Универсальный морально-этический кодекс для ближайшего окружения первых лиц

Поля вернулся из Мадрида довольным, бронзовым от загара и с ног до головы увешанным значками Молодежного климатического форума. На нем была толстовка характерного цвета запылившейся мешковины с тремя замкнувшимися в кольцо зелеными стрелками на груди, глядя на которую Миша сощурился и констатировал: — Похудел. — Пф, — лаконично возразил Сережа. — Он такой и был, ты забыл просто. Миша недоверчиво покачал головой и скрестил руки на груди, но спорить не стал. За Муравьевым-младшим по полу волочился большой чемодан, весь клееный-переклеенный бирками всевозможных аэропортов и авиакомпаний, остатками скотча, изоленты и целлофановых защитных пленок. Чемодан был из числа семейных реликвий, окутанных флером романтики и легенд, — поговаривали, что с ним в ранние советские годы какая-то дальняя родственница бежала то ли во Францию, то ли в Швейцарию, а уже в ранние постсоветские времена он был успешно репатриирован и возвращен в родовое гнездо. Впрочем, Сережа не поручился бы за достоверность этой байки, потому как видел подозрительно похожий чемодан в «Редмонде». Когда между ними осталось менее пары метров, Сережа широко раскинул объятия и сделал шаг навстречу, Поля, поддавшись, должно быть, какому-то детскому рефлексу, охотно на нем повис, и несколько секунд они очень трогательно, как и подобает братьям, раскачивались из стороны в сторону, трепля друг друга по капюшонам и волосам. С Мишей поздоровались менее сентиментально, но тоже очень мило. Затем Сережа перехватил чемодан и спросил: — Нормально добрались? Поля показал два больших пальца. В здании вокзала было людно, шумно и на удивление прохладно. Пахло ларечной шаурмой. На самолетах Поля вот уже больше года принципиально не летал: «Так экологичнее». На машину брата он обычно неодобрительно косился, но молчал. (Этот разговор состоялся у них всего однажды: Поля попытался воззвать к совести и к ответственности перед матерью-Землей, Сережа выслушал, устало вздохнул и сказал: «Послушай, Поля. Я честный российский юрист, хоть и в правящей партии, у меня денег нет на «Теслу», и я не собираюсь в тридцатник пересаживаться обратно на трамвай». Самоотверженный борец за чистоту питерского воздуха пообижался до вечера, а на следующий день переключился на пропаганду раздельного сбора мусора среди соседей.) Поля изъявил желание обедать в веганском кафе на Невском. Миша, честно говоря, с большим удовольствием употребил бы шашлык или, скажем, приличную тарелку пельменей, но в день возвращения Поли на Родину они условились делать в первую очередь так, как скажет Поля, даже если это подразумевало авокадо на первое, жареный тофу на второе и разговоры о климатической нейтральности на десерт. Миша цедил домашний лимонад через бамбуковую трубочку, Сережа расслабленно полулежал на в кресле, постукивая пальцами по столу в такт играющей попсовой мелодии. Поля, если отбросить эндемичный русский сарказм, рассказывал действительно интересно. — Много вас было? — спросил Миша. — Сто тридцать одна делегация, — просто ответил Поля, — плюс организаторы, спонсоры, почетные гости… Но они выкупили гостиницу целиком, так что было нормально. В первый день… С тех пор, как Ипполит Муравьев-Апостол получил грант от Европарламента за неоценимый вклад в счастливое будущее человечества, в его жизни стало очень много подобных мероприятий. Он все еще оставался Ипполитом Муравьевым-Апостолом, студентом магистратуры СПбГУ и автором университетского телеграм-канала про разумное потребление, с той только разницей, что теперь аудитория его канала составляла втрое больше подписчиков, а для всей своей многочисленной семьи и вовсе — Поленькой, но Ипполитом гордились, Ипполита воспринимали всерьез, к мнению Ипполита прислушивались, так что он ходил в одежде из переработанной пластмассы, катался по конференциям, здоровался за руку министрами экологии и в целом был очень доволен жизнью. Кроме, кажется, одного аспекта. Было решено, что в тот же вечер Поля к себе на съемную не поедет. Они оставили машину в соседнем дворе и шли по направлению к Сережиной — Сережиной с Мишей — парадной. Сережа вместе с чемоданом отстал метров на десять, сославшись на то, что нужно ответить на какой-то срочный вопрос чуть ли не государственной важности, их с Полей болтовня логическим образом зашла в тупик, и несколько раз Поля порывался ее возобновить, но все не мог решиться. Миша терпеливо ждал и тоже ничего не говорил. Наконец Ипполит тихонько и с сомнением поинтересовался: — Миша, вот ты у нас человек опытный, как ты считаешь… Дарить искусственные цветы — это совсем зашкварно? Миша, именно в этот момент решивший попить, от неожиданности чуть не поперхнулся водичкой. Первый раз на его памяти Поля заговорил о том, чтобы дарить кому-то цветы. — Поля, — медленно начал он, тщательно выбирая слова, — как бы это тебе сказать… Понимаешь, цветы — это же штука традиционная. У нас искусственные, ты меня извини, даже на кладбище не все считают нормой ставить. Мне кажется, тебя просто не поймут. (Миша намеренно прикусил язык, не давая себе добавить в конце: «А что?» ) — Вот и я думаю, — активно закивал Поля, — что это ведь тоже, по сути, не экологично. Они же пластмассовые. И собирают пыль. Настоящие хотя бы сгниют, когда их выкидываешь, но тут, конечно, углеродный след… Миша встряхнул головой. Поля. Цветы. Кому-то? Да быть не может. Он помнил Польку старшеклассником — в черных шмотках и с челкой на пол-лица, помнил Польку самым мелким в предвыборном штабе Трубецкого, и представить этого Польку ухаживающим за кем-то Мише было чертовски сложно. — А если открытку? Открытка — это же вроде как ни к чему не обязывает, — снова попытался Поля. — И ее можно отправить наземной почтой, я не знаю, как, но указать там, чтобы ни в коем случае не пересылали по воздуху… И она, наверное, за недельку дойдет до Швеции, может быть, даже раньше… Вот оно что. Швеция. Выходит, Поля скатался на несколько дней в Мадрид, запал там на шведку — на шведа? — так же повернутую на вреде воздушного транспорта, как он сам, и понятия не имел, как ухаживать за ней, сидя в Питере. В голове это укладывалось плохо. Миша с сомнением предложил: — А почему для начала просто не написать? Вы же обменялись контактами, лайк-подписка, слово за слово заобщаетесь, а потом еще какой-нибудь форум, и… — он осекся. — Поля. Вы же обменялись контактами? — Ну-у, — протянул Поля, старательно не глядя в его сторону, — чисто теоретически, у меня, конечно, есть ее инстаграм, и я даже могу ей написать, но… Она мне вряд ли ответит. Скорее всего, она меня даже не помнит. — Да кто она, черт возьми, — почти раздраженно схватился за голову Миша. Его этот детский сад с искусственными розочками и «мне нравится девочка, но я не могу ей написать, потому что она слишком классная» уже потихоньку начал раздражать — хотя Полю было жаль, Поле он сочувствовал. И очень хотел помочь. — Что ты не можешь тупо написать ей в инсте и спросить, как дела и как она добралась домой… — Потому что ей об этом напишет еще миллион мальчиков и девочек со всего мира, — буркнул Поля себе под нос. И убито продолжил: — На, смотри. Я знаю, что я придурок, мы кроме этого и не общались толком, просто… Просто. Миш. Миша принял из его рук телефон, внимательно посмотрел на фотографию и остановился, как вкопанный, не поверив своим глазам. Приблизил, желая удостовериться в том, что увидел, но при более тщательном рассмотрении картинка не только не утратила в сходстве, но и приобрела. С легким ужасом он перевел взгляд обратно на Полю: — Поль… — Знаю. — Это… — Да, — Поля развел руками. — Я придурок, я знаю. И еще я понятия не имею, как сказать Сереже. — Мда, — многозначительно согласился Миша. Словно в надежде, что с третьего раза содержание фотографии как-то изменится, он вновь взглянул на экран, но, к сожалению, ничего нового не увидел: на фоне гигантских разноцветных кубов с эмблемами целей устойчивого развития младший брат его парня Ипп олит Муравьев-Апостол обнимал за плечи эко-активистку Грету Тунберг. И Миша, увы, тоже понятия не имел, как об этом сказать Сереже.