Маленькие соционические тексты

— Ты как-то бесполезно живёшь, пиит, — насмешливо говорит Лене брат, и она вздрагивает. Лена сидит на его кухне, на родительской кухне, которая раньше была знакома ей до последней щербинки на шкафчике, но сейчас Рая, жена брата (золовка Лены, нехорошее какое-то, злое слово) вместе с Лёшкой сделала наконец ремонт и выбросила старую мебель. Теперь на кухне всё новое, кроме домовёнка Кузи с веником, болтающегося на ручке шкафа. Лене его улыбающаяся мордочка с носом-картошкой кажется родной. Какие глупости лезут в голову. Это оттого, что она «пиит», как только что назвал её брат. «И славен буду я, доколь в подлунном мире жив будет хоть один пиит», — писал Пушкин. Он не писал: «знаменитый». Значит, Лена всё равно попадает в эту категорию — тех, благодаря кому Пушкин будет славен. Ещё одна глупость придумалась. Пиитическая. Брат продолжает что-то говорить. Лена зашла к нему после работы, и он усадил её ужинать. Есть тушёную картошку и помидоры из трёхлитровой банки. Помидоры с дачи, их выращивала Рая, закручивала банки тоже она. Её Лёшка точно не считает бесполезной. Рая с дочкой Сонькой, четырёх лет, сейчас на курорте в Белокурихе. Вот Лена и зашла в гости. Занесла Лёшке книгу из последнего поступления в их магазин. Стив Хокинс, Лёшка хотел. Он всегда говорит, что Интернет — Интернетом, а бумага — бумагой. Лена иногда ухитряется читать на работе, хотя большинство дорогих книг в твёрдом переплёте сейчас запаяно в пластик, и директор не одобряет, если персонал отвлекается на рабочем месте. — Вот что ты будешь делать, когда домой придёшь? — наседает брат, и Лена опускает вилку. Помидоры с чесноком и зеленью внезапно кажутся ей горькими. А Лёшка продолжает, не замечая, что она перестала есть: — Стишки кропать и в Интернет засовывать? Писала бы ты что-нибудь… популярное, так нет же. — Что, например, — вырывается у Лены, и Лёшка сосредоточенно морщит лоб: — Ну вот на «Автор-тудэй» боевая фантастика спросом пользуется, попаданцы всякие. Можно монетизировать… это дело. Другие же продают. — Я нормально зарабатываю, — вяло возражает Лена, давясь картошкой. Она уже жалеет, что зашла. Слава богу и бабе Варе, оставившей ей однушку в двух остановках от дома брата — от родительского дома, — что Лене удалось к тридцати годам обрести отдельное жильё и не попасть при этом на ипотечную каторгу. Она с помощью Лёшки даже сделала там ремонт и теперь живёт, можно сказать, припеваючи. Старенький комп недавно апгрейдила, новые мамка и проц встали, как родные. Но Лёшке всё равно кажется, что она неправильно живёт. Как это он только что сказал — «бесполезно»? — Родила бы чилдрена от кого-нибудь, что ли, — вдруг бухает брат, и Лена потрясённо на него смотрит. Обычно об этом говорит Рая, а Лёшка отмалчивается. — Я бы тебе помог с деньгами и вообще. Была бы цель в жизни. А то ерундой какой-то маешься. Стихи в виртуальные дневнички пописываешь. Не понимаю, зачем тебе это надо. — Пушкин тоже писал для себя, а не для «Автор-тудэй», — тихо говорит Лена. — Он просто не мог не писать. Лёшка машет рукой и предсказуемо заявляет: — Ты не Пушкин. И вообще, у него было четверо детей. — А ещё у него было много долгов, потому что стихи не приносили ему дохода, и его долги оплатил император Николай, — бормочет Лена себе под нос. Дикий какой-то диалог. В детстве ей казалось, что Лёшка её понимает. Или это только казалось? Она, как всегда, всё напридумывала? Вот он нашёл себе Раю — и счастлив. Дочку родил. — Спасибо, Лёш, — наконец с облегчением выдыхает она и становится к раковине мыть посуду. — Когда твои возвращаются? — Послезавтра. Значит, теперь придётся заходить к нему на работу, чтобы увидеться. Благо, недалеко. Лена ставит посуду на сушилку, выходит в прихожую и начинает одеваться. — Ленок, ты не обижайся, — примирительно говорит брат, выходя вслед за нею. — Я же хочу, чтобы тебе как лучше было. Лена молча кивает и обнимает его. От Лёшки пахнет сигаретным дымом и дорогим парфюмом. Она выскальзывает на лестницу и торопится вниз по ступенькам. Вот в подъезде ничего не изменилось: так же бодро торчит кактус в горшке на щербатом подоконнике, так же милеют цветастые уютные половички у дверей квартир на втором этаже. Баба Сима вяжет их из тряпья для себя и соседей. Лёшка мог бы посоветовать Лене вязать половички, чтобы быть полезной и нужной. Но у Лены с детства обе руки левые, зато голова забита белибердистикой, так ещё папа говорил. Она распахивает дверь подъезда, и её ботинки тут же тонут в слякоти. Прошёл дождь, но уже закончился, свежо пахнет мокрой листвой и на тёмном небе виднеются острые колкие звёзды. Лена поднимает голову и смотрит на них. — Не понимаю, зачем тебе это надо, — тихонько повторяет она слова брата. Грустно улыбается… и взлетает.