Захудалое королевство

Полной подвальная тишина казалась лишь поначалу. Стоило пройти несколько шагов по узкому коридорчику, ведущему к пяти зарешеченным казематам, как стало ясно, что кто-то там, в казематах, спит. Довольно громко спит, надо сказать. Вскоре стало ясно, что спят на два голоса. Бузотёр Евлампий Блох спал на удивление нежным для такого обширного мужчины тенором. Видно, он тоже находился под сильным впечатлением от соседства с менестрелем, потому что в переливах его храпа отчетливо угадывалась мелодия старинной печальной баллады «Чёрный рыцарь взял моё сердце в полон». Особенно удачно Евлампий похрапывал на припеве, в том месте, где соблазненная и покинутая рыцарем дева стоит на парапете крепостной стены и сулит рыцарю в его черную спину все тридцать три несчастья и десять казней египетских в придачу. Шкипер «Ночного солнца», даже во сне проявляя свою коварную сущность, спал вкрадчивым баритоном. Храпел он с какой-то вопросительной интонацией, словно сам себя спрашивал: а не ляпнул ли он чего лишнего, такого, что может послужить ему во вред? — Ну, — спросил Теодор, невольно понизив голос, — который из них — шкипер? — Вот этот, — махнул стражник фонарем. — Разбудить? И не дожидаясь ответа провел по решетке кованым кольцом, на котором болтался здоровенный ключ от входной двери. Шкипер проснулся сразу и сел на своем узком топчане. Бузотёр Евлампий даже не пошевелился и перешел к третьему куплету. — А, это вы, — скучным голосом сказал шкипер. И тут же шлепнулся обратно и снова сходу захрапел. — Эк его, — покачал головой стражник. — Оно и понятно. Совсем менестрель их замордовал. Даже жалко, право слово! Какой ни на есть преступник, а все ж — человек. — Вот я сейчас этому человеку… — пообещал неопределенно Теодор. — Он, значит, человек, а остальные ему не люди! Эй, ты! Рыбий потрох! Шкипер опять проснулся — теперь уже окончательно. — Ну что, нашли аптекаря? — спросил он, позевывая. — Нашли, — сказал лейб-медик. — Надо же! — удивился шкипер и потянулся. — Хотя чего там. Небось, весь народ на уши поставили, по королевскому-то делу. — И племянника нашли, — будто и не слыша его, продолжал лейб-медик. — Того самого, которого вы в трюме держали на привязи. Как собаку. Шкипер прикусил губу. Больше он не потягивался и не зевал. — Так ведь, — заговорил он, очень тщательно подбирая слова. — Племянник-то… Я ж вроде говорил — хворый он, вроде как не в себе. Дядька его, аптекарь то есть, так и наказал: ежели что, закрой его где в надежном месте, чтоб не убежал… — И ошейник дал? — насмешливо спросил Теодор, хотя смеяться ему совсем не хотелось. — И ошейник дал, — согласился шкипер. — Чтобы не убежал, значит, когда найдет на него. Буйство то есть. — Ох, и сволочь ты, — сказал Теодор с омерзением, но доктор остановил его. Руганью дело не решить, а сведения, как ни крути, получить надо. — Ошейник, говорите, дал? — Ну да, — с готовностью подтвердил шкипер. — И даже показал, на какую дырку застегивать, чтобы, значит, тот не задохся, но и не вывернулся. — А больше ничего не дал? Шкипер насторожился, подобрался как кошка перед прыжком на мышь. — А чего бы он мне дал? Денег дал, за доставку. А больше ничего не дал! — А куклу? — лейб-медик говорил очень вежливо и крайне спокойно. Но даже у Теодора, который-то уж точно ни в чем виноват не был, по спине пробежали мурашки. — Какую еще куклу? — переспросил шкипер. В полутьме было видно плохо, но, кажется, глаза его забегали, не зная, куда смотреть. — Небольшую тряпичную куклу с вышитым лицом, свитыми из веревок руками и ногами, с пучком рыжих ниток на голове, — словно описание из протокола вскрытия отчеканил доктор. — Вспоминайте. Вам дал ее аптекарь вместе с ошейником. И велел беречь как зеницу ока. Ну, вспомнили? — Не было никакой куклы! — Не лгать! — неожиданно громко и очень резко прикрикнул лейб-медик. — Не было! — уперся шкипер. — Не было куклы! Ошейник был, а куклы не было! Не было! — Вот ведь упрямый хрен, — сказал Теодор. — Не было! Не было! — твердил шкипер. — Не было никакой куклы! — А вот мы сейчас пойдем да у аптекаря и спросим! — предложил Теодор. — А он ведь подтвердит, что была. И что тогда? А вот тут шкипер ну совершенно неожиданно успокоился. И даже расслабился. — А и пойди! — заухмылялся он, и это было ну очень неприятно. — Давай, иди, спрашивай. Интересно, что он тебе ответит? — А что, любезный, — лейб-медик повернулся к стражнику, который все это время стоял с раскрытым ртом и слушал разговор как малый ребенок бабкину сказку, — вести с воли до узников долетают ли? — Никак нет, ваша милость, — с готовностью ответил стражник. — Это противу правил! Вот разве что, — тут он замялся, — менестрель-то наш… Он же в город ходит. — И трепет потом, где не надо, — проворчал Теодор. — Нет, трепать не трепет, где ему, — стражник покачал головой. — Он не трепет. Он — поёт. Приходит, тут же новую балладу состряпывает и поёт. Наш соловей… — Понятно, — лейб-медик вздохнул. — А не распевал ли он тут в последние пару дней чего-нибудь про овощи? Ну, про кабачки, скажем. Или… тыквы? — Да как же, ваша милость! — стражник оживился. — Намедни буквально! Пришел весь в задумчивости и меланхолии, побренчал по струнам и запел. Ну, по чести сказать, так полную чушь. Про колдуна, тыкву и дракона. Как там… Погодите… — Понятно, — еще раз вздохнул лейб-медик. — Да нет, голубчик, не надо, не утруждайтесь. — Да ладно, я вспомнил уже. «Покатилась тыква прямо по паркету, прямо по паркету-по ковру… И алхимик, падла, прямо спасу нету в короле хотел прожечь дыру…» И еще… — Нет-нет, довольно! — взмолился лейб-медик. Слушать это было просто невмоготу. Да еще и шкипер за решеткой развалился вальяжно на узком топчане и смотрел с насмешкой: дескать, хотели на пушку взять? Хрен вам, а не очная ставка! — Не было никакой куклы! — торжествующе заявил шкипер. — И вообще, я спать хочу. И завалился, лицом к стене. И даже спина его словно вопила: накося выкуси! — Ну всё! — сказал Теодор. — Кончилось мое терпение! Доктор, вы же видите, он сам меня вынудил! Лицо его, со вчерашнего дня небритое, приобрело откровенно зверское выражение, словно бывший кучер собирался есть котят. Доктор даже немного испугался. — А что вы делать собираетесь? — Петь! — ответил Теодор. — Тут, я смотрю, все поют! А я что — рыжий, что ли? И он запел. От души и во весь голос. И песню выбрал самую что ни на есть жалостную: — Луной голубой озарился тот старый кладбищенский дво-о-о-ор! Бузотёр Евлампий Блох перестал храпеть и попытался закрыть голову тощей тюремной подушкой. — А на-а-ад сырою могилой рыдает молоденький во-о-ор! — самозабвенно закрыв глаза, выводил Теодор. Пел он очень громко. Но ни в одну из семи нот ни разу не попал. У доктора заломило зубы, все, даже отсутствующий уже больше двух десятков лет верхний левый зуб мудрости. — Ах, мамочка, милая мама! Зачем ты так рано ушла? Свет божий покинула рано!.. Стражник замотал головой, как корова, поймавшая ухом слепня. — Отца-подлеца мне нашла-а-а! Измученный двухдневным непрестанным вокалом менестреля, шкипер не выдержал: — В рундуке! В рундуке эта чертова кукла! В трюме на носу! Только заткнись, изверг!!! И довольный Теодор с готовностью заткнулся: то-то же! — Теодор, голубчик… — деморализованный пением бывшего кучера, доктор не сразу вспомнил, с какой стороны они пришли. — Какой ужас… То есть, вы молодец! Но какой же ужас… — Еще бы! — с гордостью ответил Теодор. — Моего пения даже вороны на огороде пугались! Да что там вороны — даже мой папаша! Ну вот, доктор, зато сейчас пойдем и найдем. Делов-то!