Опереточный злодей

Два дня из трёх, назначенных Ренфильдом в качестве срока на поиски, Платонин потратил впустую. Да и где бы он кого искал? Будь дело в родном Питере, он бы имел представление, куда вообще пойти — сам он, конечно, подобными знакомствами не интересовался, но в северной столице определённые заведения имели вполне однозначную репутацию. За услугами иди в бани, если ты при деньгах, или ищи определённое местечко для случайных встреч в Катькином саду, если ты солдатик без гроша. И там, и там имени у тебя не спросят и постараются в лицо не смотреть. Хочешь большего, чтоб со стихами, драмами и страстями — дорога тебе в театральные круги. Там быстро подскажут, кто есть кто, как и с кем, и что дарить, чтобы с тобой. Хочешь странного — наверняка богема поможет тебе в поисках. В Менске Платонин бывал проездом и ничего не знал об изнанке жизни этого города, но предполагал, что и там дела обстояли примерно так же, разве что с меньшим размахом. Опять-таки, в Менске он бы просто поинтересовался у коллег из местных: после декриминализации содомии[1] за спрос ему грозили бы разве что косые взгляды. Но нравы в Берегиничах, да даже и в Мозыре от столичных сильно отличались. Если и жил здесь где-нибудь юноша с подобными склонностями, свою особенность он бы тщательно скрывал и ни за что бы в том не признался. И вопросы следовало задавать крайне осмотрительно. В итоге Платонин решил при случае аккуратно выведать хоть что-нибудь у младшего помнача. Тот, конечно, человек был резкий, но не дурак, к людям внимателен, район свой знал хорошо. И скверные слухи о Платонине распускать бы после такого разговора не стал. Но до младшего помнача Платонин за два дня так и не дошёл. Попросту не до того было: забегался по делам поселенцев. Четырнадцатого сентября мотался из Заповедника в город и обратно, выбивая где только можно самое необходимое по спискам. Тогда же и отправил в Менск Сикорскому срочное письмо, в надежде, что запечатанный конверт вскрывать постесняются, а если и вскроют, то не разгадают всех туманных намёков, какими Платонин наполнил своё послание. А пятнадцатого, когда подвезли, наконец, какие-никакие кровати и матрацы, и Платонин лично заполнял по этому поводу ведомости и собирал расписки о получении, выяснилось, что теперь у него недостача и самих карантинников. Организовали экстренную сверку по этажам: опасения подтвердились, из одного флигеля пропала дюжина человек. Жильцы тут же осмотрели свои пожитки, и некоторые заявили о краже денег и мелких ценностей. Платонин понял, что без милиции тут не обойтись. Разумеется, первым делом он подумал о самом плохом варианте: не замешан ли в исчезновении людей Ренфильд. Разработкой более правдоподобных версий пусть милиция занимается, кражи и побеги — это их забота. А Платонин, как уполномоченный по делам нави, должен был убедиться, не навьих ли это рук дело. Навец, конечно, пообещал к людям не лезть, но среди нелюди иногда встречаются и недоговороспособные. И это при том, что у них любое нарушенное обещание, даже пустяковое, бъёт по клятвопреступнику. Ида Мееровна описывала, что после такого на душе навцев появляются тёмные пятна, какие у людей бывают при серьёзной болезни или увечьи. А ведь настоящей души Ренфильда Платонин так и не увидел. Опять же, мало ли, вдруг навец не счёл неоплаченную пока сделку вступившей в силу? Чем больше Платонин об этом думал, тем больше вылавливал лазеек в формулировке уговора. Да, он сказал тогда, что ни словом, ни молчанием, ни делом, ни бездействием Ренфильд не должен вредить; но и добуквенно соблюдая это ограничение навец мог бы с лёгкостью пренебречь его сутью. Например, как было в истории с болотницей из-под Орши. Болотная навка одичала до такой степени, что позабыла человеческую речь. Страдая от одиночества, она заползала в жилые дома и спала под кроватями. Чаще всего под детскими: ей нравилось слушать нежные слова и колыбельные. Так-то её поведение само по себе было безвредным, зла она точно никому не желала. Иногда оставляла подарки, в меру понимания помогала по хозяйству. Но, сама о том не догадываясь, она была ещё и «идеальным» в наихудшем смысле этого слова переносчиком испанки. Платонин уже жалел, что пустил Ренфильда обследовать курганы. Впрочем, как бы он мог навца остановить? Дело в том, что в охотничий домик Ренфильд так и не заселился. В ночь на четырнадцатое, после заключения сделки, Платонин предложил показать туда дорогу. Ренфильд согласился. Платонин повёл его по широкой дуге в обход усадьбы, чтобы не приближаться к поселенцам. Но когда до цели путешествия оставалось всего ничего, Ренфильд вдруг встал посреди дорожки и стал водить хвостом, будто щупом, по нескошенной траве на обочине. — Что случилось? — спросил Платонин. — Тут была тропка, что вела прямо к курганам. От неё проще всего вход искать. Платонин похолодел градуса на полтора, что не могло остаться незамеченным. Ренфильд усмехнулся. — Бояться пока нечего. Тропка — кстати, вот она, — давно не хожена, и чужого присутствия я не чую. Но меня уже должны бы были заметить, а если так, то в скорости пришлют делегатов. — Надеюсь, вы сможете обойтись без драки? — Платонину вовсе не улыбалась перспектива разнимать враждующую навь. — Обещаю, до человечьего жилья эта беда не докатится, — с этими словами Ренфильд ступил на найденную им, но всё ещё невидимую для Платонина тропку. И исчез. И вот, через день в три часа пополудни, Платонин записал имена пропавших и отправился снова искать Ренфильда. Видимо, стоило на будущее договориться об условном сигнале, чтобы не рыскать по всему Заповеднику каждый раз, когда нужно задать навцу пару вопросов. Сперва Платонин пришёл к тому месту, где они в последний раз виделись. Но как ни всматривался, ничего похожего на тайную тропку он не обнаружил. Поразмыслив, какие такие холмы в хорошо знакомом ему парке могли бы оказаться на самом деле курганами, он пошёл на север. Четыре холма располагались неровным квадратом у изгиба русла давно измельчавшей речки. Невысокие, поросшие ольхой, лещиной и черёмухой, меньше всего они напоминали зловещие могильники с неупокоенными духами. К тому же рядом росли молодые рябинки — по поверьям, надёжный знак, что нави тут давно не бывало. Платонин обошёл самый высокий по кругу — если тут и был вход, то располагаться он должен был у подножия. Но ничего особенного он не приметил: холм как холм, кусты как кусты, и ветки не сломаны, трава не примята. Не понять, был тут Ренфильд вообще или нет. В нерешительности Платонин свернул было к соседнему, и тут наконец почувствовал, что он здесь не один. Платонин оглянулся через левое плечо, как положено. Чёрный силуэт отделился от узкой тени молодого деревца, в которой никак не должен был поместиться. — Доброго дня тебе, Ферка, — поприветствовал навца Платонин. — Ну, как твои археологические изыскания? Вылез к тебе кто-нибудь? — И тебе добра, товарищ уполномоченный, — Ренфильда искренне забавляло называть так Платонина. — Нет, пока никого. Холм Хедвига Подковы явно заброшен: мне удалось вскрыть его, там пусто. С остальными ещё предстоит повозиться. — Говоришь прямо как заправский гробокопатель. А людей тут ты, часом, не видал? Ренфильд сверкнул глазами: — Ты о каких людях спрашиваешь, товарищ уполномоченный? Ответ явно отличался от простого «нет». Этого Платонин и боялся. — У нас тут группа от поселенцев из карантина ушла. Или, может, тут ещё кто-то бродит? Кто-то, кого не было в одном с тобой поезде? — Видел твоих подопечных. Ночью тут шли и сбились с пути. — Сами сбились, или им помог кто? Ренфильд пожал плечами, не отрицая, но и не признавая вслух свою причастность. — И куда они ушли? — Когда навцы не желали о чём-то говорить, расспрашивать их приходилось, как нашкодившего хулигана: наводящими вопросами, вежливым и доброжелательным тоном. — Направлялись в портовый город, а остались у старого вала, вон там, — снизошёл до вразумительного ответа Ренфильд. Платонину весьма не понравилось это «остались», и он с укоризной уставился на навца, уперев руки в бока. Тот лишь снова пожал плечами. — Я им на глаза не показывался, всё как уговаривались. — Не повезло им, совершенно случайно проходили мимо тебя. Забрели, видимо, пейзажами полюбоваться. Только вот незадача: от усадьбы в город — это совсем в другую сторону, и нормальная дорога есть, по которой их сюда и привезли, не заблудились бы. Ты их, получается, от самого лагеря увёл, что ли? — Они вооружены. Мало ли, кто бы от них пострадал. Платонин на это лишь рукой махнул. — Показывай. У старого вала, несмотря на разгар жаркого сентябрьского дня, клочьями стоял туман. Прозрачный, он почти ничего не скрывал, и Платонин без труда разглядел дюжину хмурых людей, жавшихся у горящего костра. Платонин сразу понял, в какую ловушку они угодили. — Так ты умеешь аномалии вызывать? — Нечаянно потревожил старые заклятия, что курганы защищали. А люди, на свою беду, не там свернули и попались. — И запутались в силках как раз на виду у предположительно изголодавшихся от долгого заточения курганников. Ты меня за дурака-то не держи! Ренфильд и не пытался сделать вид, что ему стыдно за содеянное. — Ничего бы с людьми не случилось, Серёжа, — он впервые назвал Платонина по имени, издевательски-ласково, — не успели бы. А эти люди действительно и сами плохо ориентируются. Городские, видимо. — Отпусти их, — приказал Платонин и направился к костру, загривком чувствуя на себе взгляд Ренфильда. Навец промолчал. Туман тут же развеялся, как не бывало. Дюжина заросших, угрюмых лиц обратилась в сторону приближающегося уполномоченного. Мужики молча встали, расступились, выжидая. — Добрый день, граждане, — бодро поприветствовал их Платонин, — вы свободны. Возвращайтесь в усадьбу, там вас накормят, и я попрошу, чтобы осмотрел врач. Позвольте, я вас провожу. Он всмотрелся в их души, проверяя, не слишком ли истощила их навья магия. Признаков слабости и усталости он, впрочем, не увидел, наоборот: мужчины внимательно слушали его, расходясь понемногу в стороны, в полной готовности действовать. А ещё он не увидел в них ни отчаянья, ни облегчения, одну глухую злобу загнанного зверья. Плохо дело. Только тут до Платонина дошло, что его окружают. Он медленно отступил. Люди решили, что это он наслал на них туманный морок. Такое было под силу Праведным-вурдалакам, но не упырям, однако не все смертные понимали разницу. Сказать им правду — значило раскрыть присутствие здесь нави, уже не важно, привозной или местной. — Ну так что? Граждане, давайте мирно решим… Но говорить с ним никто не собирался. Они бросились разом, первым делом замыкая кольцо — как и положено бить упыря на открытой местности. Сверкнуло железо, Платонин увернулся от выпада, но тут же получил сзади скользящий по боку: метили в печень. Упырь, конечно, силён физически, но не намного превосходит хорошо тренированного человека. А тут против не обстрелянного птенца-двухлетки вышли крепкие мужики выше его ростом и шире в плечах, успевшие повоевать, а то и поразбойничать. Они умели убивать. Едва Платонин обнадёжился мыслью, что, по крайней мере, вооружены они только короткими ножами, никаких тебе вил и рогатин, как позади раздался выстрел, и пуля ударила в землю у его ног. — В своих попадёшь! — истошно завопил Платонин намеренно высоким голосом, чтобы хоть на мгновение сбить врага с толку, и кинулся на прорыв. Широкий детина тут же шагнул наперерез, смыкая зазор с напарником, принял Платонина корпусом и устоял — упырю не хватило разгона, чтобы сбить такую тушу. На спину и плечи Платонина посыпались удары чем и как попало. Раны затягивались быстро, да только новые он получал ещё быстрее. Его изматывали. Платонин ушёл от второго удара в печень — для упыря не смертельного, но всё равно опасного, — перехватил руку с ножом и выкрутил, отбирая оружие, но тут же получил в ухо и по шее. — В ноги бей! — Скомандовал кто-то знающий. — Вали его! Платонин знал: если он упадёт, то уже никакие сила, скорость и живучесть не помогут, его затопчут, переломают кости и в лучшем случае добьют быстро, а то и просто разорвут на части. Упырь — не вурдалак, защитных механизмов у него куда меньше. В отчаяньи он вцепился в чью-то бороду, рванул её вниз, заодно пнув здоровяка в колено, и вскочил пригнувшемуся противнику на спину. — Держи гниду! Его схватили за ремень, за сапог, за рукава изорванной уже гимнастёрки, но Платонин полоснул короткими пока ещё когтями по глазам ближайшей роже, яростным усилием вывернулся из захвата, перекатился через человека и с низкого старта бросился прочь, между подбегавшими на перехват, не давая зажать себя во второй раз. Снова раздались выстрелы, всё мимо, но между лопаток огрело брошенным камнем. Обострившееся чутьё гибнущего хищника заставило Платонина свернуть к старым деревьям — пусть в гору, зато укрытие близко. Тут он увидел Ренфильда. Навец стоял себе в тени чёрной ольхи, с любопытством наблюдая за дракой. Не раздумывая, Платонин в три прыжка оказался там же. — Помоги! — выдохнул он с присвистом. И в тот же миг его подхватили за шкирку, оторвали от земли. Ренфильд белкой взлетел по стволу повыше и усадил свою едва живую ношу на развилке ветвей, а сам прилип к дереву будто гигантская ящерица, полосатый хвост обвил ствол в три кольца. Платонин обхватил дерево руками, чтоб не свалиться, и увидел, как преследователи пробежали мимо места, где он только что стоял. Ни навца, ни упыря они не видели. — Спасибо, — прошептал Платонин, отдышавшись. Горловина гимнастёрки была порвана и намокла от крови. Платонину не помешало бы сейчас восполнить потерю, но до судебного разбирательства он не имел права тронуть даже тех, кто на него напал: не докажешь потом, кто атаковал первым. Разве что убить и труп спрятать, как учила Ида Мееровна поступать, если ну очень-очень надо; только вот как с приятелями убитого быть? Они же следствию расскажут, что их подельник бесследно пропал. Вообще, плохая это идея, нарушать закон, да ещё и на глазах у нави: шантажа не избежать. Между тем, потерявшие из виду цель мужики сошлись снова и стали решать, куда идти дальше. Одни хотели бежать как можно скорее в Берегиничи, а то и сразу в Мозырь, пока упырь шум не поднял. Другие предлагали сперва подпалить его сторожку, ведь недобиток-уполномоченный наверняка на них настучит, и если их потом поймают, всех отправят ему на корм. Платонин скрипнул зубами. — Послушай, Ферка… Раз ты их сюда завёл, то можешь и ещё куда вывести? — Куда же? Платонин задумался. — В охотничий домик, он довольно близко. Запереть бы их в подвале, а там я милицию вызову, пусть разбираются. — Загнать-то могу, — Ренфильд склонил голову набок и хитро улыбнулся, — но мне «заяц» нужен. Платонин уставился на него в ответ, не сразу сообразив, о чём речь. — Предлагаешь мне приманкой быть? — От одной только мысли об этом избитое тело заныло с новой силой. — Я не могу внушить им цель, которой у них нет, — пояснил Ренфильд. — Сбить с дороги в какую угодно сторону — это всегда пожалуйста, но для этого нужно, чтобы человек куда-нибудь шёл. — Они и так хотят кое-куда идти, — проворчал Платонин. — Меня жечь, например. Будь по-твоему, но по слову «Довольно!» ты меня опять спрячешь, договорились? — По рукам, — ухмыльнулся Ренфильд и достал свирель. Разумеется, чёрную.