Захудалое королевство

И в общем-то они всё успели. В кухне на столе стояла большая плетенка, полная свежайших куриных яиц — омлет так омлет! В бельевой кладовке под наблюдением гофмейстерины горничная выложила ровные стопки постельного белья, пахнущего лавандой, хрусткого от крахмала и голубоватого от синьки. Размещать пострадальцев решили в кордегардии. Помещение подходило по всем статьям: было просторным — комфортно, располагалось на первом этаже — удобно, стены в нем были прочные и толстые, дверь окована железом — безопасно. И замок в двери был, что тоже немаловажно. Надежный. По крайней мере, сломать его стражники, кем-то ночью в помещении запертые, не сумели даже впятером — их выпустила поутру привлеченная громким стуком горничная (задумываться о том, насколько один голем сильнее пятерых стражников, пока не стали). Михалыч, поразмыслив немного, по собственному почину отправился в боковое крыло — топить королевскую баню. — Полина, — мягко заметил лейб-медик, — я думаю, корпию щипать все же рановато! К тому же столовое белье королевы-матери — не самый для этого подходящий материал. Полина, смутившись, отложила в сторону большую салфетку тончайшего полотна с мудреным вензелем в уголке — по счастью, она успела лишь отковырять кусочек нитки из середины подрубленного края, так что урон был невелик. — Ничего-ничего, — подбодрил ее доктор. — Судя по тому, что болтал тут этот алфизик, много их быть не может. Да и не обязательно все они пострадавшие. — Все, — убежденно сказала Полина. — Даже если с них не течет ручьем кровь! Возразить на это было нечего, и доктор еще раз пробормотал, подбадривая уже самого себя: — Ничего-ничего! Вот сейчас они вернутся… — Тсс! — Полина подняла вверх указательный палец, перебивая доктора самым бесцеремонным образом. — Слышите? Доктор прислушался. Ничего. — Они возвращаются! — сказала девушка. — Идемте! Да идемте же — я же говорю, они уже здесь! И в подтверждение ее слов снаружи послышался удалой раскатистый свист, а потом кто-то закричал дурным голосом: — Здравствуй, родина, эгей! — и продолжил вопить, не переставая: — В какой-то дымке аловой родное Захудалово, вечерняя и ранняя заря!!! Тому, кто хоть раз слышал эти жуткие звуки, не узнать их было нельзя: высоко над замковой лужайкой пел, приветствуя родную землю, бывший кучер Теодор. Генриетта, выписав над лужайкой безупречную спираль, приземлилась возле ближней куртины. Полина уже бежала навстречу вернувшимся путешественникам, таща с собой многострадальную салфетку — а ну, как срочно потребуется кого-то перевязать? А Вениамин выскочил на улицу и застыл в полном удивлении. С синей драконьей спины один за другим спрыгнули два человека. Доктор догадывался, что должен их знать, но узнавать отказывался. Двое высоких мужчин шли к замку, шагая одинаково широко. Сухая красная пыль покрывала их с ног до головы, взмывая в воздух маленькими облачками, так что оба они были откровенно рыжими. Тот, что слева, прихрамывал на правую ногу. А тот, что справа — на левую. «Големы!» — мелькнула в голове лейб-медика безумная мысль, и он не успел ее отогнать: Полина с восторженным визгом повисла на шее сначала у правого голема, потом у левого. — Станислав Федотович! Дэнька! Ой, то есть, наоборот! Ужас, какие вы грязные! — Полинка! — закричал Теодор, все еще сидевший на спине Генриетты и, слава небесам, переставший петь. — Мы вернулись! — Тед! Генриетточка! — Полина кинулась обнять и их, а двое рыжих приблизились настолько, что и доктор наконец-то смог их различить. — Ну наконец-то! — возопил лейб-медик. — Вернулись, блудные дети! Живы? Здоровы? — Мы живы, мы здоровы, — широко улыбаясь, говорил король. — Веня, я… В общем, я знаю, что ты хочешь мне сказать. Говори. Я готов! — Сначала — дело, потом — удовльствие, — ответил лейб-медик. — Так, что с големами? Спасать кого-то нужно? У нас все готово. Хотя, как я вижу, вас всего трое. Не считая Генриетты. Король помрачнел. — Мы опоздали, — горько сказал он. — Живых там не было. Да погоди, не кори себя. Мы опоздали не на день и не на два. Так что… — Ваше величество! Вы дома, какое счастье! — из дверей выскочила гофмейстерина. Станиславу показалось, что и она тоже, презрев этикет и свое строгое воспитание, которым так гордилась, повиснет сейчас у него на шее. Но придворные старой закалки всегда успевают вовремя остановиться. Вот и гофмейстерина, подбежав к королю ближе, чем допускали захудаловские правила хорошего тона, вдруг замерла как вкопанная и чуть было не упала, но и тут оказалась на высоте: неуклюжее падение она каким-то образом умудрилась превратить в изысканнейший эталонный реверанс. — Добро пожаловать домой, сир, — торжественно сказала гофмейстерина, глядя, как и полагалось, на мысок королевской обуви. — Позволено ли будет мне спросить, ваше величество? Вы нашли юношей, которым требуется наша помощь и поддержка? — Увы, нет, — не стал Станислав разводить турусы на колесах. — Там не оказалось живых. Гофмейстерине стало нестерпимо больно: как жаль этих неведомых големов, которых уже не нужно было спасать! Наверняка такие же милые юноши, как и Денис… Брови гофмейстерины скорбно сомкнулись, и она чуть не заплакала прямо при короле — невероятный был бы конфуз! Но и тут ей на помощь пришел великий придворный этикет: она ничего не сказала, только еще раз присела, очень низко, и задержалась в такой непростой позиции ровно столько, сколько предписано было для реверанса траурного. — Зато неживых было — ну просто чёртова уйма! — подошел Теодор, тоже слегка припыленный. — И мы еле-еле от них спаслись. — В таком случае, сир, я пойду распоряжусь, чтобы главный повар не затевал свой грандиозный омлет. — Ни в коем случае! — воскликнул король. — Пусть затевает! Непременно пусть затевает! Мы все очень хотим есть! Хотя, конечно, сначала нам нужно бы сполоснуться. — Очень хорошо, сир, — снова присела гофмейстерина, на этот раз коротко и легко (за такие вот недореверансы ее в свое время на целый час ставили в угол с толстенной книгой на голове. Потому что реверанс — это целая наука!). — Михалыч как раз истопил королевскую баню. Вы можете проследовать прямо туда, сир. Вот только позволено ли мне будет задать вам еще один вопрос? — Валяйте, — ответил его величество отнюдь не по-королевски. — Где ваше величество изволило посеять свой второй сапог?!