Джин и Томас Грейнджеры
12.03.1998
Любимые не умирают, они лишь рядом быть перестают.
Это одна из фраз Северуса. Когда-то он её произнёс шёпотом, когда рассказывал ей о Лили. Это было единожды, когда он позволил себе разговаривать с кем-то о ней. Тогда он произнёс эту реплику и вышел из комнаты Гермионы. А теперь эти слова виднеются на заснеженном надгробии родителей девушки. Через несколько дней будет два года, как их не стало. Она помнит этот день, словно это было вчера. Сколько нужно пережить жизней и смертей, чтобы боль перестала душить? Не сосчитать. Красные розы мирно лежат под слоем снега. Она знает, кто тут был. Малфой навещал могилу родителей Гермионы. Зачем? Хотел убедиться или что? Грейнджер не понимает его мотивов. Рука сжимается в кулак в кармане мантии, нащупывая там же клык Василиска, который она забрала из Тайной комнаты. Это напоминает ей вновь о диадеме. Кикимер не скажет ей, где Сириус. Он никому не скажет, кроме Беллатрисы. Или Драко. Считается ли сын Нарциссы наследником Блэков? Очень и очень смутно верится в то, что эта идея сработает, но договориться с Драко ей проще. Он, как минимум, не отбитый на всю голову. Она закатывает рукав и надавливает палочкой на метку зная, что Малфой это чувствует. Минута, две, пять. Блондин не объявился. Гермиона повторяет манипуляцию ещё раз и ещё. Щелчок аппарации за спиной оповещает, что она достучалась к Пожирателю. — Чего тебе, Грейнджер? — небрежно кидает Малфой. — Зачем ты приходил на могилу моих родителей? — спрашивает то, что крутилось на языке, а не в уме. — Ну, раз ты сюда не приходишь, то хоть я наведаюсь к ним. Это первые цветы, которые видело это надгробие. — Мне нужно, чтобы ты поговорил с Кикимером — домовым эльфом Блэков. Мне нужно знать, где сейчас Сириус Блэк. — Каким образом я это узнаю? — В тебе течёт кровь Блэков. — Даже, если и так, — Малфой подходит ближе. — На кой чёрт мне это? Меня мало интересует, где находится братец моей тётки. — Это прямое поручение Тёмного Лорда. Или я могу передать ему, что ты отказываешься помогать? — И где этот эльф? — В поместье Ноттов… — Ты издеваешься, Грейнджер? — перебивает её Драко. — Пусть твой Нотт и допрашивает грёбаного эльфа. Он тебя трахает, пусть он тебе и помогает. — Сукин сын, — пощёчина оставляет красный след на идеальной коже Малфоя. — Как ты говоришь со мной? Совсем забылся, с кем говоришь? — Ох, — он потянулся к месту удара. — Похоже, что так позволено говорить с тобой только тем, кто заставляет тебя кончать по ночам? — Заткнись! — Гермиона достала палочку. — Или у малыша Тео не получается? И ты не стонешь под ним? — Круцио! — красный луч вырывается из палочки Пожирательницы. — Я велела тебе заткнуться, Малфой! Сколько она уже не использовала это Непростительное? Как долго она не пытала? И сейчас её выбор пал на Малфоя, который перешёл рамки дозволенного. Он корчится от боли, а Гермиона ловит себя на мысли, что это откликается болью в ней. Будто бы Круциатус зацепил и её, резанул ножом по оголённым нервам. — Нравится, Грейнджер? — шипит Драко. — Я сдохну, но не буду тебе подчиняться. — Как насчёт Нарциссы? — она знает, что ударяет по больному. — Если мой красный луч пощекочет её? — Ты не тронешь её, сука! — Я считаю до трёх. Или ты идёшь и разговариваешь с эльфом — узнаёшь, где Сириус, или я отправляюсь в Мэнор. Раз, два… — Хорошо, хорошо! — Гермиона вновь видит гнев в его глазах. — Я жду тебя в своей комнате, доступ тебе будет открыт. Они одновременно аппарируют. Драко — к Ноттам, а она — в свою комнату, в поместье. Шкаф всё так же открыт, где спрятано зеркало. Гермиона подходит ближе и застывает. Мечта, отражающаяся в артефакте, быстро опьяняет и дурманит разум. Она медленно стягивает с себя одежду, не отрывая взгляда от отражения. Картинки меняются быстро, словно кадры из фильма. Мечта — обнаженная Гермиона — мечта — обнаженная Гермиона. Когда подолгу смотришься в это зеркало, то начинаешь терять счёт времени. Гриффиндорка никогда не забывала об этом, но сегодня позволила себе отпустить все условности и собственные правила, отдаваясь плену Еиналеж. Малфой оказался в комнате девушки, когда солнце давно сменилось полной луной. Грейнджер стояла перед зеркалом, плавно двигаясь с ноги на ногу. Единственное, что скрывало хотя бы сантиметр тела девушки — были распущенные волосы. Они вновь были такими непослушными, какими он помнил их со школы. Лунный свет красиво играл на бледной коже, будоража все мысли слизеринца. Глупо было обвинять Теодора, когда плоть Малфоя тут же отозвалась на голую Пожирательницу. Он замер, забыв о том, что собирался быстро пересказать Грейнджер суть разговора с эльфом и отправиться в Мэнор, чтобы убедиться в целостности матери. Теперь казалось, что он попал в эпицентр выносящего торнадо и полностью отдался ему. На неё откликались все больные раны, и это пугало. И нравилось одновременно. Драко делает шаг к ней, утопая в желании коснуться спины Гермионы. И останавливается, замечая карту узоров на бледной коже — множество шрамов самых разных форм и размеров. Несколько из них точно оставлены ножом или лезвием — порезы практически через всю спину. У правой лопатки можно рассмотреть след от целой ладошки, будто бы ожог. Вдоль хребта вереница из шрамов непонятного происхождения, сложно вообразить, откуда они появились. Серые глаза спускаются ниже. На левой ягодице совсем свежий след — это ещё не шрам, но точно останется. Что с ней уже могло случиться? Обе ноги тоже обезображены шрамами: некоторые довольно старые, но есть и относительно новые. Она поднимает руки над головой, продолжая двигаться в такт неслышимой музыки в собственной голове. Малфой приближается ещё ближе, чтобы рассмотреть тонкие руки и пальцы. Глаза привыкли и уже быстрее различают разновидные отметины на девичьем теле. Взгляд останавливается на правом запястье. Пара шрамов, близко расположенных к друг другу, параллельные линии. По розоватому цвету понятно, что это были глубокие и относительно недавние порезы. Осознание приходит с опозданием — такие раны получить в бою нельзя. Такие следы возможно лишь нанести самой себе. — Грейнджер, — практически безмолвно произносит Малфой, она не слышит его. — Что же ты делаешь с собой? Наконец-то он смотрит сквозь спину, рассматривая отражение девушки в зеркале. Она улыбается, чего он давно не видел. Её улыбку можно лишь отыскать в старых воспоминаниях, которые относились ещё к школе. Малфой и позабыл, как красива Грейнджер, когда улыбается искренне. Она бы сто процентов была одной из самых завидных невест в Хогвартсе, если бы не выбрала путь Войны. Возможно, даже бы он был в той толпе, которая бегала бы за самой выдающейся ведьмой последнего столетия. Картинка в зеркале безумно нравится Малфою, и он не хочет вырывать Гермиону из этого танца, хочет смотреть на неё ещё и ещё. Но отражение превращается в туман, и теперь он видит только себя, а рядом с ним Нарцисса в том самом платье, которое так любил Драко. Это нежно-кремовое платье с отделкой из камней на манжетах и на корсете. А за спиной блондина стоит отец, придерживая супругу за талию. Вот она, самая потаённая мечта юного наследника рода Малфой — семья. Живая и невредимая. И счастливая. Теперь уже на лице Драко расплывается улыбка: искренняя и непринуждённая. Отражение вновь превращается в туман и всплывает новая картинка. Взрослая версия его самого кружит в танце с девушкой, но он не видит её лица. Видит лишь, что та беременна. Она одета в красивое пышное платье зелёного цвета. На ее безымянном пальце блестит золотое фамильное кольцо с зелёным бриллиантом. Малфой улыбается своей супруге и целует в щеку, а правой рукой тянется к животу. Он аккуратно касается его и вновь одаряет избранницу улыбкой. Наконец-то девушка поворачивается лицом и блондин онемевает от накатывающего шока. Гермиона Грейнджер танцует в зелёном платье и вынашивает под сердцем наследника. Он пытается закрыть глаза, чтобы развидеть это, но ведь зеркало Еиналеж не лжёт. Оно показывает то, что скрывается глубоко в душе. Драко мотает головой из стороны в сторону, и картинка пропадает. Он уже тянется к плечу Грейнджер, чтобы заговорить с ней, когда в зеркале вновь сгущается туман. Малфой смотрит, что же ещё артефакт ему покажет. Но себя он не видит. Там Грейнджер — такая счастливая, как когда-то давно. В её руках охапка книг, а возле неё стоит Северус. Туман полностью исчезает и Малфой видит, что за спиной гриффиндорки целая куча людей: там тебе и всё семейство рыжих, там и Дамблдор, и Кингсли, и МакГонаггал, и ещё очень много тех, кого убила Грейнджер своими руками. В толпе появились умершие родители девушки, руки которых лежат на плечах у дочери. Неужели, человек, который убил всех этих людей, может мечтать о том, чтобы они были живы? Картинка никак не успокоится, продолжая жить своей жизнью и добавляя всё новые детали. Вот уже охапка книг в руках гриффиндорки исчезает и сама она выглядит взрослее, но люди за её спиной никуда не исчезают. Она смотрит на них глазами, полными любовью. Но улыбка постепенно сползает с веснушчатого лица Грейнджер, а на руках появляется кровь. Малфой хочет оторваться, но не может. Он не может уловить, о чём же мечтает Пожирательница. Картинка застывает и перестаёт шевелиться, когда на месте книг в её руках появляется окровавленная голова Волан-де-Морта. Теперь он не понимал и вовсе. Не только Грейнджер вызывала миллион вопросов, но и её мечты. Как может одна из самых верных и преданных слуг Тёмного Лорда желать ему смерти? Стоит ли уйти или спросить? Малфой долго не думает. — Какого хуя? — он резко одергивает её за плечо. — Объяснишь? Гермиона возвращается в реальность и растеряно смотрит на Малфоя, в глазах которого полное непонимание. Она кидает короткий взгляд на свои ноги. Наклоняется, поднимает с пола мантию и накидывает на обнажённое тело. — Не видел голых девушек, Драко? — беззаботно спрашивает Гермиона. — Я думала, что ты взрослый мальчик. — Брось, Грейнджер! Какого хуя я увидел в зеркале? — Свою самую потаённую мечту. Кстати, поделишься, что ты увидел? — Я видел свою семью. Настоящую и будущую. А ты что видела? — Я давно ничего не вижу в этом зеркале, — она падает на кровать. — Видимо… — А как насчёт головы Волан-де-Морта в руках? — перебивает Драко. Она застывает, задерживая взгляд на блондине, а он тоже не отрывает глаз от неё. Зрительный контакт искрится, но не прекращается. Малфой ждёт объяснений и чувствует, как Грейнджер вовсю рыщет по сознанию. Он не противится, ждёт. Хочет вдоволь насладиться непониманием в глазах гриффиндорки. Властная и привыкшая держать руку на пульсе, она не подозревала, что кто-то приоткроет занавес. Малфой заглянул за закулисье спектакля одного актёра. Актрисы. — Только не говори, что зеркало барахлить начало, — не выдерживает тишины Малфой. — Скажи хоть раз правду. — Какую правду, Малфой? — Которой ты желаешь поделиться. Если бы ты не хотела, то я уже давно вышел бы из твоей комнаты под чарами забвения. — Люди умирают, когда узнают эту правду, — она встала с кровати, не обращая внимания на то, что мантия осталась на кровати. — И почему ты вдруг решил, что я лгу? — Потому что ты последняя, кто умеет лгать. Искусно, отточено и, практически, без изъянов. — Практически? — переспрашивает Гермиона. — На что ты надеялась, посылая меня к эльфу? То, что он мне не расскажет? Или ты не знала, насколько сильно он осведомлён в делах своего хозяина? Крах. Она чувствует, как все рассыпается. Чувствует, как босыми ногами она топчется на осколках своего идеального плана. Понадобилось пять лет, огромная выдержка и немыслимые усилия. И один Малфой, который смог кинуть камень в стекло по центру песчаного домика, именуемого «Одна большая ложь». — И что же тебе рассказал Кикимер? — спокойно спрашивает Грейнджер, смотря в окно. — Сначала я думал, что он бредит. Потом решил, что он что-то перепутал или не всё мне рассказал, чтобы намерено запутать. Но твоё зеркало расставило всё по местам. — Достаточно лирических отступлений, Драко. — Он сказал, что год назад слышал женский голос из камина хозяина Сириуса, который что-то быстро рассказывал о крестражах. Потом этот же голос рассказал Блэку о том, что нужно пробраться в банк Гринготс, в хранилище хозяйки Блэк, она же Белла, и забрать золотую чашу. А ещё хозяин Блэк получал записки, написанные аккуратным маленьким почерком. — И? — Неизвестный подсказал Сириусу, где находится медальон Салазара Слизерина. А ещё указал на местонахождение меча Гриффиндора. А несколько дней назад, когда Кикимер уже попал в плен, то к нему пришёл Добби и рассказал, что крёстному отцу Гарри Поттера нужно помочь раздобыть яд Василиска. — Я не слышу твоих умозаключений, Драко. Ты всего лишь пересказываешь мне бредни домашнего эльфа. — Холодная и безразличная ко всему и всем Пожирательница вдруг вступается за криворукого слизеринца, — медленно продолжает Драко. — Позволяет снять с себя кожу заживо, аргументируя это лишь тем, что ей не стоило ему доверять. Принимает такое жестокое наказание, что больше походит на идиотское рвение самопожертвования. Узнаёт от Нарциссы, что та больше склонна к взглядам Ордена, грозится донести Лорду, чтобы тот пересмотрел преданность семьи Малфоев, но по итогу умалчивает об этом. Убивает собственного друга, ближайшего друга, а не Мишель, которую Ориан так предлагал. — Слишком долго, Драко. — В тебе слишком много гриффиндорки, Грейнджер. Будь ты истинной Пожирательницей, этого списка не было бы. Так, кто же ты, Гермиона? — А кто ты, Малфой? — он поворачивается к собеседнику. — Кто ты? — Какой ответ тебя удовлетворит? — Ты знаком с принципами работы зеркала Еиналеж? — Мне кажется, что ты переводишь тему. — Нет. Легенда гласит, что зеркало покажет твои потаённые желания, оставив их за пределами отражения и твоего собственного сердца. И взглянуть на мечты другого сможет лишь тот, сердце чьё поражено чистой и невинной влюбленностью. Так, какого хрена ты видишь мои мечты, Малфой? — Что ты несёшь? — Что я несу? — она сорвалась на крик. — Какого хера, Малфой? Каким, блять, образом ты видишь мою мечту? Ты что, влюбился в меня? — Ответим друг другу честно, без грамма лжи? — Давай, — быстро соглашается Гермиона. — Я не люблю тебя. — Я не та девушка, из рассказа Кикимера. Они несколько секунд сверлят друг друга испепеляющим взглядом, а потом так неправильно взрываются в приступе смеха. Будто бы попадают в параллельную реальность, где настоящая жизнь — это игра и в любой момент можно поставить на паузу, чтобы передохнуть. Но только это не так работает, и они оба на пределе. Гермиона закрывает глаза и садится прямо на пол, подгибая ноги под себя. Хочется вновь расплакаться и придумать себе, что это все страшный сон. Только вот себе солгать не получится. — Малфой, я даже спрашивать не хочу, как так вышло, — шепчет девушка. — Даже не знаю, что хуже: выражение лица Люциуса, когда он узнает, в кого влюбился его сын или выражение лица Волан-де-Морта, когда он узнает, что я шпион. — На что ты рассчитывала, когда отправляла меня к этому эльфу, Грейнджер? — Я не знала, что он знает так много. Мне лишь нужно было узнать, где Сириус. — Ты расскажешь мне правду, Гермиона? — А ты мне?