Школьная пора.

— Скажи мне, зачем мы этим занимаемся, Князев? — устало поднял глаза темноволосый, потирая их и разглядывая светловолосого друга, сидящего рядом и зеркалившего его же действия. Обращение по фамилии немного смутило Андрея, а Миша улыбнулся реакции товарища. — Что бы ты исправил свою двойку, что тут непонятного? — хмыкнул вышедший из смущения юноша и кивнул головой на учебник. — Ты пока мне эту главу от начала до конца не расскажешь, со всеми схемами, между прочим, я тебя домой не отпущу, понял? — Да я не против… — отшутился Горшок, утыкаясь лицом в книгу. — Что? — не понял Андрей. — Что? — вновь оторвался от чтения кареглазый, еле сдерживая смех, и словил на себе взгляд двух голубых глаз, рассматривающих его самого. — Миша! Хватит мне голову морочить, давай учи! — Да никуда твоя биология не денется, Андрюх, что ты, как мамочка прямо заладил? — Да потому что я пообещал твой «мамочке», что ты в понедельник исправишь свои оценки… С историей справился, зато тут долгов нахватал, молодчик, Мих… — Князь вздохнул, опять возвращая парня к книге, от которой он старательно отворачивался по поводу и без. Потрепанный учебник лежал на столе, раскрытый на тридцать первой странице. Название главы в самом верху странички было выделено ярко-красным (Когда-то!) цветом. Сейчас же цвет потускнел, но все равно оставался красным, хоть и смахивающим отдалённо на оранжевый. «Органы чувств» — так гласила эта самая выцветшая надпись. Снизу под ней была надпись белого цвета, но на фоне цвета верхних букв. Это означало название параграфа и на данной страничке то самое название гласило: «Органы зрения». Таких однотипно оформленных страниц оставалось ещё три штуки, после них начиналась другая глава, уже синего цвета, гласившая что-то про нервную систему и связь ее с организмом целиком. И если Андрей ориентировался в книге, как в собственном доме, то Миша как был здесь нежелательным гостем, так и оставался… (То есть, конечно, в учебнике, не в доме Князя!) Через палку он все же учил, что нужно было. Бесспорно, благодаря светловолосому. Не будь здесь его, да и вообще, если б он не вытащил Горшка к себе, не всучил ему учебник, не заставил учить, то кареглазый бы в жизни сам эту книжку дурацкую, на его взгляд, не открыл бы. Признаваясь самому себе, Миша не раз думал о том, что Князев мог бы просто попросить друга, чтобы тот выучил это строение глаза, и парень бы сразу побежал это делать. Почему? Он сам не знал. Или не хотел признавать себе и, уж точно, другим, что знает. Его все устраивало, он не желал менять что-то. В данный момент. Спустя чуть меньше часа возни в тетрадях и учебнике, Миша застонал. — У меня уже голова кругом идёт! — Ты все выучил? — Почти. — он, действительно, не врал. Там оставалось не многим больше пары абзацев для закрепления. — Тогда давай до конца, потом чаем тебя напою! — Ну-у… — Миша хорошенько подумал, и решил воспользоваться хитростью, зная слабые места друга. — Ну, Андрю-юш, ну выйдем… Ну на балкон хотя бы, воздухом подышать… — Если только воздухом… Ненадолго… — о да, Горшенев потянул за нужную ниточку, обратившись к товарищу по имени в уменьшительно-ласкательной форме. — Пошли, пошли! Проветримся чуток, пока не завяли! — и сопровождаемые хихиканьем, похожим, скорее, на гогот, парни удалились на балкон. Несмотря на то, что стоял сентябрь, вечерело удивительно быстро, поэтому перед девятиклассниками предстала картина заходящего солнца. Все происходило удивительно быстро, но выглядело впечатляюще. В один момент, Миша заметил, что Князь даже дыхание задержал, хотя Горшенев и сам невольно сделал это, увидев отражение оранжевого неба в чистых голубых глазах. Удивительное, но с тем восхитительное сочетание. Отвлекшись на эти мысли, Горшок случайно остался замеченным. — Ты чего? — вскинул брови Андрей. — Ты, наверно, понял за сегодня, что в анатомии глаз я не силён… — голубоглазый уже хотел что-то ответить, но юноша резко продолжил. — Но я уяснил, что твои точно космос… — М-м? Спасибо? — застопорился светловолосый, ничего толком не понимая. — У тебя тоже… Э-э… Ничего? — Знаю, Княже, знаю! — улыбнулся темноволосый парниша, приобняв юношу за плечи и устремив взгляд в небо, думая о том, что его глаза не стоят и сотни Андреевских… Однако к тому же, несмотря на осознание этого ничтожного сравнения, Миша почувствовал приятное тепло, разливающееся в районе грудины от того, что Князев сказал про карие глаза. Не придавая этому сильного значения, он просто наслаждался моментом с человеком, имевшим самые красивые на свете глаза. Естественно, по мнению Горшка. А его и не волновало чужое!