Опереточный злодей

— Не знаю, можно ли считать достоверным такое свидетельство о существовании иных земель, — Платонин улыбается немного нервно, а в глазах его пляшет азарт молодого исследователя. — По крайней мере, Ренфильд сам верит в то, о чём говорит. Но если всё действительно так, если война у них идёт не только, и даже не столько здесь… Похоже, захлестнувший нас невиданный наплыв навьих ассимилянтов — это беженцы не только с полей войны империалистической, но и от их междоусобицы, что могло бы объяснить, куда делись все их войска. Профессор Шохина говорила, что такие ситуации бывали и раньше, пусть в куда меньших масштабах. Иными землями зовутся Колоплутовы полумифические родовые вотчины. Говорят, что само время там течёт по-другому, его можно увидеть, но это сведёт с ума — впрочем, если верить слухам, с ума сводит чуть ли не всё связанное с потусторонниками. Те немногие, что утверждают, будто бывали там, вспоминают об этом с ужасом. И, разумеется, не могут рассказать ничего конкретного. Священные книги называют иные земли не иначе как адскими. Хольтов молча встаёт, подходит к окну. Нет сил больше смотреть на глупого юнца. Беда со всеми этими нигилистами-материалистами и прочими -истами в том, что предъяви им чёрта, эталоннейшего представителя бесовской породы — они и хвост пощупают, и за стол с ним сядут, и удивятся потом, как же это он их вокруг пальца раз за разом обводит. Но истинной его сущности не увидят в упор. Они думают, что могут найти всем суевериям какое-то иное, рациональное объяснение. В их глазах верующие — это просто кучка замшелых ретроградов, кровопийц и их прислужников, что мешает развивать науку исключительно из упрямства и желания сохранить авторитет. Вот сейчас бы этим щеглам всё поломать, да новый мир построить, где старые устои будут не нужны — уж тогда заживём! А почему эти устои сложились, есть ли в них рациональное зерно — горе-реформаторам и сотрясателям основ дела нет. И ладно бы упырёныш был один такой. Так ведь руководство страны этот подход разделяет. Звания в армии отменили, полицию упразднили, понабрали неумёх в эту их милицию — зато общество без угнетателей будет. Может, и будет — если устоит. — Во-первых, адские земли на самом деле существуют. — Хольтов не сознаётся в том, что может засвидетельствовать это лично. Хотя порой ему очень хочется поделиться с кем-нибудь воспоминаниями о краткосрочном путешествии за границы мира. — Во-вторых, Сергей Лукьянович, раз сами готовы в это поверить, отчего вы всё ещё отбрасываете сакральные предания? Неужто не догадываетесь, что это за глобальный конфликт может быть такой? В голосе Платонина за его спиной слышится неприкрытая насмешка: — Простите, товарищ инквизитор, но это же несерьёзно. Я уже несколько раз повторил: я убеждённый атеист. — Но черти-то нет! — Взрывается Хольтов. — Они в это верят! Верят, может быть, даже больше, чем мы, воцерковлённые. Вы не обратили внимание, что нашествие нави наблюдается аккурат на тех землях, где ваши единомышленники выкорчёвывают лилианскую и солцеславную Церкви, гонят вурдалаков с насиженных мест? На нашей территории собираются бесовские войска, товарищ! Потому что они чуют тут отличный шанс взять реванш после одной древней драки. Не догадываетесь, какой? Платонин непонимающе хлопает глазами. — Неужели вы защищаете вурдалаков? Они же клеймят нас еретиками и чуть ли не дьяволовыми пособниками. — А то вы таковым не являетесь, — горько усмехается Хольтов, и напоминает себе, что должен быть сдержаннее, всё-таки мальчик перед ним просто не ведает, что творит. — Я инквизитор церкви Лилии Вечной, я был им при жизни и в не-жизни остался, употребляя полученный дар на благое дело. И хочу напомнить, что Учение вурдалаков и вашего ордена расходится лишь в вопросах посмертия и трактовке некоторых апокрифов, но основной корпус текстов канона у нас один. Платонин всё ещё скептичен. — То есть, вы сейчас всерьёз говорите о приметах последних дней и грядущем Втором Вторжении? За окном шумит усиливающийся дождь. Хольтов отрешённо наблюдает, как трепыхаются под ударами капель кленовые листья. На душе тоскливо. Вытравить бы горечь от собственного бессилия чем-нибудь, но даже курева больше нет — и гонца за ним не пошлёшь, тут тебе не родная канцелярия. — Среди проклятых немало таких, как нелюбимый вами авантюрист Балахович. Представьте, что вы одновременно и превосходите смертных, ведь сделка с Колоплутом или Явидь-девой наделила вас заёмной силой и талантами; и презираемы, как отлучённый от живого мира раб. — Хольтов хорошо знает, о чём говорит: нечто похожее он переживал сам в первые годы после инициации. Ересь бессмертия, конечно, не дьяволопоклонство, но для поддавшегося искушению инквизитора, тайно завербованного упыриным орденом, разница казалась несущественной. — Навьи не хотят мириться с тем, что совсем недавно они были чем-то волшебным. Пусть даже живой вещью — но ценимой вещью. А теперь вынуждены сидеть по баракам да болотам. Они только что потеряли всё, вообще всё: Хозяев, семьи, часть силы, будущее. Удивляет ли вас, что среди них находится немало готовых пойти на что угодно, лишь бы получить хоть что-то обратно? Наш мир отвергает их, так что жалеть его незачем. — Навий комплекс лже-Ревнителя, я читал о нём, — кивает Платонин. — Насколько мне известно, у нас в университете целых две группы работают над этой проблемой. Хольтов лишь пожимает плечами. Работать-то, конечно, работают, но будет ли от этого толк, вот в чём вопрос. — И, возвращаясь к Ренфильду: он как раз из таких. Зря вы ему ликбезы про Советы устраивали, не представляю, какие выводы он из этого сделает. Платонин упрямится, отказываясь верить, что его обманули: — Но Ренфильд никак не похож на страдающего от несправедливости сверхчеловека! Он же вообще людьми не интересуется, ему дела нет до того, как мы живём. Он аполитичен, и кстати, не спорил с повесткой, что я ему пересказывал. А даже если и допустить, что он собрался строить тут коммуну возрожденцев древней языческой культуры, что погибла когда-то от рук Праведных из Византии — но что с того? Главное, чтоб современные законы соблюдали. Для этого им, собственно, резервацию и выделили: пусть живут так, как им удобно, если это согласуется с проектом Союзов Свободной Нави, ССН. Социализм с их кастовым неравенством, закреплённом на биологическом уровне так просто не построишь, это мы понимаем. Но это ещё не значит, что противоречия их системы никак нельзя снять. Вон, вурдалачьих монахов кое-как лечить стали, говорят, есть уже случаи полного выздоровления, есть перспектива. Так что, может, и для нави способ найдём… — Избавьте меня, пожалуйста, от необоснованного на данный момент оптимизма, — Хольтов берёт короткую паузу. Он ступает на скользкую дорожку: в эту наукоёмкую чушь верит и Сикорский, а Платонин ему предан, так что нужно вести себя осторожнее. — До хороших, надёжных результатов в этом направлении нашей профессуре как до луны пешком. Возможно, нам придётся ждать их не один десяток лет, и всё это время навь будет здесь. Ну, а Ренфильд не спорил с вами и не делился планами потому, что сначала вы были для него детёнышем из вражеского лагеря, а затем — постельной игрушкой. И в том, и в другом случае он не рассматривал вас в качестве достойного собеседника. Удар попадает в точку, и задетое самолюбие Платонина окончательно уводит его внимание от вопроса о лояльности самого Хольтова. — Нет, не сходится. Зачем бы тогда Ренфильду было добровольно сдаваться в Заповедник, где он оказался заперт? Хорошо, может быть, он не знал об ограде заранее, но ведь и в дальнейшем она его не сильно беспокоила. Так что не похоже, чтобы он как-то торопился преобразовывать окружающую действительность, и уж тем более учинять навью мобилизацию. На мой взгляд, Ренфильда вполне бы устроила тихая жизнь, ему лишь нужна помощь в адаптации. — Вы забываете о его подручной, на помощь которой он рассчитывал. — Так… вы и о ней уже знаете? Хольтов закатывает глаза. — А вы думаете, её данные среди ориентировок преступных элементов просто так оказались? Нам известно, что за Ренфильдом следует некая группа «Балаган». Обычно они путешествуют по отдельности и разными дорогами до точки, где собираются давать «гастроли». Это мы объявили в розыск тех, чьи личности смогли установить. Так что, увы, Сергей Лукьянович, считайте, что мобилизацию Ренфильд уже ведёт. Опять-таки, он не стал скрывать от вас, что копается в курганах. Мало ли, что этот чёрный археолог рассчитывал там найти. — Как раз-таки про курганы он мне всё потом объяснил. А он и вправду учился на археолога? Кстати, вы же с ним, выходит, почти земляки, может, в Вене встречались? Хольтов качает головой, отгоняя дурные воспоминания. Не время для них, да и слушатель не тот. — Нет, я не был знаком с ним лично, пока он был человеком, — этому факту Хольтов несказанно рад. — Так он им всё-таки был, — выдыхает Платонин. — Да, был. Он рассказал вам факты своей настоящей биографии, пусть и далеко не все, — Хольтов мысленно благодарит небеса за то, что Ренфильд не разоткровенничался при юноше. — Хотя ваша версия с ложной памятью любопытна… Черти ищут лидера, Сергей Лукьянович. Они сбиваются в стаю вокруг каждого захудалого вожака. Пусть беглые, но они — рабы, им под сильной рукой легче дышится. Когда Ренфильд явится со своей свитой, вы совсем иначе запоёте. — Так ведь только потусторонняя аристократия может подключить к себе этих рабов по-настоящему. В этом и суть их кастовой системы: основная часть способностей, полученных ассимилянтами, не работает на одних только внутренних ресурсах организма, хоть с вожаком, хоть без. А сами по себе навцы — всего лишь калеки, которым нужно лечение и помощь в обустройстве. Да, поодиночке они всё ещё опасны для окружающих, но самоорганизоваться в боеспособную армию у них не выйдет. Хольтов поджимает губы: вот как, как объяснить не только упёртому упырёнышу, но всем вокруг, что нельзя быть беспечным с нечистью? — Вы видите в них бывших людей, с акцентом на слове «людей». А надо делать упор на «бывших». К сожалению, профессор Шохина не избежала той же ошибки, она рассматривала их однобоко. Поймите, Сергей Лукьянович: она, вы, я, Аркадий Волкович — мы все помним свою человеческую жизнь, мы никогда не были по-настоящему исключены из общества и мы разделяем общечеловеческие ценности. А они — нет. Не помнят, не включены и не разделяют. — Товарищ Сикорский не считает, что конфликт их интересов с нашими столь уж велик, чтобы было невозможно договориться. Хольтов скрипит зубами. Придётся выкладывать козыри. — Вы только что сами заметили, что Ренфильд не похож на жалкого инвалида. Но задаться вопросом, а почему так, в голову до сих пор не пришло? Платонин растерянно разводит руками. — Да, его адаптированность впечатляет… Но он всё равно не может быть навьим вождём из пророчества, он же ассимилянт нулевого поколения. Даже не полукровка, как я подозревал — вы сами только что это подтвердили. — Сол Пресветлый, да разуйте же глаза! Он до сих пор блюдёт геральдические цвета в одежде! Да, он сам — всего лишь ассимилянт, но за его спиной кто-то стоит. Ренфильд — не беглый раб. Он — добровольный прислужник. Повисает молчание. Платонину требуется время, чтобы переварить услышанное, а Хольтову — чтобы перебрать в уме сказанное и оценить, не проговорился ли он сверх необходимого. И как поступить, если всё-таки проболтался. — Однако… — Платонин задумчиво потирает подбородок. Затем, вспомнив что-то, смело глядит в глаза инквизитору: — И всё-таки, у меня есть основания считать, что Ренфильд не собирается воевать за Престол Князя мира сего.