Захудалое королевство

В общем, слово за слово, и зеркало с самим собой рассорились вдрызг — ни ласковые уговоры доктора, ни строгие окрики Агриппины на него не действовали. Кончилось дело тем, что левая половинка разрыдалась, уронив на стол с пяток стеклянных слезинок — крохотных, как самый мелкий бисер. — Рёва-корова! — пробурчала правая половинка. — Это ты ревёшь, или я реву? — Это я реву-у-у! — жалобно протянула половинка левая. — А я — не реву! — сказала правая. И обе замолкли. — Ну что ты будешь делать, — тетка Агриппина подперла рукой подбородок. — Прям как девки мои, ей-ей, как помладше были… — Они устали, — доктор аккуратно взял половинки одну за другой, устроил бережно в длинном деревянном ящичке, выложенном полинялым, но до сих пор мягким голубым бархатом (обычно в этом ящичке обретался набор хирургических инструментов, но на время поездки ланцеты, ножи и пилочки переехали в коробочку попроще). — Мы устали, — тихим хором подтвердили половинки. — Это ничего, — утешил их лейб-медик. — Все равно вы большие умницы! — И красавицы! — сказала правая половинка, как видно, более стойкая к превратностям судьбы. — И красавицы, — подтвердил лейб-медик. — Столько всего нам показали. — Мы бы и больше могли, — всхлипнула левая половинка. — Но очень уж сложно без рамы… — Мы немного отдохнем, — добавила правая. — А потом опять начнем, — завершили они хором. — Отдыхайте, голубушки, отдыхайте, — сказала тетка Агриппина задумчиво. — Оно и правда, показали вы нам изрядно. Конечное дело, хотелось как-то побольше да пояснее… Но вот думаю я, доктор, что место это мне знакомое. — Очень на это надеюсь! — воскликнул лейб-медик. — Кому и знать, как не вам? — Погоди, не торопись, — Агриппина поднялась со стула, охнув, прихватилась рукой за поясницу. — Засиделись мы с тобой, доктор. Пора бы уже и на боковую! — Тетка Агриппина, дорогая моя, — лейб-медик сжал молитвенно руки, — уж я вас прошу, потерпите! Что это за место? Агриппина засмеялась: — Да я и сама теперь не усну. Все расскажу! Давай-ка вот чаю заварим покрепче — все, что знаю, расскажу. Или, может, колевки тяпнем? По рюмашке? Чтобы память вернее прочистило? Не хочешь? Ну и ладно. Хотя, думаю, что верно помню. Но и ошибаться могу — уж сколько времени прошло… Да и была я там всего-то раза два — еще девчонкой. Ты ручку-то на двери приметил? Лейб-медик пожал плечами — ну да, была какая-то ручка, он толком и не приглядывался. — Ну, стало быть, если это то самое место, про какое я думаю, то это прабабки моей первого мужа имение. Прабабка моя, видишь ты, дважды замужем была. Вот у нее от первого мужа, значит, дочка, и от второго дочка — это уж как водится, у нас в семье завсегда девки родятся. Так вот, старшая-то дочка, мне, стало быть, двоюродная бабка, уж больно нравная была. Все по-своему делала, никакого прекословия не терпела. Они тогда тут, в Подъямках жили, а дом в лесу сдавали кому-то из столичных, ну, знаешь, летом чтобы детишек на воздух вывозить, а осенью да зимой на охоту ездить. Хорошее подспорье семье-то. Так вот, старшая дочка как в совершенный возраст вошла, так и заявила: я, мама, замуж не пойду, а пойду в лесной дом жить. Это, говорит, мое наследие от отца, и вы мне препон не чините! Буду, говорит, травы изучать и зверей да птиц язык. И сколько ее ни уговаривали, по-своему поступила. Одно слово — ведьма! Всю семью разобидела. — Это все, конечно, очень интересно, — перебил лейб-медик расколдунью, — но, тетка Агриппина, поближе к делу нельзя ли? Что там за ручка-то такая особенная на двери? — Вот торопыга ты, — тетка на замечание доктора не обиделась, наоборот, рассмеялась. — Все тебе побыстрее. Я к ручке и веду! Так вот, ушла она, значит, в лес жить. С семьей поначалу вовсе не общалась. Да и семья к ней особо не лезла. Отец приемный — это прадед мой выходит — уж очень обиделся на нее. А прабабка к тому времени младшую свою сватала, у нее и так забот полон рот. В общем, какое-то время жила она сама по себе и в город не являлась вовсе. А потом явилась к сестрице младшей в гости — с дочкой. От кого дочка, так и не узнали. Ветром, говорит, надуло. У младшей сестры к тому времени уже у самой девчонок целый выводок был, мама моя — средненькая. Ну, сестры заново вроде как задружились, не так, чтобы близко, а все же. В гости друг к дружке езживали, и дочки их тоже, как подросли. И все равно как-то наособицу они жили. По-своему. Наши-то девки все отроду расколдуньи. А те, лесные (это мы их так звали между собой — лесные, а они нас — подъямскими), больше ведьмы. И чем дальше, тем ведьмистее! Видно, порода такая. Агриппина умолкла и потянулась за кружкой с остывшим чаем. — А знаете, — заметил доктор, воспользовавшись паузой, — один мой друг считает, что все рыжие — ведьмы. Чушь, конечно… — Да где же чушь? — возразила тетка Агриппина. — Истинная правда. То есть, нет. Наоборот. Не каждая рыжая ведьма. А вот ведьмы — все рыжие. Да и расколдуньи тоже. А уж последняя у них уродилась, племянница моя, так та вообще скрасна! Я как раз на ее крестины в этом доме лесном и была в последний раз. Мне лет десять, что ли, тогда стукнуло. Сестрица-то моя лесная-многоюродная постарше меня была. Вот и принесла девчонку, как водится, безмужняя. Но мне-то это тогда без разницы было, соплюшке малолетней. На новорожденную я только пару раз и глянула, да и то потому, что сестрица ее все время Опаленушкой величала. У нас так-то обычно опаленышами парнишек кличут, а тут — девчоночку. Ну уж больно рыжа! То есть, у нас в родне все рыжеватые, а эта — так и вовсе огонь. И вот запомнила я ручку на калитке у них: вот как есть рука человеческая. Женская. Из металла кованная, а как настоящая. Красивая! На безымянном пальце перстень сердечком. И ноготки блестят. Я возле нее битый час проторчала — все разглядывала. — То есть, вы думаете?.. — Думаю, её-то мы и видели! И тогда, значит, дом этот — наших лесных родичей усадьба. — И вы знаете, как туда попасть? — лейб-медик, немного убаюканный запутанной семейной историей тетки Агриппины, аж взбодрился. — Знамо дело! От Ёшкина Скита семь верст, да все лесом — там она и будет! И что ж это получается, милые вы мои? По годам Дениска получается вроде как Опаленушкин сынок? Родич он мне, получается? — Ну, — глубокомысленно протянул доктор, прикидывая что-то в уме, — если принять за аксиому, что ваша племянница Опаленушка ему мать… То да. Кажется, это называется — внучатый племянник. — Внучок племянчатый! — всплеснула Агриппина руками. — Милые вы мои! Но все ж таки удивительно мне, доктор. У нас-то всё девки родятся, а тут мальчик! Доктор засмеялся: — С точки зрения медицины — в этом ничего удивительного нет! Агриппина отмахнулась: — Так то медицина! А колдовство семейное — это совсем другое. Видно, в папаше дело. А уж кого она себе выискала, тут и гадать устанешь. Норов у Опаленушки нашей — ого-го! Ей, небось, меньше принца никто и не надобен был. Да и бог с ним, дело прошлое. Ладно, что мы про паренька и знать не знали — это не диво. Племяшка-то совсем от семьи отдалилась, как мать ее, сестрица моя, стало быть, померла, так и вовсе запропала. Голубей присылала с весточкой хорошо раз в год. Но коли этот Оох окаянный его утащил — почему не искала его? Нам не сказалась? И вообще куда сама делась? Дом-то нежилой стоит, это и дураку понятно. И шиповник на пороге.