***
На кухне замка было тихо. Ощущение неуюта, возникшее с уходом Дениса, почти осязаемое, висело в теплом воздухе и не проходило, и даже вездесущий запах корицы стал почему-то резким и неприятным. Снаружи постучали — деликатно, но при этом сильно, так что стена заходила ходуном. — Простите, — голос Генриетты звучал приглушенно, но все равно сразу было слышно, что она взволнована, — мне кажется, или я чую запах колдовства? Теодор распахнул дверь в сад. Синяя дракониха нервно покусывала коготок на правой передней лапе. — Очень сильный запах, — сказала Генриетта. — У вас все в порядке? Теодор сорвался с места и побежал вон из кухни, едва не сбив стульчик, с которого уже поднималась встревоженная сверх меры гофмейстерина. — Колдовству не место в этом замке! — заявила она. — По крайней мере, пока я здесь служу!***
— Ага! — алфизик был явно доволен. — Что я вам говорил? Вот он, явился — не запылился, как и было сказано! Что это? Да у него щёки! Вы его раскормили, что ли? Ну да, пирожки да пышки… Баловство одно. Напрасно! Немного овсянки, черный хлеб, вареная брюква, иногда — костный бульон. — Ничего, — сказал Станислав, — от нас не убудет. — Это понятно, — продолжал Оох. — Но это снизит его эффективность. К тому же ему станет мал ошейник. Придется покупать новый, а хорошая кожа, знаете ли, дорого стоит. Ну-с, начнем. Подойди ближе, — велел алфизик, обращаясь к голему. Денис подошел к столу, двигаясь как во сне. — Что вам продемонстрировать? — спросил Оох. — Что-нибудь эффектное! Хотите, он сломает вам руку? Хе-хе! Шучу, разумеется! Рыжий! Сломай руку себе — правую, в лучевой кости, без смещения! Чародей вытянул вперед руку с зажатой в кулаке куклой. Кукла была сделана грубо, но довольно подробно: на лице, вышитые синей ниткой, выделялись глаза, тонкой серой стежкой были намечены брови, нос и рот. Кукольные ручки и ножки, свитые из веревок, свисали безвольно. — Нет! — резко сказал король. — Отставить! — и глянул на Дениса. Тот стоял, опустив плечи, так же, как его тряпичный двойник, и по-прежнему упорно смотрел в пол. — Ну что ж, нет так нет. И так достаточно наглядно. Хотя, конечно, хотелось показать вам товар лицом, — алфизику явно не терпелось довести дело до конца. — Ну что, мы договорились? По рукам? А, партнёр Станислав? Рыжий поднял глаза и посмотрел на короля. В упор. Вениамин почувствовал, что вот сейчас, в эту секунду — король не выдержит. Сорвется. И тогда всё пропало. И никакая кошка уже не поможет. К тому же кошка и сама была на грани срыва — она то и дело подвывала дурным голосом, и пестрая шерсть ее стояла дыбом, того и гляди искры начнет метать. И доктор торопливо заговорил о том, что первым пришло на ум, лишь бы спросить: — Скажите-ка… — назвать алфизика коллегой доктор не смог — просто язык не повернулся. — Скажите-ка, уважаемый… Оох. Эта кукла… Она действует только в одну сторону? — То есть? — недоуменно уставился Оох на Вениамина. — Ну, я имею в виду… Вот, к примеру, если у нашего юного друга, допустим, заболит зуб — доктор приблизился к Денису, взял его за руку и словно ненароком встал между ним и зеркалом, — или, скажем, живот — а такое ведь может случиться? Можно ли рассчитывать, что, произведя какие-либо манипуляции над куклой, мы тем самым вылечим — человека? — А? — Оох словно не расслышал. — Лечить? Куклу? Нет, так это не работает! Черная магия не для того существует, чтобы исцелять! — Разве? — удивлялся доктор, оттесняя Дениса от стола. — А как же многочисленные сведения о древних магах, исцелявших безнадежных больных? Да что там, чуть ли не мертвых поднимавших? Разговор снова уходил в какие-то не нужные алфизику дебри. Так никакого толку не добьешься! — Ну смотрите сами! — потеряв терпение, Оох ткнул куклу прямо в стекло — стали ясно видны даже крошечные точки веснушек, нарисованные на сером грубом полотне. — Какие тут могут быть зубы? — Хватай! — внезапно закричало волшебное зеркало. Станислав, не раздумывая, не рассуждая и не обращая внимания на взорвавшуюся болью поясницу, нагнулся к стеклу, сунул руку за его зыбкую грань, крепко ухватился за тряпичную макушку с пришитым к ней пучком рыжих ниток и потащил к себе. Стеклянная пелена обволокла его как густая мыльная пена, и это было странно, но поразмыслить об этом времени у короля не было: кукла, зажатая в королевской длани, плавно скользила сквозь невидимую зеркальную преграду и вдруг остановилась, сильно дернулась назад, — и Станислав, не выпуская из рук колдовскую игрушку, со всего маху ткнулся носом в бронзовые завитушки старой дедовской чернильницы, проваливаясь в зазеркалье по самое плечо. Кошка, сидевшая у короля на коленях, яростно орала — ее прижало Станиславом к столу, но она, не покоряясь судьбе, извивалась изо всех сил. — А ну, отдай! — вопил за зеркалом Оох и лупил короля по пальцам, кажется, пустым стаканом, — а еще корону надел! Вот до чего бывают короли до чужого добра жадные! И не отпускал, нипочем не отпускал несчастную куклу, а та трещала своими нитками, но пока вроде держалась. За спиной у прижатого щекой к зеркальной раме короля что-то происходило, но что, он не мог разглядеть — шорох, звук падения, Венька ахнул: — Стас, держи, не выпускай! Потом раздались звуки, похожие на крепкие и звонкие пощечины: — Денис, не сдавайся! Очумевший от этой чехарды Станислав сцепил зубы, привстал, уперся второй рукой в столешницу: — Ах ты, грёбаный ёж! И рванул куклу на себя изо всех своих королевских сил! Сопротивление с той стороны стекла на миг ослабело, и этого мига хватило королю. Стеклянная пелена больше не казалась ни мягкой, ни обволакивающей — нет, она была твердой, как лезвие наточенной бритвы, и такой же острой. Разлетелись по сторонам мелкие серые лоскутки, почти что пыль — тряпичная кукла с потрепанным рыжим хвостом на макушке прорвалась через зеркало на эту сторону, и Станислав рухнул на пол, не удержавшись на ногах. Загрохотал упавший стул, мявкнула под столом испуганная кошка. А потом случилось и вовсе невиданное — в Захудалове, по крайней мере. Рама волшебного зеркала вдруг разлетелась на куски, и следом за куклой, цепляясь двумя пальцами за выбившуюся из кукольной ножки-веревочки нитку, в королевский кабинет по эту сторону стекла, переливаясь как мыльный пузырь, влетел алфизик Оох собственной персоной — как был, в штанах малинового бархата и цветастом домашнем халате. — Дзынь! — жалобно сказало зеркало. Сверкнув на прощанье потемневшей от времени амальгамой, отлетело оно в сторону и глухо шлепнулось где-то в углу.