Опереточный злодей

Разумеется, Кася привела его к тайной тропке. Перед тем, как ступить на неё, Кася доверчиво протянула Платонину руку, и он сжал её ладонь со смешанными чувствами. Навь упырей не любит и боится. Упырь для неё — сильный и опасный враг, от которого надо бежать и прятаться. И перебороть этот инстинкт нелегко: уж сколько Шохина билась над тем, чтобы подопечные прекратили забиваться в дальний угол при её появлении! И лаской, и подарками, и душевными беседами старалась она завоевать расположение к себе — и всё с мизерным результатом. А к Платонину вдруг отнеслись как к своему. Ладно Ренфильд — он химера нетипичная, с ним вообще много непонятностей. Но эта девушка, явно из низших каст, молодая и слабая, при первом же знакомстве позволила себя коснуться. Внутренний исследователь Платонина ликовал, внутренний параноик беспокоился. Странно это всё. Но как только они шагнули в давящую тишину навьей тропы, Платонин забыл обо всём. Он взглянул вверх и увидел, как звёзды играли в чехарду. Они двигались короткими рывками, исчезали и появлялись. Платонин ощущал всю непомерную глубину пространства, и быстротечная подвижность и переменчивость в нём завораживала. Вскоре он понял, что общий узор звёздных траекторий всё ещё складывался в карту знакомых созвездий, расстояния и взаимное расположение не нарушались. Но общая картина будто бы шла рябью, то и дело двоилась, накладываясь на самое себя под небольшим углом. Как будто Вселенная не могла определиться, который час. «Что это? Как это?» — беззвучно спросил в пустоту Платонин. Пустота не ответила, хотя на мгновение ему померещилось, что она — нечто в ней — его услышало. А над холмами горели призрачные огни. Кася свернула на дорожку, которой утром ещё не было. Ренфильд всё-таки взломал четвёртый могильник. На этот раз Платонин был готов. Свободной рукой он нащупал в сумке вурдалачий кол, и когда они переступили порог навьего жилища, одним сильным ударом вбил его в стык плит портала, не давая тому сомкнуться. Земляная дверь вздрогнула, охнула и покорилась. Он оглянулся на Касю — та тут же отвела взгляд, даже рукой лицо прикрыла. «Избегает зрительного контакта» — сделал мысленную зарубку Платонин. А в слух сказал: — Затхло у вас тут, пусть проветрится. Кася промолчала, лишь неуверенно пожала плечами. А что она могла поделать? Грозный взгляд резного чура явно её беспокоил, но просить Платонина убрать «злую вещь» навка не решилась. — Что, мешает? — всё же уточнил он. Кася подумала, прислушалась к себе и мотнула головой: — Нет, обойти можно. — Вот и славно. Куда дальше?

***

Тёмный мрачный коридор-нора вился так, будто его настоящая змея прокладывала. Платонин то и дело задевал макушкой низкий потолок. Представил, как Ренфильд полз тут не иначе как на четвереньках. Образ исполинского хищника в узком подземном ходу только усилил клаустрофобию. Попадавшиеся то и дело по пути заваленные боковые ответвления также не внушали спокойствия. Освещения не было вовсе — Ренфильд ещё не успел украсить стены лампами из охотничьих трофеев. Да и в целом обстановка разочаровала своей скудностью и однообразием. В глубине души Платонин надеялся, что уж в последнем-то холме осталось что-то действительно интересное, какие-нибудь артефакты навьей культуры. Но увы, пока что любоваться было категорически не на что. Касе, кстати, темнота не мешала, даже наоборот: девушка чувствовала себя в ней как дома. Вот уж действительно подземный народец. Но вот впереди забрезжил свет, и вскоре стены расступились. Платонин вслед за Касей попал в просторную — хоть какая-то радость! — комнату, по-видимому, кухню. В огромной, сложенной из глиняных кирпичей помпейской печи, какие Платонин разве что на картинках видал, мог бы поместиться целый кабан на вертеле. Весело потрескивал огонь, самый обычный, без фокусов. Зато вместо поленьев на растопку пошли узорно расшитая ветошь и обломки предположительно мебели: некий вандал сжёг те самые предметы быта, что вызывали у Платонина жгучее любопытство. Хотя бы вони от них почти не было — всё уходило в трубу. — А как навь дым-то отводит, чтоб он холм не демаскировал? — не удержался Платонин от давно волновавшего его вопроса. — Сложная система труб с хорошей тягой, — раздался за спиной знакомый низкий голос. Тёмная хвостатая фигура сидела в тёмном углу, как обычно, сливаясь с окружением. — Органика, там получалось что-то вроде отдельно выращенных лёгких. В них ещё стоят каскадные фильтры, тоже часть экосистемы. Когда Улей был жив, они сменялись сами: старые отмирали, новые занимали их место. А на поверхность отработанный воздух выводится через распространённую по большой площади систему капилляров. В общем, вблизи населённых бругов грибы лучше не собирать, мало ли какие токсины в них успели накопиться. — Забавно, — кивнул Платонин. Объяснение он понял лишь отчасти. — Хорошие у Колоплутов инженеры. Они что, и в древности такое умели делать? — В древности и люди много чего умели делать, — Ренфильд постепенно проявлялся, что твой Чеширский кот. Он увлечённо вырезал когтем спиральный орнамент на лобной кости очередного черепа. — Не из живой плоти правда, из меди. Но до катастрофы Бронзового века сложные трубопроводы не были совсем уж диковинкой. Тут Ренфильд повернул череп в профиль, продолжая рисунок по виску, и Платонин обомлел: тот оказался человеческим. — Это у тебя новый трофей, — осторожно поинтересовался он, пряча волнение, — или ты здесь подобрал? — Я чужие заслуги не присваиваю, — Ренфильд оскалился в хищной улыбке. — Как закончу — полюбуешься. Если нравится, можем у тебя над столом повесить. Или возле чернильницы поставим, солидности тебе прибавит. Что скажешь? Фельдшер сообщил, что милиция нашла свежий труп прямо в Заповеднике. Это было до или после похищения Нины? — Ты сегодня кого-то убил? — Убил, — самодовольно встопорщил усики навец. — И ещё убью, если ты мешать не будешь. Славная намечается охота. — Кого? Ренфильд пожал плечами. — Не упомнил имени. Он в твоих списках есть, дома заглянем, покажу. Все правильные и разумные слова потеряли смысл. Платонин не понимал: как всё так обернулось? Где он ошибся? Столько раз за эти дни у него были веские поводы подозревать Ренфильда в худшем, но тревоги оказывались ложными. И вот, когда Платонин решил было, что Ренфильду всё же можно доверять, что навец способен держать себя в руках… Что же теперь делать? — Ты об этом хотел поговорить? — О твоей Нине. Ещё днём Платонин был уверен, что навец её не тронет. — Где она и что с ней? Ренфильд встретился с ним взглядом. И не стало вокруг растрескавшихся стен увядающего Улья, только тепло печи за спиной напоминало, что это не совсем сон. По левую руку — высокий берег реки, заросший дроком, сквозь кустарник различим горелый остов Старого моста. Платонин хорошо знал это место: юго-западная часть границы Заповедника. Он пробегал там всего несколько часов назад, ещё до того, как дошёл до известного места преступления. По правую руку, под сосёнкой сидела на привязи Нина. Длинная верёвка одним концом была обмотана вокруг ствола, другой же опоясывал талию женщины и крест-накрест перетягивал грудную клетку. Удерживался он сложным узлом на спине, так что быстро выпутаться Нина никак не могла. От неё требовали убрать дада-копф. Привязали, чтобы не дать ей просто заступить за защитный контур и, оказавшись вне досягаемости похитителей, сбежать; и просто тащили её обратно при малейшей попытке освободиться. Содранные локти и грязь на одежде говорили сами за себя: пленница не вела себя послушно. — Раны её несерьёзны, есть небольшая потеря крови, — вкрадчивый голос невидимого за иллюзией Ренфильда зазвучал прямо над ухом. Навец питал слабость к таким дешёвым приёмам. — Но её ждёт расправа на рассвете. Желаешь, чтобы мы освободили её, или дашь ей погибнуть? Наваждение развеялось. Ренфильд стоял перед Платониным на одном колене и всё равно нависал над ним. В лице нелюдя не было ни злобы, ни ненависти — поди догадайся, что у него на уме. И это пугало больше всего. — Что она тебе сделала? — прошептал Платонин. — Чем не угодила? Неужели ты так взревновал к смертной? Или ты это мне так мстишь? Зачем эта жестокость?! Карие глаза Ренфильда непомерно расширились, заливаясь потусторонней белизной. — Зачем? — Ренфильд задумчиво склонил голову. — Зачем это я? Ну разумеется… Посмотри на меня, Серж. Посмотри внимательно. Видишь? Видишь, нет? Всё дело в том, что я — чудовище! Навец вдруг резко выпрямился во весь свой огромный рост, хвост со всей дури хлестнул по стене, выбив кусок ссохшейся штукатурки-мазанки. — Я — главный зверь на твоей земле, я самый зубастый дракон в округе! Я должен быть жесток, должен, просто обязан, и по-другому не бывает! Чудовища похищают дев, таков извечный сюжет! Ты же читал эти сказки, Серж, ты специалист по ним, ты… Я же так устроен! Ренфильд заломил руки в патетическом жесте отчаяния. Его душа клокотала бешенством, бурлила злым, мрачным весельем, а сквозь всё это проступала чёрная пучина обречённости. — Ферка, уймись! — возглас Каси потонул в его рычании. — Посмотри на меня, Серж, — всё повторял и повторял он. — Разве меня можно приручить? Ты всерьёз думал, что справишься?! — Ещё один кусок штукатурки осыпался с глухим шелестом. Оскаленное лицо Ренфильда свело судорогой от сардонического смеха. — Я же взращён для войны, я права не имею и помыслить о чём-то кроме сладостной боли и мяса врагов на зубах! Платонин отступил было под натиском беснующегося навца, но жар позади напомнил об опасной близости огня. Иных путей к бегству было два: тот, которым он сюда пришёл — но проход загораживала Кася, и второй дверной проём, что вёл неизвестно куда. Недолго думая, Платонин метнулся к нему. — Я не имею права быть милосердным! Моя доброта — такое же зло, как и моя ненависть!!! Комната, куда попал Платонин, оказалась попросторней кухни, но совершенно пустой и разграбленной. Из обстановки — только торчавшие из земляного пола тут и там прозрачные кристаллы, сиявшие в отблесках очага. Из неё вглубь холма вели аж три двери, но за каждой Платонин обнаружил лишь обвалы. Он оказался в тупике. — Я потребовал одного юношу, а должен был семерых! — Да хватит, хватит, ты переигрываешь. — Я чудовище, меня нельзя переиграть! Но шуметь навец перестал. Выждав полминуты, Платонин рискнул выглянуть из своего убежища. Ренфильд сидел на корточках, уставившись в огонь, опустошённый после схлынувших эмоций. Кася за его спиной неспешно расчёсывала чёрные космы гребнем. — Самый страшный ты, самый ужасный ты, — приговаривала она нараспев, то ли заклиная, то ли убаюкивая. — Всех распугал, страсти в клочья по закоулочкам, реквизит погрыз. Молодец. — Я настоящий дракон. — Ты настоящий дракон, — согласилась она. — И великий охотник, и бесстрашный воевода, и древняя жуть в ночи. Твоим именем детей пугать будут. Ты же этого хотел? В душе Ренфильда пробежала волна безмерной тоски. Платонин прикинул было, успеет ли проскочить мимо них к выходу. Но Ренфильд о нём не забыл: — Ты не ответил на мой вопрос, Серж. Платонин вздохнул. Делать нечего. — Каковы твои условия? Да, пожалуйста, отпусти её и оставь в покое. Чего ты от меня хочешь? Навец обернулся к Платонину. В потухших было глазах просыпался новый мрак. — Ферка… — начала Кася, но он жестом остановил её. Платонин испугался, что его ждёт второй акт истерики, но душа Ренфильда расцветилась совсем другими красками. Как и утром у муравейника, после первой острой фазы приступа навец жаждал теперь физической близости. — Чего я от тебя хочу? — он ронял слова медленно, с каждым новым всё смягчая тон, пока голос его не засочился ядовитой патокой. — Назови меня своим господином и прими моё клеймо на веки вечные. Тонкая улыбка навца и томная тьма в его душе обещали Платонину воплощение всех больных фантазий, о которых он когда-либо слышал. И много, много больше. Значит, всё-таки ревность, заключил Платонин. Ревность и желание утвердить своё превосходство. Доминантному навцу поперёк шерсти пришлось то, что его «наложник» на самом деле не принадлежал ему одному. Вот где Платонин ошибся: недооценил всю серьёзность, с которой навь относится к иерархии и собственническим притязаниям. Это не Ренфильд первым нарушил условия договора. Это Платонин, по меркам нави, сделал что-то такое, что развязало Ренфильду руки. Да, навь не могла поработить упыря так, как человека, так что Платонин попросту не чувствовал себя по-настоящему повязанным данным словом. Он соблюдал его по своей воле, как учила Шохина, потому что иначе с навью контакта не наладишь — но соблюдал же! Но где-то оступился. Что он сделал не так? «Ты должен найти и привести ко мне того, кто готов добровольно разделить постель с чудовищем» — в формуле не было ни слова про верность до гроба и недопустимость связей на стороне. Но это если рассматривать её формально. Платонин мог упустить некую фигуру умолчания, нечто, что навью подразумевалось, но не было проговорено вслух как самоочевидное. Итак, что бы получил Ренфильд, если бы Платонин привёл ему человека? — Живую игрушку хочешь, — Платонин понимающе кивнул, а сам внутренне похолодел. Ему предстоял нелёгкий выбор. Он ведь не любил Нину всерьёз — как и она его. Они не дышали друг другом, не мечтали остаток дней прожить рука об руку, не томились, будучи в разлуке. Он так вообще упырь, он на серьёзные чувства не способен. Впрочем, насколько Платонин себе представлял, как должна работать та самая Великая любовь из сказок, если бы у них с Ниной была именно она, то Ренфильд бы почуял её и отступил бы. Или постарался бы поработить их обоих — навь ценит сильные чувства. Сам Ренфильд с его расшатанной психикой и невероятными скачками настроения тому прекрасное подтверждение. Наверняка его хозяин находил дикие монологи безумца забавным развлечением. Нет, единственной и неповторимой Нина для Платонина не была. Но она была просто хорошим человеком. Этого достаточно. — Будь по-твоему. Забирай меня, освободи её. Но знай на будущее, — тут Платонин криво усмехнулся: случится ли ещё оно, это будущее, — ты ломился в открытую дверь. Можно было спокойно договориться, у нас же всё так хорошо шло. А точно ли хорошо? С точки зрения Платонина — в целом, неплохо. Ренфильд так и вовсе был всем доволен… …Пока не получил отказ. Может, он давно мечтал поиграть в муравейнике, но уговорами затащить туда Платонина не вышло, вот ему крышу и сорвало? И именно отказ, а вовсе не ревность к какой-то девахе спровоцировал дальнейшие его поступки? Ренфилд никогда не пытался заставить силой, у него и тени такого намерения не проскальзывало — но вдруг это не потому, что он ценил и уважал мнение партнёра, а потому, что настоящий наложник отказать бы просто не мог? Тем временем Ренфильд кивнул Касе. Та склонила голову и вышла — выполнять поручение, не иначе. Сам он встал, и Платонин снова невольно отступил, ощущая непривычный для себя страх. Ренфильду пришлось склониться в поясе, чтобы пройти за ним в пустую комнату. — Иди сюда, это не больно, — хрипотца в голосе выдавала возбуждение навца без всяких диагностик души. Он победил и жаждал заполучить приз здесь и сейчас. — Ну же, скажи это вслух. Платонин не сразу сообразил, о чём речь. — Признаю тебя господином над собой, — он облизал резко пересохшие губы. А что, если он откажется завершить формулу? Нет, нельзя. В таком случае сделка не состоялась бы, и Нину ждала бы расправа на рассвете. Ему придётся играть по правилам, изображать послушание до тех пор, пока не появится надёжного способа усмирить Ренфильда и не дать ему убить снова. — На веки вечные. В следующее мгновение Ренфильд его обнял. Крепко, как давно потерянного и чудом обретённого родственника: потёрся щекой о щёку, гладил по спине, нежно обвил хвостом ноги. Радость навца казалась такой чистой и искренней, что Платонин растерялся от неожиданности. — Да что с тобой такое? — он неуверенно обнял навца в ответ, запустив руки в чёрную гриву. — Ферка, что происходит? — Где метку поставить? — в ответ поинтересовался тот, не размыкая объятий. Платонин поджал губы. Нет, ничего не изменилось. Спонтанные вспышки дружелюбия навца не делали его менее опасным и более адекватным. Они вообще не касались действий окружающих, Ренфильд злился или радовался чему-то своему. Легко можно было запутаться, что настоящее, а что — спектакль, театр одного актёра. Череп. Череп был настоящий. Ренфильд кого-то убил. В Заповеднике — верная ему навь. А сам Платонин в глазах нечисти авторитета больше не имел. Он для них уже не грозный враг с ореолом святителя — пусть и атеист по убеждениям, — а подстилка вожака. Вот почему молоденькая навка спокойно взяла его за руку. К бесам личную драму, тут Ренфильд, фактически, захватил власть в Заповеднике. Ситуация полностью вышла из-под контроля, и сосредоточиться надо на том, как его вернуть. — Только не на видном месте, — запоздало спохватился Платонин. — Пожалуйста. — Интересно, какое же место товарища уполномоченного мало кто увидит оголённым? Это? — поддразнил его Ренфильд и легонько шлёпнул пониже спины. Платонин густо покраснел. — Сомневаюсь. Над щиколоткой устроит? — Хорошо, — Платонин кивнул и отстранился, чтобы снять сапоги. В открытом бою Ренфильда ему не победить. Нужно действовать иначе. Сумка и чемоданчик, всё ещё оттягивавшие плечо, мешали. Он стащил их и поставил у стены. Сапоги и портянки скинул рядом. Переступил босыми ногами по холодному полу, стараясь не попасть пяткой на выпирающие острыми гранями кристаллы, и обернулся к ожидавшему его Ренфильду. Рискованно, но что если… В общую кучу полетела и гимнастёрка. Оставшись в одних штанах, Платонин смело шагнул к своему новоявленному господину. Улыбка Ренфильда стала шире. Платонин никогда до этого не начинал первым, инициатором выступал навец. Теперь же Платонин вглядывался в крупное носатое лицо, настраиваясь на нужный лад. Ренфильд не торопил, заинтригованный сменой ролей. Он повторил любимый жест Ренфильда: провёл по щеке тыльной стороной ладони, большим пальцем огладил бровь, изучая касаниями лицо партнёра. Почесал за усиком и нежно распушил его отростки, на что Ренфильд дёрнул им и прикрыл глаза от удовольствия. — Ну, вот он я, — Платонин придал голосу бархатной глубины. — Весь твой, как ты и хотел. И Ренфильд купился. Подался вперёд, положил ладони ему на грудь, скользнул по бокам и ниже, притягивая к себе, ткнулся носом и лизнул шею. От него пахло лесным мёдом и чем-то полузнакомым, диким, будоражащим нервы. Длинные пальцы навца прошлись по левой ягодице, бедру, икре, забрались под ткань снизу и сомкнулись кольцом над лодыжкой. Платонин ощутил лёгкое жжение на коже, охнул — но его тут же отпустили. Ещё не увидев результат, он со всей ясностью осознал, что клеймён. Не важно, какие у этого будут последствия и будут ли вообще, но Ренфильд оставил отметину на его теле. Как на своей собственности. Эта мысль требовала отдельной рефлексии, но времени на неё не было. Позже. Платонин заставил себя улыбнуться, положил руки на плечи Ренфильда, подставил лицо касаниям-поцелуям усиков, похожим на щекотку. Сосредоточился на приятной стороне ощущений и шепнул навцу в ухо то, что тот явно мечтал услышать: — Хозяин, — самого Платонина от этого слова пробила дрожь. Ему стало жутко, но партию следовало доиграть: — Хозяин… Позволишь мне очертить гнездо? Можно? — Можно, — горячо выдохнул Ренфильд, ещё раз провёл языком по ключице Платонина и нехотя отстранился. Вынул из набедренной сумки завёрнутый в чёрную тряпицу мел и вложил в протянутую ладонь, накрыв своей. Это можно было бы счесть жестом доверия. Навь не делится ценными вещами просто так. Платонин моргнул. Поклонился, как это делала Кася, и отошёл, примериваясь, чтобы очертить круг побольше. Он начал линию рядом с тем местом, где оставил вещи. Ренфильд не обратил на это внимания, вышел на середину комнаты и сел там в предвкушении. Жёсткий пол и отсутствие покрывал, похоже, вовсе его не заботили. На обдумывание плана у Платонина была всего лишь минута, что ушла на черчение. А попытка всего одна. — Тебе нравится, когда тебя причёсывают? Ты не говорил об этом раньше, — он подумал о полосе шёрстки вдоль позвоночника навца. Самому, наверное, неудобно за ней ухаживать. — Это… Очень интимно. Мне казалось, мы до этого ещё не дошли. Вот как. То есть, всё, что между ними было до этого, навец поводом для настоящей близости не считал. — У меня гребешок есть, секундочку. С этими словами Платонин отступил от почти завершённой линии — зазор с ноготок, этого должно хватить, — и полез в свою сумку. Дальше всё было быстро. Кол удобно лёг в руку, Платонин в одно движение развернулся и вогнал его по рукоять в пол, замыкая контур. Он не сразу посмел поднять глаза. Шустрый навец мог выскочить. Мог уже стоять у него за спиной. Вот сейчас длинный хвост хлестнёт по спине, когти сомкнутся на шее… Ренфильд сидел всё там же, в центре круга. Лицо спокойно, в душе тишь да гладь, ни следа недавней похоти. Неужто понял, что попался и так легко смирился? Платонин не верил в лёгкую победу. Он медленно выдохнул и достал оставшиеся колья. Самое надёжное построение — семилучевое, но и пентаграмма для сдерживания вполне устойчива, хоть и более требовательна к навыку усмирителя проклятых. Платонин трижды прошёлся вдоль линии посолонь, высчитывая и размечая схему. Это человеку нужно чертить всё чётко и выверено, а упырь мог компенсировать недостаток аккуратности, добавив к меловой черте вторую из смеси на основе своей крови. Сил, конечно, много уйдёт, зато надёжно. — Ты мне всё-таки объясни, с чего вдруг ты всё это устроил? — начал он разговор, вбив второй кол. — Не любишь, когда тебя отшивают или надоело согласие выпрашивать? Он думал, что Ренфильд отмолчится, но тот ответил: — Без согласия никак нельзя. На мне богомолово вето. — Что, прости? — Богомол, — начал Ренфильд тем же тоном, каким объяснял про инженерные ухищрения Колоплутов, — это хищник, что убивает партнёра при спаривании. Я — очень опасный хищник. На мне заклятие, которое блокирует любые проявления агрессии, когда я рядом с половым партнёром. Я не покалечу, не причиню боль, намеренно или случайно. Я даже подумать об этом не могу, потому что злость уходит из тела. На меня наложили это, чтоб не получилось так, как у богомолов. — Вообще-то, у них это самки делают… А, не важно, — озадаченный Платонин встряхнул головой. — Но даже если и так, ты осознаёшь, что клеймом ты не улучшил, а ухудшил отношение к себе? Тогда, когда мы с тобой про домострой говорили, эта игра в подчинение была забавной — но именно потому, что это была игра, понарошку, понимаешь? Да ты же сам был рабом, ты должен знать, о чём я! — Я знаю, — пожал плечами Ренфильд. — Вы когда-то так же клеймили меня. Третий кол встал на своё место. С первым было не до эстетики, а остальные Платонин ориентировал так, чтоб лики чуров смотрели в центр. Спор на отвлечённые темы мог затянуться надолго. Платонин в очередной раз напомнил себе, что разговаривает с безумцем. И убийцей. Выяснение отношений могло подождать. Он хотел было уточнить мотив захвата Нины — всё-таки что-то в этой ситуации его по-прежнему беспокоило, пасьянс не хотел сходиться. Но Ренфильд мог снова распсиховаться, и они бы потеряли время впустую. Так что Платонин занялся проблемой первостепенной важности: — Сколько навцев сейчас в Заповеднике? — Я и Кася Суок, с ней ты уже знаком. Остальных я отослал. К слову, кое-что тебе нужно знать: как начнутся проблемы с милицией, не стесняйся, а сразу обращайся за помощью. Один из моих помощников ходит среди людей и хорошо с ними управляется, он тебя от всего прикроет. Как увидишь отступника с огненными волосами и ледяными глазами, знай — это он. Он, конечно, может вести себя странно и потребует того, что твоему сердцу противно, но ты слушайся его и не перечь, он всё сделает как надо. — Щедрое предложение, — кивнул Платонин, загоняя четвёртый кол рядом с парочкой кристаллов. В одних только ориентировках рыжих навцев было два, Колоплуты ценили детишек такой масти. Хотя, если помощник Ренфильда «ходил среди людей» то, скорее всего, он невыявленный. — А остальным своим ты какие приказы раздал? — А остальные мои вне твоей юрисдикции, товарищ уполномоченный, — Ренфильд лениво потянулся. — Так что на это отвечать не стану. Платонин почти не удивился. Чудо, что он вообще хоть какие-то внятные ответы получил. А остальное из навца Сикорский лично вытрясет — нужно было срочно с ним связаться. Напрямую, раз Менск до сих пор молчал. Платонин, конечно, наломал дров так, что по голове его не погладят — главное, чтоб её за такое вообще не сняли. Но за Ренфильда и за открытый холм могли и простить. — Ладно, сейчас не хочешь — потом заговоришь. Убитый мужик в овраге два дня назад — тоже ваших рук дело? — Уходи, — сказал Ренфильд. — Это на моей территории произошло, не увиливай. Властью, данной мне мандатом, приказываю тебе ответить, — пошутил Платонин и загнал последний кол. Выпрямился и с удовлетворением взглянул на дело рук своих. Сдерживающий круг выглядел почти идеально — картину портила только расползающаяся от потемневших кристаллов у четвёртого кола трещина. — Уходи, — грустно повторил Ренфильд. — Что происходит?! — Рушится царство кощеево. Пол вздрогнул, пошёл волнами. Затрещала штукатурка, на голову Платонина просыпалось мелкое крошево и омертвелые корешки. Потолок готов был рухнуть. Платонин схватился за ближайший кол, понимая, что всё равно не успеет: пока хотя бы три стоят, Ренфильду из круга не выйти даже при повреждённой линии. Вовремя услышал шум и увернулся от потолочной балки, но всё же его задело. Голую спину ожгло нестерпимым холодом, мышцы мгновенно свело судорогой и Платонин упал навзничь. Вслед за балкой в сминаемую под тяжестью толщи земли комнату опадали космы тонкой пряжи, что ранее удерживали кокон Улья. Лунный шёлк. Платонин кое-как отполз и поднялся на колени. Серебряная завеса отделила его от Ренфильда, он никак не мог к нему подступиться. Треск, дрожь и гул всё нарастали. — Ферка! Круг ещё держит? Я не знаю… — Держит, держит, никуда я не денусь! Серж, не болтай, беги! — Тебя же накроет! — БЕГИ! Приказ хлестнул по ушам, подстегнул непослушное тело, и Платонин бросился наутёк. Он содрал кожу о неровные стены в змеином коридоре, едва успел проскочить, пока путь не засыпало. Выкатился из портала на траву, оглушённый, дрожащий, слабый после второго за сутки контакта с навьей дрянью. Живой. С глухим подземным стоном просел, ввалился в себя холм. Платонин смотрел, как выгибались, теряя листья и выдирая корневища молоденькие деревца на его вершине, как с криками разлетались перепуганные птицы, разбегалось мелкое норное зверьё. А потом наступила тишина. — Ты же знал… — сказал он холму, когда всё давно успокоилось. — Ты же понимал, как оно устроено. Ты видел, куда я крестик поставил. Почему не остановил?.. Надо было встать. Что-то делать. Копать? В одиночку это займёт много времени, и там же слой лунного шёлка сверху. Звать бригаду людей, чтоб отрыть погребённого заживо навца… Милиция. Нина. Он поднялся на ноги, постоял, оценивая своё состояние, и, бросив последний взгляд на холм, поплёлся в сторону Старого моста.