Захудалое королевство

Генриетта устала. Кто же знал, что в захудаловских лесах растет так много разных ёлок? До сих пор, проживая под надежным, хотя и душноватым кровом родительской пещеры, а потом в недолгой и блаженной самостоятельности, Геночка и ведать не ведала, что ёлки бывают разные. Она вообще только недавно начала отличать ёлку от сосны. Ну, а что? Там иголки — и тут иголки. Та зимой зеленая — и эта тоже… Скажите спасибо, что с березой не путала! И только планируя бегство в бабкину летнюю пещеру, озадачилась Геночка всякими насущными бытовыми мелочами, среди которых немаловажным был вопрос, так сказать, постельный. А точнее — на чем спать? Дома этот вопрос был решен раз и навсегда с тех самых пор, как крошечную Геночку впервые уложили на ночь по-взрослому, не в гнезде, свитом из веток редчайшего дерева, известного в этих краях как золотая вишня, а на своей родине, далеко-далеко на востоке, там, где солнце умывается в розовых волнах Великого Океана, — как медвежья ягода, а на пышной перинке из тончайшей золотой проволоки. Проволоку эту, навитую специально для маленьких, только-только начинающих открывать глазки и топырить крылышки драконят-слетков, заказывали давным-давно, во времена, когда и прабабушка Генриетты была всего лишь яйцом, в одном древнем горном селении, жители которого славились испокон веков как лучшие — и честнейшие! — в подлунном мире златокузнецы. На детскую драконью перинку ушло без счета золотых колец — исключительно венчальных, потому что обручальные таят в себе не только радужные ожидания, но и обманутые надежды, а для детского чуткого сознания это ой, как неполезно. Венчальные же кольца дышат надеждами сбывшимися, а значит, могут подарить юному дракончику крепкий сон и здоровую психику. Перинка из тонкой, как паутина, золотой проволоки бережно хранилась в Генриеттиной семье и служила уже не первому поколению синих драконов. Может быть, именно она и была залогом их жизненного успеха, как знать? Но вся Генриеттина родня, начиная с прабабки и кончая самым младшим старшим братом, спали на ней и видели только хорошие сны. Но только не Генриетта! Едва девочку уложили в заботливо взбитую золотую канитель, как она, вместо того, чтобы мирно заснуть и видеть сны, сморщила свой крохотный по драконьим меркам нос и звонко чихнула. А потом еще. И еще. Мать-дракониха удивилась: среди множества детских недугов, одолевающих драконью молодь, никогда не бывало насморка, наверное, потому, что простудить дракона — непростая задача. Закаленная воспитанием шестерых сыновей, она не испугалась, но слегка встревожилась. А когда у маленькой Геночки вдобавок еще и потекло из носа, удивился уже и папа-дракон: — Что это? Надеюсь, это не мозг вытек? По счастью, бабушка была дома: она как раз залетела на пять минут, чтобы еще раз полюбоваться на долгожданную внучку. — Видно, у тебя он давным-давно вытек, дорогой сынок, — сказала бабка, — что, впрочем, тебе ничуть не повредило. Иначе бы ты сообразил, что это — насморк! И сдается мне, что он аллергический. Чисто ради опыта Геночку отнесли обратно в гнездо, где она тут же перестала чихать и заснула крепким младенческим сном. Следующий день ребенок был весел и здоров, премило гулил и лепетал и даже, на радость всей семье, пытался впервые пыхнуть огнем. Но едва ребенка попробовали уложить спать на золотую перинку, как Геночка снова занедужила: звонко чихала и шмыгала носом, полностью подтверждая бабушкин диагноз. Золотую перинку отправили в плотно запирающийся сундук, ждать следующих поколений синих драконов, а Геночка с тех пор спала в отдельном гроте на серебре, благо, ее семья могла себе это позволить: среди накопленных предками сокровищ серебра было ничуть не меньше, чем золота. Но бабушка серебра не признавала! Она была драконом старых правил: спать полагается только и исключительно на золоте. И когда внучка стала прилетать к бабушке на лето, ей был предложен дачный вариант. В меру мягкий, гигиеничный (просто вымети старый и насыпь новый), восхитительно пахнущий свежей хвоей, тюфячок из шишек ожидал Генриетту каждые каникулы, проведенные в летней бабушкиной резиденции. Ни разу Геночка не задумалась, а какие, собственно, это были шишки? И только потом, когда бабушкина дача стала Геночкиным наследством, а саму Геночку позвало прочь из дома непреодолимое стремление жить своей собственной жизнью, подгоняемое нешуточной угрозой скорого и нежеланного замужества, озадачилась она — а что там были за шишки? Первые дни самостоятельной жизни Генриетта спала на поляне перед пещерой: внутри было слишком душно от заполонившего все закоулки золота. Просто дышать нечем. Потом, когда от золота удалось избавиться, переплавив его в целую кучу слитков разных размеров и разметав его во все стороны с высоты драконьего полета, что стоило Генриетте, помимо недели непрерывного чихания, слезящихся глаз и распухшего носа, еще и отслоившейся местами чешуи, дракониха начала искать те самые шишки, на которых ей так сладко спалось все детство напролет. И вот тогда оказалось, что деревья с иголками бывают разные. И уж насколько разные у них шишки — это просто невообразимо. Последовательно были опробованы: можжевельник (слишком мелкие), пихта (слишком смолистые), лиственница (слишком мусорные), сосна (слишком колючие). И только на ёлке росли те самые, не слишком мелкие, не особо смолистые, не мусорные и совсем не колючие, пригодные для спанья. Вопрос с матрасиком был для Генриетты решен. Так что теперь она со знанием дела отправилась вместе с Михалычем в лес по еловые шишки, твердо зная, чего хочет и что ей нужно. Но вот к чему она не была готова, так это к несусветному разнообразию произрастающих здесь елок! Просто глаза разбежались. И как назло, все они были такими красивыми. А уж названия! Спасибо Михалычу, он, казалось, знал каждое дерево в лицо и по имени. Ель голубая, ель красная, ель сизая — хотя все они были зелеными. Больше всего Генриетте понравилась елка черная. Она была очень зеленая и очень пушистая. А шишки — так и вовсе заглядение. Почти фиолетовые, с красноватыми краями чешуек — ужасно изысканные. Генриетта представила себе, как красиво будет она сочетаться с таким матрасиком по цвету. И поняла, что выбор сделан. — Нкнц-то! — с облегчением вздохнул Михалыч. На самом деле, пока Генриетта думала да прикидывала, он уже набрал пять мешков еловых шишек — всех подряд, без разбора. Мешки он оставил под елками, где, собственно, шишки и валялись. Говорить Геночке, что все они за неделю высохнут и станут одинаково коричневыми, он не стал. День уже сильно склонился к вечеру, пора было и домой выдвигаться. Но возвращаясь к драконихе с последним, пятым мешком, Михалыч вдруг увидел что-то необычное. Генриетта сидела на лужайке, изящно обернув хвост вокруг задних лапок, как огромная синяя кошка. Одну переднюю лапу дракониха держала перед собой на уровне глаз. На лапе сидел кто-то очень маленький. Генриетта смотрела на него и всё кивала, повторяя с искренним интересом: — Ну вы подумайте! Надо же! С ума сойти! Потом она засмеялась и сказала явно почерпнутое от бывшего кучера Теодора: — Да ну? Вот это да! Ни хрена себе!