Ugliest smile I have seen

      — Кайто! Я же вижу, что ты притворяешься! Кэйа морщится, чуть приподнимаясь на влажной подушке. Кожа липкая и потная, её неприятно холодит морозец от распахнутого окна. Он проводит ладонью по лицу, будто стряхивая паутинку дремоты, и протяжно зевает, жмурясь. Рассветное солнце ослепляет на краткий миг, а после он видит совсем рядом улыбающегося юношу. Не сразу до него доходит, кто это, а воспоминания о вчерашнем дне отрывочны и мутны. Обескураженно моргнув, он едва открывает рот, чтобы сказать что-то, но начинает лающе кашлять. Лекарь, суетливо вскочив, подносит к губам стакан воды, заботливо придерживая за плечи, пока рыцарь содрогается в приступе, и помогая запить резь в горле. Вода быстро помогает, и, вытерев рот, Кэйа обескураженно переспрашивает: — Почему ты назвал меня так? — Дай подумать, — нервно ухмыляется лекарь, с виноватым видом закрывая окно. — Точно, наверное, потому что это твоё имя. — Якоб, — рыцарь привстаёт с кровати, но вновь садится, с удивлением смотря на абсолютно здоровую ногу. Он нервно вздыхает, почувствовав первые отголоски непонимания, — ты не запутаешь меня снова этим бредом. — Бредом? — повторяет тот, отрывисто рассмеявшись, — да нет, бредил тут только ты. Пару дней как в лихорадке после того, как на охоте провалился под лёд. Поверить не могу, ты, один из лучших наездников, и… — Заткнись! Архонтов ради, помолчи, пожалуйста! Раздражённо рявкнув, Кэйа сжал пальцами виски, стараясь не слушать возмущённое бормотание лекаря на фоне. Опять, он опять пытается провести его, выставить сумасшедшим! Но теперь он хотя бы чётко уверен в обратном, ведь доказательства вот, прямо налицо! Причём, буквально. — Я, — начал было Кэйа, но замолк на полуслове, подушечками пальцев ощутив на лице абсолютно гладкую, чистую кожу. Ничего похожего не то что на ожог, но даже на мелкий шрам или царапинку! Словно и не было разъедающей лицо боли, хромоты, да и вообще его жалкой пародии на выживание, — я ведь… — Что «ты ведь»? — едко скривился Якоб, нервозно постукивая пальцами по прикроватному столику. — Что? Ты устал, не понимаешь, что происходит, или всё сразу?       Смахнув волосы со лба, он выдохнул, запрокинув голову. Прикрыв глаза, лекарь задержался в таком положении на доли секунды и вновь выпрямился. На лицо вернулось обычное нейтрально-дружелюбное выражение, а губы растянулись в слабой улыбке. — Не далее, чем три дня назад, — начал он, осторожно присаживаясь на кровать рядом, — мы были на охоте. Но тебе захотелось покрасоваться, как всегда. Иногда ты и впрямь, как павлин, — смешок, — но в этот раз удача изменила тебе. Погнавшись за лисицей, ты почти пересёк озеро, но на середине лёд начал трескаться. Я едва вытащил тебя, каким-то чудом, не иначе! Но при падении ты ударился головой и наглотался воды, а после слёг с жаром. Вот и вся история, в общем-то. Он развёл руками, как бы говоря «ничего особенного, как обычно». Кэйа, до этого слушавший его с болезненным любопытством, чисто из желания понять, на какие ухищрения способен лекарь ещё пойти, не смог сдержать смех. Рывком поднявшись, он застыл на месте, расфокусировано моргая и пережидая лёгкое головокружение. И только когда комната, утонувшая в цветных, мельтешащих перед глазами пятнах, стала чётко видна, рыцарь, машинально облизнув пересохшие губы, произнёс: — Ты серьёзно, — он фыркнул, дёргано мотнув головой, — серьёзно надеялся, что снова получится? Проваливай в Бездну, Якоб, но я не собираюсь тут дольше задерживаться! — Кайто, — лекарь с откровенным непониманием, граничащим с ужасом, коснулся его плеча, на что Кэйа отшатнулся, сжимая кулаки. — Меня зовут Кэйа! — почти прорычал он, — Кэйа Альберих, капитан Ордо Фавониус в Мондштадте! И даже не пытайся… — Но Кайто, — прошелестел Якоб, смотря на него с ласковой жалостью и прижимая одну руку к груди, словно боясь не сдержаться и вновь потянуться, — послушай, ты не в себе. Тебе нужна помощь, понимаешь? И я… — Не пытайся, — грубо обрубил его Кэйа, взглядом ища свою обувь, — убедить меня в ином! Якоб больше не смотрит на него. Пустым, но сосредоточенным взглядом он скользит по комнате, не задерживаясь ни на чём, в конце концов, замерев на полу, словно узоры ковра – самое важное сейчас. Он бездумно проводит пятернёй по волосам, прикусив губу, но, рвано выдохнув, медленно, бесцветно цедит: — И куда же ты пойдёшь? — Подальше от тебя, — ядовито выплёвывает Кэйа, в порыве злости быстро подходя к нему почти вплотную. Лекарь кривится, ладонью упираясь ему в грудную клетку, но не решаясь оттолкнуть, потому что ощущает, как Кэйа практически с трудом сдерживается от удара, — и это всё, что тебе нужно знать. Он проходит мимо него, касаясь плечом, но слышит задушенный смех. — А всё-таки, — тихо хихикает Якоб, и его полуопущенные плечи подрагивают, — лучше бы ты подыграл. Лекарь плавно оборачивается, и Кэйа невольно щурится, не понимая, что изменилось. Черты лица стали чуть более хищными, почти неуловимо, но заострились. Рот изогнулся в лёгкой улыбке, притворно сожалеющей, – и вот юноша уже рядом, настолько близко, что Кэйа кожей ощущает его тихое дыхание. — Кайто, — ахнув, он прикрывает рот рукой, — нет, сэр Кэйа. Какой я глупый, прости-прости! — лекарь дёргано наклоняет голову набок, невинно моргая, — хочешь оказаться подальше от такого безобидного, наивного меня? Я помогу в этом.       Есть в этом что-то неестественное. Кэйа пятится к двери, вытянув ладонь вперёд, Якоб, не прекращая улыбаться, скользит за ним. Не слышно его шагов, он словно плывёт по воздуху, неумолимо оказываясь всё ближе и ближе. Якоб поднимает руку и, издевательски скалясь, переплетает пальцы с пальцами Кэйи. Пальцы длинные, с перекатывающимися костями под тонким слоем иссиня-белой кожи, впиваются до синяков в руку, и он готов поклясться, что они становятся длиннее и длиннее. От прикосновения рыцаря словно пробивает током. Кожа юноши обжигающе холодная, оболочка ледяной скульптуры – не человека. Ноги подкашиваются, и он тяжело опирается спиной на полузакрытую дверь, вываливаясь в коридор. Шаг назад. Отчётливый скрип половиц под ногами. Пахнет сыростью, отдающей гнилью. — Мы поменялись ролями, не находишь? — тихое фырканье, — Неприятно, когда вот так давят, правда? Чувствуешь себя… уязвимым. А ты и так слишком слаб в последнее время, Кайто. Почему? Кэйа лишь ядовито усмехается в ответ, пытаясь вырвать руку. Он не спускает глаз с лекаря, который, подобно змее, тянет его за собой, чтобы задушить сопротивление в зародыше. И у того почти получается, когда, споткнувшись, Кэйа по инерции утыкается ему в плечо, шипя сквозь зубы. Он пахнет ничем. Морозной пустошью, битым стеклом, вымытым дождём. Это песня, небрежный мотив при влажном ветре, что заставляет слезиться глаза, и непонятно ещё, отчего на самом деле. От этого хочется вымыться, встряхнуться хорошенько, но оно до щемящей боли в груди тоскливо, безнадёжно, и ты держишься за нечто, как за озлобленного старого пса – и не прогонишь, но терпишь беззубые, в целом безобидные, укусы. Кэйа теряется на секунду, но этого хватает. Якоб обхватывает его затылок, перебирая влажные от пота пряди. — Твоё имя, — голос мягкий-мягкий, — замерзает, лопается тающим инеем под корочкой льда. И ты замёрзнешь и исчезнешь, если не откажешься от него. Влажный поцелуй в лоб. — Тебе лучше дать мне шанс, — волосы лекаря мешают Кэйе дышать, — и лучше так много не говорить. Потому что тебе, — тёплый смех, растворяющийся в коже, — не избежать моего выбора. Кэйа судорожно дышит ртом, но и этого недостаточно. Горло будто обхватывают шёлковые чёрные тиски, пробираясь внутрь. — Перед тем, как заснуть, — ногти прочерчивают царапину на шее, пачкаясь в крови, — осознай уже, маленький гниющий лист, смешанный с грязью, – тебя слишком далеко унесла вода. Ты вопиюще уродливо разложился нутром. Голос пропарывает кожу, тихонечко шелестит в венах.       Но я не хочу, пожалуйста, я не хочу засыпать!       Кэйе хочется кричать, но на деле – хрип. Ему вдруг не страшно. Ему – никак. — Вот и молодец, — успокаивающе медово шепчет Якоб, поглаживая его по волосам, — идём же. Они так и двигаются в глубину дома вместе, хоть и Кэйа ничего не видит. Лишь слепо повинуется указаниям в каком-то тупом оцепенении. Ровно до тех пор, пока его не вталкивают в комнату, и он слышит проворачивающийся ключ в замке. Кэйа не видит ничего, кроме кромешной темноты.