Захудалое королевство

— А что, так можно было? — Станислав аж привстал в кресле. — Вот бы нам раньше-то догадаться! Так вот просто, без хлопот и поездок. Покажи, зеркальце, Денисову семью… — Ты погоди, Стасик, — сказал лейб-медик. — Не торопи события. — Да ну тебя, Венька, не томи! Ты же спросил? — Спросил, конечно. — И что? Неужто и впрямь показало? Кто же они? Откуда? — Показало, — лейб-медик вздохнул. — Там так все запутанно…

***

— Денискин дом показать попроси, голова твоя садовая! Да родичей его! — сказала тетка Агриппина. — А? — ошеломленный доктор немного растерялся от простоты предложенного теткой Агриппиной решения. — А ведь и правда! Досадуя на самого себя за то, что раньше не сообразил, лейб-медик обратился к зеркальным половинкам по полной форме — хотя они и так были к его услугам: — Свет мой, зеркальце, скажи, — да всю правду доложи! — Вопрошайте! — чинно ответили половинки, видимо, проникнувшись важностью момента. — Зеркальце, ты ведь сможешь показать нам родителей Дениса? — вопросил лейб-медик и затаил дыхание в ожидании ответа. — Ну-у, — слегка кокетничая, двухголосо ответило зеркало, — могу, наверное… А кого первым? И вот тут доктор немного сплоховал — только из желания проявить к зеркалу учтивость и уважение: — На ваш выбор. — Сначала мать? — спросила правая половинка, и не успел лейб-медик ответить, как левая половинка возразила: — Нет, сначала отца! — Это почему это? — возмутилась правая. — Мать! Первое слово дороже второго! — Вот еще! — фыркнула левая. — Род ведется по отцу, значит, отца первым показывать! — А я говорю — мать! — Отца! — А ну, цыц! — безо всякого почтения к волшебному предмету шикнула на них тетка Агриппина. — Ну что ж ты их, доктор, путаешь? Родителей ему! А ежели они порознь живут? Или, того хуже, померли давно? Да еще и на выбор! Они же так до утра спорить будут. Давай уж как-нибудь попроще. Почётче! — Ну, не знаю, — огорченно сказал Вениамин. — Попроще… — Отца! — левая половинка завопила звонко. — Мать, я сказала! Мать-мать-мать! — завела правая, и в ушах у доктора отчаянно зазвенело. — В общем, как хотите. Или мать — или… — Да что же это вы, стеклянные мои, — всплеснула Агриппина руками, — такое дело важное, а вы… Не ко времени переборы затеяли! — Вот что, — доктор принял решение, — чтобы никому обидно не было. А покажите-ка нам нашего рыжика родной дом! — Вот, другое дело, — тетка Агриппина одобрительно кивнула. — Ну что, свет-зеркальце, с этим справишься? Две половинки, все это время тихо переругивавшиеся между собой, замолчали. Стекло пошло мелкой рябью, раздался звон, назойливый, будто комариный писк в ночи, истончился и затих. — Справлюсь, — сказало зеркало. — Ждите ответа. Повисла долгая тишина. За окном шелестела осенняя ночь, побрехивали где-то вдалеке собаки. Лейб-медик и тетка Агриппина сидели рядышком, уставясь в зеркало. Оно отражало лишь их утомленные лица да свечу, догоревшую уже до середины; половинки стояли уголком, и малый этот огонек, множась в отражениях, освещал комнату не хуже тебе целой дворцовой люстры. — Ох, не заснуть бы, — тетка Агриппина зевнула. — Что ответ-то, будет ли? В глубине зеркала снова зазвенело комариком, по стеклу побежали волны, дробя отражение свечи на маленькие осколки радуги. — Очень сложно, — тихо сказала одна из половинок. — Плохо видно. Помехи. — Очень сильные помехи, — шепотом добавила вторая. — Кажется, магического происхождения. Так что… — За качество изображения мы ответственности не несем, — закончили они хором. — Смотрите. — Что-то не пойму никак, — сказала тетка Агриппина, — что это за путаница такая? А ну-кась, доктор, подвинься… Это чего это? Какие-то ёлки, палки, лес густой?.. — Ничего не видно, — огорчился доктор. — Ясное дело, ночь на дворе! — тетка Агриппина подумала немного, подвинула свечку ближе к стеклу. — Свет-зеркальце, а поярче? Поярче нельзя? Зеркало едва слышно фыркнуло, но картинка внутри его посветлела, и стало видно что-то непонятное: бурая потрескавшаяся поверхность чего-то, изборожденная глубокими трещинами. Внезапно картинка уменьшилась, отдалилась, и непонятное превратилось в явно лесное, древесное: стало ясно, что это ствол дерева, старого, развесистого. — Это, кажется, дуб — доктор присмотрелся внимательнее. — Или вяз? И вообще, это, кажется, лес… — И что же, рыжик-то ваш в лесу что ли жил? Под ракитовым кустом? — хмыкнула Агриппина. — Не может быть такого. Ты вот что, зеркальце-свет, ты пошире покажи. Что там в округе-то? Вокруг да около? Вокруг да около тоже был лес — дремучий, непроходимый. Темные деревья, заросшие плющом, густой кустарник. Закричала невидимая птица — то ли ворон, то ли козодой… Даже здесь, в теплой комнате за надежными стенами дома расколдуньи, стало как-то неуютно. За деревьями была сплошная чернота, которая, впрочем, вскоре обрела очертания — это была высокая каменная стена, тоже сплошь покрытая плющом. — Не пойму, — сказал доктор, — что это? Кладбище, что ли?.. Агриппина покачала головой: — Да ну, какое ж кладбище посередь леса? Может, усадьба чья? Только что-то уж больно место нехоженое. Там, в неизвестном лесу, подул ветер, и плющ заколыхался, приоткрыв на миг тяжелую деревянную дверь — стыки плотно пригнанных досок проросли мхом, металлическая ручка причудливой формы вся в зеленых пятнах… — Батюшки вы мои! — Агриппина подалась вперед, едва не задев свечку носом. — Да это никак… Ну да, точно оно! Голубушки вы мои, а еще бы посветлее? Да поближе, а? Зеркальные половинки охнули, почти застонали: — Трудно ближе… — Помехи. — Попробуем? — Опасно! — Попробуем… Картинка сместилась вверх, через стену. За ней оказался большой просторный двор с колодцем, а посреди двора — дом. Хороший дом — каменный, прочный, под черепичной крышей. На задах двора угадывались хозяйственные постройки. Но не слышно было ни звука, ни вздоха. Дверь в дом была распахнута настежь, но войти туда не смог бы никто: прямо посреди порога рос, заполняя собою весь проем, большущий куст шиповника, и колючие ветки его тянулись по стенам к темным неживым окнам. — Всё! — заявило вдруг зеркало. — Больше не могу! И картинка померкла, сменившись прежним отражением лейб-медика и тетки Агриппины, явно чем-то озадаченной. — Что же это, милые вы мои? — спросила Агриппина. — На самом интересном месте… Давайте-ка еще, а? Получится? — Ах, — грустно прозвенела левая половинка зеркала. — Эх, — еще более печально вторила ей правая. — А я предупреждало! — хором сказали они. И тут же вступили в перепалку: — Это ты виновата, — заявила правая. — Сама дура, — высказалась левая. — Как только тебя рама носила!