Что это за штука, которая зовется любовью?

Два года назад, осень

Зоя не смотрела на него. Старалась не смотреть, потому что не заметить спящего на ее постели двухметрового балбеса было трудно. За всю ночь Николай, казалось, даже не шелохнулся, только улегся сперва во сне на бок, натянул вязаный плед под подбородок и, будто бы Зоино терпение и без того не собиралось лопнуть, заграбастал в объятия ее плюшевого тигра. Зоя раздраженно выдохнула, сама не зная, что ее разозлило. Думать о том, когда она последний раз подглядывала за ним спящим, безмятежным в утренней тишине, не хотелось. И все равно она вспомнила, как тогда плотнее прижалась к нему, пытаясь сберечь оставшееся тепло на остывших с ночи простынях. Сделать это было проще простого: его узкая кровать в общежитии едва вмещала их двоих. Тела переплелись под одеялом, Зоя ощущала его голень под своей ступней, его широкую, его умелую ладонь на своих ягодицах. И она не могла отказаться себе в удовольствии подразнить его, поэтому пошевелилась, разбудив его самым дразнящим, самым мучительным образом, а когда Николай потянулся к ней, не жалея его выскользнула из постели, ухмыляясь разочарованию на его красивом лице. Зоя не ждала, что уже вечером он станет клясться ей в любви до гроба, через месяц они поженятся, а через год заведут первого из четырех спиногрызов и возьмут в ипотеку уродливый дом. Но она подозревала, что ему хватит совести не поджимать хвост, будто нашкодивший щенок, даже если причина была не в ней. Разумеется, дело было не в ней. Николай, может, и был лакомым кусочком, привлекательным и желанным, как долгожданный рождественский подарок, но Зоя презирала его, а не изводила себя тягостным томлением, не проверяла каждый час его соцсети и чувствовала себя отлично, знать не зная, где он и с кем. Юрис с фотографии смеялся над ней. Зоя показала ему средний палец, потом, не выдержав, развернула рамку к стене, словно собиралась его наказать. Спустя минуту вернула ее в прежнее положение, заботливо смахнула пыль, сказала: – Вот бы придушить тебя, нахальный старикашка. Она понятия не имела, что Николай уже проснулся и лениво наблюдал за ней, не выпуская из рук ее тигра, поглаживая его, как живого котенка. – О, не обращай на меня внимания, Назяленская. У каждого из нас свои странности. Кто-то воображает себя Наполеоном или клюквенным соусом, а с кем-то разговаривает фотопленка. В этом нет ничего страшного! – Вижу, ты выспался, – заметила она, сложив на груди руки. И пусть на ней был ее любимый синий пуловер, от того, как Николай на нее смотрел, Зоя чувствовала себя голой. Ну и славно. Пускай воображает себе то, от чего отказался. – У тебя на редкость удобная кровать. На таких в магазинах всегда тянет вздремнуть. – Рада, что тебе понравилось. Следующую ночь можешь провести на мебельной фабрике, которая снабжает кроватями все общежития Йеля. Подумать только, и твое тоже, – Зоя отвернулась. Смотреть на Николая, с всклокоченными волосами, в мягкой рубашке, только наполовину заправленной в джинсы, она не желала. Лицо у него было ясное, землистая бледность уступила место здоровому румянцу человека, проспавшего без сновидений всю ночь и большую часть вечера после затяжной бессонницы. Но тоска в глазах никуда не делась. Николай, наверное, и сам не осознавал, что его взгляд умолял об успокаивающих объятиях, горячем шоколаде с дополнительной порцией маршмеллоу и обещании посидеть у его кровати. Зоя видела перед собой мальчика, который вырос в частной школе с проживанием, где он был очаровательным чужаком, зверушкой из другого мира, о котором хотелось послушать. Мальчика, который всегда был в центре внимания, всегда окружен другими, но казался бездомным, сиротливым, ищущим родительской ласки, живущим мечтой об идеальной семье и заполняющим ее отсутствие бесчисленным множеством друзей, приятелей и влюбленных в него незнакомцев. Целая армия, полчище очарованных людей, которые ждали его на своих вечеринках, гордились тем, что оказались среди его «близких друзей» в «Инстаграм» и впитывали все его истории, и каждый думал, что знает его, принимал незатейливые глупости за откровения. Зоя наблюдала за ним. Поняла, что Николай потерял того, кто видел больше, чем джентльмена и ученого, душу компании, сердцееда, бездельника и короля, кто заглянул за безотказную улыбку, кто слышал за красноречием. Зоя знала этот взгляд. Она была неудобной, язвительной и недружелюбной, но она помнила, каково это – иметь человека, который видит тебя целиком, а не только то, что ты желаешь показать, который готов мириться с твоей едкостью, с пристрастием к острой пище, с вредными привычками; который любит тебя просто за то, что ты есть. Она вздохнула, обернулась. Николай, который сыпал искрометными шутками и становился главным героем всех тайных фантазий, был неунывающим, бессовестным и смелым, тем, кому была чужда скромность, кто всегда находил, что сказать. Но это был другой Николай, и Зоя знала, чего ему стоило показать себя таким. Она видела, как гордость боролась с одиночеством, с порывом попросить о помощи, с просьбой остаться. – Святые угодники! Я разрываюсь между желанием свернуть тебе шею и напоить шоколадным молоком. – Люблю, когда есть выбор. Особенно если от него зависит, смогу ли я перед этим позаботиться об одном досадном обстоятельстве. Утро бывает безжалостным. Не оставишь меня на минутку? Зоя что, только что прониклась к нему симпатией? Наверное, показалось. – Я выставлю тебя за дверь, и мне все равно, что благодаря мне ты экономишь на снотворных. – Справедливо. Не думала рассмотреть поступление в Школу права? – Николай, хватит. – Неужели надеялась, что, расслабившись, я перестану вмешиваться в естественный ход вещей? Этому не бывать. Так что, выходит, тебе все-таки придется произвести некоторые виртуозные манипуляции с моей шеей, – его рот изогнулся в предвкушении шалости, но смотрел он на нее со все той же тоской. – Лучше подсыплю яд в твое шоколадное молоко. – Напомни никогда не есть то, что ты приготовишь, – Николай уже поднялся и теперь стоял прямо напротив нее. Испуганный мальчик с растрепанными после сна волосами, заслуживающий поцелуя. – Тебе повезло, что я предпочитаю доставку. – Не уходи, Зоя. Что мне сказать, чтобы ты осталась? Она не знала, спрашивал ли он про сейчас, сегодня или вообще, и сомневалась, что ей нужно уточнение. Она вспомнила его самодовольную бесстыжую улыбочку, когда их вышибли с дебатов, словно недисциплинированных школьников. Вспомнила, как на следующий день в знак извинения он приволок замасленный пакет с ее любимыми медовыми круассанами и как интуитивно делал это каждый раз, когда у нее был плохой день, превратив это в одну их тех немногих традиций, которыми она дорожила. Вспомнила их первый поцелуй, быстрый, неловкий, после которого она влепила ему недурственную пощечину и целый день его игнорировала. Когда он поцеловал ее в следующий раз, она осознала, что скучала по этому болтливому, превосходному рту. Зоя ненавидела Николая за то, как идеально они подходили друг другу, каким облегчением было просто быть с ним. Но больше всего она злилась на себя, потому что так легко оказалось ей его полюбить. – Какой же ты балбес, – выдохнула она раздраженно и поцеловала его. С жадностью, со злостью, недовольно, но так, чтобы он знал, что она рядом, что она останется, что они пройдут через это вместе. Что она принимала его любого, его дурацкие, неуместные шутки, его гиперактивность, его неумение говорить о том, что действительно имеет значение. Удивительно, как они, такие разные, оба молчали о главном. Они целовались медленно, со знанием дела, но все равно будто бы в первый раз, его язык нежно дразнил ее. Зоя не услышала, что распахнулась дверь, не ощутила запах розы и абрикоса, ворвавшийся внутрь в вихре рыжих локонов и плиссированного чайного шифона. – Я так и знала! – восторженно пискнула Женя и выглянула в коридор: – Милый, ты должен мне пятьдесят баксов. – Я? Что? – послышалось снаружи приглушенное бормотание Давида, который, как Зоя подозревала, не отрывал глаз от очередной тысячастраничной монографии для вундеркиндов, которые он носил с собой. – Тут Николай, передай ему привет, – продолжала Женя. – Здравствуй, Николай. – Привет, Давид, как жизнь? – крикнул тот и, поймав рассерженный взгляд Зои, пожал плечами. – Не думаю, что на первом этаже вас хорошо слышно. – Мне следует говорить громче? – спросил Давид из-за двери. – Это была Зоина знаменитая ирония, милый. Не бери в голову, – Женя нырнула в шкаф, выудила оттуда сумочку, стоящую больше, чем Зоя получала, подрабатывая в местной газете, забросила в нее гребешок для волос и учебник по феминологии. Уже в дверях обернулась с грацией, которой позавидовала бы балерина из музыкальной шкатулки. – Не устраивайте беспорядок на моей кровати! – Звучит подозрительно похоже на «наслаждайтесь моей кроватью до тех пор, пока сможете прибрать за собой», – пошутил Николай. – Не занимайтесь сексом на моей кровати! Зоя бесцеремонно вытолкнула Женю за дверь. – Я убью тебя, Ланцов. Николай улыбнулся: – В таком случае не могла бы ты еще разок поцеловать меня перед этим?