×××
С Цзыи они действительно обмениваются номерами и некоторое время перекидываются короткими сообщениями, которые спустя несколько недель перерастают в полноценное общение. Они кидают друг другу упоротые мемы в Вейбо и переписываются допоздна, делясь слишком многим, порой слишком личным, и чуть позже переходят на телефонные и видеозвонки. Мэн Цзыи оказывается до приятного образованной и интересной девушкой, с ней весело, легко и темы для обсуждений во время диалогов появляются сами по себе. У неё приятный голос, нежные руки и потрясающий вкус, кажется, абсолютно во всём: одежда, духи, еда, книги, фильмы. Они подолгу обсуждают классическую литературу и делятся рецептами блюд. С ней не приходится притворяться, строить из себя кого-то, кем он не является. Сяо Чжаню с ней достаточно комфортно, чтобы не отказываться от всё чаще предлагаемых встреч. И вопреки своему изначальному плану они действительно начинают близко общаться и делить между собой времяпровождение. Отец всё также довольно хлопает по плечу, когда видит их вместе, и Сяо Чжаню многого стоит, чтобы не разбить его самодовольство. Но осекать себя в такие моменты становится всё легче. Оказывается, наличие человека рядом и возможность кому-то выговориться позволяет действительно на какое-то время выпустить пар и расслабиться. Экзистенция внезапно ослабляет хватку и позволяет перевести дух, отдохнуть от переизбытка негатива и вдохнуть воздух с ощущением контраста «до» и «после». Когда в который вечер они с Мэн Цзыи сидят у них дома, за дверью ревёт ветер, метель бьётся в окна сухим снегом и стрелка часов движется ближе к полуночи. Кошка пробирается в комнату тихо и мягко притирается мордочкой о ноги. Сяо Чжань подхватывает её на руки и позволяет устроиться на его коленях, оглаживая ладонью вдоль шерсти. На фоне играет приглушённая музыка. Мэн Цзыи подливает ему в кружку чёрный чай, сразу же кидая туда несколько кубиков сахара, и бросает за разговором несколько слов о переплетчиках. Сяо Чжань делает глоток и вспоминает о Ван Ибо. Он кривит губы — чай до омерзения сладкий и обжигает язык терпким зудом — и думает о том, что Ибо заварил бы ему зеленый и отложил сахарницу в сторону, как в тот раз. Терпкий укол тоски колется в груди неприятно и оставляет после себя саднящую боль. Не то что бы он не вспоминал об Ибо и раньше, тот часто мелькал в голове и определенно уже отвоевал себе место в беспорядках сознания, но чтобы думать о нём с такой досадой — впервые. Сяо Чжань прикрывает едва жгущие глаза, игнорируя неумолкающий голос и слова Цзыи, и восстанавливает в голове картинку того вечера, когда Ибо целовал в шею тягуче и влажно. По позвоночнику катится озноб, и крупная дрожь сотрясает расслабленное тело, что девушка не может проигнорировать и участливо спрашивает, не холодно ли ему и нужно ли принести плед. Сяо Чжань лишь отмахивается и говорит, что всё в порядке, но лицо Ибо снова перед глазами, прикосновения фантомом трогают бока и бёдра. Он опускает взгляд на свои руки и вспоминает, как они смотрелись на шее Ибо, на широких плечах и груди. Ком в горле катится вниз, дёргая кадык, и он смотрит на Мэн Цзыи перед собой: та сидит в красном платье и черных тёплых колготках, укладка растрёпана, алая помада стёрлась о кружку. Сяо Чжань задерживает взгляд на её лице и понимает — не то. Он соврёт себе же, если будет отрицать, что на самом деле пытался представить их отношения и даже приглашал девушку на свидание. Но сейчас, когда низкий голос Ибо звучит в подкорке, Мэн Цзыи углём меркнет на его фоне.×××
Последующие несколько недель проходят в вернувшейся прострации, в тоске и накативших тучах самокопания. Когда наконец смирение со своим положением, с бедламом дома и примирение с желаниями отца не отдаются жжением в груди, всё снова сходит на нет, маленький кораблик надежды терпит крушение. «Ничего нового, — думает Сяо Чжань. — Ещё чуть-чуть и свыкнется», — повторяет себе постоянно. Но волны огорчения всё равно сметают с ног, не позволяя подняться и двигаться в нужном направлении, и Сяо Чжань невольно думает, что, может, направление это не такое уж и нужное. Мысли всё чаще обращаются к Ибо, к единственной проведенной ночи вместе и коротким разговорам. Сяо Чжань вытягивает каждое воспоминание по одному, по очереди, когда слишком плохо. Это становится своего рода маленькой панацеей, лекарством, которое в эффективности обгоняет кучу антидепрессантов, прописанных ему ещё годы назад. Он прокручивает их моменты в голове — и действительно становится немного легче. Сначала это происходит в минуты исключительного отчаяния и когда горечью прибивает к полу. Но чем больше проходит времени, тем больше появляется пространства для мыслей. Сяо Чжань начинает думать об Ибо постоянно: когда просыпается, когда ест, когда едет куда-нибудь, когда пытается читать, когда ложится спать и когда тянется рукой под кромку белья. Особенно когда тянется рукой под резинку трусов и ласкает себя. В такие моменты воспоминания оживают ярче и пестрят красками. Спасибо подсознанию. Он всё реже отвечает на сообщения и звонки Мэн Цзыи, в конце концов и вовсе осознанно игнорирует. Врать себе и ей неприятно и низко, проще отдалиться и дать понять, что ничего не выйдет. Но спустя какое-то время она сама приезжает прямо к ним домой и объясняет, что она не ищет отношений и чтобы он не пугался её обильному вниманию, ей всего лишь нужен друг. Как и Сяо Чжаню. Они разговаривают долго и много, и Сяо Чжань позволяет себе рассказать об Ибо — становится легче на пару мгновений, но после тоска накатывает по новой. Увидеть Ибо снова, прикоснуться к нему хочется ужасно, до боли в пальцах, почти до нервных тиков. Самую малость невыносимо. Для понимания, скучал он не только по сексу, похоть была лишь малой частью беды. Он скучал по самому Ибо, по его голосу, по запаху, по взгляду, по ощущению лёгкости и безопасности, когда он стоит рядом. Ибо ощущался маленьким островком свободы и возможностью забыться. Между ними была всего одна драка, за которую Сяо Чжаню было стыдно каждый раз как впервые, несколько сознательных часов в кафе и при поиске книги, потом ещё час под гормонами и помешанным рассудком и полночи в объятиях во сне. Так мало, но так много. Перебродившие и отцветающие воспоминания выжали все соки терпения и подначивали сделать уже хоть что-то, отзываясь тоской. Порой это откровенно подбешивало, а порой мотивировало сорваться и отыскать Ибо, где бы он ни был, напомнить о себе и урвать хотя бы несколько взглядов, несмотря на то, понравится это ему или нет. Но желание прийти в лавку и постучать в дверь знакомой квартиры Сяо Чжань каждый раз пресекал на корню. Он решается на это лишь однажды и то не в одиночку. В тот вечер они с Цзыи выпивают и отправляются гулять под паром алкоголя. Время почти девять вечера, снег порошит с неба, а Сяо Чжань смотрит на Ибо через окно лавки и, кажется, глотает стекло, потому что видеть такого Ибо, растрёпанного, уставшего и безумно красивого, невыносимо. Мэн Цзыи гладит его по плечу и уводит домой. Сяо Чжань ей благодарен. Стоять там и наблюдать издалека больно, но зайти бы он не решился никогда. Не потому что боится, а потому что знает, что это ничем хорошим не закончится, никогда не заканчивалось. Он уверен, что его там не ждут, он уверен, что ему там не рады. И, более того, он знает, что ему там не место. Довольно жалкое зрелище. Но с другой стороны, он помнит, как Ибо первым подошёл тогда в кафе, как предложил помощь и не раз намекнул, что они определенно пересекались до переплёта. Росточек надежды пускает корни где-то глубоко в лёгких. Сяо Чжань позволяет ему прорасти. Хочется оставить себе хоть что-то.×××
Ибо думает о том, что вселенная, должно быть, шутит над ним, снова отбирая у него Сяо Чжаня. В то самое утро, когда Ибо просыпается один, пустота холодом окутывает со всех сторон, место рядом остывает, а на глаза наворачиваются слёзы. С того дня прошло уже почти два месяца, но Ибо каждый день в мыслях возвращается туда, в тот вечер, в ту ночь и в те объятия. Он сбился со счета, сколько раз хотел прийти к дому Сяо Чжаня и сколько раз действительно приходил, таясь в кустах и заглядывая в окна. Но так и не решился постучать в дверь. Он знает, что, если Сяо Чжань захотел бы его увидеть, он бы пришел и нашел способ. Он же делал так раньше. Приходил под ручку с Сунь Ци, приходил под предлогом вернуть запасы чая, приносил книги, в которых Ибо никогда не был заинтересован, но приходил. Всегда находил способ и причину. Ибо знает, что переплёт лишь забирает воспоминания, но человека совсем не меняет, и раз Сяо Чжань был таким до него, то сейчас он тот же: если захочет увидеть — придёт сам. Но Сяо Чжань не приходит ни на следующий день, ни через неделю, ни через месяц. И от этого больно настолько, что внутри клетки рвутся на части, убивая себя, друг друга и остатки желания существовать. В очередной раз пытаясь избежать ежедневной пытки воспоминаниями, Ибо в который раз за неделю вымывает свою комнату до блеска, убирает помещение лавки, сортирует все тысячи книг по алфавиту и сметает пыль с одних и тех же мест по нескольку раз за день. От тоски хочется лезть на стену, поэтому Ибо глушит это желание кофе, постоянной беспрерывной работой и абсолютно любой активностью. Сегодня он перебирается в кладовку. С самой мизерной надеждой найти определённую вещь. Здесь пыльно, сухо и занозы больно впиваются под кожу. Ибо несколько раз бьётся предплечьем о стеллажи, шарахаясь от мелких пауков, и давит их попавшейся под руку стеклянной банкой. Нужно избавиться от куч мусора, а после расставить все книги по алфавиту — затея совершенно бессмысленная, но руки работают сами по себе. Глаза цепляются за стёртые буквы имён давно умерших людей, которым ни одна из этих книг не понадобится никогда. Их бы сжечь. Но тогда заняться будет совсем нечем — приходится продолжать. Где-то за спиной Линь Чэн спотыкается о стопку и тихо материт Ибо себе под нос. Ибо делает вид, что не слышит. Усмехается и сухой и твердой от пыли ладонью откидывает отросшую челку назад, но та снова падает на глаза. Потрёпанные листы, пустые банки из-под трав, увядшие цветы и старые учебники — Ибо кидает их в картонный ящик. Позже он сожжёт всю эту кипу за гаражами. Когда среди пыльных и потрёпанных листов он видит относительно новую обложку, вытаскивает её из груды. Ибо сдувает пыль холодным выдохом, и вся грязь садится на лицо, заставляя фыркнуть и сморщится. Взгляд проясняется спустя несколько секунд и падает на витиеватые буквы на красной обложке. Сяо Чжань. Холод бьёт по затылку и тут же сменяется жаром, опаляя кожу и скатываясь по позвонкам. Сухие подушечки пальцев скользят по обложке, оглаживая золотистые косые буквы. Края помяты, нижний правый угол расслоился от влаги, страницы волнистые и в жёлтых пятнах. Но имя выведено четко, иероглиф за иероглифом, С я о Ч ж а н ь. Ибо замирает в лёгком шоке от находки, кладёт книгу на колени и открывает, ведёт пальцами по страницам и вчитывается в каждое слово выплеснутое со злости, в каждое предложение — чем дальше, тем кровь громче шумит в ушах. Он прижимает книгу к груди, жмуря слезящиеся то ли от радости, то ли от пыли глаза. Выбегает из кладовки стрелой, на ходу одеваясь и сообщая Линь Чэну, что отойдет ненадолго.×××
На улице смеркается, хрупкий снег трещит под ногами и оседает на тонких джинсах, холодя кожу под ними. Ветер бьёт в спину и затылок, обещая простуду и несколько бессонных ночей. Ибо стоит перед чужим домом и уже которую минуту набирается смелости, чтобы нажать на звонок. Его потряхивает, руки дрожат, а щёки краснеют, когда он наконец решается. Мандраж и предвкушение перед встречей окутывают жаром. Минута — и дверь открывается, Сяо Чжань выходит на порог, кутаясь в широкую толстовку. Он сонно моргает и поначалу не узнаёт из-за капюшона, натянутого на глаза, и Ибо многого стоит, чтобы не наброситься и не зацеловать его прямо здесь. Но его хватает лишь на то, чтобы снять капюшон и поднять дрожащие руки и книгу в них. Сяо Чжань замирает и оглядывает его с ног до головы, а после немигающим взглядом таращится на книгу со своим именем на обложке почти минуту. Из глубины дома веет теплом и слышится тихая музыка, узнаётся голос Стефани Сан, заставляя едва-едва улыбнуться. О том, нужна ли эта книга Сяо Чжаню и не забыл ли он о ней и о нём за прошедшее время, Ибо старается не думать. Хватает ртом воздух и кусает губу, надеясь, что сейчас его не отправят обратно ни с чем, оставив в дураках. — Чжань-гэ... — тихо тянет он дрожащим голосом, и этого достаточно, чтобы Сяо Чжань схватил его за рукав и затянул в дом, закрывая сзади дверь. Он тут же прижимает Ибо к ней же спиной, припадая к холодным губам и сбивая дыхание. Прижимается всем телом, близко, жарко и так необходимо, что ещё немного и глаза затянет слезами. От него пахнет жасмином, и соленые капли всё-таки мочат ресницы. А когда отстраняется, то молчит, лишь поднимает чужую руку и целует дрожащую от холода ладонь, потираясь о неё щекой и забирая книгу. Ибо открывает рот в изумлении, и чувства бьют по затылку так сладко и лёгкостью растекаются вокруг шеи, к груди. Сяо Чжань смотрит в глаза нежно и любяще, что у Ибо коленки подгибаются и он едва поспевает за ним, всё ещё держащим за руку и зовущим за собой вглубь дома. Они заходят в ту комнату, где впервые встретились, со стеллажами из сотен книг и с горящим камином. Сяо Чжань опускается перед огнём на колени и смотрит на книгу несколько минут, а потом зовёт к себе, приглашая сесть рядом. И Ибо беспрекословно повинуется, оседая на продрогших ногах на бежевый ковёр. Тепло разгоняет по телу дорожки из мурашек, и горячие ладони Сяо Чжаня греют щеки. Он коротко и мягко целует по очереди каждую из них, а потом в губы и спрашивает совершенно открыто, отчего дыхание перехватывает: — Я действительно не сделал чего-то, от чего мне будет больно? — Нет, Чжань-гэ, — Ибо отвечает лаконично, но твёрдо и без сомнений, и этого достаточно, чтобы Сяо Чжань тут же без раздумий кинул книгу в жёлто-оранжевое пламя. Огонь окутывает бумагу, чернотой огибая обложку, и книга исчезает в мгновение ока, разлетаясь мелким порохом и искрами вокруг них. Сяо Чжань закрывает глаза и теряет сознание. Ибо ловит его в руки и гладит по волосам.