Кэтрин Джейн. Изменить всё.

      Взлет прошел нормально, хотя самолет и трясло в потоках ветра. Коннор спал, но изменение окружающего пространства явно ему не нравилось. Антон почти беспрерывно контролировал пульс, Лин придерживала мужчину за плечи, а Кэтрин следила за капельницей. Лежащий периодически бредил, но уловить что-либо не представлялось возможным, слова были отрывистыми и неполными, иногда он как будто усилием воли не произносил то, что рвалось с языка. Когда наконец самолет поднялся над погодным фронтом, Антон вытер вспотевший лоб и спросил, обращаясь к Кэтрин:       — Ты обратила внимание?       — Да. Это хороший знак. Его психика сохранна. Но сильно повреждена.       Линдси переводила недоумевающий взгляд с подруги на друга. Она не понимала, о чём речь. Что можно было увидеть положительного в том, что Коннор бредит и не приходит в себя? Кэтрин, заметив смятение в серых глазах, поспешила объяснить:       — Линдси, когда человек бредит, находясь во сне, он может звать того, кого считает другом или кого любит. Но Коннору хватает самоконтроля даже сейчас не произносить твоё имя. Он не может знать, что мы вмешались и забрали его, он помнит, что его явно собирались куда-то везти, поэтому считает, что возле него его мучители. Когда я находилась в связи с ним, я видела, что воспоминания о тебе укрыты в самом дальнем нетронутом уголке его сознания. Именно нетронутом. Туда не дотягивались нити, которые жгли, и там не было остаточных фрагментов психологического воздействия. Я помогла защитить его своеобразный «якорь», благодаря которому он выжил и не сошел с ума. И он до сих пор защищает то, что ему дорого. Если бы мы ещё смогли понять в полном объёме, что с ним делали в этом Центре…       — Кажется, у меня есть ответ на этот вопрос, — голос Антона прозвучал глухо, даже зло. Обе девушки повернулись к старшему другу. Он отпустил запястье больного, пульс стал нормальным, лекарство поддерживало сердце, самолет летел ровно, можно было отвлечься на разговор. Мужчина снова заговорил глухим голосом, в котором иногда проскальзывала боль:       — Когда-то давно, ещё до работы в Управлении, мне как профессору психиатрии пришлось читать диссертацию одного соискателя на степень доктора наук. Меня предупредили, что кандидат очень перспективный, разработал свою собственную программу с применением междунаучных связей, и что мой отзыв должен подчеркивать положительные моменты. Работа была отличная, оформлена по всем правилам, глубоко проработанная, туда явно вложили душу, но суть… Я большей мерзости за всю жизнь не читал… Этот соискатель… он допускал применение пыток и различных воздействий. К людям. Он описывал, какими средствами можно развязать человеку язык, при этом не навредив физическому состоянию. Нет, он не опускался до элементарного, вроде не давать спать, применять пыточные инструменты или внешнее психологическое воздействие вроде полной тишины или монотонных звуков. Всё намного изящнее. И изощрённее. Он описывал лекарства… Хотя, лекарства призваны лечить, а это были препараты, растворы, которые воздействуют на болевые центры и вызывают ощущения боли, не повреждая ткани. Упоминал о специальном компоненте этих растворов, который формирует в головном мозге новые связи, по которым при последующем воздействии проходят импульсы и вызывают усиление болевых ощущений. Анализировал параллельное психологическое воздействие на изучаемого человека с целью уничтожить психологические барьеры и создать что-то вроде зомби, послушного любым приказам кукловода. Да, он уточнял, что такие воздействия можно применять к шпионам, диверсантам, политическим преступникам, но сквозь строки я замечал, что объектом таких исследований может стать любой. Да, автор, несомненно, был гением. Но гением совершенно абстрактным, без оглядки на институт человеческого существования и наличие морали и этики. Цель оправдывает любые средства, вот его девиз.       Хендрикс умолк на несколько минут, пытаясь справиться с собой. Девушки сидели без движения, только сжимали руки друг дружки. Линдси с ужасом думала о том, что могло применение таких средств сделать с Коннором, а Кэтрин анализировала слова Антона в комплексе с тем, что она «видела», находясь в сознании Коннора, и что прочла в журнале наблюдений. Выходило похоже, даже очень. Её не покидала мысль, что это не всё. И где-то в глубине сознания продолжала формироваться идея, пока не облечённая в слова.       Антон некоторое время смотрел в сторону, восстанавливая в памяти не самые приятные воспоминания. Девушки молчали.       — В тексте оказалось много зацепок, которые можно было развить в полноценные работы. Например, психологическое воздействие на человека, который только что испытывал боль. И снова без элементарного, вроде обещания прекратить, если испытуемый расскажет то, что нужно экспериментаторам. Нет, он предлагал просто спрашивать, путать, задавать вопросы из разных сфер жизни, найти слабое место, на которое потом давить. Такое место есть у каждого, его всегда можно обратить на пользу спрашивающего. И получив информацию, ее предлагалось использовать по-разному. Можно убедить человека в том, что спрашивающий — его лучший друг, и ему надо помочь, а можно уничтожить всё самое светлое и морально унизить человека, играя на том, что такое ничтожество ничего не может утаить.       Антон снова помолчал, избегая смотреть на подруг.       — Я не спал несколько ночей. Думал. Идеи, конечно, излагались бесчеловечные, но была в них какая-то притягательность. Та, что шла от самого тёмного в душе, что призывала забыть о морали… Я написал отзыв, стараясь не упоминать суть, а упирал на высокую проработанность, но мягко указывал на недостаток доказательств, подкреплённых экспериментами. Как ни странно, соискатель мне ответил. Он сетовал на то, что с доказательствами туго, так как ему не дают возможности проводить исследования в полном объёме, и уповал, что с моей помощью, а я занимал высокую должность, можно будет добиться признания его заслуг. Я снова ответил. Завязалась переписка. На защиту я не поехал, не хотел видеть человека, который считает, что дозволено всё. В своих письмах я попытался вскользь упомянуть, что любой экспериментатор должен быть способен поставить себя на место объекта исследования, но успеха не добился. Эти мысли автор полностью игнорировал. Он успешно защитился, я читал о выступлении в журнале, но тему исследования там не указали. Несмотря на то, что степень он получил, в письмах я снова читал о том, что ему не дают работать в полную силу. Потом он замолчал. А после долгого перерыва пришло последнее письмо, где он рассказывал, что наконец создал свой Центр и будет получать гранты от правительства. Этого человека звали Саймон Клеви.       Имя повисло между тремя друзьями. Кэтрин, осторожно набрав в лёгкие побольше воздуха, спросила:       — Это был он? Ты его узнал?       Антон кивнул. Было понятно, что интегрантка спрашивает о мужчине, с которым они столкнулись на пороге исследовательского центра.       После долгого молчания на вопрос отважилась Линдси:       — Антон, а в этой работе… или потом, в письмах… там ничего не говорилось о том, как ликвидировать последствия применённых средств?       — Нет. Видимо, этот вопрос Клеви либо считал несущественным, либо полагал, что раз уж человек попал под воздействие, обратного пути быть не может. Прости.       Линдси опустила голову. Сбывался её самый большой страх — обрести Коннора и снова его потерять, на сей раз уже окончательно.       Кэтрин бездумно перебирала волосы подруги. У неё не было сил на эмоциональную помощь, да и она понимала, что Линдси сейчас ничего не воспримет. Внезапно темноволосая девушка подняла голову:       — Но ведь у меня получилось?       Антон моргнул и, впервые с начала разговора, посмотрел ей прямо в глаза.       — Что?       — Получилось разрушить следы воздействия. Когда я была в его сознании, когда восстанавливала эмоциональную связь, когда брала его воспоминания и впечатления. Если попробовать это описать… Помнишь, я говорила о том, что сознание Коннора напоминает большую захламленную комнату, где в углу стоит сундук, а с потолка свисает крапива? Вот об неё я и обжигалась. Малоприятные ощущения. И я подумала, что если то, что меня жжёт, похоже на свежую крапиву, то если её высушить, она не будет жалить. В эмоциональной вспышке я сожгла связки травы. И при последующих взаимодействиях их не было, хотя под потолком и виднелись новые мелкие ростки. Это, конечно, очень примитивное описание, но наглядное.       Линдси посмотрела на подругу. Она понимала, что Кэтрин не будет лгать, тем более ей, но очень боялась снова поверить и, возможно, разочароваться.       Антон задумался. Да, в словах младшей коллеги был резон, но…       — Но мы не знаем, как можно воздействовать ещё, Кэтрин. На такое способна только ты. А стоит вспомнить, какая ты возвращалась после «сеансов связи»… Пойдёшь ты на такое снова? И хватит ли тебе сил?       Кэтрин улыбнулась. Антон, как всегда, прав. Но он не знает того, о чем она думает. Поэтому сил ей хватит. А всё остальное…       — Конечно, пойду. Я здесь именно для этого. Но предлагаю перенести обсуждение этого вопроса на землю — не думаю, что самолет выдержит воздействие. Да и многое предстоит обдумать. Согласны?       — Хорошо, вернёмся к этому позже. Только у меня ещё один вопрос, если можно…       — Я слушаю, — девушка тепло улыбнулась Антону.       — Кэтрин, что ты сделала с этими людьми? Ты их… убила?       Кэтрин помрачнела. Она понимала, что непростительно потеряла контроль над собой. Хендрикс и Линдси ждали ответа, и ей пришлось заговорить:       — Не убила… Я… сделала хуже… — горло саднило.       — Что ты сделала? — голос Линдси звучал мягко, но настойчиво.       Кэтрин осторожно отняла руку, которой до этого момента обнимала плечи подруги. Она зажала ладони между коленями и хрипло ответила:       — Я пробила под ними дыру до третьего уровня. Они там, в палате Коннора. А всё, что было на надземном этаже, я сплавила в один ком и запечатала эту дыру. Я их… замуровала заживо.       Голос не дрогнул, но интегрантке впервые было страшно посмотреть на свою связующую. Они не имели тайн друг от друга, но никогда ещё Кэтрин не страдала так сильно от необходимости признаться в своих действиях.       Линдси осторожно и бережно обняла сжавшуюся в комочек подругу. Темноволосая девушка удивлённо вскинула голову и спросила дрогнувшим голосом:       — Я сильно упала в твоих глазах?       — Что ты говоришь! После всего, что они сделали с Коннором? И с другими людьми за столько лет? Помнишь, мы однажды говорили о принятии? Я принимаю тебя. Не мучайся. Всё хорошо.       Наступило молчание. Антон сменил опустевший флакон, поднялся и вынес из-за ширмы пакеты с едой и воду. Все чувствовали, что очень голодны, и быстро съели бутерброды и печенье. Посмотрев на друзей, Кэтрин поняла, что ей снова придётся потратить частичку своих способностей. Она протянула руку Антону, который показал ей два пальца, тем самым напоминая, чтобы она разбудила его через два часа, и ушел спать на кресло. Девушки сидели возле Коннора. Линдси периодически выпадала из реальности, но уйти было выше её сил. Кэтрин подтянула к себе всё, что прятала под креслами в самолете, села у изголовья так, чтобы было удобно следить за капельницей, и тихо предложила:       — Лин, ложись. Я не стану усыплять тебя. Просто полежи. Тебе нужно отдохнуть.       — А тебе?       — А мне надо подумать. Ложись.       Линдси осторожно вытянулась на пледах рядом с носилками, не отпуская руку любимого, положила голову на колени подруге и продолжила разглядывать человека, которого она ещё не обрела, но имела все шансы снова потерять. В горле стал комок, но сил не оставалось, и Линдси уснула почти сразу. Кэтрин улыбнулась, глядя на сплетённые пальцы влюблённых. Теперь нужно сделать так, чтобы Коннор выжил и выздоровел. А средство для этого только одно! И интегрантка вытащила планшетную папку с чистыми листами.