Захудалое королевство

— Извини, — сказал Геночка, — что разочаровал! В горле у него заклокотало, и сквозь синюю чешую на длинной шее начало пробиваться оранжевое свечение. Станислав вскочил и встал между спорщиками, положив одну руку рыжему на плечо, а вторую — на нос огнедышащему Геночке: — А ну, тихо! Цыц! Огнем не плеваться! И плечо, и нос совершенно одинаково дернулись, попытавшись увернуться из-под монарших дланей, но не тут-то было: — Спокойно, ребята. — Да я чего? — неожиданно мирно ответил дракон. — Я и не собирался! Это инстинктивно же. Атавизм! — Чего? — спросил Теодор у Полины. — Пережиток прошлого, — пояснила ученая девушка чуть гнусавым от слез голосом. — А кто в Захудалове ворота закоптил? — строго осведомился король. — А коновязь так и вовсе обуглилась, тоже, скажешь, атавизм? — Нет, — признал Геночка и повесил голову. — Извините. Это было продуманное действие. Я же крал принцессу! Так я, по крайней мере, думал. Сейчас я понимаю, как это было глупо. — Принцессу… — король вздохнул и повернулся к рыжему. — А ты, прин… хм… Денис, ты, конечно, извини, но… Дракона дразнить, это, знаешь ли, дурость полная. Это, считай, повезло тебе, что Геночка наш такой… дружелюбный. Другой прижал бы тебя к ногтю — и поминай, как звали. — Я этого и добивался, — тихо, но отчетливо сказал Денис. — Зря, парень. Умирать раньше смерти — это, знаешь, так себе выход. — Но это был бы мой выбор, — упрямо ответил рыжий, глядя прямо в глаза королю. Станислав аж смутился. Откуда ему знать, с чем пришлось столкнуться этому пареньку, что такое пережить, и, главное, чего еще от жизни ожидать, что он предпочел пламя драконьей пасти. Ну, ничего. Займемся и шкипером, и чародеем с его алхимией. Всяк получит по заслугам, не будь Станислав королем! А пока… Станислав оглядел стоящего перед ним парня. А пока надо бы его хоть во что-то одеть! Обшарили все котомки. В результате нашлись: пара чистых портянок у Теодора, вязаные носки у Полины («Мама велела взять»), а штаны, как ни странно, пожертвовала Марья Сидоровна — у нее в котомке оказались запасные. Денису они были чуть коротковаты, зато широки. В целом результат вышел терпимым: выглядел Денис как преуспевающий побирушка, собравшийся в дальнюю дорогу, но все-таки это было лучше, чем обмотанная вокруг талии замызганная женская юбка. — Пугало огородное! — недовольно поморщился Теодор. — Слышь, Геночка! Ты ж дракон? — Э… Ну, да, — кивнул Геночка. — А что, до сих пор есть сомнения? — А если ты дракон, то у тебя ж должны быть где-то от сожранных рыцарей шмотки? — пояснил Теодор свою мысль. — Может, там чего для рыжего найдется? А то он похож на хор церковных нищих! — Нету, — вздохнул дракон. — Ничего нету! — Да что ж такое, — возмутилась Марья Сидоровна. — Чего ни хватись, ничего у тебя нет, ни золота, ни рыцарей, ни шмоток! Куда все подевалось-то? — Понимаете… — сказал Геночка. — Дело в том, что это не моя пещера. — Вот те на, — удивился бывший кучер. — А чья же? Мысль о том, что где-то поблизости бродит настоящий хозяин пещеры, пришла одновременно всем, и сразу стало как-то неуютно. — Это летняя пещера моей бабушки. — Дача, что ли? — Ну, можно и так сказать. Хотя бабушка всегда называла ее «моя летняя резиденция». — А где сама бабушка? — осторожно спросил лейб-медик. — И дедушка? — добавил Теодор. — Да не волнуйтесь вы, — Геночка успокаивающе помахал краешками крыльев. — Я получил ее в наследство! Уже давно. Но шмоток рыцарей тут нет! Дракону Геночке в жизни повезло — он вылупился из яйца в полной драконьей семье. То есть в наличии были и папа, и мама, что у драконов в принципе большая редкость. Слишком мало осталось драконов в живой природе, чтобы каждый мог позволить себе роскошь моногамии. Этак и вымереть недолго! А потому дракон считает себя свободным и холостым сразу после того, как его возлюбленная дракониха снесет где-нибудь в укромном месте яйцо. Вылупится из него кто-нибудь или нет — еще неизвестно, а потому нужно постараться завести потомство где-нибудь в другом месте. А дракониху еще поди найди! Потому что на десять драконов по статистике всего три драконихи. В общем, в на редкость полной семье Геночки были и мама, и папа, и еще семеро братьев-дракончиков. Так что жить бы Геночке да радоваться. Так считали и мама, и папа, и братья. Но Геночка так не считал. Чем озабочен порядочный дракон? Порядочному дракону необходимо: золото, чтобы спать, и мясо, чтобы есть. Спать на золоте считалось приличным. Можно, конечно, и не на золоте. Можно, например, на сене. Или на опилках. Но тогда ты либо вольнодумец, либо шантрапа, и тебе никто не подаст крыла. С мясом было проще. Нет, это не обязательно должны быть рыцари. Во-первых, рыцарь в природе встречается еще реже, чем дракон, а во-вторых, даже если его и поймаешь, то намучаешься из лат выковыривать. Поэтому коровы и другой крупный рогатый скот тоже вполне подходящи. И вот от одной только мысли, что всю долгую-долгую жизнь ему предстояло думать только о том, на чем спать, и о том, что есть, Геночке становилось плохо. Аж чешуя начинала чесаться и выпадать. Геночке хотелось думать о другом. О дальних странах. О неизведанных мирах. О звездном небе (где, между прочим, среди других притаилось и созвездие Дракона, только это никого в Геночкиной семье не интересовало!). О доблести, о подвигах, о славе. О королях и капусте — да о чем угодно, кроме еды и золота! Хотя, конечно, при определенном раскладе и короли, и капуста тоже могли считаться едой… Нормальным драконам Геночку понять было трудно. И поэтому в семье Геночка считался не то, чтобы дурачком, но с большими странностями. А уж когда Геночке минуло триста тридцать лет, от родни и вовсе не стало житья. — Когда? — Когда? — Когда? — Когда мы услышим шелест маленьких крылышек? — спрашивали наперебой мама и папа. Семеро старших братьев-дракончиков давным-давно выросли. И где-то, наверное, уже лежали снесенные их возлюбленными драконихами яйца, так что к братьям вопросов не было. А вот Геночке приходилось нелегко. Так что в один далеко прекрасный день Геночка взбунтовался и заявил, что уходит из дома и будет самостоятельным! И докажет всем, что не золотом единым жив дракон! И ушел. В бабушкину летнюю резиденцию, полученную в наследство еще лет сто тридцать назад.