***
…. Доктор и тетка Агриппина аж дыхание затаили, лишь бы не сбить правую половинку зеркальца с нужного настроя. Робко, зависая подолгу над одной и той же точкой, менялась в стекле картинка, смутная и неясная, но все же, шаг за шагом, продвигалась к открытой в черную пустоту брошенного дома двери. Куст шиповника торчал на пороге довольным и сытым веником — весь усыпанный длинными и темными усатыми ягодами. — Прямо как тебе змеиные головки, — прошептала тетка Агриппина доктору в самое ухо. — Черные ягоды, черные ветки. А листья-то… кровью красные… — Так ведь осень, — резонно ответил лейб-медик. — Ну да, ну да, — кивнула Агриппина. — Вот уж не думала, что сама увижу, своими глазами… Картинка дрогнула и изменилась — багрово-темные ветки с острыми шипами приблизились, расплылись, заполняя собою всю зеркальную половинку. Некоторое время ничего не было видно, так, размытые полоски неопределенно-бурого цвета. — А ну-ка, — каким-то не своим голосом продребезжала правая половинка зеркала, — давно хотелось попробовать… Смотрите внимательно, я не знаю, надолго ли это… — Ты там того, — предупредила из обитого бархатом футляра зареванная левая половинка, — поосторожнее! С фокусами! — Ап! — звякнула правая. И бурые полоски на стекле стали почти прозрачными, а за ними проявилась другая картинка. Под зарослями черного шиповника, укрытый ветками, как плотным одеялом, лежал человек. Зеркало снова звякнуло, картинка стала четче: уже можно было различить, что это женщина — мягкими бугорками вздымалась под полотняной рубахой грудь, длинные неубранные волосы разметались вокруг головы. Цвет волос был почти неразличим в сумраке сеней, но тетка Агриппина уже не сомневалась: — Опалёнушка! Мертвая ли? Живая? — Живая, — доктор чуть ли не носом уперся в стекло, но сумел разглядеть, что грудь лежащей поднимается и опускается. Редко, очень редко, но женщина дышала. — Похоже, она спит? — Дзынь! И стекло разом почернело. — Всё, — обессиленно продребезжала правая половинка. — Сил моих больше нету… — Живая, — Агриппина покачала головой, — живая! Под черным шиповником! Вот ведь незадача какая… — А по-моему, это как раз большая удача, — возразил лейб-медик, потирая глаза — их резало и щипало, словно песок попал. –Теперь нам осталось только поехать туда, к вашей лесной родне, и разбудить вашу племянницу и матушку нашего Дениса! Живую и, надеюсь, здоровую. Едем? — Экий ты все же торопыга, — ответила Агриппина. — Кабы все так просто да запросто… Черный шиповник просто так да где ни попадя не растет. Не знаешь, что ли? Лейб-медик пожал плечами: — Что-то я ничего про него не слышал. — Да ну, — отмахнулась Агриппина. — Слышал. Запамятовал поди. Ну, так оно и давно было. Да не в нашей стороне. Девка веретеном руку сколола… — А, да, — согласился лейб-медик. — И сто лет проспала. Про это слышал. Только мне казалось, что это так, небылица. Невозможно проспать сто лет. Это я вам как врач ответственно заявляю. — Ну, скажем, не сто, а лет двадцать, — усмехнулась Агриппина. — Только не небылица эта, а чистая правда. Видала я эту красавицу спящую. Ну, она к тому времени уже не красавица была, совсем старушка. Но история эта правдивая. Приврали люди кое-что, как без того. А суть все равно осталась. Колдовской этот сон хранит черный шиповник. Уж не знаю, кто его Опаленушке под дверь подкинул, да только будет она спать, пока… — Пока не поцелует ее прекрасный принц? — лейб-медик даже засмеялся. — А вы говорите — не сказка! — Торопыга! Как есть торопыга! — нахмурилась тетка Агриппина. — Пока суженый к ней не явится! И да, поцеловать должен. А вот нам с тобой туда ехать толку нету. Не пустят нас к ней. — Кто? — Сам шиповник и не пустит. Ну, разве только ты тот самый суженый и есть? — Я? — изумился лейб-медик. — То-то и оно! — сказала Агриппина. — Уж точно не ты!***
— Надо же, — Станислав поневоле почувствовал жалость к этой неведомой ему Опалёнушке — хоть и ведьме, хоть и рыжей, но потерявшей сына женщине. — То есть, она так там и спит? Постой, Веня. Так если Денис ее сын, значит, скорее всего отец и есть ее суженый? Что с отцом-то? Отца нашли? — А вот тут, Стасик, мы подходим к самому что ни на есть интересному, — сказал Вениамин, неторопливо разворачивая сверток из белого полотенца. Внутри оказалась небольшая стеклянная бутылочка, можно сказать, шкалик, наполненная доверху темной и даже на вид тягучей жидкостью. Король выжидательно смотрел на лейб-медика, а тот, не говоря ни слова, поставил бутылочку на стол. — Ну? — спросил наконец Станислав. — Веня, ей-богу, хватит ваньку валять! Что там с отцом? Мать вам показали, дом вам показали. А отца? — Ты понимаешь, Стасик, — глубокомысленно сказал лейб-медик. — Я сначала подумал, что зеркало ошиблось. От перенапряжения. Правда, это уже была левая половинка. Правая так устала, что уже и не отражала ничего, не то, чтобы дальнее показывать… — Да что ж такое? — простонал Станислав, воздев руки. — Издеваешься? Говори давай! Кого там показала тебе эта половинка, левая, правая, кривая-косая? Кого? Ерёму Безбашенного? Блястящевского герцога? Может, самого Ооха? Нет? Тогда кого? — Тебя, — кротко ответил доктор и сложил руки на животе. — Тебя, мой венценосный друг. Король замер. Потом почесал припухший глаз. Комары на болоте — звери. Хоть и не кикиморы. И только потом спросил: — Что? Доктор вздохнул, поднялся, достал с полки стеклянную мензурку и откупорил гостинец тетки Агриппины. В кабинете запахло медом, травяными ароматами. Доктор плеснул в мензурку примерно половину содержимого бутылочки, глянул на короля — и долил оставшееся, наполнив мензурку всклень. — Я и сам много думал по этому поводу, — задумчиво и спокойно, как человек, уже знающий ответ, заговорил лейб-медик. — Почему ты, такой ответственный, такой… добросовестный король, так легкомысленно и, прямо скажем, наплевательски относишься к важнейшему для всякой монархии вопросу престолонаследия? А? Ну, понятное дело, что жениться по любви не может ни один король, и все такое, но для тебя-то интересы Захудалова всегда были превыше личных. Может быть, спрашивал я себя сам, ты — тайный женоненавистник? Но я-то тебя с детства знаю! Сколько ты в юности девушек у меня отбил, и не сосчитать! Тогда почему? — Веня, погоди-ка, — король наконец обрел если не дар мысли, то хотя бы дар речи. И все равно, вообразить, что Венька говорит — вот это вот всё! — всерьез, никак не мог. — Погоди-ка! Это точно был я? Ты уверен? Сам говоришь — зеркало устало, расстроилось, ревело перед этим почти весь день… — Ну, Стасик, — доктор слегка обиделся, — знаешь ли… Уж кого-кого, а тебя я узнаю в любом состоянии. Это был ты. Ты был тут, во дворе замка, видно, только что проснулся, стоял с чашкой кофе, на башню отстроенную смотрел. Ты, давай, не отвлекайся. Так вот… Второй твоей странностью была неприязнь к рыжим. Причем, не проявляющаяся практически в жизни повседневной, она вспыхивала ярким цветом каждый раз, как заходила речь о какой-то там рыжей ведьме. Каковую, как нам известно с твоих слов, ты посещал однажды во время странствий с друзьями-рыцарями. Оказались вы под вечер в дремучем лесу и попросились к ней на ночлег. И вот что я хочу у тебя спросить. Ты уверен, что всю ночь простоял там в дозоре? Как ты неоднократно мне рассказывал? — То есть, — соображая изо всех сил, выдал Станислав, — ты полагаешь, что та рыжая ведьма и мать Дениса — это одна и та же ведьма? — Да, друг мой, — торжественно кивнул лейб-медик. — Именно так я и полагаю. На-ка, вот, выпей. Тетка Агриппина специально для тебя состряпала. На основе колевки. Король послушно взял мензурку, понюхал. Бузина, что ли? — Погоди, Веня. Я же точно помню. Я еще вокруг забора обходил и круги считал. Стемнело уже. А весна же была, ландышами пахло так, что с ума можно сойти. И соловей где-то свистел. Да ну, это ошибка какая-то. Всего-то ночь в карауле! Я ведь помню, как мы уезжали! Трава пожухла, листья опали, лес голый стоял… — Ага! — лейб-медик хлопнул ладонью по столу. — Вот! Тетка Агриппина на тебя в зеркале поглядела как следует и говорит: я не я буду, если на его величестве какое-то заклятье не лежит! Расколдунью не проведешь! Лучше бы, конечно, чтобы она сама с тобой поговорила, но… Ты выпей наливочки, выпей! Считай, я тебе ее как врач прописал. И король выпил. Поставил пустую мензурку на стол, вернулся к креслу. Сел. — Погоди, Веня. Я же точно помню… Ландыши… Чёрт! Он изо всех сил врезал кулаком по ни в чем не повинному подлокотнику кресла — старая мебель охнула, посыпав пол деревянной трухой. — Чёрт! Я гнал коня по опавшей листве, а когда решил вернуться, не смог найти дорогу назад… Но… Почему? — Вспомнил все-таки, — улыбался лейб-медик. — Ай, да тетка Агриппина! А почему дорогу не нашел — так, должно быть, она и в этом права. Наложила ведьма на тебя заклятье. Может, думала, что королю — будущему на тот момент — в жены полагается принцессу искать. Может, не хотела, чтобы ты из-за нее с родителями повздорил. А может, еще что… Это, друг ты мой ваше величество, нужно будет тебе у нее самой спросить! Только она одна и сможет тебе ответить. Вот завтра с утра и отправишься… Король молчал. За дверью слышались какие-то звуки, чьи-то разговоры — замок жил своей обычной повседневной жизнью. — Чёрт! Еще одного удара монаршей длани подлокотник кресла не выдержал и отломился. — Куда ты, Стасик? — доктор подскочил к распахнутой двери, но король уже пробежал через коридор и выскочил на лужайку, где только что приземлилась завершившая облет Захудалова Генриетта. Неразлучная троица как раз спрыгнула с синей драконьей спины на траченную подпалинами травку. — Ваше величество! — радостно закричала Полина. — Вы вернулись? Все в порядке? — Как там кикиморы? — с интересом спросил Теодор. Но король не ответил. Он подошел к Денису, положил руку ему на плечо. — Ты… Я… Тут, Денис, такое дело… — и понял, что не знает, что сказать. Ничего, это успеется! — В общем, я скоро вернусь. Ты, главное, будь здесь. Полина, Теодор, приглядите за ним? Генриетта, ты очень устала? Это недалеко. Мне кажется, я помню дорогу. — Возвращайтесь поскорее, Станислав Федотович, — закричала Полина вслед взлетевшему синему дракону. — Мяу! — добавила негромко пестрая замковая кошка. — Что это с его величеством? — недовольно спросила гофмейстерина. — Только что прибыл, и тут же умчался! Даже не переоделся! И уж конечно ничего не ел! — Это ничего, — посмеивался лейб-медик — он стоял у окна, глядя в вечереющее небо, но синего дракона уже не было видно. — Не беспокойтесь за него! — Ну, как же, — расстраивалась гофмейстерина. — Опять без ужина… Но я, собственно, не с этим к вам шла. Вот, передали от стряпчего. Проект соглашения о расторжении волшебного контракта. Просили посмотреть до завтра и вернуть с пометками. — А, да-да, давайте! — оживился лейб-медик. — Обязательно посмотрим. Хотя, знаете ли, сударыня. Мне кажется, теперь нам это не пригодится! Эпилог Через девять месяцев… Хотя, нет. Будем реалистами и дадим королю Станиславу чуть больше времени — все же им с рыжей ведьмой было, о чем поговорить. И о ком. В общем, где-то примерно через полтора года у короля Станислава и его королевы было уже два рыжих мальчика.