – тихо прошептала девочка, после чего, не сказав ни слова, поднялась на ноги и спешно скрылась из виду, будто компания мальчика уже не кажется ей столь разумной в данное время. Моно мог бы попробовать её догнать, но сил почти нет, да и что-то сейчас странное с ним происходит. Он пытался вспомнить почему эти слова кажутся ему такими знакомыми.***
В этот день Моно возвращался домой. Хмурое серое небо тяжёлой массой нависло над городом, казавшись чем-то большим и более неприятным, чем серые стены домов и запах некоторых улиц. Накрапывал небольшой дождичек, гоняя по неровному асфальту небольшие прохладные ручьи. В иные жаркие летние дни этот проказник с удовольствием бы побегал босиком по лужам, или запрыгнул в фонтан в парке, но сегодня весь день солнце пряталось где-то за тучами, и царил какой-то мерзкий холод. Такой май до ужаса напоминал октябрь. Радовало только, что такие дни были нечастыми. Вечерело. Лицо мальчика было таким же хмурым, как и тучи. Ему не хотелось сегодня никуда идти, поэтому отцу даже пришлось уговаривать его пойти в магазин за продуктами к обеду. Отец разрешил Моно прикупить любую сладость, что приглянется, но сегодня она лежит в сумке с остальными продуктами. Просто не было настроения, есть это сразу. Таким образом, шестилетний мальчуган, обходя лужи, тащил мешок с продуктами, что был, наверное, с него размером. Благо подаренное отцом пальтишко спасало от мелкого дождя, хоть и было малышу великовато. Внезапно мальчик увидел, лежащего на асфальте голубя. Моно не впервой доводилось видеть на дороге мёртвых голубей, однако тут случай был особенный: голубь был ещё жив. Страдающая птица лежала на холодном асфальте и уже не пыталась взлететь. Она периодически дёргала крыльями, но слабо и без какой-либо отдачи, словно уже поняла свой исход. В иные дни мальчик часто кормил их. Они даже клевали прямо с руки, что вводило мальчика в неистовый восторг. Недолго думая, он решил спасти бедную птицу, однако понятия не имел как. Аккуратно переместив голубя на скамеечку под деревом и накрыв куском газеты, чтобы не замочило дождём, Моно решил, что больше ничем не сможет помочь. На теле голубя ни царапины, словно причиной стала какая-то болезнь. Мальчик подумал о том, что если это болезнь, то она пройдёт, голубь вылечится и снова сможет летать. Главное только оставить его в покое и дать отдохнуть. Но стоило мальчишке взять сумку с продуктами и отойти чуть подальше, как промозглый холодный ветер свистящим порывом содрогнул кроны деревьев и заставил нежную детскую кожу покрыться мурашками. Моно обернулся и увидел, как газета с шелестом уносится ветром, а к скамеечке медленной, лёгкой и даже игривой походкой подбирается красивый рыжий кот, ступая на мягкие лапки-помпончики. Нет! Мальчишка не позволит голубю умереть вот так: в пасти хищника. Выхватив голубя прямо перед носом милого зверя, Моно положил крылатого на козырёк одного из подъездов, накрыв газеткой и закрепив так, чтобы и ветром не снесло. Здесь его не достанут кошки. Меж тем дождь усиливался и уже бил частыми крупными каплями, что в слиянии с ветром заставляли зубы стучать всё сильнее. Малыш уже шёл домой, как что-то снова заставило его обернуться. Газета вообще исчезла из виду, а умирающего голубя клюёт проклятая ворона, норовя скинуть вниз. Сумке с продуктами снова пришлось постоять пока мальчик, метнувшись стрелой, спасал беднягу. Мальчик уже не знал, что делать, куда его отнести. Последнее, что пришло в голову это закрыть голубя от дождя самим собой. Так его и дождём не замочит и никто из хищников на него не покусится. Моно так и сделал. Дождь, как назло, всё усиливался, превращаясь в самый настоящий ливень. Откуда-то доносились раскаты грома. Голубь стал тяжёло дышать. Его маленькие печальные глазки, полные страданий, смотрели на единственное живое существо в этом мире, которое пытается его спасти и которое по воле злой судьбы станет единственным свидетелем его смерти. Голубь последний раз взглянул на мальчика, уже довольно пустым взглядом и перестал дышать. Печаль и тоска разлилась по сердцу, словно молоко по столу. Среди капель дождя на землю падали и слёзы мальчика. –Почему?.. Почему ты умер? Давай, дыши! Не надо… умирать. Пожалуйста… – всхлипывая, с трудом проговорил малыш. Однако его уже никто не слышал. Кругом лишь холод, сырость, завывание ветра, шум дождя и раскаты грома… Когда дверь магазина открылась, на пороге показалась фигура маленького, промокшего и продрогшего с ног до головы мальчика с большой, не менее мокрой, чем он сам сумкой. С пальцев, одежды, сумки, волос, дрожащего подбородка и милого курносого носика капала вода. Малыш был хмурым и уставшим. Глаза его были слегка заплаканные. Увидев сына, отец был в небольшом замешательстве. –Батюшки! Моно… когда ты успел так промокнуть? Что случилось? – обеспокоено интересовался отец. –Я… я хотел спасти голубя… но я не смог, – шмыгая носом ответил Моно. –Понятно, – уже более спокойно вздохнул Шерман. – Ладно, переодевайся, а я сделаю чай. Через каких-то пару часов уютного домоседства, закутавшись в плед, Моно в полосатой пижаме сидел на своей маленькой кроватке и мочил ноги в тазике с тёплой водой. Отец Моно размешивал чай маленькой ложечкой. Он уселся рядом и аккуратно передал кружку мальчику в руки. –Вот. Пей. Я добавил туда малины, – сказал отец слегка погладив сына по голове, которая ещё не до конца высохла. –А малина зачем? –Чтобы ты не заболел. Когда ты пришёл у тебя в обуви вода хлюпала. Так что тебе наверное лучше завтра дома побыть, – ответил отец, после чего Моно опустил взгляд и словно задумался о чём-то. –Пап, скажи. А все умирают? – начал Моно после небольшой паузы. Отец слегка вздохнул. –Все. –И даже ты? –И я. –А есть кто-то кто не умрёт? – спросил маленький почемучка, но задумавшись, отец сразу не ответил. –Может и есть, но этого даже я не знаю. Все в нашем мире умирают. Все те, кто родился, когда-нибудь умрут, но на их место придут новые. Только они тоже умрут. Как говорили в античности: «Memento mori». –Memento mori? Что это значит? –С твоей любимой латыни это переводится, как: «Помни о смерти». Когда армия Римской империи возвращалась с победой в Рим, по главной улице устраивался парад, который назывался триумфом. Первым шёл полководец, а за ним обычно шёл раб, который должен был периодически напоминать этой фразой о том, что каких бы успехов ты не достиг при жизни ты всё ещё смертный. «Обернись! Помни, что ты человек!» Всё это кричалось вслед полководцу. –Memento mori. Красиво звучит. Кажется, я выучил ещё одну латинскую фразу. Эх. Жаль, что сейчас на этом языке никто не разговаривает, – сказал Моно и осторожно отхлебнул чай из кружки. Ему было приятно держать её в руках. Тепло постепенно распространялось с маленьких холодных ладошек по всему телу, а ощущение уюта успокаивало и поднимало мальчику настроение. Покой и дождь за окном, стучащий каплями о стекло, убаюкивали мальчика. – Пап, а расскажи о маме. Какой она была? – после небольшой паузы, вдруг сказал малыш, задумавшись о чём-то. –Эх. Она была выдающимся человеком. Лучшим, кого я только мог встретить. Твоя мама была очень красивой, доброй, а главное очень талантливой. Её концерты записывались по радио, она ездила с ними по всей Польше. У неё всегда было много поклонников. Я даже не знаю, почему из всей этой толпы она выбрала именно меня. Среди тех, кто одаривал её цветами, были молодые и богатые, но она выбрала меня. Простого лавочника, который не ясно чем заслужил такого счастья. Я был готов стать всем для неё, решил все финансовые проблемы её семьи, сделал всё для её счастья. А когда я узнал, что у нас будет ребёнок, я был вне себя от счастья. Я помню, когда первый раз тебя увидел, у тебя была такая же бледная кожа и тёмно-карие глазки. Они даже казались мне чёрными. Ты был таким спокойным, почти не капризничал. А если вдруг начинал, твоя мама брала скрипку и начинала играть. Под звуки её игры ты моментально успокаивался. Как же сильно она тебя любила! Она проводила с тобой всё своё время, играла для тебя на скрипке, читала сказки, хоть ты и был ещё мал для того, чтобы их понять. Мы прекрасно жили все втроём. Но… Однажды врачи сказали, что ей осталось недолго. Она уже не первый год боролась с этой коварной болезнью, но так и не смогла её победить. Напоследок, я дал ей обещание, что позабочусь о тебе. До самого последнего дня она была с тобой. И… И я сдержу своё обещание, поэтому давай, допивай чай и спать, а то уже поздно, – спешно договорил старший Шерман. Ему было нелегко об этом говорить, он то и дело делал паузы, запинался, но волю эмоциям не давал. Возможно, года три назад, он бы не смог сдержать слёз, говоря о подобном, но сейчас боль уж не такая сильная, хотя по-прежнему терзающая и болезненная. Моно без труда допил уже не такой горячий чай и передал кружку отцу. Тот поставил кружку на стол, вытер сыну ноги полотенцем и уложил его спать. Затем он укрыл его тёплым одеялом, погладил по голове, сказав: «Спокойной ночи» и выключив свет, вышел из комнаты. Малыш какое-то время смирно лежал, смотря куда-то в потолок. Потом он отодвинул в сторону одеяло и приподнялся. Ворсистого ковра, освещённого лишь лунным светом из окна, коснулись босые детские ножки. Он медленно подошёл к окну. Дождь уже закончился, а тучи постепенно уплывали вдаль, уступая красивой, ярко-белой луне на тёмно-синем небе. Положив локти на подоконник, малыш сложил ладони вместе, скрестив пальцы. Он посмотрел на яркий диск луны и закрыл глаза. –Спасибо, мама, – прошептал Моно, наконец, открыв глаза и снова взглянув куда-то на небо.