***
А у сторожки их уже ждали. Платонин насчитал два десятка людей, вооружённых, грамотно рассредоточенных по удобным укрытиям. Засада? На кого? Он почуял их раньше чем они его — права была покойная Шохина, в состоянии голода есть свои преимущества, — и остановился, размышляя, что теперь делать. — Что случилось? — Нина, разумеется, никакой опасности заметить не могла. К тому же Платонин сам утешал её и обнадёжил, что всё уже позади, так что, отбросив осторожность, она спросила это в полный голос. — Тише, — попросил он её мягко. — Я сейчас разберусь. Там… — Стоять! Это ЧеКа! В мгновение ока перед ними возникли двое с пистолетами — выскочили черте откуда, целились зорко. Упыри. Значит, усиленный наряд из Мозыря вызвали. — Не стреляйте! — Платонин поднял руки и заслонил собой Нину. — Она человек! — Отойди от пострадавшей, — приказали ему. — Я уполномоченный из КомКоНави, Платонин Сергей Лукьянович, — представился он, без резких движений отступая в сторону. — Я тут работаю. — Разберёмся, — его схватили, заломали руки и один из чекистов с силой засадил ему в плечо длинную иглу. Вспышка нестерпимой боли пронзила насквозь и растеклась по каждой клеточке тела, Платонин выгнулся и тут же обмяк, чуть не потеряв сознание. Серебряная игла в плечевое сплетение нервов — надёжный способ обездвижить упыря. Серебро обычное, не лунное, но всё равно жгло адски. — Серёжа! — услышал он словно через толстый слой ваты. Хотел повернуть голову, посмотреть, как она там, что они с ней делают, но не мог. — Пройдёмте, гражданка. Чекистам пришлось его нести. Тот, что бил, взвалил ношу на плечи, как молодого бычка. В таком положении Платонин видел мало, понимал ещё меньше. По глазам резанул яркий свет прожектора. Кто-то рявкнул: — Сволочь, демаскируешь же! — Вас и так видно, — возразил несший Платонина чекист. — Принимайте, этот говорит, что он ваш, местный. — Да, наш, — приблизилось прокуренное ворчание младшего помнача Груздича. — А это заложница. Гражданка Пинчук, вы как? Говорить можете? Он вам угрожал, или что? — Нет, — звонко и чётко, чтоб все услышали, ответила Нина. — Он меня спас и вывел к вам. — Где нападавшие? — Я не знаю. Там был туман. — Ты чего сам полез, а нам ничего не сказал, а, герой? — Кажется, Груздич обращался к нему. — Взял и исчез незнамо куда! То ли тебя грохнули по дороге, то ли ты в сговор с преступным элементом вступил… Ну, чего молчишь? Платонин бы и рад ответить, но его хватило только на едва слышное мычание. — Он парализован. Таков протокол задержания несмертов, — отчеканил «ездовой» чекист. — Для вашей же безопасности. — Ой, да какая с этого мальца угроза, — раздражённо сплюнул Груздич. Нет, не видал младший помнач из глубинки, на что упыри по-настоящему способны. — Нам его показания сейчас нужны, сидеть нам тут ещё, или как… После недолгого совещания Платонина внесли в сторожку — замок при этом бесцеремонно выбили, — и усадили спиной к остывшей буржуйке. Один упырь в кожанке встал у двери, второй удерживал Платонина от заваливания на бок. Людей внутрь не пустили. Платонин скосил глаза на дверь: не мог удержаться, чтобы не проверить, не появилась ли там каким-либо чудом надпись «2-13». Надписи не было. Не могло быть. Мел Ренфильда лежал у него в кармане брюк. А сам Ренфильд лежал под холмом. — Извини, товарищ, но так надо было. Терпи, — сказали ему. Игла покинула тело. Боль осталась. Платонин конвульсивно дёрнулся и взвыл. Его больше не удерживали, и он повалился на пол, скорчился дрожа. По нервам-рекам одна за одной катились волны жидкого огня, мышцы непроизвольно сокращались. Упыри дождались, пока он придёт в себя. Судя по всему, заняло это не так уж много времени, но по личным ощущениям Платонина пытка длилась без малого вечность. Наконец сознание прояснилось. Он всё ещё лежал на полу. Прислушался к себе, со страхом ожидая следующей волны, но её не было. — Да, неприятная штука. Ну что, товарищ Платонин, говорить будем? — Будем, — слабо кивнул Платонин, собираясь с мыслями. Правду нельзя. Пока не доберётся до Сикорского — нельзя. Нужно было врать, врать аккуратно, чтобы в него не воткнули эту дрянь снова. — Так где нападавшие? — …Разбежались. Я мало что знаю. Они могли… хотели покинуть Заповедник. Но могли и остаться. Опасны, возможно агрессивны. — Эк они тебя… Ясно. Гриш, пусть командуют эвакуацию лагеря, и везде усиленные патрули. Платонин облизал губы. Эвакуация. Вот и всё, без него всё решили. По его дому топчутся… Сам виноват, запорол доверенное ему дело. Каждое из дел. Он лежал, притворяясь всё ещё слабым, и думал. Если сейчас возьмутся смотреть его бумаги — найдут записи о Ренфильде и недооформленную регистрационную карту на него. И тогда ему уже ничто не поможет, за такое голову снимут сразу. И помощи ждать неоткуда… То есть, помощник-то есть. Ренфильд знал о том, что у Платонина будут проблемы с милицией — откуда? Его предупредили о засаде? Каким образом? Впрочем, сейчас не это важно. Достаточно попросить о помощи, и какой-то рыжий тип вмешается. Платонин сильно сомневался в том, что это хорошая идея: Ренфильд не уточнил, каким способом тот решит все проблемы Платонина, но если оценить, как навь действовала до сих пор — то вряд ли законным и бескровным. Если Платонин спустит на людей очередного маньяка, то чем он сам будет отличаться от сорвавшегося беззаконника? Может, предупредить о нём чекистов, а потом вызвать, чтоб его повязали? Нет. Это значит, что ему придётся рассказать о сделке с навью. А если навец попадётся, он наверняка выдаст следствию подробности, которые сам Платонин смог бы ещё кое-как утаить. Он не будет звать никаких помощников, разберётся как-нибудь сам. — Я могу организовать… Только дайте одеться, пожалуйста. — Одевайся. Сейчас в Мозырь поедешь, тебя там видеть очень хотят.***
Всю дорогу в Мозырь Платонин попросту проспал. Организм требовал отдыха и питания; со вторым было непросто — не заслужил, а вот первого ему дали сполна. Платонина никто не тревожил. Проснулся он уже в камере-одиночке, чему немало удивился: как, когда, за что? — Сказали вас тут запереть, покуда в себя не придёте, — пояснил подошедший на оклик охранник. — Мало ли, вдруг вы в забытьи грызть кого-нибудь кинетесь. Вам, значит, следователь Коркин талон оставил, сказал, чтоб вы, как очнётесь, бегом летели в больницу паёк получать, а уж после этого — к нему в одиннадцатый кабинет. — А далеко больница-то? — только и спросил растерянный Платонин. Охранник выпустил его и пояснил, как добраться. До больницы и обратно Платонин обернулся за полтора часа: там пришлось ждать, пока кровь выдадут. Дородная санитарка поинтересовалась обеспокоенно, не новенький ли он, а то что-то много нынче иммортов развелось. Но узнав, что он столовается в Берегиничах, а здесь всего разок из-за чрезвычайных обстоятельств, успокоилась и потеряла к нему интерес. Зато, улучив момент, когда его никто не видел, Платонин ещё раз осмотрел клеймо, оставленное Ренфильдом. Вчера он уже взглянул на него, когда одевался, но лишь украдкой. При свете дня оно заметно выцвело, выделяясь на бледной коже лишь едва заметным потемнением. Он с трудом разобрал адамову голову и длинные усики мотылька. Накануне оно было почти чёрным. Такая перемена сильно озадачила Платонина, но спросить, что бы это могло значить не у кого. Выжил ли Ренфильд? Выбрался ли? Или всё ещё лежал, задыхаясь, придавленный толщей земли и считал минуты в ожидании спасения? Платонин приказал себе пока не думать об этом.