Захудалое королевство

Серый ослик грустно трусил по лесной дороге. День как-то с утра не задался: туман, сырость, мокро… Как будто и не лето на дворе, а самая что ни на есть осень. Ослик любил тепло, наверное, потому, что родился и вырос в южных землях, а сюда, на север, попал совсем недавно и еще не привык, что небо тут так и норовит спуститься пониже и прилипнуть к самым макушкам деревьев, а лето прохладнее, чем зима в его родных краях. В общем, ослику было, от чего грустить. А тут еще этот… Ослик вез седока. Это был мужчина средних лет, одетый неброско, но дорого и очень тщательно — жаль, некому было эту тщательность оценить тут, в лесной глуши. По-хорошему, такому господину подобало бы гарцевать на лихом коне. Но он ехал на ослике. Потому что лихих коней господин боялся. Ему и на ослике-то было страшновато. Ослику этот господин очень не нравился. Но делать нечего: господин арендовал ослика вместе с упряжью в Ёшкином Скиту на весь день, который как раз подходил к середине, такой же туманной и мокрой, как и минувшее утро. — Н-но, скотина! — прикрикнул седок и, вопреки своим словам, натянул поводья. Ослик запутался и остановился. И сколько бы седок ни орал, ни ругался, ни пинался и даже ни плевался, ослик упрямо смотрел себе под ноги и не трогался с места — если уж ослик что-то для себя решил, то он это непременно сделает, такова натура всех осликов, и этот не был исключением. Так что дальше господину пришлось топать на своих двоих. А сапоги у него, как злорадно приметил ослик, были совсем новые. Вот пусть и обобьет их по кочкам да размочит по сырой траве! Ослик остался стоять посреди дороги, ухмыляясь про себя на все эти «Чтоб тебя черти съели» и «Чтоб тебя волки задрали». Волков здесь не водилось — это ослик знал наверняка, от соседей-лошадей, местных уроженцев, а чертям до осликов дела никакого нет. И вообще, он собирался, дождавшись, пока неудалый седок скроется из виду, убрести с дороги на лесную опушку и вдоволь угоститься вкусной и сочной травой. А этот пусть идет куда хочет. Идти господину было не так, чтобы очень далеко — по меркам ослика, но и не так, чтобы близко. Дорога на вид была вроде ровная, но почему-то то и дело попадали под новые сапоги господина незамеченные вовремя ухабы да выбоины, так что он то и дело спотыкался, запинался и пару раз чуть не навернулся. Ругаясь на чем свет стоит, добрел господин до серого валуна, за которым от дорожки ответвлялась не слишком нахоженная, но все же заметная тропка. Всё, как сказали в Ёшкином Скиту. На эту тропку господин и свернул. Чёртов осёл! Теперь придется тащить поклажу на себе. Ничего, надо будет — волоком дотащит. Трава, наделяющая безрассудной смелостью и презрением к опасности — возможно, это тот самый ингредиент, которого недостает в его эксперименте! Сегодня — день после новолуния, и время к полудню. Ведьма уже собрала свежий урожай, и он выкупит его до последней травинки. И скупиться не будет! Ведьмин дом он увидел издалека. Тот стоял посреди большой поляны, окруженный основательной каменной стеной, над которой виднелась добротная черепичная крыша. Господин даже присвистнул: неплохо живут в Захудалове лесные ведьмы! Он-то ожидал увидеть какую-нибудь покосившуюся избушку за щербатым тыном, а тут — на тебе! Целые хоромы! Тропинка, выполнив свою работу, привела господина к калитке в стене, и он снова поразился: это была целая дверь, сработанная из плотно пригнанных толстых досок, а дверной молоток в виде изящной женской руки из металла сделал бы честь любой столичной усадьбе, причем даже не в известном умеренностью Захудалове, но и в привычному к роскоши и некоторым излишествам Блястящеве. А старуха-то с претензиями, решил господин. Тем проще будет с ней договориться. И он решительно забарабанил в дверь молотком. — Открыто! — раздался из-за забора звонкий женский голос. Господин хмыкнул: наверное, это ведьмина дочка. Беспечно живут, надо сказать: одни посреди леса, дверь открыта, заходи кто хочет, бери что хочет. Хотя что с них взять, знахарки деревенские… Он толкнул дверь рукой, но та не поддалась. Он толкнул сильнее, потом налег плечом. Бесполезно. И он снова ухватился за молоток и колотил без остановки до тех пор, пока тот же голос не зазвучал снова, теперь уже совсем близко: — Не стоит ломиться в открытую дверь. Лучше пройти мимо! — Уважаемая госпожа, — закричал господин, надеясь, что его слова звучат достаточно вежливо, хотя уверен в этом не был — он всегда плохо разбирался в этих глупых нюансах общепринятых церемоний. — Откройте! Впустите! У меня дело к вашей матушке! — и, уже замолчав, вспомнил и добавил: — Пожалуйста! За стеной удивленно хмыкнули, потом дверной молоток, служивший, очевидно, еще и ручкой, немного повернулся, и калитка открылась. Женщина явно не ждала гостей — мало того, что одета она была в самую что ни на есть простую крестьянскую юбку и такую же посконную рубаху, так еще и полотенце на голове намотано, а из-под него выбиваются на волю мокрые пряди рыжих волос. — К моей матушке? — с сомнением спросила она. — Так вы опоздали, сударь. Она семь лет как померла. — А? — гость уставился на нее в упор. — То есть, это не дом лесной ведьмы? — Да нет, — женщина пожала плечами, — это он самый и есть. А ведьма это я. Что вам угодно? Гость немного опешил. На ведьму хозяйка дома ну никак не походила: лет ей было от силы тридцать, миловидная, никаких тебе бородавок, никаких кустистых бровей. Вот только что рыжая. Тут надо сказать, что имея за спиной богатейший опыт общения с лицами магических профессий, от городских фей-ремесленниц до прошедших долгое обучение колдунов южных земель, с лесными ведьмами господин до сих пор как-то не общался. Лесные ведьмы по большей части были травницами, а он и сам в травах разбирался неплохо, по крайней мере, знаменитый «Захудаловский Травник, Полную книгу фимиамов, масел и зелий» в двух томах знал почти наизусть (господин очень удивился бы, если бы узнал, что первое издание Травника составила прабабка этой самой рыжей ведьмы, а правнучка до сих пор время от времени посылает в гильдию аптекарей письма с любопытными сведениями о свойствах разных растений, и письма эти принимаются гильдией с благодарностью и вниманием). — Так что вам угодно-то? — рыжая ведьма явно начала терять терпение. — Я, собственно, по делу, — справившись с удивлением, сказал гость. — Имею интерес к лекарственным травам и хотел бы договориться о закупке некоторых наименований. Ведьма задумалась ненадолго, и видно было, что она в сомнении. Но через пару секунд она все-таки отступила и раскрыла калитку пошире: — Ну, проходите, коли так. И он прошел, мимоходом заметив, что на калитке вообще нет никаких замков — только та самая не по-деревенски вычурная дверная ручка. Наверное, дом охраняет какое-то ведьмовство. Гость был магом от науки и всех этих природных штучек просто не чувствовал. Просторный двор ведьминого дома был сплошь завален травой, разложенной аккуратными копешками на расстеленной холстине. На задах росли какие-то яблони и груши, натянутая на двух столбиках веревка просела под тяжестью выстиранного белья. Рубашки, юбки, штаны… Всё как у всех, ничего колдовского. — Какая же вам трава нужна? — спросила хозяйка. — Каждой траве — свое время, так что не всякую смогу предложить. — Эту — сможете, — заявил гость уверенно. — Если я не ошибаюсь (а я не ошибаюсь), ее время как раз в день после новолуния, то есть сегодня… — Так вы за трынь-травой? — перебила его хозяйка. — Вот как… — А что? — заволновался гость. — У вас ее нету? Неужели нету? Как же так? — Трава-то есть, — сказала ведьма задумчиво. — Вот она, свежескошенная, вся на дворе, — и повела рукой, показывая на те самые копешки на холстине. — Да вы что? — завопил вдруг господин, разом растеряв всю свою натужную вежливость. — Сырость на дворе! А вы сушить разложили! Сгноите! Столько добра пропадет! Ведьма глянула на него пристально, и он замолк, словно кляп в самое горло вставили. — Не гомони, — сказала хозяйка, и глаза ее, до этого ясного голубого цвета, потемнели, набрав грозовую синеву. — Мышей разгонишь, домовой обидится. Эту траву до трех суток нельзя в дом вносить — больно дух заборист. Нанюхаешься сдуру и сам не заметишь, как пойдешь крушить все направо и налево. Без дум и сожалений. И сколько же тебе ее надобно? — Беру всю! — сипло выдавил гость, с трудом прочистив онемевшее некстати горло. — Сейчас же! Упакуйте в мешки, я заберу сразу — у меня тут вьючное животное неподалеку. — Всю? — ведьма усмехнулась; глаза ее еще больше потемнели. — Вот как… «Цену набивает», — смекнул гость. — Вы не сомневайтесь, голубушка. Плачу захудаловскими золотыми, — и полез в карман за кошельком. — Вот, извольте… На распущенный кошель ведьма даже не взглянула. — Не продам, — сказала как отрезала. — Уходи, гость незваный. И впредь не являйся — не пущу. — То есть… Как это — не продашь? — оторопел господин. — Плачу наличными! Королевские, новой чеканки. Неужели вы откажетесь от золота? Вам этого хватит на год безбедной жизни, а то и на два! — Королевское золото и так при мне, — непонятно ответила ведьма и нахмурилась. — Сказала — не продам! Ступай, откуда пришел. Так она и стояла, уперев руки в бока, не обращая внимания на сползшее с головы полотенце, пока какая-то невидимая, но довольно мощная сила разворачивала гостя и выталкивала за калитку, которая, как показалось возмущенному господину, напоследок еще и отвесила ему увесистого пинка. — Сука! — выпалил господин, оказавшись за оградой. — Ах ты ж сука! Ведьма рыжая! Срывать мой эксперимент! А ну, пусти! — он вцепился в дверной молоток и затряс его что было сил, но ничего не вышло — металлическая рука вывернулась из его ладони и сложилась в оскорбительный и нахальный кукиш. — Ну всё! — господин аж побагровел от ярости. — Ведьма, значит? Травница? Ну, тогда вот тебе… Трясущимися от ярости пальцами достал из-за пазухи еще один кошелек, поменьше — как чувствовал, захватил с собой, сам не зная, почему. — Вот тебе, дрянь! Деревенщина! На, получай! Брошенные под самую калитку семена проросли тут же, выпустили узконосые побеги, зацепились за неровную каменную кладку и спустились, извиваясь как змеи, по ту сторону стены. — Эй, ты! — окликнули вдруг со стороны леса. Господин оглянулся. Мальчишка. Лет двенадцати, может, чуть меньше. Наглый. И — рыжий! Почти такой же рыжий, как эта лесная дура. День на глазах становился все лучше. Кажется, сегодня он получит не только недостающий ингредиент, но и новый экземпляр для того, чтобы этот ингредиент испытать в действии! — Это я удачно зашел! Ребенок, подойди сюда! — велел господин. — Ты что, гад, делаешь? — закричал мальчишка и размахнулся. Господин и не заметил, что в руке у рыжего отродья была, оказывается, огородная тяпка. Со свистом пролетела она над лесной поляной и со всей силы хлопнула господина по лбу круглой деревянной рукояткой. По ту сторону ограды рыжая женщина сердито сдернула с головы мокрое полотенце — волосы упали тяжелой волной ниже пояса. Вот ведь, принесла нелегкая! Впредь не сунется… Она растянула полотенце на веревке рядом с детской рубахой, на которой, несмотря на тщательную стирку, так и остались травяные следы. На пузе ползал, поросёнок! Все-таки удрал смотреть на зайцев… Ну, мальчишка же, что с него возьмешь. Всё правильно. Вот и полет с самого утра травяные грядки за домом. И до вечера полоть будет, как велено. Наказан — значит наказан. Однако перерыв на полдник ему полагается. — Сынок! — позвала ведьма. — Время полдничать! Она вошла в дом и начала было накрывать на стол, но тут же насторожилась и замерла, прислушиваясь. Дом молчал. Во дворе тоже было тихо. Женщина кинулась к кухонному окну, выходящему прямо в травяной огород. На грядках было пусто, только валялась опрокинутая набок старая корзинка под сорняки. — Сынок! — закричала ведьма снова. — Ты где? И уже понимая, что стряслась беда, кинулась к двери: сбежал, поросёнок, опять сбежал! Нанюхался ночью травы трынь, бесшабашной, лихой, удалой, и удрал в лес. И ничего бы страшного, кабы не этот незваный гость, черт ему в печенку! — Сынок! — женщина выбежала на порог, ухватилась за косяк двери — Ай! — крикнула и упала замертво, не успев шагнуть на улицу. Узконосые побеги шиповника покрыли уже не только ограду, они добрались до двери дома и проросли сквозь нее длинными колючками, так что не уколоться было просто невозможно. Черные ветки ползли по стенам дома, пробирались вверх по окнам, заглядывали в печную трубу и оплетали, оплетали шипастыми отростками жилище лесной ведьмы-травницы, разрастаясь вширь и ввысь и скрывая надежно от постороннего взгляда лежащую прямо на пороге хозяйку. А она спала, спала колдовским сном, почти неотличимым от смерти. — Мама! — кричал мальчишка и колотил руками в калитку, обдирая их до крови об шипы кустарника, который вырос тут же, на глазах, и скрыл под собой и стену, и умную дверную ручку. — Мама! — Иди сюда, щенок, — господин, получивший тяпкой в лоб, уже очухался. — Сюда, я сказал! Вряд ли он сумел бы поймать мальчишку, если бы тот не пытался бы так настойчиво пробиться сквозь колючую живую стену. Но даже и ослепленный своим горем, мальчишка успел несколько раз брыкнуться — между прочим, больно! Один раз попал по лодыжке, другой — гораздо выше, чуть не задев самые нежные и потаенные места. И кусался, мерзавец! Так что господину ничего не оставалось, как снова прибегнуть к магии. К счастью, семена черного сонного мака были у него в левом кармане — иначе бы он не сумел добраться до них одной левой рукой: правая изо всех сил удерживала извивающееся и лягающееся отродье рыжей ведьмы, а точнее, с этой минуты — экземпляр номер шесть. Серый ослик, наевшись травы, уже совсем было собрался в обратный путь. Трава была вкусная, и ослик даже немного повеселел. Он выбрался на дорогу и довольно резво поскакал по ней домой, в Ёшкин Скит. О своем седоке он и не думал: ушел и ушел, вот еще, думать о всяком! Но тот напомнил о себе. Ослик не успел пройти и десяти шагов, как сзади заорали: - А ну стой, скотина! Ослик обернулся. Давешний седок что-то тащил на плечах. Ослик хотел было удрать — бегал-то он всяко быстрее человека, но тут то, что лежало на плечах седока зашевелилось и застонало. И оказалось мальчиком, растрепанным и рыжим. Мальчику явно было плохо — иначе бы он шел своими ногами. Ослику стало его жаль. Нужно было побыстрее доставить его в город, где мальчику помогут. И поэтому он не возразил, когда седок сгрузил мальчика ему на спину, и поспешно зашагал вперед, точнее — назад по лесной дороге.