Ангелы не плачут

      –Постой, постой, Моно! Остановись! – грубо прервал скрипача отец, и мальчик вопросительно посмотрел на него. – Отдохни немножко.       –Но я не устал, пап, – удивлённо взглянул Моно.       –Да, я, конечно, понимаю, что тебе всё равно и, если тебя не остановить ты хоть до Нового года будешь играть. Но у тебя ещё сегодня концерт, а ты уже тут целый час нам Вивальди играешь.       –Н-но мне же нужна репетиция к концерту, хоть одна, – обиженно посмотрел мальчик.       –Ты это уже в сотый раз играешь. Сохрани хоть немного сил для концерта. А я тебе небольшой сюрприз приготовлю, – улыбнулся отец.       –Сюрприз? Ну, ладно уговорил.                     Скрипач красиво поклонился, положил скрипку в чехол и по-детски неуклюже, но гордо шагая, побрёл к себе в комнату, где его заждались игрушки. Но лицо Янека не поменялось даже сейчас.                     Люди нередко впадали в такой глубокий шок, когда Моно начинал играть на скрипке. Несколько такой эффект создавала сама музыка, сколько её творец. Наверное, во всей Варшаве Моно был единственным шестилетним мальчиком, способным так свободно играть на скрипке. Хотя слава о нём была очень глухой, что не могло не расстраивать его отца, который считал, что мальчик заслуживает большего, чем просто уличные концерты. Сам Моно же просто делал то, что ему нравится, хотя и была в этом одна большая проблема, которая существенно принижала весь талант мальчонки.                     –Ч-что это только что было?! – вдруг начал Янек.       –Кажется, что-то из «Времён года», но я уже точно не разберу, слишком большой у него репертуар, – проговорил старший Шерман.       –Н-нет, я не об этом. Ему же только шесть лет. Он совсем ещё такой маленький. Как? Как вы его этому научили? – недоумевал Шультский, глядя на такое спокойное лицо Шермана, будто бы ничего и не произошло.       –Я его ничему и не учил, – вздохнул отец. – Талант передался ему от матери. Напоследок она оставила мне свою звёздочку в этом мире. Поначалу мне было тяжело научиться жить по новому, но Моно мне помог. Он очень добрый ребёнок. Ещё с утробы он слушал выдающегося скрипача. Должно быть, это где-то у него запечаталось. Когда ему было четыре, я впервые понял, что мальчик будет талантливым скрипачом. Он так тянулся к скрипке, а когда брал её в руки, даже пытался что-то играть. Тогда я позвал одного своего знакомого скрипача позаниматься с ним. Думал, что он-то точно скажет всё как есть. Мальчик действительно оказался непростым. За полгода он освоил сложнейшую программу музыкальной школы. В конце концов мой знакомый сказал, что научил его всему, что знал сам, и после этого, Моно занимался уже самостоятельно. В результате получилось так, что мальчик разучил ноты раньше, чем научился читать.       –Да, это же просто великолепно, божественно! Это же гений уровня Моцарта. Такие раз в сто лет рождаются, если не реже. Вы пробовали показать его преподавателям консерватории? Может его бы взяли?       –Есть тут одна маленькая проблема. Он очень боится сцены. Возможно, в этом частично я виноват, а возможно только его причуды. За всё это время он лишь с трудом научился давать небольшие дворовые концерты. Зрителей там человек двадцать, может меньше. Он играет перед ними в бумажном пакете, говорит, что ему так легче. Да, он немного странный. Даже сейчас у него было всего двое зрителей, а я чувствовал, как сильно он волнуется. Когда я один его слушаю, у него получается ещё лучше, а в одиночестве из под его смычка выходят шедевры. Поэтому Моно не способен играть на сцене, но я его за это не виню. Он и так делает многое для меня. Пусть делает, что хочет.       –Ну, в наше-то время боязнь сцены не проблема для таких талантов, как Моно. И я могу вам помочь. Но как так вышло? Неужели, он у вас и в детский сад не ходит?       –Одно время я его водил, но он сказал, что там все в одно время спят, в одно время едят, в одно время приходят и уходят, а он хочет побыть один. Так что теперь он мне с магазином помогает и временами играет на скрипке для клиентов. Просто он очень замкнутый ребёнок, вот и всё. Но я всё равно его очень люблю. Теперь мы с ним уже три года, как живём вдвоём.       –Я вас понимаю. Думаю, я в силах решить эту проблему. Не беспокойтесь, этот мальчик завоюет мир.       –Я очень надеюсь, что его талант не пропадёт зря.       –Знаете, о нём должны узнать до тех пор, пока он ещё ребёнок. Потому что таких взрослых скрипачей, как Моно, невиданное количество во всём мире. Если потратить на это годы тренировок, можно стать выдающимся скрипачом. Но когда это делает ребёнок, всем сразу становится понятно, что тут мы имеем дело с божественным даром, а талантливые люди редкость, поэтому внимание и любовь зрителей так и тянется к ним. Вот например, Моцарт, когда был маленький, то и при дворе монарха выступал, но под конец жизни еле сводил концы с концами и писал музыку только для того, чтобы хоть на время вылезти из нищеты. Вот вам и вся благодарность толпы. А всё потому, что Моцарт перестал удивлять толпу до глубины души. Он стал обычным музыкантом, пусть и с величайшим на земле талантом. С тех пор прошло много лет, и на земле снова появился гений. И сейчас я совсем не хочу, чтобы мы с вами наступили на те же грабли истории. То есть, я не просто хочу, чтобы Моно стал известным. Популярность и так к нему придёт. Я хочу, чтобы он и оставался известным, даже когда вырастет. А это будет не просто.       –Спасибо вам. Я даже не знаю, как вас благодарить.       –Пока ещё рано. Я сам не знаю, когда мы сможем начать работу, у нас сейчас программа на несколько месяцев вперёд расписана. Но я думаю, ближе к осени, ваш сын уже сможет дать свои первые концерты по радио. Его услышит вся страна.       –Что ж. Тогда будем ждать осени. Думаю, за это время Моно как раз подготовится.       –Да, надеюсь.              

***

             Моно весь светился от счастья. Давно его таким никто не видел. Хотя в голове его до сих пор не укладывалось, откуда у коменданта эта скрипка. После того, что с ней случилось когда-то, Моно потерял всякие надежды когда-нибудь вновь увидеть её. Теперь мальчик был искренне благодарен коменданту, хоть всё ещё не понимал, почему он испытывает такое чувство. Неужели лагерь довёл его до такого состояния, что теперь его так просто подкупить едой? Холодный ветер своими порывами будоражил опавшую листву. Служанка с подносом уже собиралась уходить.                     –Нет, ты останься, пожалуйста. Разрешаю тебе послушать его, – взяв за руку, посадил служанку за стол комендант.                     Мальчик, улыбаясь, вышел из беседки, найдя рядом с ней просторное открытое пространство. Даже сейчас он почему-то волновался, но уже и вполовину не так, как раньше. В голове у Моно уже начинали яркими красками взрываться салюты, а нетерпение вызывало дрожь в руках. Он остановился, повернулся в сторону беседки и опустил голову, как бы отстранившись от всего, что сейчас мешало ему сосредоточиться. Даже держать эту скрипку было тяжело, ведь один только её запах напоминал мальчику о счастливом прошлом, которое уже не вернуть. Однако… почему тогда эта скрипка здесь, в его руках? Ведь когда-то мальчик считал, что больше никогда её не увидит. Эта скрипка словно призрак, пришедший из ниоткуда. А может быть с его семьёй, всеми друзьями и товарищами может случиться то же самое? Может никто из них не ушёл от него навсегда, а лишь затерялся где-то в такой же коробочке со старым хламом? Так или иначе, кроме скрипки и ещё некоторого хлама, в коробке не было ничего. Но эта скрипка вселяла надежду когда-нибудь вновь увидеть их.                     Моно переминулся с ноги на ногу, сделал глубокий вдох, вобрав в лёгкие холодного осеннего воздуха. Потом он положил скрипку на плечо, ветер стих, оставив виллу в благоговейном спокойствии. Лишь лёгкий гул соснового бора размазывал краску на холсте тишины. Мальчик закрыл глаза. Ничего, только темнота. Смычок, словно волшебная палочка, лёгким взмахом касается струн. Внезапно темнота исчезает, растворяется, пропадает, словно страшная иллюзия, и вот перед глазами уже взрываются яркие красочные фейерверки, вокруг появляется вечерний парк, рядом столько счастливых людей, они смеются, бегают, радуются жизни. Какая-то волшебная, неземная, сказочно прекрасная музыка продолжает проникать в сознание тех, кто её слышал. Моно бодро шагал по парку, где трава такая чистая и зелёная. Мимо пробегают ребятишки, они зовут малыша с собой, но Моно сделал ещё не всё, что запланировал сделать. Теперь он идёт вдоль аллеи. С двух сторон от него, в тусклом свете красивых уличных фонарей, располагались скамейки. Мальчик слегка улыбнулся и побрёл дальше. Музыка стала бодрее, приятней, гармоничней. Она сопровождала буквально каждый шаг мальчонки.                     Меж тем, музыка словно отскакивала от непроницаемой стены из сосен. Она разъедал пустоту во всём, как в воздухе, так и в сердцах. Ветер, что всегда подчинялся законам жестокого мира, на секунду, будто сошёл с ума и, подобрав охапку осенних листьев, стал кружить ими вокруг Моно, не сбивая картины. Со стороны это выглядело так, будто мальчик какой-то волшебник и управляет ветром. Но мальчику сейчас нет никакого дела до ветра, потому что в парке нет ветра. Он идёт дальше по аллеи. Всё затихает и умолкает, листва деревьев перестаёт шелестеть и даже своих шагов становится почти не слышно. Ветер вмиг исчез, а музыка стала тише и спокойней. Солнце скрылось за тучами. Моно уже почти ничего не слышал, но ощущал. Он ощущал приятный запах сирени, ощущал эту приятную майскую прохладу на бледном лице, мир вокруг утопал в тёмно-карих глазах.                     Он шёл небыстро. Смотрел по сторонам, наслаждался этими прекрасными видами. Люди, что сидели на лавочках, улыбались мальчику. От одного только вида счастливых, улыбающихся лиц, ему становилось бесконечно приятно и тепло на душе. Моно с милой детской улыбкой шёл дальше. Журчание того фонтана, что ждёт его в конце пути становилось всё сильнее. Этот звук приятно ласкал уши мальчика. Любопытство уже разрывало малыша изнутри. Ему хотелось поскорее дойти до туда, но он не торопился. Скрипка звучала сказочно и таинственно, перебрасывая чувство нетерпения на тех, кто её слушал.                     Заветный фонтан, что так приятно журчит, становился всё ближе. Музыка ускорялась, игриво и бодро проскальзывала по всем струнам. Шаг, ещё один. Вот он – тот самый фонтан. Музыка стала приятной, светлой, мелодичной. Фонтан, что раньше казался где-то в дали теперь вот он. Мальчик опускает в него руку и ощущает приятную водяную прохладу. С такого расстояния фонтан кажется ещё более прекрасным. Моно наполняет свои маленькие ладошки водой и умывает лицо. В отражении он увидел своё счастливое лицо. Теперь он, как будто стал видеть ещё больше. Струи фонтана стали переливаться различными цветами радуги, отражаясь в мокром бледном лице. Это было прекрасно. Мальчик заворожёно ходил вокруг фонтана, любуясь яркими красками. Он был счастлив.                     Внезапно Моно посмотрел на скамеечки, что располагались вокруг фонтана, и увидел на одной из них своего отца. Внезапная вспышка радости и счастья была такой яркой, что даже хмурые осенние тучи стали расплываться. Один яркий золотистый луч солнца упал прямо на скрипача, осветив его, как на сцене, засеяв в его бледном лице. Но мальчик этого не видел. Когда отец его заметил, то тоже улыбнулся. В небе снова заиграли салюты. Шерманы понеслись друг к другу, словно магнит и железка. Отец и сын крепко обняли друг друга, пока вокруг всё расцветало, играло яркими красками в ночной тишине и спокойствии. Мальчик рыдал от счастья, крепче прижимал к себе отца в надежде никогда больше с ним не расставаться и никуда больше его не отпускать. Музыка дошла до самой сильной точки, казалось, что она сейчас способна сделать любого немножечко счастливей, кто бы её ни слушал. Горячая слезинка прокатилась по щеке Моно, просочившись сквозь закрытое веко. Как скрипач не пытался продлить этот счастливый момент, он осознавал, что всё это неправда, музыка начинает стихать. Отец превращается в дым, и вот уже Моно обнимает воздух, затем исчезает фонтан, скамейки, сирень, и весь парк растворяется, оставляя малыша одного в пустоте.                     Скрипач открывает глаза. Ветер уже не сходит с ума, снова всё та же тишина. Мария вся в слезах начинает стоя аплодировать маленькому скрипачу. Комендант застыл в безмолвии, смотря куда-то в пустоту. Разумеется, он знал, что это будет так, что это будет больно, но не мог отойти от своего плана. Маленький скрипач поклонился. Потом он опустил голову и как-то вопросительно посмотрел на своих слушателей, ожидая, что они скажут. Мария могла бы сказать что-то похвальное в адрес маленького скрипача, но ей никто не давал слова.                     –Сп-спасибо, – вдруг начал комендант. – И… при всём этом он просил меня его убить. Да, как ты смеешь?! Ты… Ты, Моно, Бог, и сам того не знаешь.                     Наконец служанка забрала всю грязную посуду и удалилась. Моно вернулся в беседку, положил свой инструмент на стул и сел на своё место.                     –Теперь ты понял, Моно, о чём я говорил, когда сказал, что жизнь несправедлива. В то время, как одним нужно потратить годы, чтобы научиться также, ты делаешь это от рождения. У тебя с самого начала было преимущество, которое превозносило тебя над толпой. Все мы неравны уже от рождения. Для кого-то жизнь – это лишь бесконечная борьба за выживание, а для кого-то – утопание в собственном превосходстве. Здесь нет грани, нет конца, нет начала. Такова природа, – размышлял комендант, – Теперь перейдём к тому, зачем ты сейчас здесь. Уже совсем скоро сюда прибудет погостить одна важная эсэсовская морда. Штандартенфюрер более известный, как «Северный ветер». Цель его визита сюда мне до конца не ясна, но в честь этого здесь состоится пышный банкет. У меня уже всё готово, за исключением одной маленькой, но очень важной детальки – тебя. Я понимаю, что не имею никакого права просить от тебя этого, с твоим-то талантом, но мне нужен скрипач для этого вечера. И конечно же, этот скрипач не останется без награды. Взамен я могу предложить тебе всё, что душа пожелает. Хочешь, живи со мной на вилле и будешь сыт и хорошо одет, сможешь играть на скрипке, сколько душе будет угодно. Всяко лучше этого прогнившего барака. В общем, всё, что в пределах разумного. Как тебе такая сделка?       –Н-нет, я не согласен, – произнёс Моно, какое-то время, посидев с нахмуренными бровями и подумав.       –Глупо отказываться от такой возможности, подумай хорошенько.       –Я уже подумал.       –Какая жалость. В таком случае не смею тебя больше задерживать. Возвращайся к друзьям, они тебя уже заждались. И скажи ребятам у входа, что я тебя отпускаю. Они проводят тебя обратно, – хмыкнул комендант. – Ах да! Скрипка пока останется у меня, а вот пальто забирай. Это подарок.       –Тогда я пойду. Спасибо за обед. Прощайте, герр комендант, – любезно ответил Моно, выходя из беседки.       –До свидания, Моно. Если что, ты знаешь, где меня искать, – спокойно произнёс Фридрих.                     Моно сейчас чувствовал себя крайне некомфортно. Ему не хотелось расставаться со скрипкой, но пришлось. С каждым шагом ему казалось, что до лагеря он уже живым не дойдёт. Он корил и терзал себя за то, как поступил с Фридрихом, несмотря на сытный обед, тёплый приём и пальто. Да и шутка ли, отказать самому коменданту. Но мальчик решительно не хотел соглашаться. Жизнь на вилле коменданта, какой бы прекрасной она не была, разделила бы его с семьёй, а этого он никак не хотел. Для Моно было проще умереть, чем остаться совсем одному. Он уже пережил одиночество и не хочет оказаться один снова. Уж лучше жить в бараке, но среди любящей семьи, чем на прекрасной вилле, но среди врагов. Поэтому как бы ни был велик соблазн вернуться и сказать, что передумал, мальчик, не останавливаясь, шёл к воротам виллы. Сейчас ему предстоит снова вернуться в тот самый ад.                     Моно скрылся из виду. Меж тем, комендант ещё какое-то время сидел в безмолвии и полном одиночестве. Внезапно губы его задрожали, на лице появилась гримаса ненависти и обиды. Он взял с соседнего стула фуражку и пристально стал рассматривать череп на ней.                     –Почему?! Почему именно он?! – прошипел Фридрих. – Зачем мне всё это? Все вы меня жалеете, говорите, что я не заслужил, но меж тем, никто из вас не пытался помочь мне… Никто! Как же я хочу вас всех ненавидеть! Ненавидеть, как последних свиней, но не могу, потому что создан любить. Любить, понимать, жалеть, просить прощения, если в чём-то провинюсь. Разве моё «прости», стоит хоть что-то, если я просто не могу не сказать это? Разве есть цена моей любви, если она дана мне от рождения? Всё это ненастоящее. Настоящая только моя ненависть. Ненависть к этому отвратительному миру, к этим жестоким существам и даже к этому маленькому крысёнышу. Ненавижу, но ничего не могу с этим сделать. Впрочем, мне ли это надо? Я лишь наслаждаюсь последними догорающими звёздочками в этом жестоком мире. Какая жалость, что кроме меня и Шестой этого мальчика никто не спасёт.                     Пока собака провожала взглядом Моно, что с несколькими эсэсовцами вышел за ворота виллы. Внезапно мальчик остановился.                     –«Он ведь сказал "до свидания"? – думал Моно. – Это хорошо. Значит, меня действительно вернут в лагерь, не убьют на полпути и там мне тоже какое-то время ничего не угрожает. Вот только… он же наверняка мне потом отомстит…».