***
Изана смотрит на своё отражение в зеркальной глади. Проводит руками по смуглой коже, очерчивая не к возрасту округлые черты лица. Проводит под сапфировыми глазами глубокого фиолетово-сиреневого цвета. Всё в нём уродливо-хрупкое, ненастоящее, словно вот-вот — и эти сапфиры вывалятся из его глаз прямо на руки. Он никогда не понимал, как можно считать красивым нечто подобное. Но Какучё обожал эти глаза, для него они были, по какой-то причине, особенными. Он хотел тёмные ониксы. Нет. Не только. Почему-то вспоминается залитое кровью, перебинтованное лицо, на котором расцветает улыбка. У него тоже были сапфиры, только чище, нежно-синего цвета, с прекрасными бликами от заходящего солнца. Живые глаза. — Вы все же братья… — тонкие губы растягиваются в мягкой улыбке, — позаботьтесь о себе, Манджиро и Эмме… Майки любил эти сапфиры, а Изана их чуть не сломал, так и не узнав всю ценность. Позже Какучё рассказал ему, в чём суть этих ласковых глаз, с любовью и виной взирающих на грязный мир нового света. В этих глазах он увидел проблеск ониксов семьи Сано. Тень Шиничиро. — Майки умеет любить, он отдаст всё тем, кого любит, выложит мир, словно кирпичи под ногами, но он не терпит, когда у него отбирают то, чему он отдал место в сердце, даже если оно разбито на миллиарды кусочков,.— Такемичи говорил с ним наедине, в палате с белыми занавескам, он лежал в белой кровати полностью в белых бинтах, точно высшее существо. — Вам он отдал место в своём сердце заочно. Поэтому не стоит противиться тому, что должно было произойти ещё много лет тому назад. У Майки остались сестра, дедушка и старший брат. У вас так же, только вместо старшего — младший. Есть ли в вас одна кровь или нет, вторичный вопрос. Изана не мог понять, было ли то помутнением, но перед глазами проскочил образ Такемичи с тёмными волосами, Ханагаки будто был старше него. Курокава был лже-королем. Майки всегда был впереди, уже сидя на троне, Сано короновал свою королеву.***
Изана смотрит в зеркало, гладит смуглую кожу щёк, столь не к возрасту округлых, проводит безымянными пальцами под сапфирами и вздыхает. Тело ноет от малейшего движения, не желая отпускать сладкую негу после секса с Какучё. Мир вокруг вялый, как и он сам. Вот уже двенадцать лет прошло с тех пор, как он решился отпустить тени родителей и Шиничиро. Целых двенадцать лет с тех самых пор, как Изана оправдал своё имя старшего сына семьи Сано. Старшего брата Манджиро Сано, Эммы Рюгуджи и дяди Шиничиро Рюгуджи. — Почему не спишь? — Какучё, сонный, подходит к туалетному столику и, положив руки на плечи Изаны, целует его в макушку. — Не знаю, может, потому что полнолуние? Курокава любил Хитто именно из-за того, что он проявлял несвойственную для японца нежность в отношениях. Можно сказать, между ними был европейский «стандарт» любви. — Всё может быть… — Какучё улыбается от вида отметин, оставленных на плечах и шее возлюбленного. — Идём в кровать, мне в семь открывать кондитерскую. — Ты прав, нужно хоть немного поспать. — Изана встаёт из-за столика и тут же морщится от резкой боли. Похоже, сегодня они поторопились. Хитто без слов подхватывает мужчину на руки и идёт к кровати, Курокава не сопротивляется, он любит эти объятия. Тёплые, любящие, но в большей степени привычные руки. Разгорячённая голая кожа, тугие мышцы и взгляд, словно они вместе уже столетия. — Нужно будет отложить свежие тайяки и дораяки для Шиничиро с Манджиро, — говорит Изана, когда его уложили на кровать и сжали в горячих объятьях. — Не забуду, не беспокойся… Поэтично-серые будни в стиле Осаму Дазая, где Курокава тот, кто не понимает чувств людей, прошли в тот год, когда он встретился со своим героем, чьи чистые сапфиры вернули ему ощущение жизни. Дни сменились неделями, недели месяцами, те складывались в годы, только одно для Курокавы оставалось с тех пор неизменно. Любовь Какучё к нему и любовь Изаны к семье. — Какучё, ты спишь? — Нет, тебе что-то нужно? — Нет, — Курокава прячет лицо в голой груди Хитто, — просто вчера мне снилось, как я остался один, на Филиппинах. Я стоял на рисовом поле, там был опасный крутой спуск, а рядом резвились дети… Они бегали, прыгали, забываясь в играх, они подходили опасно близко к скользкому спуску, а я, босой, стоял в воде и ловил детей, чтобы они не упали. Каждый пойманный малыш кричал что-то похожее на: «Спасибо, мой старший брат»… Но я был там один, продолжал стоять по колено в воде, пока не пришёл ты, с улыбкой спросив… — Нужна ли тебе помощь? — Какучё целует обесцвеченные волосы. — Это ведь был мой вопрос? — Ты прав. Во сне я ответил, что нет. Мне не нужна помощь. Но сейчас, наяву, я хочу сказать — да. Помоги мне, любовь моя, помоги мне прожить счастливо. Они так и не заснули в тишине, окутавшей их, снова и снова доказывая друг другу, что спасение есть в объятиях самых дорогих людей.