Ангелы не плачут

      Солнце было ещё довольно низко, но уже проникало в небольшую детскую комнатку. Часы тихонько тикали на стене. Моно проснулся от того, что отец подёргивал его за плечо. Мальчик слегка приоткрыл сонные глазки.                     –Эй, соня, пора вставать! – сказал отец, пытаясь разбудить сынишку.       –Ну, рано же ещё. Можно я посплю хотя бы до полудня, а лучше до обеда? – тихо промяукал Моно, ещё даже до конца не открыв глаза.       –Да, я-то не против. Спи сколько влезет. Но что мне сказать тем, кто обещал сегодня вечером прийти во двор, послушать скрипача?       –О! Сегодня что, среда?! Ну так, то вечером. Я уже успею сто раз выспаться, – расслабленно промычал мальчик, обняв подушку.       –Да. А ещё к тебе гость пришёл. Когда ты вообще успеваешь знакомиться с такими людьми? – спокойно сказал отец, направляясь к выходу из комнаты.       –Точно! Гость! Это же этот… Как его?.. Янек… Мм, – вдруг резко приподнявшись начал Моно.       –Шультский. Янек Шультский. Он уже ждёт тебя в гостиной, – сказал отец, покинув комнату.                     Моно начал спешно переодеваться, затем пошёл в ванную и начал умываться, даже не учинив драку с отражением, а только пару раз показав ему язык. И вот уже полностью довольный собой с немалой долей робости и стеснения, свойственных таким замкнутым детям как Моно, малыш заглядывает в гостиную, на что ловит улыбающиеся взгляды взрослых, сидящих за чашкой чая и обсуждающих очень важные взрослые дела.                     –А вот и мой взрослый мальчик! Заходи, заходи, присаживайся. Мы тебя уже заждались, – сказал отец Моно с лёгкой улыбкой.       –Что ж, малыш, как успехи в торговле и творчестве? – с небольшой долей сарказма сказал Янек, сверля мальчика взглядом.       –Да, всё нормально. Только я не малыш! – детским голоском сказал Моно, усевшись за стол и начав хрумкать оттуда всякие сладости, болтая ногами.       –Нет! Конечно, нет. Среди малышей я, таких как ты, не встречал. Ну, что, маэстро, ты сегодня угостишь нас своим искусством?       –Я обещал сегодня – значит сегодня. Пап, а где моя скрипка? – спросил мальчик с полным ртом всяких сладостей со стола.       –В чехле, возле комода, – спокойно ответил отец, переведя внимание на Янека. – Он у меня вечно всё теряет, даже в своей комнате.       –Дети. Что сказать? Хотелось бы спросить, к чему мне готовиться? – спросил Шультский, глядя на то, как Моно разворачивает чехол со скрипкой.       –Хм. Ну-у… Такого вы точно не слышали… Хотя нет, слышали конечно. Но это нужно ещё и видеть.                     Достав смычок и скрипку из чехла, Моно вышел на середину комнаты так, что утренний свет, падающий из окна, ласкал его лицо, ярко отражаясь в бледной коже. Он посмотрел на взрослых, словно ожидая какого-то одобрения и, уловив соответствующий взгляд отца, легонько поклонился. Старший Шерман продолжал спокойно пить чай с полной уверенностью в сыне. Мальчик поставил скрипку в нужном положении, а смычок, начертивший в воздухе полукруг, нежно коснулся её струн.              

***

      

      Железные ворота сектора захлопнулись за спиной мальчика с характерным звоном. Асфальтированная дорога вела вперёд меж различных рабочих зон и производственных объектов. Он уже бывал здесь раньше. Это первый сектор – производственный центр лагеря. В рабочее время сюда стягивают всех основных рабочих, которых после распределяют по объектам. Днём здесь много людей и кипит постоянная работа, но ночью гробовая тишина. Первый сектор считается самым большим и днём здесь всегда больше всего охраны. Моно шёл вперёд вместе с комендантом, ещё одним офицером и двумя рядовыми эсэсовцами. В небе, издавая отвратные звуки, кружила стая ворон. По сторонам находились бараки, откуда был слышен металлический стук. Пройдя чуть подальше, мальчик увидел нескольких евреев, убирающих опавшую листву с дороги. Увидев эсэсовцев, они сняли головные уборы и опустили головы. Тот второй офицер, что шёл рядом крикнул: «Работать!», после чего надев кепки, евреи вернулись к работе.                     Они продолжали идти. Пейзажи вокруг всё такие же серые и мрачные. В этой части первого сектора Моно уже не бывал. Он и подумать не мог, что этот лагерь на самом деле такой большой. Они часто проходили мимо колючей проволоки, но та разделяла даже не сектора, а блоки. Периодически мимо проходили другие эсэсовцы. При виде коменданта они вставали по стойке смирно и, поднимая руку под углом, кричали: «Хайль Гитлер». Пройдя ещё немного дальше, взору предстала такая картина: рядовой эсэсовец, изливаясь всевозможной бранью, ногами избивает лежащего на земле еврея. Увидев коменданта, манн встал по стойке смирно.                     –Он отлынивал от работы, герр комендант, – быстро успокоившись, сказал эсэсовец.       –Подними и скажи, чтобы больше так не делал, – спокойно сказал комендант, лишь украдкой посмотрев на бедолагу.       –Есть! – утвердительно ответил он, начав поднимать еле живого еврея. – Вставай! Тебе сегодня повезло.                     Когда они прошли ещё дальше, мимо проходила колонна евреев с лопатами, впереди которой шёл эсэсовец, и которую сопровождали несколько капо с дубинками. Эсэсовец скомандовал остановиться и снять головной убор, когда рядом проходили офицеры. Все евреи так и сделали, после чего офицер, что шёл рядом с комендантом скомандовал «Вольно». Эсэсовец приказал надеть головной убор и продолжил вести колонну за собой. Моно уже просто устал идти дальше. Ему хотелось сесть, вытрясти камушки из обуви и немного отдохнуть, но нельзя.                     После они вышли на аппельплац. Это был аппельплац первого сектора, он считался самым большим, здесь пересчитывали всех рабочих. В центре плаца на высоком флагштоке красовался немецкий флаг. Здесь было много заключённых. Одни бежали куда-то, вероятно, по приказу, другие таскали всякий хлам, третьи чистили сапоги эсэсовцам. Вид у них был ещё более замученный, чем у детей и, глядя на такое, мальчику в голову приходили мысли о том, что хоть детей и подвергают непосильной для них нагрузке, взрослым приходится куда тяжелее.                     Вскоре вдалеке, наконец, показались главные ворота лагеря. Они были большими, железными, увитыми колючей проволокой. С двух сторон от них стояли вышки с пулемётчиками, а внизу охраняли несколько солдат с собаками и автоматами. На самих воротах было несколько табличек с надписями: «Режимный объект!», «Посторонним вход воспрещён!», «Не фотографировать!». Такие же таблички были и с другой стороны ворот. Когда Моно с эсэсовцами стал подходить к воротам, они внезапно остановились.                     –Герр комендант, я могу быть свободен? – спросил офицер, что шёл рядом.       –Да, на сегодня всё. Можете идти, – спокойно ответил комендант.       –Открыть ворота! – крикнул роттенфюрер командующий охраной главных ворот.                     Эсэсовцы стали открывать ворота. Офицер, что всё это время шёл рядом, стал вдруг куда-то уходить. Моно даже немного растерялся, не зная куда ему дальше идти, но комендант жестом приказал идти за ним. Они вышли за ворота, которые эсэсовцы стали поспешно закрывать после приказа роттенфюрера.                     –«Куда мы идём? Зачем мы вообще покинули лагерь? Что он собирается со мной сделать?» – у себя в голове задавался вопросами мальчик, но ответов на них не было.                     Дальше дорога вела в лес. Тот самый сосновый бор, что всегда манил мальчика своей красотой и масштабом. По сравнению с этими соснами даже взрослый человек казался маленьким. Здесь так и веяло этим приятным запахом тёмно-красной коры. Сам лес же выглядел так, словно это был сказочный лес, и в нём можно было встретить самых разных существ. Красивым зелёным мхом, в котором, казалось, можно было утонуть по щиколотку, были накрыты пни, валежник и даже ещё живые деревья, точно тёплым одеялом. А бодрый ветерок создавал этот прекрасный звук на подобии морского бриза, проходя сквозь массу зелёных иголочек. Лес был красивым, тёмным и загадочным.                     Извилистая дорога вела в гору. Гора была не крутой, а идя по дороге, возвышение казалось плавным, но мальчик очень устал. Ему казалось, что он сейчас просто свалится без сил. Однако комендант с остальными эсэсовцами шёл, как ни в чём не бывало. Они прошли пешком, наверное, с десяток километров. На протяжении всего пути Моно даже ни разу не осмелился заговорить с немцами, хотя и слегка говорил на немецком. Всё это благодаря Мартику, который шпарил на нём, как на родном, отлично понимал смысл тех песен, которых детей порой заставляли петь и даже книги мог читать на немецком. Он и других пытался научить, но самым способным учеником, усвоившим хоть что-то, оказался Моно, остальные же дальше простых команд не продвинулись. Хотя не мудрено, учитывая тот факт, что Моно самый умный среди детей в этом лагере и впитывал всё, как губка. Да, его нередко наказывали за через, чур, любопытный нос, но это не сделало его менее любознательным, а скорее более осторожным и бдительным.                     –Куда мы идём? – наконец не выдержав, спросил Моно у коменданта, что шёл рядом чуть впереди.       –Скоро узнаешь, – спокойно ответил он, даже не посмотрев в сторону мальчика.       –«Может быть убежать? Никто меня не держит, а тут лес в двух шагах. Нет! Мартик бы сказал: «Моно, ты придурок!» и был бы абсолютно прав. Я устал и долго не пробегу. Скорее они меня догонят и застрелят. Тем более лагерь здесь недалеко. Они тут же устроят погоню, а я даже дороги не знаю. А как я смогу помочь своим товарищам, если сбегу? – думал Моно, прикидывая у себя в голове, что ему теперь делать; ему было очень страшно, и он понятия не имел, что ему делать теперь. – А что если я уже не вернусь к ним? Что если это всё… Конец. Что тогда? Нет! Они не убьют меня! Нет! Но почему, почему я не могу перестать, об этом думать? Я… Я не хочу умирать. Уж лучше убегу, так хоть шанс выжить будет. Хотя бы умру в этом прекрасном лесу. Значит решено! Как только они отвлекутся, бегу в правую сторону. Надеюсь, ноги не подведут».       –Даже не думай об этом! – спокойно, но твёрдо сказал комендант, бросив косой взгляд в сторону мальчика и пару раз слегка хлопнув ладошкой по кожаной кобуре своего пистолета.       –«Он что, мои мысли читает?! Да, нет. Невозможно. Должно быть, заметил, с каким лицом я смотрел на этот лес и сразу всё понял».                     Мальчик продолжал идти дальше, находясь в суровой нерешительности. Возможно, он просто не мог поверить, что его жизнь закончится вот так. Хотя он был уже давно готов встретить смерть с распростёртыми объятиями, вот только удача всегда была против. Дорога всё больше уходила вверх по склону. Казалось, что даже птицы здесь давно умолкли.                     Наконец, впереди показался большой двухэтажный дом с красивым кирпичным забором и железными воротами, охраняемыми эсэсовским солдатом. В глаза, а точнее в уши, бросалась тишина этого места. Это была вилла коменданта. Солдат, открыл перед явившимися створку ворот. Моно и комендант вошли внутрь, оставив за воротами остальных сопровождающих. Теперь мальчик мог во всей красе лицезреть «логово льва».                     Всё, что находилось за этими стенами, поражало до глубины души своим порядком, превосходством и красотой. Яркое белое крылечко сильно бросалось в глаза. Неподалёку от дома была припаркована чёрная машина, на бампере которой с двух сторон красовались флажки со свастикой. Моно не сразу заметил большую чёрную собаку, тихо дремлющую под крыльцом, но она заметила его, как только её разбудил шум ворот. Чёрный, как вороньё ротвейлер моментально сорвался и побежал в сторону мальчика с хищным видом. Это произошло так быстро, что мальчик даже не успел никак среагировать, а только сделал несколько шагов назад, пока не упёрся в закрытые ворота. Меж тем собака резкими скачками быстро сокращала расстояние между собой и мальчиком. Моно боялся собак, они его не любили с самого раннего детства, и сейчас ему было страшно, как никогда. Буквально в метре от мальчика, одним резким движением комендант остановил её, схватив за голову. Он посмотрел в её чёрные глаза, что будто успокаивало её.                     –Разве так нужно встречать гостей? Ты хочешь меня расстроить? – почти шёпотом произнёс комендант, не теряя зрительного контакта с собакой, – Сидеть!                     Собака быстро успокоилась и послушно исполнила команду хозяина. Теперь её вид не внушал никакой опасности. Комендант слегка погладил её, отчего та получала какое-то неистовое удовольствие, на подобии того, что испытала та немецкая овчарка, когда её гладила Лиу.                     –Как тебя звать, поросёнок? – бодро спросил комендант, слегка повернув голову в сторону Моно, на что тот начал диктовать какие-то цифры. – Нет! Не номер. Имя.       –Моно.       –Фридрих, – сказал комендант, встав на ноги и слегка улыбнувшись. – Идём.                     Моно пошёл вслед за комендантом сначала по вымощенной плиткой дорожке, потом по деревянным ступенькам лестницы крыльца с красивыми перилами. Рядом с домом было несколько клумб, на которых, однако, уже не было цветов. Вслед за Фридрихом Моно вошёл в дом. Внутри пахло деревом и лаком. Для Моно, это был приятнейший из запахов, что напоминал ему запах скрипки. Лучше этого запаха, пожалуй, был только запах его матери, который до сих пор где-то остался, отпечатавшись в его голове.                     Изнутри этот дом казался даже ещё более просторным, чем снаружи. Несколько комнат, красивая лестница на второй этаж, дорогая мебель с уникальной резьбой, покрытая толстым слоем лака и высокие потолки, что внушают чувство простора. Моно просто стоял в ожидании чего-то непонятного. Он даже боялся сделать лишнее движение без разрешения коменданта. Теперь ему было совсем непонятно, зачем его сюда привели.                     –Мария, обед готов? – спросил Фридрих у появившейся рядом с ним служанки в одежде горничной.                     Это была красивая молодая еврейка в возрасте двадцати трёх лет. Она лишь украдкой посмотрела на Моно таким взглядом, словно выражала ему искреннее сочувствие. А может, мальчик просто выглядел настолько забитым, что без немалой доли сожаления на него не взглянешь. Служанка же выглядела умытой, ухоженной и весьма бодрой. Однако нечто всё же выдавало Моно некий её страх, что она испытывала перед комендантом. Это немудрено, если учитывать тот факт, что тот мог убить её за малейшую провинность, или вернуть в лагерь, где ей было бы ещё хуже, чем здесь.                     –Да, герр комендант – тихо ответила она, не поднимая взгляд.       –Хорошо. Отдохни немножко, а потом принеси чай, – сказал комендант, на что та только кивнула и скрылась, заметив, должно быть, его взгляд, что выдавал острое нежелание её больше видеть, а Фридрих же, перевёл свой взгляд на Моно. – Вон там ванная, сходи, умойся. Как закончишь, я жду тебя на заднем дворе.                     После этих слов комендант скрылся за углом коридора, оставив Моно одного. Мальчик подошёл к белой деревянной двери, на которую показал Фридрих. За ней и правда была весьма просторная ванная. Над раковиной, до которой Моно уже спокойно дотягивался, висело зеркало, а точнее его осколки. Выглядело оно так, словно в него несколько раз выстрелили из пистолета, что, впрочем, так и было.                     Уже довольно давно мальчик не испытывал такого счастья, как просто держать в руках мыло. Его выдавали мало, и постоянно приходилось экономить, ведь каждый день нужно мыть посуду. Наконец, с рук и лица мальчонки слезла та сажа, что казалось и не отлипнет вовсе, вернув его лицу ещё более бледный вид. Чёрная от грязи вода скрылась в тёмном стоке раковины. Моно сполна воспользовался такой возможностью, но огорчало его лишь, что зеркало было разбито. Однако в одном достаточно крупном кусочке мальчик всё же увидел своё лицо, в смешанном чувстве счастья и удивления. Очень долго он мог видеть своё отражение только в мутной воде полутёмного барака. Он даже начал забывать, как выглядит его лицо. И сейчас, его собственный вид не на шутку удивлял мальчика. За последние три года он сильно изменился. Его лицо выдавало всю ту череду бесконечных страданий, через которые он прошёл, все те бессонные ночи в полном одиночестве, все те обиды и оскорбления в его адрес, только за то, что он еврей, всё то насилие за малейшие провинности, все те последние крошки, что он отдавал детям помладше, всё… Всё словно запечаталось в его лице.                     –Ну, привет, друг, – улыбаясь, прошептал мальчик, глядя на своё отражение, – Вижу тебе, как и мне, не легко пришлось. Ты не переживай! Я с тобой. Всегда с тобой.       –Ты плачешь? Нет. Перестань! Не надо! А-то нам придётся ещё раз умываться. Пожалуйста… Перестань, – продолжал он, пытаясь бороться с нахлынувшей волной воспоминаний, что несло в себе его отражение.                     Улыбка очень быстро слезла с его лица, будто её и не было, оставив только горькие слёзы.                     Вскоре мальчик вышел к коменданту на задний двор. Задний двор был похож на яблоневый сад, только разграбленный осенью. Где-то между деревьями на четвереньках ползал садовник и собирал опавшие яблоки. Все эти ярко-красные яблоки так и вызывали желание откусить. Моно подошёл к Фридриху. Ничто не выдавало в мальчике недавно пролитых слёз, только его бесконечно подавленный вид.                     –Герр комендант, разрешите вас кое о чём попросить, – тихо сказал Моно.       –О чём же ты хочешь меня попросить, поросёнок? – спокойно ответил комендант, глядя на мальчика.       –Убейте меня, пожалуйста!